Тёмная сторона луны

Вокруг простиралась только бескрайнее синее море, здравствуй, родной Нифхельйм. Мороз сковывал поверхность воды, заставляя невольно вздрагивать, ощущалось чьё-то обжигающее дыхание на коже. Это место стало для меня тюрьмой, лишь за то, что я украла у бога очень важную для него реликвию. Удары плети снова обрушились на истерзанные плечи, заставляя разум принимать всё происходящее. С самого начала никакой злости и вовсе не было. Даже не пахло ею. Это было… удивление? Искреннее, полное непонимания и отторжения каждой клеткой мозга. Словно происходило что-то невозможное даже для их мира, выраженного разными чудесами. Что-то ужасающее до дрожи. То, что никогда не должно было произойти по природе. Наша кража привела нас к недоверию и ссорам друг с другом, теперь приходится отчитываться перед капитаном. Дрейфующий драккар в море, соединяющий Эдды, был переполнен людьми и богами. Во главе стояла Хель, подобно всаднику апокалипсиса, нёсшая её врагам смерть. Финал жизни не страшил воинов под предводительством богини, отдав свои жизни в этой бесконечной войне против Асов. Победа за победой, они пробирались через морские просторы, как меч и топор сквозь плоть врага, оставляя после себя лишь пустоту. Дни омрачались лишь потерями драгоценностей и товарищей по оружию. Ради благоприятного исхода в битвах, Хель прибегала к помощи своих братьев: Ёрмунганда в морских сражениях и Фенрира для побед на суше. Хоть ценность всего награбленного была не столь велика, но лишь из-за одного предмета мы могли потерять всё. Но даже всё это не могло перекрыть душевную пустоту воинов, каждый из них мечтал хоть на секунду увидеть родных и услышать самые желанные слова. Каждый на корабле знал, что Хель действует по чьим-то приказам, но мало кто понимал, чем это всё обернётся. Главной угрозой на данный момент являлся Локи – один из сыновей Одина. Он был настолько коварен и безжалостен, что не отступал даже перед своим отцом, не говоря уже о других его братьях и сёстрах. Украденный молот Мьёльнир был надеждой для нашего спасения. Внутренний голос в критичных ситуациях должен подсказывать, как поступить в том или ином случае. Тут же всё оказалось наоборот. Он молчал. Не было ни единого намёка на то, куда двигаться дальше. Тупик. Казалось, ситуация проста: вернуться к своему народу, исполнить предназначение, жить долго и счастливо. Но в этом ли заключается финальная задача? Ради чего, пройдя такой путь, снова спорить в голове со своими идеалами? А если это окажется точкой невозврата, что делать? Вопросов больше, чем ответов. Свобода, да? Для каждого это слово имело разное значение. Для кого-то свобода слова, силы, правды. А каково истинное понятие? Сражаться и отстаивать свои помыслы и идеалы – это честь, держать народ в страхе и подчинении – уже трусость. Сознание показывало всё новые и новые картины, а голос упорно продолжал молчать. Может, ответа и вовсе нет? Заблудиться в собственных мыслях из-за решимости очень просто. А идти против того, чего пока ещё не до конца понимаешь, очень и очень сложно. Вдруг всё окажется совсем другим? Боги, предательство, насилие, множество смертей и знаки судьбы; всё слишком запутанно. Локи, чёртов, мать его, Локи. Моя любовь и моё проклятие на всю оставшуюся жизнь. По итогу, прошло четыре года, с тех самых воспоминаний. Мы проиграли эту войну Одину, но в запасе оставался Тюр, бог войны, как-никак. Но было слишком мало надежд на то, что всё получится так, как было задумано. Лишь море не гневалось на нас, мы всё так же занимались тем, что было нам по душе. Морской разбой был кузницей, в которой выковывались славные воины. Хель больше не помогала, она больше занималась своим миром, чем проблемами какой-то полубогини. Молот был всегда рядом, никто из команды не возражал, что я ношу его постоянно с собой. Но мысли о коварном Локи всё равно не уходили из головы. Он мог бы стать моим солнцем, мог не стал им. Так не хватает его нежных поцелуев в шею. Не хватает его. День прошёл без каких-либо происшествий. По пути, на чужом корабле мы нашли волчонка, даже двух. Они были слишком слабы и беспомощны, поэтому было принято решение их оставить. Одного из них я назвала Сколль, а второго Хати. Прорасти сквозь меня Иггдрасиль, но они и правда стали для меня семьёй, среди этого жуткого холода. Эгиль, капитан, постоянно говорит, что мы должны стараться быть лучше. И это «мы» –непрошенное, какое-то незваное – каждый раз будто тетивой по горлу. Почему я постоянно должна быть лучше? Сколько ещё мне нужно приложить усилий для этого? Уже поздно меняться, кровь врагов настолько въелась в кожу, что даже пепел не взял. Гнев остался гневом, что ни Глейпнир, ни одна цепь не сдержала бы. Иногда Эгиль лечил меня от ран, полученных в бою. Хоть и не всегда всё идёт как надо, но он все равно пытался каждый раз; заклинал, поил отварами, каждую ночь слушал мои стоны, но ничего не говорил. Не спрашивал. Но его движения, касания неуловимо отдавали тем самым, тревожным и беспомощным. Без слов можно было увидеть желание спасти меня. Каждый раз боролась с ответным порывом защитить его. Нет. Нельзя. Эмоции – голодные псы, находящиеся под контролем, на привязи. Так капитан тоже стал частью семьи. После боя с Одином впервые меня одолела болезнь. Тяжело — жар держался два дня и спадал только на третий, но на смену приходила слабость, такая, что головы от постели не поднять. Эгиль старательно делал вид, что всё в порядке, только получалось это из рук вон плохо – даже занятые своей болью воины подмечали. Слишком часто срывался: бросал то, чем занимался, начинал мерить шагами палубу, будто грим на цепи. Душно и горько пахло травами, голос Хель издали доносился в что-то негромкое и тревожное, не разобрать. Опять эти образы. Однажды, проснувшись под вечер, услышала скрип досок кровати. Сил не хватило ни удивиться, ни встревожиться. Полумрак. Тяжесть век. А потом лба дотрагивается рука, прохладная, успокаивающая. Только не ладонью, проверяя, сошел ли жар, а костяшками, бережно, почти невесомо. И это не обязанность или необходимость, это – забота, в которой я нуждалась. Неуклюжая и непривычная, но по-своему нежная. И моё тело пододвигалось навстречу этой ласке. Пальцы Эгиля мягко касались волос, словно отец, гладили по затылку. Дозволялось прижиматься ближе, цепляться за ткань рубахи холодными пальцами. Ощущение, что всё будет хорошо. Он не отдаст меня никому – ни врагам, ни болезни; не бросит больше, как когда-то давно. И в тот момент я хотела лишь одного, только бы можно было ещё раз так остро чувствовать – не знать, а именно чувствовать – что он любим хоть кем-то. Мне так сильно хотелось сказать ему о своих мыслях. Но Эгиль осторожно прижал вторую ладонь к губам – заставил молчать. Но остался лежать так до самого утра. Это воспоминание – будто раскрытая рана. Когда у тебя нет семьи – сложно как-то выражать свою благодарность, понимать, что за тебя беспокоятся, тебя любят, за тебя переживают. Через день мы спасли тёмного эльфа. Девчонку, совсем юная, слабая для битв. Но только она каким-то образом сказала о моих голосах в голове. Как она узнала? Я не знаю. Бывало такое, что голоса набрасывались со страшной силой. Умоляющие, требующие, разъярённые, словно волки, на куски раздирающие сознание. Я зажимала ладонями уши, словно это могло помочь; корчилась, сворачиваясь в клубок на постели, всё зря. Тяжело внутри. Фрейя учила справляться с паникой, но тут всё было тщетно. Невыносимо больно дышать. Ощущение, будто потеряла что-то очень важное в жизни. Я теряю себя с каждым днём, желаю себе скорейшей смерти. Эгиль сдерживался. Он ничем не мог помочь. Но я заслужила этой боли. Впрочем, это не мне решать. Заклинание, что я пыталась сделать над настоем волчьего корня и шипом сна, было очень нестабильным. Сложное, как и всё, что касается настолько важного, как чувства. Одна ошибка, и отдачи не миновать. Что-то похожее делала Фрейя над Бальдром, только она тогда забирала эмоции, любую возможность их ощущать и сжигала в зеленоватом пламени Хельхейма, а я, наоборот, хочу подчинить. До сих пор помню, с каким трепетом смотрела на Локи; как вставала на защиту против его отца и противников, которые во многом сильнее и лучше, нежели я. И любила его, как сама Фрейя любила Бальдра. Оттого нащупать этот росток внутри души легко, особенно, когда пустота преобладает в ней. Привязала это чувство к ростку ветлы, которую Локи мне подарил в знак доверия. В первый год – пепел моих грехов и верность. Равнодушие росло, вплеталось молодыми побегами в другие чувства, крепчало, захватывая жертву в тиски. Укоренялось в саму суть. Не срубишь и не вырежешь, ничем не поможешь потерянной душе. Немного листьев полыни, кусочков мёда и цветков воловика. Тяжело на сердце, но за потерей легко закрыть на это глаза. Вокруг сгущалась темнота, обратного пути нет. И чувство-ветла продолжало тянуть свои ветви вверх. Побеги вплелись достаточно глубоко, чтобы начала образовываться крона. Ветви раскинулись во все стороны, чтобы царапали изнутри, бередили старые раны, заставляли задыхаться от боли между рёбрами, а если тоска не ломала кости, то мучили снами, сладкими, как яблоки из сада Идунн. Чтобы было мучительно, страшно, и кружилась голова от того, насколько сильными могут быть чувства. Уже появились листья. Плотные, из остатка чувств и невыплаканных слёз. Начало ненависти к себе. Ненавижу! Почему ты оставил меня? Почему не предупредил? Мне одиноко без тебя. Спокойствие разрывалось волнами, печаль и тоска заставляли тонуть, словно я разрушенный драккар, задевающий соседние судна, отправляя их следом, на дно, в ожидании смерти. Когда бутоны распускались, начинало лихорадить. Помоги мне, Фрейя! Помоги забыть боль, забыть себя. У листьев теперь острые края, как у тончайшей из бритв, и кожу они разрезают легко и незаметно. У цветов теперь сладкий яд в чашечках. Моё горе отравило меня саму, сделала подобной Фрейе – отчаявшейся, желающей боли других, чтобы перекрыть свою. Плоды опали спустя неделю. Угасающие чувства пахнут яблоками и медью. Даже бушующее море и трупы врагов были приятнее, чем воспоминания о твоей смерти. *** Юный парнишка закончил читать свиток, который любезно был передан ему Мимиром. Волки тихо сопели у входа в пещеру, казалось, даже вьюга была не такой страшной, как эти воспоминания. В конце пергамента были ещё слова, которые юноша не сразу смог заметить из-за странного свечения рун. «Ты даже не представляешь, какой мукой было не видеть тебя, не иметь возможности заговорить, день за днём, год за годом. Словно половину вырвали, и она болит, и будет болеть, сколько бы времени ни прошло. Мой свет, если ты читаешь эту историю, то, скорее всего, меня уже нет в живых. Прошу, позаботься о Сколль и Хати, придёт время, и они отомстят Отцу. Украденный молот Мьёльнир теперь по праву принадлежит тебе, главное ничего не бойся и верь в себя. Неизвестность не так страшна, как тебе кажется, но верен ли будет твой путь – уже совершенно другой вопрос. Я люблю тебя, солнце Асгарда, береги себя, сын Локи. Ты тот, кого я потеряла очень давно и не хочу потерять снова».