Дресс-код

— Заебало до ужаса, — блондин устало выдохнул, откинувшись на спинку кожаного кресла и потирая переносицу.       Кирилл неотрывно сидит над документами томительные, бесчётные часы, поскольку Всеволод полностью передал бизнес сыну почти год назад и ушёл на заслуженную пенсию. Он, вопреки всем, не оправдал ожиданий о становлении глупым мажором и отлично показывает себя в роли нового генерального директора, что демонстрируется существенным ростом прибыли и авторитета на рынке с приходом на место отца, завоевание лидирующих позиций в сфере и его подписями на крупных контрактах. Но ради успеха часто приходится жертвовать важными вещами – сном и личной жизнью. И если с первым дела обстоят не так плохо, то вот со вторым немного печальнее.       Лёша, в противовес предположениям, не обижается на парня, а с самого начала понял ситуацию и принял факт того, что его возлюбленный – не кто иной, как прямой наследник одной из крупнейших корпораций России и будет почти постоянно занят. Однако и не станет отрицать, что ему часто хочется провести вечер за совместным просмотром фильма в обнимку или банальной прогулкой по набережной за ручку на закате, за что старшему болезненно совестно перед ним. Он изо всех сил старается проводить больше времени вместе и проявлять свою любовь всеми возможными способами даже если далеко от него: заказывает доставку огромных букетов его любимых нежно-сиреневых гортензий с милыми записками, каждое утро перед работой заключает в долгие и полные теплоты объятия, после чего расцеловывает веснушчатое лицо, пока оно не спрячется по самый нос в одеяле, обязательно присылает фотографии и видео целующихся или обнимающихся зверушек с припиской «мы <3».       Хотя, в свободное время Гречкина они не только безобидно тискаются. Периодически Кирилл безбожно втрахивает Макарова в кровать или в только что натёртую до блеска горничными мраморную столешницу на кухне, или в стол в своём офисе на работе, когда тот забегает к нему ненадолго, и благодарит понятливых охранников в здании, которые уже без лишних вопросов его впускают, а бывает и куда-нибудь ещё. И последнему это до ужаса нравится, потому он с нетерпением ждёт следующего секса, чтобы порадовать и себя, и блондина. Каждый раз пытается разнообразить интим: то член во время минета возьмёт глубже, чем в прошлый раз, то смазку интересную купит, то туго свяжет ему руки за спиной и заставит смотреть, как он извивается под своей ладонью и протяжно хнычет его имя, чтобы тот кончил без стимуляции. Забавно, что это далеко не весь список проделанных выходок, но осталось ещё не мало неопробованных вещей, и в этот раз парень не откажет себе в удовольствии осуществить одну из них.

***

      Кирилл буравит бумажку взглядом по меньшей мере десять минут, но до него всё никак не доходит смысл написанного. Буквы, написанные чёрными чернилам принтера, моросят и сливаются воедино, не дозволяют распознать смысл слов, из которых те состоят. Напрягает глазные мышцы, фокусирует, однако и это не улучшает плачевную ситуацию ни на малейшую толику. Лист небрежно отлетает в стопку на краю стола и едва ли не падает с него. — Ебись оно всё конём, завтра прочитаю.       Изнурённый взор зелёных глаз поднимается и обращается к большому зеркалу на стене перед собой, который поочерёдно разглядывает в отражении слегка растрёпанные высветленные волосы, растянутую белую домашнюю футболку и красно-чёрные клетчатые штаны, придающие ему уютный и немного комичный вид. На лице расцветает лёгкая улыбка, когда в голову приходит воспоминание о Лёше, называющем их новогодними и просящем почаще надевать, ведь они создают атмосферу зимнего праздника и семейного тепла, но пропадает в момент, когда боковое зрение улавливает чью-то нагло шмыгнувшую в кабинет особняка фигуру. Гречкин развернулся, чтобы посмотреть кто это, но его глаза накрыли тёплыми ладонями. — Лёш, я прекрасно узнаю тебя. Ты единственный в этом доме выливаешь на себя половину флакона духов с грушей, — блондин устало вздыхает. — Можно подумать, тебе это не нравится, — Макаров слишком очевидно ухмыляется.       И нисколько не прогадал. Старший телесно чувствует хитринку, пытается увидеть парня, закинув голову наверх, но ему не позволяют это сделать и разворачивают лицом к зеркалу. За спинкой кожаного кресла видно лишь верхнюю часть тела русоволосого нарушителя относительного покоя. А он и вправду победно косит уголки губ вверх. — Ты прячешь от меня что-то? — Есть такое, — младший загадочно ведёт плечами и складывает руки на подголовнике. — По-моему, нам нечего друг от друга скрывать, — прокурорский сын нахмурил брови. — Или я не прав? — вопросительно оборачивается на юношу. — Дело говоришь, но я не знаю, как ты отреагируешь на это, — выделив последнее слово, Лёша отводит серо-голубой взор на пол. — Киса, — привлекает внимание к себе, — что бы там не было, я не буду тебя из-за этого унижать, ругать или что-то такое, ты же знаешь меня. Только если ты не серьёзно нашкодил. Показывай, я весь в нетерпении, — кивает головой в сторону.       Макаров с секунду остаётся неподвижным, переживая, и всё же неловко встаёт сбоку от блондина. Сцепляет руки в замок за спиной, переминается с ноги на ногу в незнании куда себя деть и мечется глазами от одной лакированной деревянной доски на полу к другой. Молчание оседает в комнате явно тяжелее, чем обычно. Кирилл откидывается назад и пожирающе изучает непривычный внешний вид парня слева, и приятная рябь по телу подтверждает, что ему остервенело пришлось по вкусу. — Восхитительно, — одинокое сорвавшееся слово кричит о восторге громче крика.       Клетчатая юбка длиной чуть ниже середины бедра точно сшита по его меркам, потому что сидит как влитая, до отменности идеально струясь по формам, а стройные голени красуются белыми гольфами. — Правда нравится? — спросил полный надежды голос. — Непередаваемо. Иди ко мне скорей, — подзывает подмахиванием ладони.       Младший шатко переставляет ноги и садится на приглашённое место. Пальцы Гречкина неслабо сжимают бёдра через габардин и самовольно крадутся по ним назад, не отказывая себе в удовольствии оказаться на ягодицах и притянуть их ближе к себе. Выросшее взвинченное желание чувствуется как физически, так и морально. — Не могу назвать ничего, что бы тебе не шло, но в этом ты выглядишь настолько потрясно, — заглядывает прямиком в зрачки напротив, — что нет степени сравнения.       Прежнюю навалившуюся усталость наверняка сняло тогда, когда Лёша показал себя, чему блондин несказанно благодарен – неизмеримое возбуждение несомненно лучше сонливости. Глаза в лихом порядке блуждают по очертаниям тела, поглощая каждое еле различимое подрагивание и невесомый персиковый оттенок на коже. Ткань едва шуршит от сжатия себя в кулаки, чем ломает повисшее затишье; кажется, словно все посторонние звуки беспричинно замолкли, давая слышать смятие грубоватой материи и даже редкие взмахи ресниц. Макаров склоняется чуть ближе, требовательно сминает суховатые губы, ещё ближе, заигрывается с языком и добивает выдержку, висящую на последней хилой цепи, касанием пальцев раскалённого торса, плавно спускающимся ниже и ниже. Тормозит, задумав поиграться, но сам не выдерживает накала и кокетливо притрагивается к бугорку в штанах, мелодично постукивает и отводит руку обратно, поймав нужную реакцию. Слабое низменное мычание действует как красная тряпка перед лицом разъярённого быка.       Гречкин придвинулся к письменному столу и с лёгкостью подсаживает парня на дубовую поверхность. Прислоняется кончиком носа к сбивчиво вздымающейся груди и тягуче протягивает до плотно обтягивающего талию пояса, откуда продолжает путь мягкими поцелуями прямо поверх одежды. Внутренняя сторона бедра отвечает особой чувствительностью, из-за чего едва ли не одним махом смыкаются колени, зажимая шею в тиски. Кирилл настойчиво разводит их в стороны и приподнимается, опираясь на гладь древесины, пронырливо пробирается под юбку и вскидывает выразительно оценивающий взгляд. — Я прогадал?       Блондин шарит ладонью по шелковистому белью с различимым узором кружева и понимает, что Лёша, похоже, раскрывает все его скелеты в глубоком шкафу лучше него самого. Подрывается с места, почти яростно толкает ногой кресло и налегает на парня, заставляя того несколько боязливо поёжиться, – вывести контролирующего себя Гречкина на подобную резкость движений мало того, что нужно не хило постараться, так ещё это не сулит ничем хорошим для общего покоя, а успокоить его невозможно даже хлёсткой пощёчиной. Но где же он оступился? — Ты умудрился собрать почти все мои ужасные фетиши за раз, — Кирилл надавливает указательным пальцем на юношеский подбородок, приподнимает лицо к себе и разворачивает в разные стороны, рассматривая. — За что же ты мне такой чуткий достался?       Веки вопросительных голубых глаз часто-часто смыкаются друг с другом. Макаров нервно прочищает горло. — Неужели ты правда любишь такое? — получает утвердительный кивок. — Но почему раньше не говорил? — Я думал, ты не поймёшь и посчитаешь меня конченным идиотом, — глупая улыбка слегка дёргает уголки губ и сразу исчезает.       Лёша обхватывает шею блондина, теснит к себе и обжигает губы чувственным напором поцелуя – конечно он никогда не подумает о нём в таком ключе. Когда бежевая футболка сминается в складки под хватом, сдавливающем дыхание, в районе талии, младший укладывается на спину, вынуждая Гречкина упереться бёдрами в край стола между его разведённых ног и нагнуться ниже, и испускает невнятный выдох, возникший ни с того, ни с сего. Блондин осторожно касается анального отверстия сквозь тонкую ткань белья и не выдерживает издевательский смешок. — Не верю своему осязанию впервые в жизни. Можешь себе это представить?       Может. Власть, оказываемая ими друг на друга, не имеет рамок и числовых значений. Каждый раз нельзя понять, кто именно тянет за поводок и рвёт стяжки самоконтроля, ведь роли так искусно меняются. Обвести одного вокруг пальца другим проще простого, потому что болевые точки либо обнаружены задолго, либо безошибочно определяются почти по щелчку, и это, несомненно, только добавляет остроты в желанные и безумно ожидаемые встречи, а сейчас холод стали между ягодиц ярко контрастирует с сжигающим до тла жаром. Кирилл подхватывает верхушку игрушки и издевательски медленно вытягивает на половину длины наконечника, с каждым её миллиметром выуживая из юноши мученическое выстанывание. Парень хватается за дубовые края до тихого потрескивания древесины и прогибает позвоночник, чем делает невыносимее – пробка до невозможного приятно надавливает на искушённые ласками внутренние стенки.       Гречкина вмазывает лучше выдержанного коньяка Remy Martin Louis XIII от вьющегося от издёвок-прелюдий парня, и он поддерживает гибкую спину в месте прогиба, чтобы не позволить ни ему, ни себе лишиться полного спектра ощущений от размеренно двигающейся назад-вперёд стали. И только когда стон перетекает в прерывистые сдавленные вскрики, он понимает, что больше не способен терпеть бесчувственную игрушку на своём месте, на месте, которое принадлежит ему, и отстраняется, на ходу порывисто срывая свою футболку и штаны, и небрежно швыряет их на рядом стоящее кресло. Оставленный без касаний буквально на мгновение юноша обессиленно распластался по поверхности, сведя подрагивающие коленки, и вздёрнулся от вкрадчивой волны жгучего дыхания в районе уха. — Верхний, — реплика прерывается грузным вдохом, — ящик.       Кирилл не понял, зачем ему сейчас вообще верхний ящик стола, но любопытство взяло верх и убедило открыть его. Сверху, на фоне скрупулёзно разложенной по своим местам канцелярии, отчётливо выделяется лубрикант, который он немного повертел его в руках, не припоминая, чтобы он когда-либо хранил его в кабинете. — А что смазка здесь делает, можно спросить? — выгибает тёмную бровь и заговорчески разглядывает младшего. — Я кинул её сюда, когда ты днём в офис уходил, чтоб не сбивать наш настрой. Всё равно горничные не суются лишний раз в кабинет, зная, что это сакральное место, и не будут рыться в твоих вещах, — Лёша утомлённо поясняет и прикрывает глаза.       Гречкин понятливо изгибает губы и разводит чужие колени в стороны, удобно располагаясь меж них, и педантично отодвигает кружево, но про себя всё же размышляет, что этот милый бунтарь однажды доведёт его до белого каления своим сипловатым вздохом облегчения от плавного выхода стальной пробки. — Услада для ушей, — паточно полушепчет и подкрадывается губами к сгибу ноги.       Воздушные поцелуи на одном из самых чувствительных участков макаровского тела не отвлекают его от образовавшейся пустоты и, тем не менее, помогают жалобным хныканьям раздаться в комнате. Кирилл приподнимается, чтобы наконец стянуть оставшееся бельё, однако Лёша опережает действия: привстав на локтях, касается кончиком пальца ноги резинки на тазовой кости и самостоятельно приспускает ткань пониже; повторяет позволенное баловство со второй половиной, скользит взглядом вверх и упирается в странно весёло-ошалевшие зелёные глаза, от которых безвозвратно переносит в волнительный азарт. Гречкин не разрывает визуальную связь и окончательно снимает боксёры, одномоментно забывая о них, и вне себя от нетерпения выдавливает лубрикант на ладонь, без жалости размазывает его по члену, а излишки – по анусу. Руками упирается по сторонам от головы Макарова, опустившегося обратно, и подбирается к нему поистине близко.       Один, два, десять… Лёша не считает количество бессовестных толчков, только полностью отдаётся собственным развратным вскрикам и раскатистым рыкам сверху, до хруста костей сильно сжимая прижимающие к столу ладони. Когда на ключицах остро чувствуются покалывания от мелких укусов и влажных губ, выгибает и без того вытянутую шею и упирается русой макушкой в деревянную поверхность, благодаря чему может нечётко, но всё равно видеть в зеркале Кирилла, нависающего над ним, как жадный хищник над добычей, позвонки которого натягивают кожу спины с испариной так, что кажется, будто это не кости вовсе, а колючие острия. Если скажет, что последующий сладкий стон вызван не открывшейся картиной, то бессовестно наврёт с три короба. — Красиво? — дьявольский оскал отражается в стекле.       Макарова хватает только на утвердительное мычание. Блондин выходит из младшего, хватает его под лопатками и бёдрами и с лёгкостью разворачивает на живот, после чего не задерживает продолжение начатого удовольствия и без предупреждения возвращается к размашистым фрикциям, в этот раз туго заломив запястья Лёши ему за спину одной ладонью, второй держась за стол. — Лучше? — для вида интересуется в затылок, ведь однозначно знает, что безумно нравится взаимно. — Д-да.       И ни один даже не старается приглушить надорванные возгласы, которые звонко отражаются от высоких стен особняка. — Прогни поясничку, — Гречкин надавливает на послушную поясницу, тем самым меняя угол проникновения на гораздо более приятный, и сразу получает сладостный слуху отзыв, раззадоривающий ещё более.       От телодвижений юбка задралась и сильнее оголила донельзя манящие ягодицы, на одной из которых Кирилл не смог не оставить звонкий шлепок и всё больше и больше багровеющий след. Внезапный удар крупно дрогнул стоящего на носочках Лёшу, отчего он подсогнул одну ногу в колене и тронул голенью чужую. Мягкая белоснежная ткань гольфа нежит накалённую кожу, и мажор так же невесомо касается губами выступающего шейного позвонка, неприкрытого футболкой, случайно бросив взор в зеркальное отражение, коим насытиться никак не может. — Прекрасный вид, согласен? Не хватает только сфоткать и во «Вместе» выложить. — Так сделай это, — отвечает и рывком закатывает глаза из-за резкого толчка, попавшего прямо по простате. — Ты прикалываешься сейчас? — Нет, — отрицательно мотает головой и упирается лбом в поверхность стола.       Кирилл придерживается правила «делай/бери, пока предлагают», поэтому дотягивается до лежащего на краю телефона и суетливо смахивает вверх, наводя открывшуюся камеру вперёд. — Улыбаемся и машем, Кисуль.       Макаров поднял лицо и обворожительно улыбнулся, будто его сейчас не трахают до потери самоконтроля, а с Днём рождения поздравляют. На таком кадре он просто не позволит себе не выглядеть на все сто. Поправочка: сто пятьдесят. — Наша самая прекрасная фотка, — ухмыляется старший и делает публикацию. — Максимально охуенный мальчик, — откладывает айфон на прежнее место и запускает ладонь в русые волосы, разворачивает Лёшу лицом к себе и настойчиво целует припухшие, слегка влажные губы.       Парень насаживается всё грубее, всё громче хныкает, и порядком уставшие от непрекращающегося напряжения икроножные мышцы сдаются, опуская ноги и выравнивая поясницу. Гречкин подхватывает его низ живота, чем неизмеримо помогает доходить до конца – член не прекращает попадать по простате и давать массу удовольствия, отражающуюся в значительно участившихся тяжких вздохах. Наверняка утром Макаров будет завидовать мёртвым, ведь у них не болит каждая ныне натянутая клетка тела и не сходит с ума рассудок, который беспрекословно вспомнит все без исключения страстные совместные секунды.       Кириллу уточнять природу изменившегося поведения не нужно – мысли и чувства отлично читаются по прикусанной почти до крови нижней губе. Он приподнимает парня под грудь и притягивает к себе, грубо берёт нижнюю челюсть и направляет голову вперёд, в их отражение. Окованные затёкшие руки Лёши остаются бессовестно стянутыми между тел без возможности прикоснуться к изнывающему от скорого оргазма члену, но тот не сомневается, что он не окажется без желанного. — Смотри туда, — указывает глазами на зеркало. — Знаешь ведь, что ты неповторимый малый, — утверждает и делает наиболее грубый толчок, чем выбивает выкрик. — Прям самый-самый. И при этом тооолько мой, — повторяет резкое движение. — Поэтому все точно должны знать, чей ты и кто тебя трахает, ради кого ты гортанно стонешь и выгибаешься, и чьи метки стоят на твоём теле. И пусть меня обливает дерьмом хоть вся дряная общественность, как она любит это делать, ты всё равно останешься единственным, кого я по-настоящему слушаю.       Грязные изречения любви Макарову глаза закатывают, и именно из-за них он запрокидывает голову назад, в последний раз пылко выстанывая незабываемое имя прямо в ухо блондину. Лучшая музыка – мелодия похабных стонов. Особенно когда они прямиком во время пика наслаждения. — Я даже не притронулся к тебе, а ты испачкал прекрасную юбочку спермой, — целует подставленную мочку и опускает совсем обессилевшего парня обратно. — Постараюсь не отстать, малыш.       Старший отпускает руки русоволосого, на кистях которого алым сияют ярче золотого браслета на солнце кольца от хвата. Лёша устало сжимает-разжимает кулаки, и Гречкин переплетает пальцы, смекнув прихоть. Ладони крепко сжимает и вдавливает в тёмное дерево, равномерно резво входя между подвиливающих навстречу ягодиц, и трение горячих кож плавит с каждым рывком. Один из которых становится завершающим и сопровождается болезненным укусом за загривок, однако любовный поцелуй не позволит ему доставить чрезмерно много неприятностей. — Надевай юбку с гольфами почаще, Кисуль, тебе пиздец идёт, — в который раз повторяет, при этом не отрывается от тесного контакта тел.       Знал бы только он, что бедная горничная везде обыскалась в поисках своей юбки, и когда уже в полном отчаянии увидела её в ленте социальной сети на Макарове, решила, что она ей не особо-то и нужна больше. А вот закрывать дверь спальни обслуживающего персонала от воришек не помешает.