been through.

Когда тёмное небо прояснится, Он будет ослепительно сиять. Ты сияешь как звезда, Ты освещаешь моё сердце, И, после испытаний дня, Ты будешь сиять ещё ярче…

Бэкхён неловко улыбается. Он привык так делать, изо дня в день не решаясь подойти ближе и поздороваться первым. Это делает Чанёль: догоняет его у лифта, останавливаясь плечом к плечу, и, чуть помявшись — буквально пару секунд, не больше, — тянет: — Доброго вечера, — сегодня это вечер, хотя обычно они встречаются утром, перед началом рабочего дня, точно так же у лифта, только на первом этаже; неловко здороваются, улыбаются смущенно, поднимаются на свой двадцатый и расходятся по разным отделам. Бэкхён — в отдел дизайна, а Чанёль — в отдел продаж. — Доброго, — он едва заметно кивает, приподнимая уголки губ в улыбке. Это так смешно и так глупо: ему тридцать пять, он давно взрослый омега, как и Чанёль — давно взрослый альфа — ему уже сорок, и все равно они оба ведут себя как дети. Они оба понимают это, смущаются в который раз, когда створки лифта открываются и альфа заходит первым, будто лифт — все еще опасное место с ненадежной конструкцией, и альфа должен убедиться, что все в порядке, прежде чем войдет омега. Такие детали заставляют сердце сжиматься из раза в раз: то, как он открывает перед ним двери, пропускает вперед, покупает кофе… О кофе он не должен знать, но очень сложно не догадаться, когда утром находишь на рабочем столе черный кофе с корицей. Это очень смущает, очень, потому что Бэкхён пахнет корицей, стоит ли говорить, чем отдает запах альфы? Да, черным кофе. Кто бы еще стал делать это, если не Чанёль? Никто, разумеется, никто, но оба они продолжают делать вид, что Бэкхён ничего не понимает, а Чанёль совершенно ни при чем. Их как будто все устраивает. По крайней мере сам омега очень надеется на это. Отношения серьезнее того, что между ними есть, — сложно. Он не уверен, что смог бы, все же… у него есть семья. Чанёль нажимает на кнопку первого этажа, и створки медленно закрываются, оставляя их одних в кабине. Отличная обстановка, чтобы сказать что-то большее, чем скромные приветствия, но оба они молчат. Они в принципе почти не говорят друг с другом. Здороваются, улыбаются смущенно, ведут себя как школьники, явно нравятся друг другу, но ничего не обсуждают. Возможно, альфу тоже устраивают такие отношения, и ему не нужно больше. Просто капля приятных эмоций в день и ничего больше. Возможно, все дело в том, что у него тоже есть семья. Бэкхён не мог бы похвастаться чем-то в самом деле примечательным. По правде, он даже не мог похвастаться мужем. Все, что у него было, — взрослый сын. Наверное, слишком взрослый для его тридцати пяти, но даже если бы сам Бэкхён мог что-нибудь изменить, он не стал бы. — У вас уже есть планы на Синчжон*? Может, мы могли бы встретиться днем, знаете, прогуляться… выпить кофе? — Чанёль говорит, когда на табло лифта одиннадцатый этаж сменяется на десятый. Он не смотрит на омегу, наверняка смущаясь еще больше, чем обычно. И все же. Учитывая отношения, которые образовались между ними, такое предложение не может быть не чем иным, кроме как свиданием. Свиданием в день нового года, что может быть романтичнее? Хочется согласиться, улыбнуться неловко и сказать, что он свободен, обменяться номерами, чтобы договориться о встрече в kakao. Их компания совсем не против служебных романов, об этом не знает разве что ленивый, но совсем не хотелось становиться темой номер один среди слухов, гуляющих по офису. Вот только… Бэкхён вспоминает про сына. Хёнсок уже взрослый мальчик, очень взрослый, у него и самого есть отношения и уже достаточно долгое время, но это ведь другое. Он ребенок, так и должно быть, а Бэкхён… Как он сможет привести в дом другого мужчину, другого альфу; и как Хёнсок, такой же альфа, воспримет это? Что, если ему будет некомфортно или он будет соперничать за внимание папы? Все-таки двум взрослым альфам, не имеющим родственных связей, очень тяжело ужиться вместе. Такова природа. Они наверняка не смогут поладить, и ему придется выбирать. Обычно ведь так происходит в подобных семьях? И Бэкхён знает, кого он выберет, скорее даже… не из чего выбирать. Его ребенок всегда на первом месте. Створки лифта открываются, выпуская их в оживленный холл. Конец рабочего дня всегда выглядит так — все спешат домой, кто-то обсуждает прошедший день в ожидании такси, кого-то встречает вторая половинка. Бэкхён выходит первым из лифта. Он все еще ничего не сказал, хотя такая пауза уже неприлична, наверняка Чанёль успел надумать многое, и Бэкхён, скорее всего, сейчас подтвердит его сомнения. — Простите, — он говорит, когда альфа выходит из лифта следом, останавливаясь все так же плечом к плечу. Омега собирается с силами, чтобы обернуться, глянуть в чужие глаза с улыбкой. Отказывать глядя в пол кажется слишком некрасиво, Чанёль не заслужил этого. — Я не думаю, что нам стоит… вы понимаете… Ему неловко так, как не было уже давно, но он не представляет другого варианта, кроме этого. Чанёль молчит, смотрит на него чуть печальным взглядом, ему стоило бы обидеться и просто уйти, все же он так долго проявлял ему знаки внимания явно не для того, чтобы теперь получить отказ. Но он только улыбается, мягко и согласно кивает. — Значит, на это есть причины, — он принимает чужой отказ без капли сожаления. Будь ему восемнадцать, он наверняка бы расстроился, но ему давно не восемнадцать, как и Бэкхёну, и если он отказал, значит, на это в самом деле есть причины. Они молча выходят из здания, прощаются друг с другом слабыми улыбками, все еще чуть печальными, расходясь в разные стороны. Чанёль — на парковку за углом, Бэкхён — пешком. Ему всего пара кварталов до дома — даже не расстояние, легкая прогулка в конце или начале рабочего дня.

***

За окном едва ли не ночь, хотя на часах нет и восьми вечера. Зима берет свое, нещадно сокращая световой день до жалкого минимума. На плите шипит мясо, поджаренное с овощами, рис давно готов, дожидаясь в рисоварке. Хёнсок предупредил, что вернется домой поздно: у него очередное свидание со своим омегой, которого непременно нужно проводить до самого дома. Бэкхён только поощряет это, все еще не понимая наверняка, как смог вырастить такого альфу, которого никогда не было у него самого, хотя, возможно, причина именно в этом. Он отчаянно старался привить подрастающему малышу именно то отношение, о котором мечтал сам, чтобы его будущий омега чувствовал себя любимым и особенным, оставаясь в безопасности, когда рядом его альфа. Хёнсок вырос именно таким, уже в тринадцать пытаясь присматривать за папой, что было очень мило, учитывая, что он выглядел совсем еще ребенком. В последние годы все менялось слишком стремительно. Хёнсок подрос, стал куда выше самого омеги, и в кого только… Окреп и раздался в плечах к восемнадцати, перестав казаться малышом и «папиным сынишкой». Он стал совсем взрослым альфой, все так же продолжая присматривать за папой, ходить вместе за продуктами, чтобы он не носил тяжелое, и даже встречать с работы, когда омега задерживается слишком сильно, чтобы не ходил по темным улицам один, ведь для омег это небезопасно. — Пап, пахнет вкусно, — Бэкхён вздрагивает, упустив момент, когда входная дверь открылась. На часах ровно восемь. — Голодный? — он выходит в коридор, чтобы встретить сына, получает холодный поцелуй в щеку и улыбается. — Как дела у Мин-а? Вы хоть не по улицам ходили? — Нет, сидели в кафешке, потом немного прошлись до его дома; он ужасно мерзнет, куда его по улицам, — альфа улыбается еще шире, явно вспоминая, как забавно омега топчется на месте от холода, прячась в огромный пуховик едва ли не по самые брови. — У него тесты сейчас, плачется, что устал и хочет выходные, спать до обеда и никуда не ходить. — Что, даже на свидания? Мне казалось, ему хорошо дается учеба, — Бэкхён смеется, и сам представляя себе юного омегу. Они видятся довольно редко — он работает допоздна, дети учатся до вечера, а выходные проводят вместе, к чему там еще и папа, когда они сами едва успевают видеться в учебные дни, все-таки скоро выпуск и поступление в университет. — Хорошо: он отличник и очень старается, оттого и нагружает себя больше, чем нужно, хочет быть первым по успеваемости, — Хёнсок почти гордится, да и еще бы: его Минджи и так лучший ученик, красавец, умница и в спорте хорош. За ним альфы бегали еще с младшей школы, а он — ну надо же! — выбрал его, правда, уже в средней. Они вместе пять лет, кто бы мог подумать. Конечно, первое время отношения больше походили на дружбу. Да и сколько им там было — лет двенадцать-тринадцать. Держались за ручку в школе, Хёнсок провожал его домой, приносил шоколадки, когда папа давал карманные деньги. В четырнадцать случился первый поцелуй, да и то: четырнадцать было Минджи, Хёнсок уже отметил пятнадцатый день рождения. Он был чуть старше, учился классом выше, Минджи ужасно завидовали одноклассники. Они все также ходили за ручку, сидели вместе на переменах, Хёнсок провожал его домой, уже там, недалеко от дома, целуя в узком проулке, чтобы никто их не поймал. Папа, естественно, догадывался. Сложно было не догадаться, глядя на витающее состояние сына и запах кофе амаретто, разбавленный сливками, которыми пах Хёнсок. Он догадывался, еще когда тому было тринадцать, но старался не лезть с расспросами, просто ждал, и в шестнадцать Хёнсок рассказал сам. О том, как ему ужасно нравится мальчик годом младше, как он провожает его домой и как они целуются. Бэкхён был рад, да и как не быть — по рассказам сына этот маленький омега был само очарование. Когда шестнадцать исполнилось Минджи, альфа их познакомил, и уже Бэкхён убедился, что этот малыш — очарование, влюбляясь в мальчика как в пару своего ребенка, надеясь всем сердцем, что с возрастом их чувства не пройдут. Это стало поводом время от времени уезжать к родителям на выходные. Бэкхён и раньше ездил навестить их, чаще всего в компании сына, но после знакомства, прикинув, что мальчики-то уже взрослые, все чаще ездил один, отставляя сына одного. Тот все понимал, краснел, синел и зеленел, когда, уходя, папа оставлял ему контрацептивы и просил быть осторожными, но ничего не спрашивал. Зачем, если по возвращении квартира была цела, в полном порядке и чистоте, а то, что в ней витал легкий запах амаретто со сливками, его почти не смущало. — Тебе бы тоже стоило налечь на учебу, у него еще год есть, а тебе уже летом поступать, — Бэкхён отмахивается от собственных мыслей, возвращаясь на кухню, слыша, как следом за ним топчется ребенок, пролезая к раковине, чтобы помыть руки. — Па, все под контролем: Минни занимается со мной по вечерам, — и он даже не врет, как бы грустно это ни звучало, что его омега годом младше делает с ним домашку. — Знаю я, чем вы занимаетесь, — Бэкхён на самом деле не знает. Иногда догадывается исключительно по изменившемуся запаху сына, что, видимо, не только он иногда уезжает на пару дней, но и родители самого Минджи. — А вот и ни разу, это очень редкое мероприятие, между прочим, — альфа почти не стесняется, честное слово. Он все еще не привык говорить с папой про секс, но согласен признать, что это бывает очень полезно, по крайней мере папа понятно и доступно объяснил некоторые нюансы, касающиеся физиологии омег, которые по итогу очень даже порадовали Минджи. — Ничего, есть стимул стремиться на бюджет, чтобы снимать свою квартиру и чаще проводить время с Мин-а, — Бэкхён дразнит его, хотя считает идею в целом очень даже рабочей. Они обсуждали это вскользь, и он знает, что Хёнсок хочет начать жить самостоятельно; это хорошее желание, правильное, нельзя ведь всю жизнь прожить с папой, вот только планирует это чуть позднее, когда и Минджи закончит школу, чтобы снять квартиру в районе, откуда оба смогут без проблем добираться на учебу. — Я как раз хотел поговорить об этом, — садясь за стол, альфа чуть смущается, отчего становится еще интереснее. Они говорили об этом, точнее, обсуждали в общих чертах. Возможно, что-то изменилось и Хёнсок все же решил попробовать съехать раньше? — Точнее, не совсем об этом… в общем. Мы же давно вместе, и ты знаешь Минджи, и я познакомился с его отцом вообще довольно давно, но мы редко виделись после этого. Он неловко мнется, пока омега накладывает еду в тарелки, внимательно слушая. Все так и есть, они правда давно вместе, и Бэкхён очень рад этому, потому что ему нравится Минджи, он хороший мальчик, искренний и добрый, и Хёнсок очень заботится о нем. — Мы хотим начать жить вместе, позже, когда он закончит школу, и вроде как ну… знаешь, все достаточно серьезно, то есть… я люблю его, и когда мы станем чуть старше, я хочу создать семью с ним, и мы подумали, что нужно познакомить вас — тебя и его отца. Хёнсок, кажется, весь извелся, пытаясь все это объяснить, ужасно нервничал и даже не заметил, как последняя тарелка стала на стол, а папа сел напротив. — Какое долгое вступление, — это вызывает улыбку — то, как долго альфа подступался к самому вопросу, такому простому на самом деле, это ведь хорошо, что они хотят познакомить свои семьи, подготовить их к тому, что в будущем отношения станут совсем серьезными и перерастут в целую семью. — Я с удовольствие познакомлюсь с родителями Мин-а, вы уже придумали, как это все организовать, да? — Что-то вроде, — Хёнсок заметно расслабляется — и чего только нервничал, спрашивается? Казалось, после того как Бэкхён оставил ему презервативы и уехал к родителям, ничего более неловкого в их отношениях быть не может. — Мы подумали, может, встретим Синчжон вместе? Пригласим их к нам или сами пойдем к ним. Как ты хочешь? Бэкхён улыбается. Хорошая мысль — знакомиться семьями в такой день, буквально в семейный праздник. Хорошо, что он не согласился на предложение Чанёля, все равно пришлось бы отказаться после этого разговора с сыном и было бы еще более неловко — давать надежду и следом отнимать ее. — Давай пригласим их к нам в гости: я приготовлю что-нибудь интересное, приготовим гостевую спальню, чтобы его родители остались у нас, если они, конечно, не будут против отпустить вас спать в одну комнату, — он улыбается чуть хитро, с явным намеком, от которого альфа снова краснеет. — Не будут, его отец не имеет ничего против того, что мы… ну… — он не заканчивает, но краснеющие уши говорят сами за себя. Отец не против, что у его юного сына есть полноценные взрослые отношения. — Только его родители — это отец, его папа… в целом не отличился от моего отца, так что… вот. Он неловко пожимает плечами, давно смирившись с тем, что его отец редкий мудак, не достойный зваться отцом, который, услышав о беременности своего омеги, свалил, не беспокоясь о последствиях, а Бэкхён чувствует легкую неловкость. Он ведь даже не знал. Его сын столько лет встречается с омегой, а он даже никогда не задавался вопросом, в какой семье тот вырос, было достаточно того, что сам был хорошо воспитан и в целом создавал ощущение хорошего человека. Впрочем, Хёнсок и сам вырос в неполной семье, и Бэкхён надеется, что вырос хорошим. По крайней мере от отца ему досталось очень мало и уж точно не потребительское отношение к омегам. Хотя у Минджи только отец, а папа… это так странно и даже редко, что омега оставляет ребенка и уходит, впрочем, это не его ума дело и уж точно судить не ему. — Ну и ладно, мы и вчетвером неплохо проведем время, — плюсы есть точно — готовить придется меньше и не нужно будет пытаться найти общий язык с другим омегой, это и так дело крайне утомительное, а тут еще и потенциальный родственник был бы.

***

Бэкхён заходит в кабинет с ощущением легкого облегчения на душе. Он пришел на работу, как обычно: без пятнадцати девять, обычно в это время они с Чанёлем сталкиваются у входа в центр, за редким исключением, если альфа опаздывает или приходит раньше. Он не знал, что именно послужило причиной, но был немного рад — видеть альфу после того, как отказал ему, было неловко, да и к чему это? Едва ли после этого их отношения остались бы прежними, скорее теперь их легкая заинтересованность, смущенные улыбки и робкие взгляды сменились бы равнодушием, и куда лучше просто избегать друг друга, хорошо, что это так легко. Он вешает пальто на входе, первым делом проходя на кухню, чтобы сделать себе кофе, поправляет замявшийся под верхней одеждой свитер, в который раз благодаря судьбу, что дизайнеров не пытаются одеть в костюмы, уважая комфорт в творческой профессии. Теплая кружка приятно греет замерзшие руки, когда он садится за свой стол, первым делом натыкаясь на давно знакомый ему стаканчик из ближайшей кофейни. Черный кофе с корицей. Голову тут же заполняют мысли о том, что он, возможно, все не так понял, решил, что омега отказался, чтобы подразнить, или что отказ был только из-за праздничного дня, других планов — да чего угодно. Что, если он все еще думает, что шанс есть? Кофе он не выпивает, даже тот, который заварил себе сам. Кажется, что если к общему волнению добавить кофеин — у него случится сердечный приступ. Работа идет из рук вон плохо, не радует даже проект, который заказчик одобрил практически без правок, что случается так редко. Не менее редко, чем желание омеги спуститься в кофейню на первом этаже вместо того, чтобы обедать на кухне офиса, и дело вовсе не в том, что он резко перехотел есть ланч, приготовленный дома. Он не знал наверняка, где именно обедает Чанёль, но хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы успокоить нервы. Им стоит поговорить, точнее — ему стоит объяснить альфе, что он не должен продолжать делать это, потому что Бэкхён не передумает. Он отказал. Чанёль, видимо, обедает где угодно, кроме кафе. Омега потерянно бродит в холле с десять минут, но, так и не встретив альфу, возвращается в офис ни с чем. И на что он рассчитывал? Он ведь ничего не знает об альфе, это было ожидаемо. Так же ожидаемо, как встреча у лифта в конце рабочего дня. Бэкхён заметно извелся. Он был слегка на нервах, переживая, что так и не встретит альфу, но ему повезло. — Добрый вечер, — знакомый низкий голос касается слуха, когда тот останавливается по привычке плечом к плечу. Он кажется все таким же мягким, чуть улыбчивым, как и всегда. Бэкхён не хочет на него смотреть. — Добрый, — они так привычно заходят в лифт, оставаясь наедине, когда створки закрываются, и в этот раз первым говорит Бэкхён: — Вы не должны… вам необязательно продолжать делать это. Я ведь отказал вам. Он в самом деле отказал и не только в кофе. Отказал во всем. И очень хочет, чтобы альфа понял его правильно. — Мои действия заставили вас переживать? Простите, — Чанёль не тянет с ответом, даже не раздумывает, в отличие от омеги. Все так же улыбается уголком губ, будто того отказа и не было, но он был. — Я все прекрасно понял и не стану настаивать на встрече и тем более — отношениях. — Но тот кофе… — Бэкхён поднимает удивленный взгляд. Очень не хотелось бы по итогу узнать, что кофе был вовсе не от него, но их запах… черный кофе и корица — разве мог так сделать кто-то еще? — Не воспринимайте его как попытку завоевать ваше сердце. Считайте, что это угощение от друга или коллеги по работе. Я ведь ваш старший коллега, верно? Разве я не могу угостить младшего сотрудника в знак хороших рабочих отношений? — Чанёль улыбается, смотрит в ответ своим мягким взглядом, будто эта ситуация его вовсе не задела. Может ли быть такое, что именно так и ведут себя зрелые альфы? Бэкхён понимает, что они впервые смотрят друг на друга столь открыто и долго, смущается этого, но не может отвернуться, замечая легкие морщинки в уголках глаз и след щетины на подбородке. Он никогда не замечал таких деталей, а ведь они нравились друг другу. И сейчас нравятся, просто… не могут быть вместе. — Я… мне жаль, — он пересиливает себя, отворачиваясь. Им ехать еще три этажа — это пара секунд, не больше. Их разговор закончен — так он понимает, и все же Чанёль оставляет последнее слово за собой: — Вы нравитесь мне, вы это, разумеется, знаете, и я знаю, что нравлюсь вам, но вы отказали мне. Я полагаю, что на это есть причины, и я буду уважать их, — его голос звучит ровно и мягко, так, как привык слышать его Бэкхён, вот только его слова — их он совсем не привык слышать. — Но это не значит, что я перестану ухаживать за вами; не ради того, чтобы получить от вас что-либо, а просто потому, что вы мне нравитесь. Я хотел бы заботиться о тех, кто мне нравится. Сердце заполошно бьется в груди от чужих слов. Бэкхён едва дышит. Он должен ответить что-то, попросить перестать, чтобы не смущать его и не провоцировать слухи в офисе, наверняка ведь рано или поздно кто-то увидит, как альфа оставляет кофе на его столе, но створки лифта открываются раньше. Оживленный холл встречает их, и омега молчит, боясь сказать что-то лишнее, привлечь ненужное внимание. Так они выходят из центра, как это бывает обычно, и Чанёль, чуть кивнув, уходит в сторону парковки. Что ж, он пытался.

***

Последний день уходящего года начался с легкого завтрака. Гости должны были прийти к ужину, на который Бэкхён все еще не знал, что точно стоит приготовить, закупившись на всякий случай всем, что только могло пригодиться. Хёнсок возился с уборкой и украшал дом. Сейчас они редко делали это, отмечая Синчжон скромным семейным ужином, откладывая украшение дома и праздничные блюда до наступления Соллаль*. Но сегодня у них был повод. Традиционные украшения было решено отложить до Лунного Нового года, в ход шли европейские. Минджи нравилась эта традиция с елкой в доме и множеством гирлянд, так что альфа приложил максимум усилий, чтобы в самом деле впечатлить омегу, перед этим впечатлив и папу. Бэкхён же возился с множеством закусок и несколькими видами мяса, не поленившись приготовить даже традиционный ттоккук*, хоть сегодня и не Лунный Новый год, просто чтобы побаловать гостей праздничным столом. Никто даже не заметил, как быстро время подходит к вечеру, если бы Минджи не позвонил, предупреждая, что они с отцом собираются и скоро будут выезжать. Бэкхён торопился в душ — ему уж совсем не хотелось пахнуть запеченной уткой, какие бы шикарные запахи она ни издавала. То, что ей в целом пахла вся квартира, было не важно. Он наскоро сушит волосы, стараясь придать им объема, и даже подкрашивает уголки глаз, чтобы чувствовать себя более уверенно. Он так редко делает это, а сегодня ведь такой повод. Он заканчивает как раз ко времени, застегивая последнюю пуговицу пудровой рубашки, когда в дверь звонят. — Как я выгляжу? — они сталкиваются с сыном в коридоре, и если альфа отлично выглядит буквально всегда, он ведь юный, им проще следить за модой в этом возрасте, Бэкхён сильно сомневается в себе, хоть и понимает, что переодеться уже не успеет. — Потрясающе! Ты всегда выглядишь как старший брат, мне никогда не верят, что ты папа, — Хёнсок улыбается и ведь ни капли не врет: он помнит, как в детстве учителя в школе не верили, что Бэкхён его папа. Сейчас мало что изменилось. Омега невольно смущается, находит взглядом зеркало, чтобы убедиться, что укладка не сдвинулась ни на миллиметр, и наконец открывает дверь. Первое, что он видит, — огромный красный пуховик, из которого выглядывают заалевшие от холода щеки, и коробку, протянутую ему тонкими руками: традиционные сладости хангва — он догадывается каким-то внутренним чутьем по узору на коробке, глупо моргая и, отступив вглубь квартиры, принимает подарок. — Добрый вечер, — Минджи склоняется в глубоком поклоне, очень в духе старых традиций, отчего Бэкхёну становится немного неловко, и он порывается попросить младшего перестать и скорее проходить, но вспоминает, что он не один, натыкаясь взглядом на отца омеги. Так он понимает, глядя на не менее удивленного Чанёля. — Заходи скорее, замерз? — Хёнсок говорит все сам, пока папа старается справиться с удивлением, делая еще пару шагов назад и пропуская сына ближе к омеге. Он хлопочет над ним, помогая расстегнуть пуховик, стаскивая его с тонкого, невысокого тельца, вешая на ближайшие плечики в шкафу, и говорит о чем-то, получая улыбки вместо ответов. Они ведь совершенно не похожи, думает Бэкхён, глядя на альфу и на юного омегу рядом с ним. Совершенно. Чанёль высокий, у него широкие глаза и пухлые губы, и чуть торчащие уши, забавные на самом деле; а у его сына, кажется, нет ничего и близко похожего. Хотя разрез глаз… пожалуй, только он похож, Бэкхён видит это, когда оба они смотрят на него в ожидании каких-либо слов. — Да… да, проходите, пожалуйста, — он оттряхивается от этих мыслей, отводя взгляд от альфы, стоит тому пройти внутрь, снимая пальто. Бэкхён старается не смотреть на альфу дольше нужного, протягивая омеге руку, подводя ближе к себе, чтобы свободной рукой приобнять за плечи. — Я так рад тебя видеть, Мин-а. Они начали делать это совсем недавно, меньше года назад, в его день рождения, когда оба ребенка пришли его поздравить. После этого обнимать пару сына при встрече стало почти привычно, хоть и все еще чуть смущающе. — Я тоже очень рад; мы принесли сладости, а еще говядину, но ее мы купили, а сладости я делал сам, надеюсь, будет вкусно. Отец сказал, что вкусно, я проводил испытания на нем… — Минджи болтает, он всегда делает это, когда переживает, отчего кажется еще более очаровательным, а стоит ему понять, что он говорит слишком много, щеки тут же заливает милый румянец. — Я совсем забыл, так неловко, — он вздрагивает, смущаясь еще больше, и, мягко разрывая объятия, находит ладонью предплечье отца. — Это мой отец — Пак Чанёль, а это Бён Бэкхён… — он явно хочет сказать что-то еще, что-то, что он явно готовил и репетировал, но не решается. — Мой папа, — Хёнсок заканчивает за него, улыбаясь слишком довольно. И сложно сказать, от самого факта знакомства или очаровательного поведения своего омеги. — Рад встрече, — Чанёль привычно улыбается, едва заметно и очень мягко, отчего в уголках глаз появляются те самые милые морщинки. Он протягивает омеге подарочный пакет, вероятно, с говядиной. Очень традиционно, хоть сегодня и Соллаль, а их дом и вовсе украшен в лучших традициях Европы. — Да, я тоже… проходите, — улыбка больше походит на судорогу, совсем не то, как он улыбался Мин-а, но ничего другого просто не выходит. Он забирает пакет из чужих рук, чудом не касаясь их. Едва ли это что-то изменило бы, но почему-то очень не хотелось, словно в этот момент что-то рухнет, хотя и без того что-то в нем заметно пошатнулось. Такое совпадение, смешно даже. Единственный альфа, который понравился ему за долгое время… и вот: в будущем они станут родственниками. Вероятно, его отказ — что-то напетое свыше. Как бы они сейчас общались, если бы решились на встречу? А если бы успели зайти дальше? Это было бы ужасно. Бэкхён первым проходит в комнату, стараясь не придавать значения тому, что за ним идет только Чанёль, дети наверняка отстали, чтобы украсть друг у друга короткий поцелуй. Как бы родители ни были рады их отношениям, выражать их столь открыто было совсем неуместно. — Красиво, — альфа роняет за его спиной, наверняка оценив украшение комнаты и накрытый стол, они ведь так старались, но стоит повернуться к нему, создается ощущение, что речь шла вообще не об этом. Альфа не смотрит на елку или стол, он смотрит на него, почти так же, как смотрел всегда, стоило им встретиться взглядом в коридоре, хотя нет… сейчас этот взгляд кажется более пристальным, решительным. Это смущает, заставляя отвернуться снова под предлогом необходимости поставить подарки на стол. Он не хочет поворачиваться, не хочет сталкиваться с ним взглядом, особенно сейчас, когда они все еще одни в комнате. Недосказанность неприятно давит на плечи, хотя с чего бы. Они почти не говорили друг с другом, ничего не рассказывали о себе и своей личной жизни, их отношения — игра на грани неловкости: взгляды и улыбки, незначительные жесты, которые можно было расценить как любезность между коллегами, но оба они расценивали их как флирт. И каждого из них устраивало это — никаких сложностей, никаких обязательств, только приятные эмоции — пузырьки шампанского в животе при каждом обжигающем взгляде друг на друга. — Бэкхён… — альфа зовет его полушепотом, чтобы не быть услышанным детьми, хочет подойти ближе, коснуться плеча, попросить повернуться. У него столько вопросов, не меньше, чем у самого омеги, вот только он не задаст ни одного из них. Ни к чему. — Пап, все нормально? — Хёнсок появляется как нельзя кстати, когда стоять лицом к столу и дальше было бы просто неуважительно, слишком неуважительно по отношению к гостю, которого он так явно избегает. — Да, просто оставил угощения, — он улыбается немного натянуто, смотрит на сына. Его губы заалели совершенно однозначно, но все они делают вид, что ничего не замечают. Минджи восторженно прилипает к елке, она искусственная, идеально ровная и все же очень навевает праздничное настроение. Омега восторженно шепчет что-то своему альфе, касается кончиками пальцев игрушек и крепко обнимает чужую шею. Так мило, Бэкхён думает об этом совершенно естественно, наблюдая за детьми, Минджи такой очаровательный, по-юношески тонкий, худой, совсем невысокий, в отличие от своего отца, и почти на голову ниже Хёнсока, отчего тому приходится заметно наклониться, чтобы получить объятия. Бэкхён впервые думает, что этим они похожи — оба невысокие и тонкие, едва ли альфа выбирал себе пару, исходя именно из этого, все же многие омеги были именно такими, да и запах… он совсем разный. В отличие от альф. Чанёль, который пахнет крепким кофе, и Хёнсок с кофейным ароматом амаретто — они похожи. Он никогда бы не подумал об этом, но сейчас, когда оба они находились рядом, в одной комнате, было сложно не заметить. Могло ли это быть причиной того, что Минджи выбрал именно его — альфу, который был похож на его отца? Все это так глупо, дурацкие стереотипы, навязанные обществом, что дети ищут пару, подобную родителям. От этой мысли становится еще более неловко. — Садитесь за стол, пока ничего не остыло, холодным будет совсем не так вкусно, — он старается избавиться от этих мыслей, улыбается, насколько может непринужденно, ловит взгляд детей и вскользь поглядывает на альфу, неизменно встречаясь с пристальным взглядом. Омега не может понять его эмоциональной окраски, он не выглядит недовольным, обиженным или злым, но Чанёль не прекращает смотреть. Смотрел, должно быть, все то время, что сам омега не мог оторвать взгляда от детей, топчущихся у елки. Что он пытался увидеть? — Твоя готовка будет вкусной в любом состоянии, — Хёнсок отзывается первым, и Минджи авторитетно кивает. Наверняка в дни его поездок к родителям они на пару опустошали холодильник в перерывах между своими юношескими порывами. Впрочем, именно для этого Бэкхён готовил больше, чем обычно, чтобы дети не голодали. — Я сделаю вид, что поверил, но ты маленький подхалим, — он улыбается, занимая один из стульев. Стол совсем небольшой, был куплен из расчета на двух человек, зачем им было больше, и все же умудрялся уместить четверых почти без труда. Дети уютно ютились по одну его сторону как можно ближе друг к другу, точно влюбленные, хотя, казалось бы, они пять лет в отношениях, давно стоило бы привыкнуть друг к другу, насытиться, но нет. Так забавно, у Бэкхёна никогда не было столь длительных отношений, как у его ребенка. Чанёль занял последний пустующий стул по левую руку от омеги. Он сделал это не специально, просто другой альтернативы не было, не могли же они просить детей сесть порознь. Он слишком зацикливается на таких мелочах, но ощущать альфу так близко было странно, будто они все еще в кабине лифта, только вдвоем. — Откроем шампанское? — глупая мысль, что это поможет ему расслабиться, и в целом рабочая, главное — не переборщить. И не выпить лишнего. Один бокал — Бэкхён ставит себе ограничение, подхватывая бутылку с центра стола. — Давайте я, — Чанёль забирает ее из чужих рук, не дожидаясь согласия. Это вроде как нормально, чтобы такие вещи делал альфа, и Бэкхён садится на место, позволяя альфе откупорить пробку с глухим хлопком и разлить алкоголь во все четыре бокала — все же дети уже достаточно взрослые для шампанского. — Ты же не собирался?.. — Минджи наблюдает за отцом с некоторой тревогой на лице, что привлекает внимание не только Бэкхёна, но и его сына. — Он хотел вернуться домой на ночь, но садиться за руль… — он поясняет в ответ на вопросительное мычание своего альфы, но Бэкхён все прекрасно слышит. Они ведь в самом деле планировали, что гости останутся на ночь, так у них был бы неограниченный запас времени и не нужно было бы переживать о дороге назад. Они только утром перестелили постель в гостевой комнате, убрали и проветрили ее, чтобы отцу Минджи было максимально удобно. Но Чанёль планировал оставить сына здесь и вернуться домой после ужина. Планировал, но решил иначе, когда… что? Что заставило его передумать? — Подумал, что лучше мне остаться здесь, — альфа улыбается едва заметно, так привычно, одним уголком губ, и Бэкхён понимает, что это он — он заставил альфу передумать и остаться здесь. — Как господин Бён один справится с вами двумя, если после шампанского вы начнете творить непотребства? Он поднимает хитрый взгляд на детей, занимая свое место за столом и подтягивая бокал ближе. Те, ожидаемо, смущаются, наверняка ведь именно этим и планировали заниматься, уповая на плотные стены и приемлемую звукоизоляцию. Будто наутро все это не будет написано у них на лице и родители не почувствуют сменившегося из-за близости запаха. — Отец! — Минджи недовольно шипит и все больше краснеет. Ну точно. Бэкхён почти уверен, что все, что они себе спланировали, было плодом воображения Хёнсока. Почему-то он ни капли не сомневается, что омега не стал бы инициатором такой авантюры. Чанёль игнорирует и смущение, и недовольство. Он почти привык, да и поздно уже требовать другого, когда сам же нередко оставляет сына на пару дней одного, будто не знает, что они будут делать в пустой квартире, будто сам не был молодым и влюбленным. Они, в отличие от него же, умные дети и не повторят его ошибок. — За встречу? — сжимая пальцами тонкую ножку бокала, он поворачивается к старшему омеге. Тот тоже выглядит смущенным, должно быть, от контекста разговора, невольно вздрагивая, стоит осознать, что обращаются именно к нему. Он сглатывает неуверенно, тянется к своему бокалу слишком медленно, давая себе время собраться с силами, чтобы взглянуть на альфу. Ему неловко и, встречаясь со столь пристальным взглядом, становится еще более не по себе. — Да… да… — так забавно. Чанель приглашал его провести этот день вместе. Прогуляться и выпить кофе, так? И несмотря на его отказ, они все же проводят его вдвоем слегка иначе — в компании детей и шампанского. Все то, от чего он бежал, все равно случилось. Был ли его отказ воспет свыше или судьба не согласна с ним и настойчиво гнет свою линию? Как ему понять, почему все происходит и что нужно делать ему самому? Чужой бокал звонко ударяется о его собственный, и альфа делает первый глоток, не прерывая своего пристального взгляда. Им, кажется, стоит поговорить, обсудить это, потому что так не может продолжаться. Он не может продолжать делать это — смотреть так пристально, улыбаться еле заметно, давить своим присутствием, будто его внимание всегда, всегда направлено только на омегу. — Пап, ты в порядке? — Хёнсок окликает его чуть встревоженно. Их бокалы уже пусты, один Минджи оставил половину — не смог выпить все за раз, и только Бэкхён продолжает смотреть в свой собственный, нетронутый, считая пузырьки, всплывающие со дна и разбивающиеся о гладь напитка. — Да, я… — Должно быть, господин Бён смущен, — Чанёль прерывает его, улыбаясь все так же привычно и переводя взгляд на детей. — Я, признаться, тоже не ожидал подобного. Мы работаем вместе, в одном офисе, правда, в разных отделах. Он говорит об этом, как о приятном стечении обстоятельств, возможно, для него оно в самом деле приятное, но Бэкхён с трудом сдерживает желание крикнуть: «Не говори. Не рассказывай им». В груди короткой вспышкой рождается страх, что, если рассказать им, они все поймут, каким-то волшебным образом узнают об отношениях, что их связывают, о взглядах, улыбках и кофе на его рабочем столе. Страх тут же рассыпается, растворяясь в теле почти без следа. Это глупо, никто ничего не поймет, и Чанёль прав — им стоит рассказать, что они знакомы. — Серьезно? — Минджи сложнее всего сдерживать эмоции, то приятное удивление и улыбку, в которой расплываются губы. — Это так неожиданно, вы давно работаете вместе? — Некоторое время, — Чанёль улыбается, подхватывая маленькую тарелку со стола, а Бэкхён делает первый глоток шампанского, ему, определенно, стоит немного расслабиться, а потом, когда все закончится, они поговорят. — Ешьте, а то все в самом деле остынет. Дети не сопротивляются, охотно принимаясь за угощения, на которые Бэкхён потратил добрую половину дня, но даже не жалеет об этом. Он наблюдает, как тарелки медленно пустеют, отмахиваясь от комплиментов его золотым рукам, особенно когда их роняет Чанёль. Он, оказывается, не слишком хорош в готовке — об этом говорит Минджи, вспоминая свое детство и отца, который мог приготовить всего два-три простых блюда. Это же стало поводом самому омеге научиться готовить так рано, чтобы кормить не только себя, но и собирать обеды отцу на работу. Поэтому он не ест в кафе — думает Бэкхён, вспоминая, как глупо он искал встречи с альфой, спустившись тогда на первый этаж. Откуда он мог знать, что обеды на работу ему собирает сын. В воспоминаниях о детстве и смешных историях проходит вечер, приближаясь медленно к глубокой ночи. Они встречают первый день нового года звоном бокалов и улыбками на губах. Это уже третий, но Бэкхён ни капли не жалеет, он смог расслабиться, хоть и старается не смотреть на альфу, избегать его, не отвечать на вопросы без особой надобности. Дети обмениваются почти целомудренным поцелуем, прижимаясь ближе друг к другу, а Бэкхён испытывает глупую радость. В нем нет и капли сомнений, что через несколько лет он будет точно так же сидеть в каком-нибудь ресторане, отмечая день их свадьбы, любуясь маленькими проявлениями их любви. — Уже слишком поздно, пора заканчивать и ложиться спать, — Чанёль отставляет опустевший бокал, наблюдая за детьми, у них не было и намека на усталость, да и куда им в их возрасте. Бэкхён был совершенно согласен. Это дети были полны сил и охоты ночных приключений. Ему же хватило трех бокалов шампанского, чтобы к часу ночи чувствовать себя слишком уставшим и разморенным. Он уносит первую порцию тарелок на кухню, когда Хёнсок появляется за его спиной еще с парой, опуская их в раковину. — Пап, ты в порядке? — Бэкхён испытывает странное дежавю — слишком много пристальных взглядов, направленных на него за этот вечер. — У вас все нормально? То есть ты странно ведешь себя… господин Пак хорошо относится к тебе на работе? Он не обижает тебя? Альфа выглядит слишком встревоженным, отчего Бэкхён невольно смеется, уставше и тихо. Он так пытался вести себя как обычно, надеялся, что никто не заметит разницы, да и кто? Чанёль и Минджи видели его слишком редко, а Хёнсок, он надеялся, будет занят своим омегой, он и был, но даже так заметил. Он, должно быть, плохой папа, раз даже не может скрыть от ребенка свои переживания. Или все дело в том, что его ребенок уже слишком взрослый, чтобы верить папиному вранью. — Нет. Не переживай, все в порядке, — Бэкхён улыбается, отмахивается от этих слов. Чанёль ведь в самом деле не обижает, даже наоборот, можно сказать, что это омега обидел его не так давно. — Если он плохо относится к тебе — скажи мне. Я должен знать, — впрочем, альфе этого мало. Он чувствует, что что-то не так и пытается найти этому причину, простую и понятную, которая могла бы объяснить странное поведение папы. — Ты же не собираешься ругаться с отцом своего омеги из-за меня? Перестань говорить глупости, — это могло бы быть приятно, не будь на кону столь многое. Хёнсок должен переживать о своих отношениях, а не о папе, взрослом омеге, который сам может позаботиться о себе. Бэкхён улыбается мягко, накрывает ладонью щеку сына, глядя в его серьезные, такие взрослые глаза. И как давно он стал таким, как давно он перестал быть мальчишкой и превратился в настоящего мужчину? — Нет, не собираюсь, — альфа не врет — он не собирается, но если что-то в самом деле не так, стоять в стороне он тоже не будет. — Но если тебе с ним некомфортно, я не буду оставлять вас вдвоем. Вы не обязаны ладить только из-за нас, и если он тебя напрягает — мы не будем больше устраивать такие вечера, будем ходить к вам по очереди или что-то еще придумаем, но ты должен сказать мне. Хорошо, пап? — он серьезен, как не был, наверное, никогда, потому что его это беспокоит. Обычно веселый и болтливый папа за весь вечер проронил едва ли пару предложений. Это выглядело тревожно. — В кого ты такой замечательный, — сердце омеги едва ли справляется с таким напором. Это правда он вырастил этого замечательного альфу? Он просто волшебник. — Не переживай, господин Пак не обижает меня, а теперь иди к Минджи, уже поздно. Бэкхён целует сына в лоб, накрывая и вторую щеку ладонью, сжимая их, как делал это в детстве, когда там в самом деле были пухлые щечки. Они все еще есть, но уже порядком худее, а скоро и вовсе исчезнут, оставляя после себя точеные скулы. Он ведь взрослеет. Хёнсок молчит с пару секунд, смотрит в папины глаза слишком пристально, будто пытаясь понять, говорит ли тот правду, ведь если нет — он готов вызвать такси господину Паку, лишь бы папа не чувствовал себя некомфортно в собственном доме, но Бэкхён только улыбается, поглаживая щеки сына. — Спокойной ночи, — в конечном итоге альфа сдается, позволяет обнять себя крепко за шею, точно как любит делать это Мин-а. Он уходит, в дверном проеме сталкиваясь со старшим альфой, все еще испытывая беспокойство, но отходит в сторону, позволяя тому пройти с парой тарелок в руках. У проема его ловит Минджи, слишком довольный, утаскивая альфу с собой в его комнату. Бэкхён встречает альфу буквально спиной, отворачиваясь, стоит только понять, что мужчина идет к нему, пусть и с грязной посудой. Тарелки опускаются на свободное пространство столешницы рядом с раковиной, подсвеченное тусклым светом светильника, приютившимся под гарнитуром, как раз чтобы не включать основной свет. Он даже не додумался открыть кран, создать видимость какой-то деятельности, лишь отвернулся, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Чанёль дает ему время опомниться — возвращается в зал, чтобы собрать оставшиеся бокалы и вернуться на кухню, где омега, глупо алея щеками, пытался отмыть одну из тарелок. Так глупо, так чертовски глупо. Он ведь сам хотел поговорить, а теперь стыдливо прячется в самом себе, отвернувшись от мужчины под видом собственной занятости. — Вы знали, что наши дети начали встречаться еще в средней школе? — Чанёль говорит первым, не о том, о чем в самом деле стоило бы поговорить, и все же. Он опирается бедром о столешницу недалеко от омеги, будто стараясь не давить на него своим присутствием, и все же не давая забыть, что он все еще здесь. За последние дни они сказали друг другу больше слов, чем за все полгода, в течение которых столь отчаянно флиртовали друг с другом. Смешно и в то же время грустно. — Да, сложно было не догадаться, дети в этом возрасте очень очевидны, — Бэкхён едва заметно улыбается, вспоминая совсем юного сына. Говорить о детях в самом деле проще, чем об их собственных отношениях, но даже так он жалеет, что бокала было всего лишь три. Алкоголь уже успел испариться. — Хёнсок рассказал мне, когда ему исполнилось шестнадцать. — Минджи рассказал мне почти сразу, — Чанёль тоже улыбается, омега не смотрит на него, но слышит это в его голосе, чувствует, как чувствовал каждый раз, стоило им оказаться рядом. — Знаете, очень тяжело воспитывать омегу, будучи альфой. Я думал, самое тяжелое — это рассказывать про течку и о том, как справиться с этим, будучи по другую сторону баррикады, но оказалось, слушать, как твой двенадцатилетний сын рассказывает, как ему нравится альфа из класса старше, — сложнее. Он усмехается, вспоминая те трудности, и Бэкхён тоже вспоминает. Чанёлю, наверное, было сложнее: альфы всегда более неловкие в таких вещах, хоть и сам он едва ли не умер, рассказывая Хёнсоку про гон и про секс. Особенно про секс, когда он перестал быть чисто теоретическим и нужно было рассказать не о самом процессе как таковом или его последствиях, а о том, что нужно сделать, чтобы омеге было приятно. Он был готов умереть от стыда и все еще надеется, что это было не зря и Хёнсок приложил максимум усилий, чтобы их секс стоил всех его мучений. — Хёнсок доставил вам неприятностей, — ему почти неловко, но далеко не так сильно, как за их собственные отношения. Все же дети вели себя куда логичнее, чем они, не отрицая собственную заинтересованность, и с каждым днем становились все ближе. — Нет, вовсе нет, — Чанёль подходит чуть ближе, отчего омега невольно напрягается. Он не знает, чего ожидать, хоть и понимает, что альфа не станет делать ничего… слишком. Он никогда не делал, казалось уважая его личное пространство, и омега знал, что сейчас тоже ничего не сделает. — Я очень переживал, что доставит, обидит его или сделает что-то, но старался поддерживать сына, чтобы он не начал ничего скрывать от меня, это было бы еще сложнее. — Мужчина берет одну из влажных тарелок, протирая ее вафельным полотенцем и опуская в сушилку для посуды одну за другой, пока не опускается последняя, чтобы следующую перенять из рук самого омеги. — Но время шло, а Хёнсок продолжал относиться к нему хорошо, и я успокоился, особенно когда Мин-а стал старше и приближалось время его первой течки, вы же знаете, сколько неприятностей может случиться с омегой в это время… — Он любопытно поворачивается к омеге, но тот слишком сосредоточен на посуде. По правде, Бэкхён не хотел бы отвечать, и не важно, знает он или нет, будто это может дискредитировать его самого. — Я был рад, что рядом с ним был Хёнсок, защищал его, присматривал, оберегал и был рядом. Даже тогда… Он не говорит это прямо, но оба понимают, что он имеет в виду. Бэкхён тоже это знает: они провели вместе и первую течку омеги, и первый гон альфы. Это было ожидаемо, ведь к тому моменту они встречались уже около трех лет. Никто из них не был против, по крайней мере Бэкхён не видел причин отказывать детям, зная, как именно они относятся друг к другу. — И вы были не против? — достаточно глупый вопрос, учитывая, что все случилось именно так, как случилось, но Бэкхён все равно спрашивает. Отчасти потому, что ему интересно узнать другую сторону этих отношений, и беседуя вот так, на отвлеченную тему, он чувствует себя куда комфортнее. Они ведь никогда не говорили о чем-то таком. Ни о чем, по сути, не говорили, а ведь стоило, наверное. Так они могли бы избежать той неловкости, заложниками которой стали. — Я очень переживал, но к тому моменту, как все это случилось, уже достаточно доверял ему. Он хороший альфа, — Чанёль снова улыбается, мягко, где-то даже по-отечески, и от этого становится совсем спокойно. — Как и Минджи хороший омега, — Бэкхён и сам не сдерживает легкую улыбку, бездумно глядя на альфу, впервые за весь их разговор и почти что весь вечер. Стоит это понять, как неловкость возвращается, заставляя опустить взгляд в пустую раковину. Посуда закончилась. — Я рад, что именно его встретил Хёнсок, они прекрасно подходят друг другу. Он находит чистое полотенце не глядя, вытирает влажные руки. Самое время попрощаться и сбежать, вот только куда — он хозяин дома и как минимум должен проводить альфу в гостевую спальню, показать, где душевая, но все это слишком неловко, отчего хочется взвыть. — Бэкхён, — альфа оказывается слишком близко, куда ближе, чем был минутой ранее. Касается ладонью плеча, соскальзывая к лопатке. Они в первый раз прикасаются друг к другу, и от этого осознания мурашки проносятся вдоль тела. — Если теперь я приглашу вас на кофе, вы согласитесь? Чанёль давит. Вряд ли осознанно, но ощущение находящегося рядом высокого и столь широкоплечего альфы немного угнетает. Ему ведь даже некуда бежать. С одной стороны — мужчина, со второй — столешница, и даже попятиться назад едва ли получится — лопатку все еще обжигает чужая ладонь. Это еще сложнее, чем было в лифте. Как ему объяснить, что причина совсем не в них. Совсем. Причина — за двумя поворотами в дальней спальне. Бэкхён даже не хочет думать, в каком положении эта причина сейчас и чем занята. — Думаю, это будет не очень уместно, все-таки наши дети встречаются и планируют создать семью в будущем, — он находит эти слова с огромным трудом, сглатывает нервный ком, застрявший в горле, и находит в себе силы поднять на мужчину взгляд. Он должен объяснить ему все, отказать глядя в глаза, Чанёль заслуживает этого. — Да, но наши отношения не сделают из них родственников, — Чанёль, кажется, пропускает совершенно все мимо и чужое напряжение в том числе. Он сокращает жалкие сантиметры расстояния между ними, отчего омега интуитивно поворачивается к нему лицом, отступая на шаг и упираясь поясницей в столешницу. Вот теперь он точно в ловушке. Чужая ладонь сдвигается к позвоночнику, отчего прикосновение становится больше похоже на объятие, а Бэкхён не может отвести взгляд, хоть для этого и приходится чуть запрокинуть голову. Настолько высокий альфа. — В первый раз почему вы отказали? Из-за взрослого сына? — Чанёль невольно понижает голос до шепота, смотрит глаза в глаза без капли сомнения и страха. Как быстро он все понял? Когда омега открыл входную дверь, видя только юношу в красном пуховике и не обращая внимания на второго гостя? Уже тогда он взглянул на ситуацию по-новому, окинул взглядом стоящего рядом Хёнсока, вспомнил каждую их встречу с Бэкхёном. Чанёль знал, что у него никого не было, знал, что нравится ему, не знал только, почему омега отказал ему в итоге. Тогда же осознание пришло. Будь все именно так, как представлял себе омега, им в самом деле могло бы быть сложно. Взрослый сын, альфа, едва ли он смог бы легко принять такого же альфу, только совершенно чужого. Даже омеги редко уживаются вместе, что говорить об альфах, чей характер может быть куда более властным и собственническим даже в отношении ребенка к родителю. Стоит вспомнить, с каким вниманием юный альфа относился к настроению своего папы, смог бы он принять чужого альфу, не воспринимая его как соперника и угрозу? Едва ли. — Я не могу выбирать между ним и вами, вы знаете, вы тоже родитель… — Бэкхён и сам сходит на шепот. Ему ужасно неловко. Вся эта ситуация — это слишком. — Да, я тоже родитель, но мой сын считает дни до момента, когда сможет жить отдельно вместе со своим альфой, — он усмехается, и оба они знают, что это так. Они уже строят планы, обсуждают, как омега поступит в университет, как они найдут квартиру в удобном районе, чтобы жить вместе. Но до этого пройдет не меньше года. Да и потом… что им делать после? Даже если дети будут жить отдельно, они будут навещать их, ходить в гости, это будет странно… — Что скажут люди, — соседи ведь всегда обращают внимание на такое и будут задавать вопросы о том, кто приходит к ним, и не пройдет много времени, прежде чем их секрет раскроют. Это клеймо ляжет на плечи детей, ведь как иначе, если их родители вместе и они… тоже. — Что хотят? — мужчина выгибает бровь, потому что уж это его вообще не интересует. Что скажут люди? Люди говорят столько чуши, что, если прислушиваться к каждой, можно сойти с ума. Чанёль в целом не видит необходимости заниматься этим. — Кто будет спрашивать их мнение, тем более когда дети начнут жить вместе, отдельно от нас, и мы могли бы тоже жить вместе. Кому какое дело, кто приходит навестить нас раз в неделю? «Сын со своей парой» — чем не объяснение? При этом без капли лжи. — Ему откровенно плевать на людей, сейчас больше всего его волнует омега. Он был готов уважать его отказ, какой бы ни была причина для этого. Он в самом деле долго думал, что могло быть этой причиной, совершенно не предполагая, что она скрывается во взрослом ребенке. Он хотел уважать эту причину, когда только ступил на порог этого дома, осознавая, что этот ребенок столь тесно связан с его собственным, но чем дольше он думал об этом, тем больше понимал, что причина того не стоит. Не стоит их одиночества. Просыпаться в пустой постели, жить в одинокой квартире, особенно когда дети начнут строить свою жизнь. Эта причина совершенно того не стоит. Бэкхён хотел бы так думать, но каждый раз легкие сводит судорогой. Может ли он поддаться? Но что тогда он скажет Хёнсоку? Как объяснит, что происходит между ним и отцом его омеги? Чанёль пристально следит за ним, ловит каждый вдох, каждое движение век. Он знает, что если омега откажет ему и сейчас — он отступит. Сам ведь обещал уважать его отказ, но тогда оба они не знали и половины этой ситуации. Но Бэкхён молчит, он не говорит «нет», он не отталкивает его, только дышит загнанно и смотрит тревожно и так волнительно. Он хочет. Хочет согласиться с ним, но чего-то боится. Чанёль понимает — боится трудностей, разумеется, они будут, их будет немало, но вдвоем они смогут все решить. — Вы не против? — он тянется чуть ближе, склоняется к чужому лицу, ловит теплое дыхание губами, невольно сглатывая. Уместно ли будет сказать, как он мечтал об этом, ловя чужой взгляд по утрам у лифта или неловко наблюдая, как омега допивает кофе, купленный им. — Нет, — Бэкхён выдыхает судорожно, закрывая глаза за секунду до того, как губы обжигает горячий поцелуй. Пошло все к черту. Его так давно не целовали. У него была пара интрижек, да, но слишком давно, и тогда все было иначе. То были именно интрижки, здесь же, кажется, все серьезно. Чанёль крепче сжимает его талию, вжимает ближе в собственное тело, без капли усилий подсаживая на столешницу — так в разы удобнее, и их колоссальная разница в росте почти сходит на нет. Голова немного кружится с непривычки от нехватки кислорода, но не хочет отпускать. Кажется, если отпустит — все тут же закончится, и он останется один в темной кухне с разбитым сердцем. Это дает немного смелости, чтобы коснуться ладонями плеч альфы, обнять его шею. Он давно не прикасался ни к кому, почти забыл это ощущение крепкого тела под кончиками пальцев, напряженных мышц, бьющегося пульса, если коснуться шеи. Его кожа горячая, куда горячее собственной, и широкая ладонь на пояснице почти горит, обжигая кожу через тонкую ткань рубашки. Чанёль прижимается ближе, подтягивает к краю столешницы, чтобы прижаться всем телом, чертовски крепким, именно таким, как Бэкхён его себе представлял, ощущая себя маленьким и хрупким, будто хватит одного движения этих сильных рук, чтобы сломать его, но Чанёль этого не сделает. Нет. Он отрывается от покрасневших губ, поплывших, потерявших свой контур, и опускается к шее. Бэкхён закидывает голову, даже не замечая этого, подставляется под горячие поцелуи, пытаясь понять, почему перед глазами темный потолок, пока на плече расцветает первая метка поцелуя. Они слишком спешат, им нужно остановиться. Это даже не первое свидание, а он позволяет делать с собой такое — целовать так развязно, касаться губами шеи, и его руки… Боже! Тело прошивает дрожью от ощущения пальцев, коснувшихся поясницы. Рубашка задралась, позволяя касаться кожи, отчего тело накрывает жаром, и он вспоминает, что ему не восемнадцать. Никому из них не восемнадцать, они чертовски взрослые и, наверное, могли бы сами решать, что и когда им стоит делать. Например, что им делать сейчас. — Не здесь, — Бэкхён решил для себя все, а с остальным он разберется потом. Завтра, а может, вообще никогда, это уже не имеет значения. — Мы не можем здесь. «Не здесь» — звучит обнадеживающе, в первую очередь потому, что это не отказ. Бэкхён не отталкивает его, не противится, не просит перестать, и Чанёль согласен с этим. Не здесь. Это неподходящее место — здесь их могут застать, чего он очень не хотел бы. Тело в руках кажется совсем легким, потому что он возбужден или так есть на самом деле, он почти не чувствует веса омеги, только тепло прикосновений, жар объятий, давление крепких бедер на свой торс. — Слева дверь, — Бэкхён роняет едва слышным шепотом. Он не хочет быть услышанным или замеченным детьми, впервые так надеясь, что те поглощены друг другом и не придадут значения, что раздался щелчок только двери. Двери в спальню омеги. Холод простыни обжигает, заставляя судорожно вздохнуть, но накрывшее сверху тело альфы успокаивает. Он уже забыл, когда в последний раз был в таком положении, когда его прижимали к постели, губами касаясь шеи, подбородка, сминая губы глубоким поцелуем… — Я не могу остановиться, — Чанёль не врет, даже не пытается преувеличивать. Он так долго мечтал об этом омеге, мечтал касаться его кожи, собирать дыхание губами, коснуться родинки в уголке коротким поцелуем, просто чтобы убедиться, что она настоящая. В груди зарождается задушенный рык, когда пальцы омеги вплетаются в волосы, чуть сжимая у корней. Кажется, что Бэкхён сейчас прекратит все это, оттянет его за волосы, скажет остановиться, но он лишь крепче прижимает к себе, целует горячо и так жадно. Он ведь тоже мечтал. Пуговицы на рубашке альфы слишком мелкие и совсем тугие, расстегнуть их дрожащими руками получается с огромным трудом. Бэкхён едва справляется с первыми тремя, когда терпение старшего заканчивается и он стаскивает ее через голову, без жалости отбрасывая в сторону. Рубашка омеги идет следом, таким же путем, потому что терпения на каждую пуговицу нет ни у одного. Короткое стыдливое ощущение обжигает щеки, но тут же забывается, стоит чужим губам коснуться груди. Чанёль не разменивается на долгое ожидание или любование. Ему хотелось бы посмотреть, провести кончиками пальцев вдоль бледной кожи, но страх, что короткая заминка отрезвит омегу, пугает. Он очень надеется, что этого бы не случилось, но все еще слишком боится. Поцелуи щекочут живот, отчего тихий вздох похож на короткий смешок, сладкий с легким придыханием. Альфа хотел бы слушать его снова и снова, целуя тонкую кожу раз за разом. Он и не думал, что она настолько мягкая, отдающая корицей, сладкой и в то же время пикантной, чуть горчащей на языке. Узкие джинсы они снимают буквально в четыре руки. Где-то на задворках сознания бьется мысль, что он пожалеет об этом. Не о самой связи, нет, о том, что все случилось так быстро, но если альфа предложит остановиться, он не сможет. Немного стыдно за собственное нетерпение, но совсем чуть-чуть. Щек касается глупое смущение. Он так давно не оставался совсем обнаженным перед альфой, особенно перед альфой, который ему чертовски нравился бы. Чанёль нравился ему именно так, возможно, даже немного больше. Мысли вышибает обжигающим прикосновением губ к бедру, чуть ниже подвздошной косточки, почти у самого паха. Бэкхён хотел бы попросить не делать этого, хотя бы не сейчас, не в этот раз, он ведь совсем не был готов, но Чанёль не дал ему и шанса, накрывая возбуждение влажными губами. Стон чудом не срывается с губ, теряясь в болезненном мычании от закушенной губы. Омега опасно балансировал на грани между удовольствием и болью, которую причинил себе сам. Это все так ужасно невовремя и не к месту, они не одни в квартире, им просто нельзя быть шумными, но альфа, казалось, совершенно не осознавал этого, медленно насаживаясь влажным ртом на член омеги. — Прекрати это, — он шипит, кажется, совсем без звука — шевелит губами, закрывая ладонями лицо, зажимая глаза. И тут же кусая собственные пальцы. Его член, более чем стандартного размера для омеги, едва доходил головкой до глотки альфы, когда он вбирал его до основания. Чанёль, казалось, совершенно не испытывал дискомфорта, кончиком носа касаясь теплой кожи лобка, скорее даже наоборот: с особым удовольствием заглатывая горячую плоть, вдыхая носом терпкий коричный аромат омеги, разбавленный возбуждением и желанием. Хотелось выпить его до капли, впитать каждой клеточкой тела. — Прекрати… — он знал, что его не послушают, и все же пытался. Разумеется, зря. Низ живота свело спазмом, заставляя неловко согнуть ноги в коленях, поджать пальцы на ногах от напряжения. Кожа кисти горела от боли вблизи большого пальца, куда он без жалости впился зубами, стараясь заглушить стон облегчения. Чанёль пил его до последней капли, как хотел еще секунду назад. Касался нежной кожи губами, слизывал влагу с заалевшей головки медленно обмякающего члена. Бэкхён не мог перевести дыхание. Глаза слезились, отчего было сложно сфокусировать взгляд, его тело дрожало, сводило судорогой от утихающего оргазма, а сердце тяжело билось в груди. Он ждал продолжения, но альфа, казалось, не собирался ничего продолжать. — Дыши, — его губы покраснели и распухли, улыбка, едва заметная, одним уголком губ, казалась совершенно неприличной. Накрывая алую щеку омеги горячей ладонью, альфа близился к его лицу, мягко прижался губами ко второй щеке, уткнулся носом в висок, тяжело дыша. — Все хорошо, дыши. Им нельзя было продолжать. Если они не остановятся, все станет только хуже — они сорвутся оба, и оба отдадутся этим ощущениям, чего уже нельзя будет скрыть закрытой дверью. Нужно остановиться. Нужно остановиться — Бэкхён понимал это, он знал, что больше не сможет сдержаться, не сможет душить стоны, и это будет плохо, очень плохо. Но руки сами тянулись ниже, дрожащими пальцами цепляясь за пуговицу на брюках альфы, дергая язычок замка вниз. — Бэкхён… — Заткнись, — нервно облизывая пересохшие от частого дыхания губы, он совершенно не сомневался в том, что делает. Он ведь не собирается заходить дальше, только проскальзывает ладонью под резинку белья. Кончики пальцев коснулись влажной от смазки головки, такой напряженной и горячей, что было совершенно неясно, как альфа сдерживался до сих пор. С огромным усилием — сказал бы сам он, если бы мог. Ощущение маленькой тонкой ладони, обхватывающей его член, немного сводило с ума. Бэкхён старался быть аккуратным, постепенно скользя еще влажной от слюны ладонью ниже, стараясь не задумываться о том, насколько он большой. Даже если бы они оба хотели, он не смог бы войти без подготовки, просто не смог. — Черт, — Чанёль опускается ниже, утыкается лицом в шею младшего, дышит им, жмется губами к плечу, чтобы не стонать, когда ладонь крепче сжимает ствол, растирая естественную смазку со слюной. Ему требуется всего пара движений тонкой руки вдоль члена, чтобы кончить. Он и так был чертовски возбужден, буквально на грани, и Бэкхён перевел его через нее. Тяжелые капли спермы опустились на живот омеги, пачкая кожу, а плечо обожгло слабым укусом. Чанёль справился куда лучше, почти не издав звуков, лишь задержал дыхание, срываясь на тяжелый выдох. Казалось, оба они сейчас проснутся, а все происходящее окажется лишь мокрым сном. Очередным. Но нет, сегодня так выглядела их реальность. Скрашенная последним, самым сладким поцелуем, обжигающим покусанные губы.

***

Открывая глаза, Бэкхён видит лишь знакомый потолок, чувствуя тяжесть чужой руки, перекинутой через его грудь. На часах нет и восьми, что слишком рано, учитывая, что они легли только к двум часам, вот только спать больше не хочется. Комната ярко пахнет кофе с корицей, очень гармонично на самом деле, лучше того, что Чанёль оставлял на его столе в офисе. Садясь в постели, он устало трет лицо руками. Он спал, почти не помня себя от усталости, но, проснувшись, продолжал ощущать ее, будто сна и не было. Это нормально, учитывая количество событий, произошедших вчера, и то, что произошло между ними ночью. — Ты жалеешь? — голос Чанёля, и без того очень низкий, кажется слишком хриплым ото сна, отчего по телу проносятся мурашки. Приходится отнять ладони от лица, чтобы вдохнуть. Рука альфы все еще касалась его, правда успела сползти на бедра, когда он сел. Должно быть, именно в этот момент он проснулся. — Очень хотелось бы, если честно, но нет, — он усмехается невесело, снова отворачиваясь. Видеть сонного, чуть растрепанного с утра альфу в собственной постели до страшного непривычно. — Это хорошо, — альфа улыбается, приподнимая уголок губ, и накрывает ладонью уже руку омеги, сжимая тонкие пальцы, буквально пряча чужую кисть в собственной. Это в самом деле хорошо. Сам он не жалел, даже если бы сейчас его прогнали, он не стал бы жалеть, потому что знал — у него есть шанс, что бы омега ни думал, у них есть шанс. — Нужно как-то объяснить это детям, — Бэкхён и сам невольно обращает внимание на то, как велика разница. Его ладони маленькие, с тонкими и длинными пальцами, пальцами пианиста, как любят говорить все; ладонь Чанёля значительно больше, способная скрыть всю его руку без труда, с крепкими, чуть мозолистыми пальцами. — А если они будут против? Это ведь повлияет и на их отношения. Они не станут кровными родственниками, так вчера сказал Чанёль, и это так, но если они вступят в отношения, начнут жить вместе. Что, если они поженятся, а если у них появится общий ребенок? Не сделает ли это Хёнсока и Минджи сводными братьями? Это так глупо — думать настолько наперед, о свадьбе и каких-то детях, «общих детях» — напоминает разум. Они встречаются шесть часов — какие дети? Они могут расстаться через месяц, когда поймут, что не подходят друг другу, может случиться что угодно. Бэкхён тихо стонет, почти что воет от давления собственных мыслей, но Чанёль прерывает его страдания, мягким прикосновением укладывая омегу на постель и пряча в своих объятиях, почти таких же, в которых омега проснулся. — Я поговорю с ними, все же это я начал… все, — он в самом деле начал это, он первым проявил внимание, заговорил, начал глупо флиртовать, и то, что случилось между ними вчера, — это тоже был он. Очерчивая теплую кожу щеки кончиком носа, он тянется выше, касаясь губ омеги мягким поцелуем. Бэкхён сдается под давлением мягких касаний и осторожного неглубокого поцелуя, который дарит ему альфа. Бэкхён выставляет на стол последнюю, четвертую, тарелку с яичницей и овощами, когда на кухню заходят дети. Они все еще немного сонные, помятые и безумно домашние, явно уснувшие не раньше своих родителей. Они садятся с противоположной стороны от альфы, и если Минджи выглядит больше потерянным, не проснувшимся, Хёнсок невольно хмурится. Никто из них даже не пытался спрятать запах, да и как? Душ едва ли смыл малую его часть, все же они провели вместе почти всю ночь, такое не смыть одним душем, и Хёнсок понимает это. Ему не требуется много времени, на самом деле он понял все, стоило ему войти на кухню, потому что запах папы изменился. Даже вчера, сидя за одним столом, он точно различал запах папы и кофейный аромат старшего альфы. Сейчас же, казалось, что он стал одним целым, и это могло произойти только в одном случае. — Доброго утра. Начнем с завтрака или разговора? — Чанёль мягко улыбается: он знал, что с этого начнется их утро, они бы просто не смогли скрыть этого. — С разговора, — Хёнсок опирается предплечьями о стол, пристально глядя на альфу и спрашивая первое, что пришло ему в голову, стоило оказаться на кухне. — Вы ведь не принудили моего папу? Глубоко в душе Бэкхён боялся именно этого. Так представлял разговор с сыном и от этого не хотел даже пытаться строить отношения. Альфы — это слишком сложно. Их собственнические порывы и стремление нести ответственность за близких им омег — это было прекрасно, но то, как далеко это могло зайти, немного пугало. — Нет, ни в коем случае, — впрочем, Чанёля это не могло напугать, он ведь прекрасно понимал молодого альфу, потому что сам был таким же, был в молодости и оставался сейчас, хоть и научился контролировать это. — Разве что чуть-чуть, но вовсе не потому, что он был против, а потому что считал это неправильным. Вот это было лишним. Бэкхён немного хмурится, переливая кофе из турки в уже как четвертую чашку. Он выставляет две из них на стол, подталкивая детям, третью отдавая Чанёлю в руки. — Пап, это правда? — Хёнсок пристально следит за реакцией папы и его мимикой, ловит слухом тяжелый вздох, когда тот отворачивается за последней, четвертой, чашкой. — Да, это так, — ему немного неловко говорить об этом, но если он смолчит, Хёнсок точно поймет все неправильно, и разговор наверняка закончится здесь же. Он не думает, что более взрослый и сильный альфа уступил бы юному так быстро, но объективным диалог бы уже не вышел. — Это все очень сложно, Хён-а. Он улыбается неловко, отставляет чашку на стол, пытаясь подобрать слова, которые помогли бы ему объяснить ребенку, что вообще происходит между ним и отцом его омеги. Эти слова подбирает Чанёль: — Мы работаем вместе с твоим папой уже около года, и я не могу говорить за него, но я заметил его почти сразу, — губы изгибаются в неловкой улыбке, и омега понимает — это будет очень долгая история. — Твой папа очень красивый. И каждый раз мой взгляд задерживался на нем все дольше и дольше, пока он тоже не заметил меня. Это немного странно, но мы почти не разговаривали — смотрели, улыбались, не более. В какой-то момент я угостил его кофе, точнее… купил и оставил на его столе, знал, что он поймет, — тонкий намек, понятный только Бэкхёну, ну конечно. Этот кофе пах ими, как он мог не догадаться. — Мы начали неловко здороваться, вместе уходить с работы, всего лишь до входной двери. Это было похоже на игру, я долго не мог сделать более смелый шаг, пока не решился буквально на днях. Чанёль невольно отводит взгляд сторону, встречается взглядом с омегой, едва заметно приподнимая уголки губ. Это будто неосознанно, не специально, он продолжал говорить, рассказывая их дурацкую историю детям, но при этом не мог оторвать взгляда от него. — Я предложил встретить вместе Синчжон, выпить кофе, прогуляться. Сходить на свидание, проще говоря, но Бэкхён отказал, — взгляд, устремленный на него, чуть грустнеет, и альфа вовсе отводит его, возвращая к детям, затихшим и внимательно впитывающим каждое слово. — Я не хотел настаивать, все же мы уже взрослые люди, и нет значит нет. Но на следующий день я все равно купил для него кофе, потому что он не перестал мне нравиться и… почему бы и нет. Я знал, что Бэкхён свободен, от него ни разу не пахло альфой, а значит, чашечка кофе не будет проблемой. — Такой глупый вывод в самом деле, но Бэкхён смущается. Он, если честно, также предположил, что альфа одинок, вдохнув его запах в очередной раз, когда они вместе встали у лифта. — Но она стала, я не подумал, что для омеги такое внимание будет излишним и все же хотел продолжить оказывать ему знаки внимания. Пока вчера вечером не вошел в ваш дом. И не увидел его и тебя. Это была единственная возможная причина, которую видел Чанёль, и не ошибался. Нетрудно понять, что омега боится отношений, чтобы не испортить ими отношения со взрослым ребенком. Хёнсок невольно поджимает губы. Он не ожидал услышать нечто такое. В его голове была мысль, что у них мог бы быть служебный роман, но ведь папа в самом деле никогда не пах альфой, он бы заметил это, и чем дольше эти мысли варились в его голове, тем сложнее было держать себя в руках. Минджи говорил, что ничего плохого быть не может, он зря себя накручивает, и в целом то, что между ними, не плохо. Просто… он не мог даже подумать, что папа откажет кому-то из-за него. — Я отказал, потому что не хотел начинать отношения с альфой, — Бэкхён будто чувствует, о чем думает Хёнсок, понимает по его сложному выражению лица. — Я не знал, как сказать об этом тебе, как привести другого альфу в дом или — еще хуже — самому уйти и оставить тебя. Ты самый важный человек в моей жизни, Хён-а, и я знал, что ни одни отношения не стоят твоего комфорта, и ты… тебе было бы плохо с другим альфой, я знаю твой характер и знаю, что выберу тебя, так что не видел смысла в этом. — Он улыбается мягко и немного неловко, надеясь, что сын поймет его правильно. Хёнсок понимает, разумеется. Отношения между альфами это… сложно. И все же чувствует легкую вину за то, что все это время папа выбирал именно его, а ведь он еще так молод. Ему было всего семнадцать, когда Хёнсок родился, и все свое время, которое мог бы посвятить себе, он отдал ему, сделал все, лишь бы он рос счастливым ребенком. — И вот здесь я немного его принудил, — Чанёль продолжает, считая, что они должны закончить эту историю до конца, вплоть до этого утра. — Я сделал это, потому что… вы уже взрослые. Разумеется, в другой ситуации нам с тобой было бы в разы сложнее поладить, мы бы просто не смогли ужиться вместе, но ты и Мин-а — вы так много говорите о своем будущем. О том, как мечтаете начать жить вместе, и когда это случится, нам с тобой не будет нужды пытаться ужиться на одной территории. Все это звучит так разумно и так правильно. Бэкхён очень хочет верить в это. Верить, что в самом деле может попробовать построить отношения, не боясь причинить боль своему ребенку. Он ведь вырос. В кухне повисает тишина. Хёнсок раздумывает о происходящем, хотя сам уже давно знает, что именно скажет, и все же он задает последний важный для себя вопрос: — Пап, ты правда этого хочешь? — Да, я… хочу, — Бэкхён не раздумывает. Он уже обдумал все это. Возможно, будь в этой ситуации кто-нибудь другой, не Чанёль, он не стал бы даже думать об этом. Игра не стоила бы свеч, но он, именно этот альфа… он, кажется, стоил. Бэкхён хотел, чтобы это было так. Хёнсок вздыхает, отрываясь от стола, поправляет еще взъерошенные с утра волосы и подтягивает одну из тарелок ближе к себе. — Этот год, пока Мин-а не окончит школу, я буду жить с папой. Здесь, — он говорит это глядя в стол, кажется слишком сильно смущаясь. Его решительный настрой почти испарился, потому что… защищать папу нет нужды — он в порядке, его никто не обижает, и этот альфа ему нравится. Все хорошо, и именно поэтому Хёнсок должен сделать им шаг навстречу. — Вы можете приходить в гости, оставаться на время, но не больше. Чанёль пытается сдержать улыбку, но получается ужасно плохо. Ему немного смешно от того, что юный альфа ставит ему условия и определяет, как будут развиваться его отношения. Даже разрешает приходить в гости. Но он не собирается говорить что-то против. Все же в данных обстоятельствах именно Хёнсок — тот, кто заботится о Бэкхёне по мере своих возможностей, и Чанёль намерен уважать это. В конце концов, если именно так он планирует в будущем защищать Мин-а, его все совершенно устраивает. — И ты правда не против? — Бэкхён испытывает куда больше облегчения, чем альфа. Он никогда не проделывал подобного и очень боялся, что Хёнсок не сможет этого принять. — Нет, почему я должен быть против? — альфа находит в себе смелость поднять взгляд на папу, чтобы подчеркнуть, что в самом деле не испытывает никаких «лишних» эмоций. Ему немного жаль, что столь долго он был причиной его одиночества, но сейчас, когда ему дали право голоса, он хочет все исправить, выбрать папу так же, как до этого папа выбирал его. — Это твоя жизнь, и ты на самом деле мог просто поговорить со мной, я не был бы против твоих отношений, все-таки ты еще очень молод и зачем тратить время на меня; я уже взрослый, у меня есть Минни, и я в самом деле со временем перееду в другой дом. Главное, чтобы эти отношения не жили здесь хотя бы ближайший год. Один год, в течение которого Хёнсок сможет поступить и накопить денег на квартиру для них. Он знает, что папа и господин Пак помогут им, но хочет сделать для своего омеги как можно больше сам. Год, чтобы папа убедился, что эти отношения ему нужны, что в самом деле хочет строить их именно с этим альфой. Год на красивые ухаживания и полноценный конфетно-букетный период, прежде чем они начнут жить вместе, а они начнут, Хёнсок почему-то совершенно не сомневается в этом. — Погодите, — Миндже подает голос впервые за все утро. Все это время он молча наблюдал за происходящим и, как бы плохо это ни звучало, больше всего всех волновал именно альфа, они словно забыли про юного омегу, мнение которого важно не меньше. Он сползает с высокого стула, будто надеясь стать выше, заметнее, что не получается совершенно, и все же. — То есть вы серьезно вместе? Ну встречаетесь, вы и мой отец? — он смотрит на Бэкхёна, и тому становится немного не по себе. Он так переживал о том, как Хёнсок примет другого альфу, что совсем не подумал, что сам он может оказаться отвергнутым юным омегой. Он может нравиться ему как папа своего альфы, но если они с Чанёлем начнут встречаться, все изменится и для него тоже. — Да, кажется, да… — он неуверенно тянет, отставляя чашку с кофе чуть дальше, чисто машинально, будто пытаясь занять чем-то руки. Он ужасно волнуется, не меньше, чем в начале разговора с сыном, и совершенно не понимает улыбки на губах альфы, пока Минджи не хлопает ладонями по столу, заставляя сердце ухнуть в пятки. — Боже, как это круто! — он выпаливает слишком эмоционально. Бэкхёну требуется с пару секунд, чтобы понять, что все эти резкие звуки не начало истерики. — Если вы поженитесь, я смогу называть вас папой. Он, кажется, был чертовски рад, и Бэкхён не мог поверить, что это в самом деле так. Чанёль, казалось, был совершенно не удивлен. Чуть позже, через несколько месяцев, когда они будут вспоминать этот день, Чанёль расскажет, как много Минджи говорил о нем, тогда еще безымянном для Чанёля, папе его альфы. Как мечтал, что подружится еще чуть ближе, чтобы в будущем, когда они все станут одной семьей, он мог проводить время со старшим омегой, ходить в кафе или на прогулки, спрашивать советы о своем, омежьем. Он нахвалил его готовку, обещая, что научится также, а если хватит смелости — попросит научить его; рассказывал, как потрясающе он выглядит для своих тридцати с лишним. Чанёль мог только улыбаться в ответ на это, и сам невольно желая, чтобы они подружились, все же в окружении Минджи почти не было взрослых омег, на которых можно было равняться, пока не появился Бэкхён, и это было хорошо. У него перед глазами появился пример омеги, которому хотелось следовать, и, слушая рассказы сына, Чанёль думал, что он нашел лучший из возможных вариантов. Он не ошибался. — Если ты правда хочешь, можешь называть меня папой уже сейчас, — он никогда не думал, что будет говорить это, и тем не менее что-то внутри отзывается теплом. Он надеялся быть другом для омеги своего сына, это ведь важно — ладить, но не думал, что они смогут стать настолько близки. Минджи глубоко вдыхает и, делая пару коротких шагов к омеге, повисает на его шее. Он знает, что так нельзя и плохо вторгаться в чужое личное пространство, но его должны простить — только что в его жизни появился самый важный омега, который ужасно нравится ему уже так давно. Бэкхён улыбается неловко, обнимая младшего в ответ, мягко поглаживая тонкую спину. Он еще не догадывается, какое важное место займет в жизни этого мальчика и в жизни его отца тоже.