О приручении и доверии

Не верится. Не верится, что всё могло так просто кончиться. Не верится, что можно было быть таким тупоголовым и наивным кретином. Всё начиналось так радужно и безоблачно. Они встретились ещё в школе, когда были совсем мальчишками. Сели за одну парту, незаметно сдружились, стали гулять после школы (когда строгий Осип Шершанский был на работе и не контролировал перемещения сына), часто заваливались к кому-то на квартиру, пили чай и слушали запрещённые пластинки с зарубежным роком. Грезили о группе, славе, концертах, вместе строили планы на будущее… И вот, когда они так близко, Яша ушёл. Оставил одного, бросил, ушёл. Не сказал ни слова, не обозначил причины. «У нас чувства.» От досады Роза пинает лежащие на дороге камни. Это же надо! Тот, кого он всём сердцем полюбил, ради кого отдавал последние деньги, чьим прихотям следовал, словно своим, просто закрыл за собой двери, попутно забирая с собой и Розкино сердце тоже. В груди пусто и больно. В голове ни единой мысли. Хочется уйти на край города, желательно с бутылочкой чего покрепче, усесться на краешек крыши и болтать ногами, рискуя упасть вниз. Встретить закат, продрогнув до костей, но разве ж это важно? Не когда тебя оставляет единственный близкий человек. — Блин, нахрен, че со мной такое? Как можно было, блин, делать ставки на эту кочерыжку? Гениальный барабанщик, нахрен, мечта любой группы… Ага, рассказывайте, как же. Гениальный барабанщик, блин, никогда бы карьеру на бабу не променял. И друг он, значит, никакущий. Бросил меня, блин, на произвол судьбинушки, че мне делать-то теперь? Гитара мёртвым грузом болталась за плечами. Роза шёл от Клеща, который только что свёл ему татуировку. Грудь слегка болела, но в принципе всё лучше, чем точка, которая рвала когтями нежную душу блондина. Он остановился около гипермаркета и взглянул на витрину. Может, зайти и взять себе чего-нибудь, чтобы залить горе? А может и на квартирник какой заскочить, поискать себе кандидатуру получше? Неподалёку раздались шаги, и Роза против воли поднял глаза. Первое, что он увидел, чёрные берцы на толстой подошве, худые ноги в обтягивающих штанах и ножки двух малышек, что расположились по обе стороны от мужчины и хихикали. Его взгляд скользнул выше, и Робот не поверил своему счастью. Прямо к нему приближался Кобра из Державы Темноты. Собственной персоной. Шатен, увидев собрата по ремеслу, изменился в лице. Его блаженное и слегка скучающее лицо озарилось, глаза загорелись нехорошим огоньком, и он отпустил талии хорошеньких малышек, неосознанно расправляя плечи. — О, посмотрите, кто здесь. Роза-Робот, легендарный и несравненный. Какими судьбами здесь, мой дорогой Роза? — он приблизился, слегка нагинаясь, чтобы было удобнее вести диалог. — Да ладно, блин, скажешь тоже, — сконфузился Роза, — какой там легендарный и несравненный. Обычный самый, вот, в магазинчик шёл… — Обычный, не обычный, а Скорпион кого попало к себе не зовёт, — улыбнулся ровным рядом зубов Кобра, обходя «жертву» вокруг. Он опустил ладони на чужие плечи, приобнимая гитариста. Малышки, решив, что на них внимания уже не обратят, удалились восвояси. — Очень жаль, что ты тогда отказался. Могли бы кипитярить вместе нормальный рок, в туры гонять. Ты же так об этом мечтал, мой дорогой Роза. — Блин, Кобрюх, да не один я тогда был, — всплеснул руками Роза. — Со мной же Шершняга, как я мог его бросить и к вам сбежать, ну ты подумай сам, ю ноу? — Шершень? Это тот, который крылышками всё время машет и жужит? — Облепихин сделал громадное усилие, чтобы вспомнить, и вспомнил ведь, как такое недоразумение забудешь, но тут же отмахнулся. А потом замер, хитро улыбаясь. — Ну так, и где же твой гений музыкального Олимпа сейчас? Плечи Розы напряглись под его ладонью, и Кобра мысленно отвесил себе подзатыльник. Нашёл время злорадствовать. Обычно они ни на секунду не разлучаются, так что если сейчас Роза столько времени таскается один, то что-то явно произошло. Причём что-то не очень хорошее. — Извини, — смягчился он, потрепав гитариста по плечу. — Так что случилось? Я могу чем-нибудь помочь? — Да чем ты поможешь, блин? Его турбо-малышечку грохнешь? Времечко назад отмотаешь? Нет, Кобрюх, тут уже не помочь, — и он, скинув с плеч чужую ладонь, поплелся прочь. — Так он его на девушку променял? — ошарашенно прошептал себе под нос Кобра. И тут же сорвался с места. — Роза, подожди!

***

Кобра снимает с пальца своё металлическое кольцо, чтобы случайно не поранить. Он ведёт ладонями по спине Розы, мягко оглаживает напряженные от усталости плечи, целует в макушку, собирая светлые волосы в низкий хвост. Роза сидит к нему спиной, с закрытыми глазами, и оттого ощущения усиливаются. Теплые шероховатые пальцы касаются кожи головы где-то над ушком, и он ощущает тёплое дыхание в волосах. Кобра утыкается в них носом с небывалой нежностью. Глядя на него, вообще не скажешь, что он на подобное способен. — Мой дорогой Роза, — его невозможный голос прокатывается по венам, заставляя кожу покрыться сладкими мурашками. — Тебя что-то беспокоит? Роза не отвечает. Он не сможет сказать этому неземному мужчине, который буквально подобрал его в часы отчаяния, как побитую собаку, что он всё ещё переодически вспоминает о предыдущем барабанщике и не верит, что их дружбу, крепкую и нерушимую, можно было променять на минутную страсть. Они так и сидят. Оба прикрыли глаза, оба находятся в этом незабываемом моменте, который вливается в вены и течёт по ним, будто замедляя ход времени. Кобра не верит, что наконец-то нашёл спутника не только в музыке, но и по жизни. Роза не верит, что его наконец-то любят. — Хочешь открою секрет вселенского масштаба, Роза? — один глаз открывается по-хищному, как будто и правда змея проснулась и выслеживает добычу. Но улыбка всё равно нежная, настоящая. — Меня зовут Леопольд, приколись? Леопольд Облепихин. — Не буду я никуда колоться, — у Розы, кажется, всё ещё побочка от любых связанных с уколами терминов. Спасибо бывшему барабанщику с его регулярными трипами по вене. — А ты, блин, настолько мне доверяешь, что готов своё имечко настоящее открыть, нахрен? — Конечно, — прошелестел его голос, ладони мягко обняли поперёк живота, прижимая к телу музыканта. Роза позволил себе откинуть голову на его плечо. — Мой дорогой Роза, — дыхание Кобры совсем-совсем близко, над ушком. Такое горячее, что у гитариста сладко и волнительно тянет в животе. — Я тебе доверяю, как самому себе. Влажный поцелуй остаётся где-то над ухом. Мягкие пальцы скользнули под футболку, огладили бока, скользнули по животу. Роза расстаял. В комнате неярко горела лампа, создавая интимную и нежную атмосферу. Их тени плавно танцевали на противоположной стене, а комнату постепенно наполняли еле слышные звуки. Мягкие поцелуи плавно перетекли к шее, и Роза снова вздрогнул. Его рот приоткрылся. Горячее дыхание, ощущение раздвоенного языка, поцелуи — всё смешалось в один невозможный водоворот. Описать чувства не хватало ни сил, ни словарного запаса. Сейчас Роза, наверное, ничего кроме «блин» и «нахрен» не смог бы сказать. Кобра вёл, заставляя Розу подчиняться правилам своей игры. Легко прикусывая кадык, он опустил ладони на чужие бёдра и слегка потянул за них, призывая повернуться. Шея у Робота, конечно, чудесная, но испробовать на вкус поцелуи Розы хотелось сильнее. Он повернулся. Глаза в глаза. Взгляд не отвести, словно Кобрюха и правда какой-то гипнотизёр, а не музыкант. Может, у Боброва научился? — Мой дорогой Роза, — снова шепчет он, смакуя на губах чужое имя. Длинные пальцы вдруг оказываются у самого лица. Кобра ловко подцепляет очки за дужку и стягивает с чужого лица. Тут же в него врезается пронзительная зелень невозможных и глубоких омутов глаз. У Розы радужки совсем не видно, и это льстит. Чертовски льстит. — Отец мой Сатана, — шепчет он, прихватывая пальцами чужой подбородок и чуть приподнимая, чтобы лучше видеть и не отрываться ни в коем случае. — У тебя глаза ангела, Роза, зачем ты их прячешь? Робот смущен. Его лицо покрывается лёгким румянцем, он задумчиво жуёт губы, не зная, что ответить, и может только улыбаться, отводя взгляд и старательно пряча его где угодно, но не в глазах напротив. — Такое сокровище, — большой палец любовно оглаживает скулы. — Это и правда великое счастье, что я познакомился с тобой. — Ты чего подлизываешься, блин? — хмурит брови Роза. Он такие трюки знает. Если комплименты, значит что-то нужно. Шершанский научил, да и другого опыта у него уже предостаточно. — Я? — Кобрюха хрипло смеётся, прижимаясь лбом к чужому лбу. — Ты что, правда думаешь, что мне от тебя что-то нужно? Мой дорогой Роза… Если тебе делают комплименты, они вполне себе могут быть искренними, андерстенд? Но ты все-таки прав, кое-что конкретное мне нужно. Роза напрягся в его ладонях. Зелень глаз из-под тёмных ресниц глянула строго, недоверчиво. Знал ведь, говорил, а он ему втирает непойми что… — И что же, блин, тебе надо? — спрашивает спокойно, хотя в груди плещется гнев и обида. Ещё чуть-чуть, и это во что-то выльется. Во что-то не очень хорошее. А Кобра усмехается и наклоняется низко-низко, практически к самым губам, будто собирается открыть сокровенную тайну. — Ты, мой дорогой Роза. Телом, душой, мыслями. Весь и без остатка, — шепчет он, обнажая клыки. — И я не хочу тебя с кем-либо делить, кроме музыки. Мир не смог понять и оценить тебя, тогда это сделаю я. Они не знают, что потеряли. И прежде, чем Роза успевает что-то возразить или хотя бы издать удивлённый возглас, Кобра тянет его на себя, накрывая его губы своими. Мягкие, обкусанные от потрепанных нервов и постоянного стресса, но такие ласковые. Робот соображает, что нужно ответить, не сразу. Только когда Кобрюха уже оставил несколько влажных поцелуев, игриво покусал, бросая взгляд из-под длинных ресниц. Впрочем, когда до Розы доходит, его уже не остановить. Силы как будто возвращаются, а вместе с тем и его решительность, и он приподнимается на коленях, расставляя их по обе стороны от бёдер Кобры. Тому приходится даже голову задрать, чтобы заглянуть в глаза своему гитаристу. Смотрит снизу вверх, а сам улыбается, чертовка, ладонью опирается чуть позади себя, чтобы Розе было удобно, другой осторожно цепляет его локон и заправляет за ушко, чтобы видеть глаза. — Мне не понравилось, — ехидно замечает он. — Ты совсем не старался, мой дорогой Роза, не могу же я всё делать за двоих. Уголки губ ползут вверх. Конечно, ему понравилось, даже несмотря на то, что Роза не ответил. Этого поцелуя он ждал большего всего в своей жизни, теперь он точно знает. Пальцы мягко соскальзывают на подбородок, чуть-чуть приподнимая его. Они смотрят друг другу в глаза. Роза с каким-то пытливым отчаянием, а Кобра игриво и вопросительно, мол, что, слишком хорош, чтобы быть правдой? — Ну, блин, тогда мне стоит реабилитироваться в твоих глазах, нахрен, — одними губами произносит обычно громкий Роза. Он совсем близко. Пару миллиметров, и они коснутся губами, к тому же, кажется, теперь Розка готов. — Не могу же я, блин, из-за своей глупости потерять лучшего в мире барабанщика, ю ноу? — Вер-рно, — растягивая рычащие, шепчет Кобра, завороженно проводя пальцем по нижней губе партнёра. — А я просто не могу себе позволить уйти от такого бриллианта. Рывок. Кобра впивается в его губы своими снова, только в этот раз уверенный в безотказности партнёра. Он наслаждается сладким чувством победы и мысленно ликует. «Подавись, Шершанский. Не для тебя цветочек цвел, пчела недоделанная.» Выдержка летит к чёрту, когда Роза с не меньшим рвением принимается покусывать его губы и гладить по сильным плечам. Осознание того, какое сокровище прямо сейчас в его руках, приводит в наэлектризованное состояние. Руки сами собой ложатся на бёдра. Видит Бог (но лучше бы Саня в этот момент не смотрел), Кобра не хотел торопиться и пугать своим рвением. Однако пальцы сами собой дёргают за пояс джинс, а с губ срывается глухое рычание. Роза не сопротивляется, и это распаляет ещё сильнее. Кобра как голодный дикий зверь, который спустя неделю скитаний увидел молодую лань. Он встречал много мужчин, много женщин, но никого так сильно не хотел, как этого несравненного солиста. — Мой, — срывается с его губ прежде, чем они касаются шеи. Больше Облепихин не сдерживается. Его срывает с цепи, но даже так он не столь груб, как с другими своими партнёрами. Роза этого попросту не заслуживает. Он особенный. — Мой, мой, мой, — словно в бреду шепчет он, оставляя горячие поцелуи на чужой шее и упиваясь терпким запахом чужой кожи. Цилиндр летит куда-то вглубь комнаты. Мешает. Лишнее. Тонкие пальцы на тыльной стороны шеи, губы перемещаются к ключицам, только вот футболка… Кобра отстраняется, недовольно глядя на мешающий предмет одежды. Хватает за края, требовательно тянет наверх. Роза подчиняется. Легкий холодок пробежал по коже, инстинктивно поджимается живот, но ненадолго. Горячие ладони уже проворно обхватывают бока, притягивая ближе. Губы Кобры снова касаются чувствительной кожи, своевольно гуляют по шее, плечам, пока Роза только и может, что путать пальцы в чужих волосах. Острые клыки временами цепляются, прикусывают, но не больно. Это лишь больше будоражит и, собственно, побуждает Розу к действиям. Чтобы оторвать Кобрюху от своего тела, нужно ещё приложить усилия. Просто так это не сделать, нужно предложить какую-то весомую альтернативу. И Розка эту альтернативу находит. Осторожно приподнимает его голову за подбородок, чувствуя, как сопротивляется и не хочет оставлять его многострадальные плечи Кобра, но ловко ловит его губы своими, чтобы отвлечь внимание. В ответ раздаётся довольное урчание: кажется, губы Розы нравятся Облепихину больше. — Р-розка, — глаза Кобры заволокла пелена возбуждения, и Робот чувствует себя так необычно. На него смотрят с восхищением и вожделением, такого раньше никогда не было. Но это приятно. Они целуются короткими рывками, но каждый отдаёт этому поцелую столько внутреннего огня, что Роза сам не замечает, как вскоре они теряют равновесие. Кобра оказывается под ним, распластанный по дивану. Его губы трогает игривая улыбка, и он вскидывает брови, мол, что же дальше, мой дорогой Роза? А Роза тоже не пальцем деланный. Его накрыло с головой, и теперь он тоже останавливаться не намерен. — Напишу, блин, про тебя хитяру, — шепчет он в чужие губы. — И не одну. Про Его Величество лучшего барабанщика ин зэ ворлд, ю ноу? Снова порция коротких горячих поцелуев, практически лёжа на Кобре, а между тем ловкие пальцы поспешно, пуговка за пуговкой, избавляют Облепихина от ненужной рубашки. И так просвечивает, не греет нихрена, но и потрогать не даёт. Бесполезная вещь, хотя смотрится Кобра в ней шикарно. Дополняет, так сказать, его и без того сексуальный образ. Ладони Розы наконец расправляются с чужой рубашкой, скидывая её с крепких плеч. Он ненароком заглядывает Кобрюхе в глаза и не видит радужку. Они чёрные, словно ночь за окном. И смотрит он так жадно, что кажется, будто бы сейчас накинется и съест. Их грудные клетки соприкасаются, когда Робот целует над челюстью, игнорируя попытки партнёра стянуть с него штаны. Он прокладывает дорожку из поцелуев до плеч, останавливается там на подольше, намереваясь подарить ответную ласку. Кусает за плечо, чувствуя, как напрягается под ним Кобра. На мгновение шатен замирает, но уже в следующую секунду возобновляет движение. Роза не замечает, как ловко расправляются с его джинсами, и как те покидают худые бёдра. Вскоре Облепихин меняет их местами, и нижняя часть гардероба летит куда-то в другую часть комнаты, а барабанщик игриво нависает сверху. — Посмотри на меня, — его голос везде, даже кажется, что говорить не обязательно. Они будто бы общаются мысленно. — Ты прекрасен, мой дорогой Роза, и я намереваюсь повторять тебе это целую вечность. Он кусает за ушко, пока ладони подхватывают Розу под ноги и тянут на себя. Пальцы скользят по внутренней части бедра в опасной близости от паха, но всё же не задевают его, и у блондина перехватывает дыхание от того, насколько всё спонтанно, но при том правильно. В этот раз он выпрашивает поцелуй взглядом и получает его. Вместе с тем получает и легкую стимуляцию в виде соприкосновения членов через одежду. Стон подавить не получается, и он тонет в поцелуе, растворяясь в ухмылке Облепихина. Движение повторяется второй, третий, четвертый раз. Размеренные толчки приводят Розу в какой-то неописуемый восторг, заставляя сильнее хвататься за чужие плечи. Кобра тоже доволен. Впервые он получает удовольствие не только от собственного превосходства, но и от партнёра в целом. Розы не слишком. Не слишком мало, не слишком много. Он старается, хоть у него и не всё получается. Но эта неопытность и трепет и сводят Кобру с ума. Он чувствует ответственность за чужие чувства, которые Робот по ошибке ему доверил, и их впервые не хочется разбить вдребезги. Кобра превращается в Леопольда, а Леопольд открывает бархатную шкатулочку, в которую убирает горячее и трепещущее сердце Розы. С тел пропадают последние элементы одежды. Они сливаются в каком-то бешенном танце конечностей, в полумраке уже не отличить где чья рука или нога. Горячо, хорошо, у Розы от наслаждения даже колени подрагивают. Кобра укладывает его на лопатки, проводя ладонями по бокам смотрит хищно, предвкушая будущее удовольствие. — Какой же ты восхитительный, — шипит Кобра, прежде чем раствориться без остатка в той неописуемой страсти, в этих пронзительных зелёных глазах и ласковых руках.

***

— Попался! Кобра ловит Розу в свои объятия, ласково целует в лоб, сгребая к себе под плащ. — Блин, нахрен, Поль, я тебе не отдам этот автограф, даже не надейся, — смеëтся Роза, пряча руку за спину. В ладони он сжимает флаер, на котором чëрным маркером выведено «Багровому Фантомасу в знак вечной дружбы». — Я, блин, этого сто тыщ лет ждал. Это же, блин, «Пыль Космоса»! Легендарный групешник. — Я знаю, мой дорогой Роза, — ладони Кобры плавно сползают на бока Робота, прижимают его ближе к себе, а улыбка растягивается и растягивается. Широкая, настоящая, искренняя. Пальцами любовно огладил чужую щеку. — Знаю. И завтра мы едем к ним на концерт, — как бы между делом замечает Облепихин. Лицо Розы меняется. Он оглядывает Кобру, пытаясь понять, шутит тот, или нет. — Блин, Поль, ты че, реально?.. — спрашивает он, округляя глаза. Стягивает с носа очки, смотрит, сохраняя серьезность, но Леопольд так ослепительно улыбается, так блестят его глаза, что всë и без слов понятно. — Охренеть, блин, ты что, чародей-волшебник? Как ты, блин, это устроил? — Ну-у-у… — Кобра обнажает клыки, самодовольно пожимая плечами. — Просто сказал, что у них на концерте могут выступить легендарные Фантомасы, только и всего… Роза бросается ему на шею, издавая непонятный звук восторга, целует часто-часто в щëку, и Облепихин подхватывает его под поясницу. — Ну что ты, Роз, я же ничего и не сделал толком, — смеëтся Леопольд, опуская его на землю и мягко гладя по пшеничным волосам. Путая в них пальцы, Кобра притянул Розу ближе к себе, ласково касаясь любимых губ. Семь месяцев тяжёлой работы, бессонных ночей и тëплых объятий друг друга дали свои плоды. Багровый Фантомас признан по всей стране и даже за рубежом. — Пойдëм, мой дорогой Роза, — поправляя чужие волосы, Кобра смотрит вокруг. Погода чудесная, располагает на празднество. — У нас с тобой ещë столько дел перед концертом. И, рука об руку, они удаляются домой, в их уютное гнëздышко, провожаемые взглядом печальных голубых глаз.