Сон грешника

— Старатель-сан. У меня две новости: одна хорошая, другая плохая. С какой начать? — Как хочешь. — Тогда начну с хорошей! Первый злодей, которого ты задержал, наконец раскололся. Плохая заключается в том, что он не беспричудный. И он… успел её применить. Причуду.       ***       Дело обстояло следующим образом: посреди стажировки с Шото-куном, Бакуго-куном и Мидорией-куном, очередная мелкая преступная группировка начала разбой. Ничего серьёзного — второсортные злодеи с не самыми сильными причудами, с коими они, в довесок, совершенно не умели обращаться. Старатель схватил и обезвредил первого, кто попался ему на глаза — он и вовсе оказался беспричудным. Стажёры раскидывали прочих направо и налево; Ястреб не остался в стороне тоже.       Они управились за пару минут и сразу же сдали возмутителей спокойствия подоспевшей полиции. Пострадавших не было — только слегка напугавшиеся.       Со спокойной душой пятёрка отправилась геройствовать дальше, оставив все выяснения правоохранительным органам — и вот тут появились проблемы.       Во-первых, тот, беспричудный, оказался лидером группировки, и сперва он наотрез отказывался отвечать на вопросы. Допрос вышел долгим и утомительным — бесполезные полицейские позвали Ястреба, чтобы тот присоединился к процессу лично. Однако ему даже не понадобились его навыки сбора информации, щепетильно привитые многочисленными тренировками Комиссии — злодей при виде него оживился и даже соизволил поднять глаза.       Неприятный тип — чёрные засаленные волосы, мешки под глазами, давным-давно нестриженные ногти и воистину злодейская ухмылка. Кого угодно бросило бы в дрожь — но только не Ястреба, он таких десятки видал, если не сотни, и потому с лёгкостью сохранил невозмутимость. — Ястреб-сан, я ваш фанат, — вдохновенно вещает Снейп, как мысленно окрестил его Ястреб, — и очень польщён, что вы явились допросить меня лично. — Ближе к делу, — небрежно отмахивается он, — причуда. Расскажи мне о ней.       По сути, это всё, что от него требовалось — узнать, что у придурка за способность (он сомневался, что она есть в принципе), дабы исключить вероятность того, что кто-то попал под её действие, и убраться восвояси. Чем больше он торчит тут, тем меньше проведёт со Старателем. — С радостью! — вдохновлённо улыбается Снейп. Улыбка заранее ему не нравится. — Знаете, кто крепко спит по ночам? — У меня нет времени на это дерьмо, — раздражённо шипит Ястреб, — выкладывай. — Ах, вам не терпится вернуться к Старателю-сану, ну конечно. Тогда я отвечу сам: люди с чистой совестью. Моя причуда зовётся… *** — То есть, — медленно проговаривает Старатель-сан, нахмурившись, — она вызывает кошмары? Я дотронулся до него всего на мгновение, и он всё равно успел её активировать. — Не просто кошмары, — торопливо поправляет Ястреб. — Наибольший страх и сильнейший стыд. Вот, что испытывает… пострадавший. Во всех красках. Заново переживает самые ужасные воспоминания или видит наихудшее будущее. Чем сильнее негативные эмоции, тем красочнее и страшнее сон. В теории… она даже способна свести с ума, — он шумно сглатывает. — Не то чтобы я в тебе сомневаюсь, Старатель-сан, просто… — Сколько она действует? — перебивает Старатель, как ему кажется, слегка побледнев. — Неделю, не больше. Зависит от «чистоты» спящего. Я доложил Комиссии, и там… немного озабочены сложившейся ситуацией. Не переживай, тебя не посадят на домашний арест, но… они хотят убедиться, что ты… не пострадаешь. Мы не можем позволить, чтобы с Героем Номер Один что-то случилось… — Каковы их требования? — сурово спрашивает Старатель. — Нужен кто-то, кто по ночам будет за тобой присматривать. Это единственное их условие.       Ястреб косится на стоящих неподалёку Шото, Мидорию и Бакуго, бурно что-то обсуждающих. — И лучше бы, чтобы никто не узнал без веской причины.       Старатель, подумав, напряжённо кивает. — Я не буду ночевать дома в этот период. Найти бы ещё, с кем… — Можешь со мной, — не церемонясь, выпаливает Ястреб. Наткнувшись на полный искреннего недоумения взгляд, прячет смущение за привычной улыбкой. — Сам подумай, у меня большая квартира с несколькими комнатами, моя причуда позволит «присматривать» за тобой на расстоянии, и я, к тому же, второй по силе герой. Ну, как, достаточно убедительно? — Пожалуй, — кивает он сдержанно. Удивительно, как Старатель, известный ещё, как самый упрямый герой, легко и покладисто согласился. Есть что-то тревожное в этой покорности — будто смирение с неизбежным. Как смертник, поднимающийся к виселице.       Он не боится, вовсе нет. Но понимает: грядёт нечто неотвратимое. И поэтому принимает его приглашение — будто у него попросту нет иного выбора. А ладонь его — ту самую, которой он легонько стукнул злодея — увенчивает красный паук с неестественно длинными ногами, опутывающими руку и уходящими дальше, под костюм. Словно ниточки крови. *** — Видите ли, Ястреб-сан, я считаю свою причуду безупречной, — высокопарно начинает Снейп, задрав бледный нос. Ястреб сходу перечислит десяток недостатков, и это не считая самого главного, делающего способность абсолютно бесполезной в бою. Она не влияет на бодрствующего. Не усыпляет, не насылает иллюзии, даже не ослабляет толком. Ястреб слушает только потому, что ублюдок, по его словам, успел кого-то зацепить. Каким образом, если его сразу схватили? Врёт, да и только. Тем не менее, он покорно слушает. — Почему же? — ради приличия интересуется Ястреб, подстёгивая продолжать. Ох и любит же он драматичные паузы… — Она не подействует лишь на абсолютно бесстыдного и бесстрашного. А таких… не существует, понимаете? Герои чего-то стыдятся. Злодеи чего-то боятся. У всех есть что-то, о чём они предпочли бы забыть и никогда не вспоминать. Спрятать в самых потаённых уголках разума… вы, герои, хотите казаться идеальными и безгрешными. Закрываете глаза на то, в чём вас можно было бы обвинить. Прячете неудачи. Маскируете потери. Разве это не грустно? Причуды есть почти у всех, а сверхлюдьми считают только вас. Но моя причуда… она способна обнажить самое сокровенное. То, о чём никогда не говорят вслух. Вы же понимаете? Признав правду и смирившись с прошлым, мы достигаем просветления. Интересно… какие секреты хранит Герой Номер Один…       Ястреб вскакивает со стула, едва ли контролируя себя — зрачки у него сузились в тонкую полоску, перья распушились, несколько метнулись к беззащитной глотке преступника. Тот, сохраняя внешнюю невозмутимость, всё же шумно сглатывает. — Ты использовал её на Старателе? — взбешённо выдыхает он. — Когда? — Только не нервничайте, Ястреб-сан. Я и его фанат тоже. В момент, когда он меня ударил… я активировал её. На его руке осталась метка, можете сами убедиться. — А теперь давай без выкрутасов, — с трудом сохраняя остатки самообладания, начинает Ястреб, — опиши мне действие. Подробно и понятно. Не расплывчато и пафосно, ты припозднился на пару веков.       ***       Таким образом Старатель — с внушительной сумкой под боком — после долгого пути оказывается в его квартире в Фукуоке. Ястреб радуется, что большинство тематического мерча перетащил себе в комнату, но одна из фигурок примостилась на верхней полке прихожей — и Старатель, её, конечно же, замечает. — Ограниченный тираж, — подмечает он, — думал, ты вырос из… такого. — Из этого я никогда не вырасту, Старатель-сан, уверяю, — легко отзывается Ястреб, как обычно, не показав и тени испытанного смущения. Тот только хмыкает. И, слава богу, больше ничего не говорит.       Гостевая комната относительно пустая — там только кровать, шкаф и тумбочка. Никаких плакатов, мягких игрушек, значков, фигурок и прочего. Лишь плакат у двери — роскошный, глянцевый, блестящий, еле-еле добытый на фестивале в прошлом году — Ястреб даже подумывает поменять его местами с тем, что у кровати — он старый, и висит там, наверное, лет шесть. Пока ностальгия перевешивает.       Старатель не комментирует — заметив, тихо фыркает и решительно открывает дверь. — Цивильно, — удивлённо комментирует он. — А ты ожидал, что я всё завалю твоим мерчем? — весело отзывается Ястреб. И язык его лезет вперёд мыслей. — Это только в моей комнате. Над возможными гостями я сжалился. — Вот уж спасибо, — бурчит Старатель. Ястреб ожидает неудобных вопросов — мол, не знал, что ты настолько фанат, в чём причины, и так далее, но он оказывается на удивление тактичным. Это даже немного разочаровывает. — Чувствуй себя как дома, — Ястреб единожды хлопает в ладоши, разворачивается и уходит ровным шагом, только сейчас полностью осознавая происходящее.       Старатель у него дома. Старатель, чёрт возьми, у него дома. Не такого завершения дня он ожидал. Ястреб рассчитывал, что вернётся, лениво поваляется в кровати пару часов, закажет что-нибудь поесть, и, может, спишется с Мируко — они в последнее время сдружились. Но никак не на Энджи Тодороки собственной персоной, расположившегося буквально за соседней стенкой.       Он не может думать ни о чём другом. Старатель увидит его в домашней одежде… и он его… интересно, он носит обтягивающие майки? Было бы славно. Ястреб бьёт себя по щекам. Не время дурачиться! Нужно вести себя как обычно. Он никому напрямую не рассказывал о своём… восхищении Старателем, но Мируко, однажды побывавшая в его комнате, посмотрела на него так, что Ястреб осознал: ей всё и без слов понятно. К её чести, она не стала комментировать, и вместо этого спросила, что на ужин.       Вот и сейчас: короткий стук в его деревянную дверь. Ястреб подскакивает, выскальзывает за неё и мгновенно за собой запирает, не позволяя разглядеть что-либо позади. Ему неловко. — Что на ужин? — интересуется Энджи нейтрально. — Холодильник пустой. — А, я закажу доставку. — Вредно же. Давай я куплю продуктов и приготовлю, — он внезапно тушуется, — раз я у тебя ночую. — Старатель-сан, не стоит… — Мне несложно.       Возражать было нечем. Да и не то чтобы Ястреб так уж против попробовать блюдо из-под руки своего любимейшего героя, кумира и объекта… сильной симпатии. Просто напрягать его не хотелось. Но раз уж Старатель говорит, что ему несложно… почему бы и нет?       Вот так, пару часов спустя Ястреб ест приготовленную им печёную курицу с варёной картошкой и аккуратно нарезанными овощами. Неужто Старатель запомнил его любимую еду? Да нет, быть не может. Наверное, это совпадение.       Ужинают они в молчании слегка неловком. — Старатель-сан, — обращается он почтительно и аккуратно, не отрываясь от тарелки, — а тебе когда-нибудь до этого снились кошмары? — Частенько, — кивает Старатель невозмутимо. — И как ты с ними справлялся? — Пил воду и шёл в додзё, если не спалось. Там выпускал пар и успокаивался. В целом, обычно.       Что же это за кошмары, раз из-за них приходится «выпускать пар»? Дело дрянь. И ведь это даже без эффекта причуды, многократно повышающей реалистичность происходящего. — А тебе? — Что мне? — Кошмары снились? — Аналогично, — легко улыбается Ястреб — те, кого приказывала устранить Комиссия, не раз являются во снах. Иногда они о более ранних воспоминаниях — родителях, побоях, холоде и голоде. Пару лет он сидел на снотворных, а потом… приспособился. Не привык — привыкнуть к такому невозможно, если Ястреб и дальше хочет оставаться героем. Вести двойную жизнь непросто, но он научился с ней справляться и подавать пример тем, кому повезло больше него. У кого есть возможность стать нормальным героем — без необходимости устранять неугодных правительству. — К чему такие вопросы, Старатель-сан? Заинтересовался? — Просто пытаюсь поддержать диалог, — хмурится он. — Прости-прости. Я очень это ценю. Правда.       Старатель смотрит с искренним удивлением, будто силясь найти в его словах подвох. Но сейчас Ястреб честен до последней капли. Раз уж они некоторое время будут жить вместе, значит, можно сблизиться, правда? Даже подружиться. Если повезёт. Если повезёт…       Если Ястреб не будет так откровенно пускать слюни на Старателя, вышедшего из душа в одном полотенце вокруг бёдер. Хорошо, они все у него большие — мало встряхнуться, чтобы сбить с крыльев воду, нужно ещё и как следует их вытереть. Краем глаза он замечает паука целиком — красные линии причудливыми изломами опутали чужую руку по самый локоть. Выглядит… нехорошо. — Что-то случилось? — спрашивает он, заметив пялящегося Ястреба. — Вовсе нет, Старатель-сан, — отмахивается тот, — просто отвык от людей у себя дома, вот и растерялся. — Мне казалось, ты общительный. — Такова участь каждого героя. Товарищей и сайдкиков полно, а вот друзей…       Старатель задумчиво хмыкает и отправляется к себе — пока он мылся, Ястреб распихал по комнате несколько перьев. Есть возможность послушать, чем он там занимается… но он, конечно, не будет ею пользоваться. Только при крайней необходимости. Только при крайней необходимости…       После Старателя в ванной жарко — и Ястреб впитывает этот жар всем своим существом, прикрыв от наслаждения глаза. Столько пара… он оседает на перьях — будто это сам Старатель трогает его своими ужасающе горячими руками. Ястреб встряхивается и до боли закусывает губу — нет, нет, сейчас не время. Лучше не задерживаться. Вряд ли Старатель подслушивает, но всё же — он не хочет дрочить на человека, находящего буквально в нескольких метрах от него. Во-первых глупо, во-вторых рискованно, в-третьих попросту жалко и обидно. Воплощение всех его мечтаний так близко и в то же время так далеко… Ястреб только расстроится, если начнёт.       Поэтому он по-быстрому моется и вытирается, упорно пытаясь не думать ни о чём таком, что можно сделать в квартире с прекрасной звукоизоляцией. Получается так себе, но это, по крайней мере, не выходит из-под контроля — совесть у Ястреба всё-таки осталась. Немного, но всё лучше, чем ничего.       Некоторое время он бездумно скроллит ленту, на периферии внимательно прислушиваясь к происходящему в гостевой комнате. Старатель, как и ожидалось, переодевается и ложится почти сразу же, только вертится непозволительно долго — Ястреб улавливает и чуть повышенное сердцебиение, и беспокойно подрагивающие конечности. Видать, всё-таки тревожится. Что же ему должно присниться сегодня?..       Спустя полчаса всё, наконец, затихает. Старатель проваливается в сон — дышит ровно и медленно, лежит спокойно. Ястреб успокаивается вместе с ним — и, поставив телефон на зарядку и прикрыв глаза, представляет, что не чувствует всё это перьями, а лежит рядом со Старателем — рядом с Энджи сам. Что жар окружает его со всех сторон — и не нужно два одеяла, чтобы согреться. Хватит только его.       Так он и засыпает — в фантомном тепле и несуществующем уюте.       А просыпается от крика. Ястреб слышит это даже не перьями — болезненные, полные страдания вопли без труда просачиваются сквозь толстую стену. Кричит, без сомнений, Старатель. Он вскакивает на ноги мгновенно, буквально вылетая в коридор.       Старатель мечется по кровати — и кричит, кричит, кричит не переставая с самой что ни на есть животной болью. Ястреб наваливается на него — чтобы не навредил себе ненароком — с трудом фиксирует руки и ноги перьями, и, надеясь перекричать, зовёт. — Старатель! Старатель, очнись! — безрезультатно — его громогласные вопли не действуют вообще. Старатель срывается на низкий вой — и в кромешной тьме Ястреб улавливает пульсацию паучьих лап на его руке. Тук-тук-тук-тук. В такт бешеному сердцебиению. — Старатель! — пробует он ещё раз, зарядив хлёсткую пощёчину. Старатель выгибается дугой — удерживать его на месте становится всё сложнее. Повезло, что не начал палить во все стороны…       Ястреб не успевает додумать — Старатель падает обратно и замирает почти неподвижно, лишь мелко дрожа. Из-под зажмуренных глаз выступают слёзы. Он… плачет?       Ему приходилось видеть много плачущих людей. Напуганных, страдающих, скорбящих по потерянным близким. Тем не менее Ястреб никогда не думал, что в этот список когда-нибудь попадёт Старатель — что это возможно в принципе. Разжав хватку перьев, он прижимается лбом к чужому и шепчет единственное: — Энджи.       Старатель открывает глаза. Влажные и покрасневшие — он не отошёл. — Тише, тише. Я здесь, с тобой. Всё хорошо. Это всего лишь плохой сон. — Дети, — пересохшими губами выдыхает Старатель, — мои дети. Я видел, как они гибли. Один за другим. Так отчётливо. И я ничего не мог сделать, ничего… — Они в порядке, — продолжает увещевать Ястреб, — это просто кошмар. Правда. — Я не верю. Я чувствовал запах дыма и гари, я видел своими глазами, как они сгорают. Из-за меня. Всё из-за меня… — Хочешь позвонить? — мягко спрашивает он. — Убедиться, что они в порядке?       Старатель двигает головой, кивая. — Только слезь с меня.       И Ястреб, осознавая, что до сих пор лежит, распластавшись на чужом теле (даже горячее, чем он думал), соприкасаясь с ним лбами, неловко слезает, нашаривая на тумбочке мобильник. Подав Старателю, он отступает на почтительное расстояние, дабы не подслушивать. Гудки идут долго — неудивительно, посреди ночи-то. — Шото? Прости, что разбудил, просто хотел спросить… ты в порядке? Что? Нет, это… сложно объяснить. Извини ещё раз. Спокойной ночи.       Отложив трубку, он тяжело вздыхает. — Что насчёт остальных? Им звонить не будешь? — Нет, я… успокоился. Ты прав. Это просто сон. — Ты не выглядишь спокойным, — замечает Ястреб. Старатель весь вспотел и всё ещё дрожит — пережитый им ужас оказался настолько силён, что просочился в реальность. Рациональный, тщательно всё обдумывающий, взрослый мужчина действительно сорвался звонить сыну глубокой ночью — только из-за сна. Из-за чёртового сна. Ужасная причуда. — Я уже в порядке. Мне просто нужно попить. Спасибо, что разбудил. — Я останусь с тобой, — настаивает Ястреб, — пожалуйста, Эн…девор-сан. Мне нужно убедиться. Я не смогу спать спокойно, пока ты здесь… — он замолкает на полуслове, поняв, что сболтнул лишнего. Его страх за Старателя далеко переходит границу обычных переживаний за коллег. Слишком много эмоций.       И Старатель наверняка видит. Что он сделает? Наверное, прогонит прочь. Незачем ему подпускать к себе кого-то, вроде Ястреба. — Хорошо, — соглашается он внезапно, — если ты так хочешь. Я только схожу за водой… — Я принесу, — прерывает его Ястреб. И как никогда радуется темноте — Старатель не увидит, как он покраснел до ушей. Наливая воду, он немного остывает — всё нормально, Старатель, наверное, и сам понимает, что ему сейчас лучше не оставаться одному, вот и не послал куда подальше. Всё как обычно. Ничего серьёзного.       Господи. Он будет спать в одной кровати со Старателем. Сначала Старатель в его квартире, а теперь… теперь… так, отставить! Ястребу нужно беспокоиться прежде всего о том, как пройдёт остаток сна, а уже потом о том, что они, видите ли, делят кровать.       Но он не может. Старатель спит в одних боксерах, и Ястреб, пускай и одет в пижаму с длинными рукавами, чувствует, как подгибаются от такой перспективы ноги. Вести себя как обычно. Он просто помогает коллеге. И сугубо профессионально вручает стакан и ложится рядом, притиснувшись к стенке, чтобы между ними было хоть какое-то расстояние. Перьями подтягивает к себе одеяло, которое Старатель отложил за ненадобностью, и укрывается по шею — чем больше разделяющей их ткани, тем лучше. Да и замёрзнет он без неё. В детстве постоянно болел из-за того, что дом продувался, и остался таким же мерзляком, выросши. — Тебе холодно? — с удивлением спрашивает Старатель, примостившись с краю. — Не все из нас ходячая печка, — хмыкает Ястреб, — доброй ночи. — Доброй ночи.       Они спят на удивление спокойно. Старатель, по крайней мере, больше не кричит и даже особо не дёргается — Ястреб спит очень чутко, он бы точно заметил. И без учёта воплей, от которых закладывает уши.       Наутро ему очень тепло — теплее, чем под двумя одеялами, но при этом не жарко. И хорошо. Настолько, что он лежал бы так хоть до самой смерти — но писк будильника на чужом телефоне знаменует о том, что у них, сегодня, вообще-то рабочий день. Точно. У них. Он же в одной кровати со Старателем.       И тут источник приятного жара становится понятен — во сне Ястреб скинул одеяло, перевернулся на другой бок и положил голову прямо на услужливо подставленную (Старатель, похоже, по привычке перекатился на спину) голую и горячую грудь, и собственным ухом слушает чужое сердцебиение. Тудум-тудум. Тудум-тудум. Полный порядок. Так и должно биться сердце крепко спящего человека.       Перьями Ястреб подтягивает к себе телефон и выключает будильник прежде, чем тот разбудит Старателя. Маленькая слабость — очень уж тяжело удержаться, когда представилась такая возможность.       Старатель, судя по всему, абсолютно не испытывает дискомфорта, когда Ястреб лежит на нём вот так. Он, наверное, для него весит, как пушинка. Сравнение оседает приятной тяжестью в низу живота — Ястреб обнаруживает, что ещё и бесцеремонно закинул на него ногу. Каков негодяй. Так бесстыдно пользуется тем, кого любит больше всего на свете, после того, как тот подпустил его к себе…       Мирное сопение прерывается. Старатель проснулся. — Который час? — спрашивает он сонно. — Твой будильник отзвонил пять минут назад. — Почему ты его выключил? — Я обычно встаю позже. — Не у всех есть крылья, — возвращает он вчерашнюю шпильку с добродушной усмешкой. Но серьёзный настрой возвращает мгновенно. — Почему ты на мне лежишь? — Извини, — Ястреб сразу же сползает — легко отделался, — видимо, потянулся к теплу, пока спал. — Значит, я тебя согрел? Будешь должен, — без тени недовольства или отвращения отзывается Старатель, и он млеет.       Старатель не против. А может быть, где-нибудь в глубине души, очень даже за. Ястреб не придаёт этим мыслям значения — в конце концов, то — всего лишь влюблённые мечты, в корне отличающиеся от реальности. Старатель просто не хочет грубить — он ведь ему помог этой ночью. Да. Только и всего. Ястреб успокаивается и сгоняет позорный румянец с щёк — не школьница же. Им ещё патрулировать сегодня — в его агенство они не поедут, и Старатель будет здесь, вместе с ним, пока вражеская причуда не деактивизируется.       Это греет душу. Стажёры без них не пропадут — как раз попрактикуются, подобно настоящим героям, без взрослых, вечно их опережающих. А тут, в Фукуоке… считай, почти свидание.       Нет, Ястреб просто неспособен реагировать рационально — а кто бы на его месте смог? У него коленки подгибаются, когда Старатель смотрит в его сторону на секунду дольше положенного — попробуй тут, научись самоконтролю. Ну, во всяком случае, он не делал ничего предосудительного. Пока что.       День проходит без происшествий. Несколько второсортных злодеев, которые не успевают толком ничего сделать — Ястреб и Старатель мгновенно их обезвреживают. Он всё ещё поражается, как удивительно быстро они сработались ещё тогда, во время случая в Кюсю — Ястреб готов поклясться, что ни с кем не чувствовал такого… единения, что ли. Хотя, возможно, дело опять в его сильной влюблённости, тянущейся сквозь года.       Только усиливающейся с тех пор, как они начали проводить время вместе. Ястреб давит желание вновь ударить себя по щекам, дабы прийти в чувства — нужно работать, а не отвлекаться на сантименты. Но как не отвлекаться, когда противники побеждаются за секунду, а Старатель каждый раз говорит короткое «молодец» или «спасибо» своим извечным нейтральным, грубым тоном, о котором он фантазирует наедине с собой?       Посреди патруля звонит Шото-кун — сейчас Ястреб всё слышит, потому что Старатель поставил на громкую связь. — Привет, Шото! — он буквально загорается, как всегда искренне обрадованный разговору с сыном. — Это второй раз, когда ты мне звонишь! Что-то случилось? — Вообще-то, это я хотел спросить, — прохладно отвечает Шото, — почему ты вчера позвонил? Ты точно не пил? — Точно, точно, — Старатель успокаивается и серьёзнеет, — не могу сказать. — Это связано с той штукой на руке? Только не придуривайся, я видел, как вы с Ястребом-саном шушукались. — Расскажу при встрече. — Да, кстати, об этом. Почему ты не с нами? И где Ястреб-сан? — Привет, Шото-кун! — встревает Ястреб. — Как справляетесь? — Вы что, вместе? Господи. Всё нормально, Ястреб-сан, только Бакуго и Мидория опять ругаются. — Скажи, я дам им автограф, если прекратят.       Шото послушно передаёт послание друзьям — в ответ доносятся неразборчивые вопли Бакуго и не менее неразборчивые писки Мидории. — Бакуго сказал вам идти к чёрту. Теперь Мидория просит его успокоиться, потому что он хочет автограф.       Похоже, его не получит никто. — Тогда развлекайтесь. — Мы не развлекаемся, а работаем. И будьте добры всё объяснить, когда вернётесь. До свидания. — Пока, Шото! — с энтузиазмом прощается Старатель. — Не забывай мне писать!       В ответ ему доносятся короткие гудки. — Он за тебя беспокоится, — подмечает Ястреб утешающе, заметив чуть расстроенный взгляд. — Шото очень хороший ребёнок, — отзывается Старатель мягко и как-то грустно. Ястреб почему-то хочет взять его за руку. — Под стать своему отцу! — Вовсе нет. Он гораздо лучше.       Старатель разворачивается и идёт дальше, недвусмысленно намекая, что на этом разговор окончен. Ястреб вздыхает — ну, это не его дело. Если захочет, сам расскажет. На обеденном перерыве они преспокойно останавливаются в небольшой забегаловке в центре, и столь же спокойно заканчивают патрулировать — Старатель крайне удивляется, узнав, что им не нужно заниматься напоследок бумажной волокитой. — Я оставляю это сайдкикам, — беспечно пожимает плечами Ястреб. Так, проведя вместе целый день, они возвращаются к нему домой тоже вместе. Ему нравится это чувство. Он хотел бы так всю жизнь — вместе вставать, вместе одеваться, застёгивая друг другу пуговицы; поочерёдно готовить и убираться, засыпать в одной постели и желать доброго утра. И чтобы Старатель почаще улыбался, показывая за строгим и компетентным героем обычного человека — человека по имени Тодороки Энджи, слегка уставшего, очень о чём-то сожалеющего и пытающегося стать самым сильным всю свою жизнь.       Ястреб видит его мельком, изредка; и восхищается им всё больше, и любит его всё больше, как не любил никого и никогда. Он тоже может быть слабым. Он тоже может страдать и плакать, и смотреть с болью и растерянностью, не находя в себе сил оттолкнуть чужого, по сути, человека — они с Ястребом лишь коллеги, не более. Ближе, чем другие герои, из-за близости их позиций в рейтинге и примерно одинаковой значимости социальных ролей, но и только.       Он не злится и не обижается, правда. Разве что грустит немного, но это поправимо — ему достаточно и того, что Старатель терпит его с собой. Вроде даже не терпит — изредка улыбается; слабо, но искренне. Ястреб готов отдать весь мир за эту улыбку — и себя в том числе. Обвязаться ленточкой и игриво улыбнуться со словами «я весь твой, Старатель-сан». И пусть всё остальное катится к чёрту.       Но он, конечно, не может. Он же герой. А у героя всегда есть работа, и она — превыше всего. Так живёт Старатель. Так живёт и он. Так живут, по большей части, все герои.       И Ястреб искренне это ненавидит. Когда работа поглощает с головой, от тебя не остаётся ничего, кроме неё. Так было с Наган. Так было бы и с ним, если бы не Старатель. И он хочет — для себя, для него, для всех остальных — лучшего будущего, в котором не придётся тонуть в героике, судорожно цепляясь за последние крупицы повседневности обычных людей, которые не ведают, скольким они жертвуют.       Но пока что он довольствуется малым — идёт бок о бок со Старателем, и болтает обо всём и ни о чём одновременно, жадно слушая его редкие комментарии и разглядывая ещё более редкие улыбки. — Как тебе день в Фукуоке? — интересуется он, уже разуваясь. — Лучше, чем в прошлый раз, — хмыкает Старатель. — Довольно спокойно. У нас обычно оживлённее. — Вот поэтому я тут и работаю. Переезжай в Фукуоку, Старатель-сан, и будешь жить припеваючи. — Не могу. Это создаст серьёзный дисбаланс сил, и без меня злодеи начнут бесчинствовать. — Знаю. Просто пошутил.       Старатель снова готовит ужин, и снова Ястреб чувствует, будто ест самую вкусную еду на свете. — Ты никогда не хотел оставить карьеру героя и стать поваром? — спрашивает он с набитым ртом. — Даже в ресторанах не так хорошо готовят, серьёзно. — Пока не горю желанием, — фыркает Старатель, — а хорошо готовлю, потому что распустил прислугу после того, как Рей попала в больницу. Пришлось научиться.       Ястреб тактично не задаёт вопросов про жену — ну, вероятнее всего, в скором времени уже бывшую. Он не должен испытывать радости — мелочно и эгоистично, но испытывает. И, тем не менее, искренне сочувствует. — А я почти никогда не готовил, — признаётся Ястреб, — всегда ел либо в столовой Комиссии, либо в кафе. — По тебе видно. — Эй! Я могу научиться, если захочу! — Так научись, — серьёзно просит Старатель, — вредно питаться только пиццей и едой на вынос.       Он это говорит, потому что переживает? Или сугубо с точки зрения героя, оценивающего другого героя? Ох. — Переедешь ко мне, и тогда подумаю, — Ястреб вновь не успевает за чересчур болтливым языком, — шучу.       Старатель не отвечает, утыкаясь обратно в тарелку. Он списывает заалевшие уши на специфичность освещения и выдачу желаемого за действительное.       Они доедают, по очереди моются (на этот раз Ястреб заблаговременно идёт первым — во избежание каверзных ситуаций из-за вида полуголого Старателя), и, подобно вчерашнему, сталкивается с временным соседом в коридоре. Тот, завидев его, замотанного в огромное полотенце, смешливо фырчит. — В чём дело? — Ястреб непонимающе клонит голову набок. — Твои волосы, — объясняет Старатель с усмешкой, — никогда не видел их такими.       Ястреб тоже не сдерживает улыбки, потирая переносицу чуть растерянно. Это было… мило. Пожалуй, вот так. Казалось бы, со Старателем несовместимое понятие, но Ястреб с лёгкостью опровергнет — нет, временами он бывает ужасно мил. Когда общается с детьми, когда чему-то улыбается про себя, забывшись; когда смотрит на Ястреба не со своим извечным нечитаемым выражением лица, а мягко и немного снисходительно, словно ему действительно приятно с ним находиться.       Он вытирает как следует голову и переодевается, после чего, немного помявшись, осторожно стучится в дверь гостевой комнаты — Старатель к тому времени уже тоже помылся. — Думаю, — решительно начинает Ястреб, — сегодня нам тоже лучше спать вместе. И… можем у меня. Моя кровать побольше.       Старатель смотрит на него цепко и изучающе — будто ощупывает. Его едва не пробирает дрожью. — Можем, — кивает он согласно, и сердце Ястреба делает кульбит.       У Старателя от такого количества себя в разных интерпретациях разбегаются глаза. — Много всего, — нейтрально комментирует он. — Я большой фанат, — горделиво отзывается Ястреб, игнорируя цепко прилипший к шее и щекам румянец. В мерче нет ничего такого — много кто закупается товарами со своими любимыми героями. Ситуация Ястреба не единична — взять хотя бы Мидорию-куна. Он готов поставить свою любимую эксклюзивную фигурку на то, что у него всё точно так же, только со Всемогущим. И всё нормально, и никто не придаёт этому значения. Старатель, к счастью, не задаёт никаких вопросов, теперь впечатлённо рассматривая кровать размера супер кинг-сайз — на такой можно уложить хоть четырёх подобных Ястребов, и всем будет комфортно и удобно. Так что сегодняшний прецедент вряд ли повторится — ну, по крайней мере, хочется надеяться.       Они лежат на почтительном расстоянии полуметра — правда, если Старатель опять ляжет звёздочкой, то рукой наверняка будет почти касаться Ястреба. Не то чтобы он против. На этот раз он ложится спать первым, вновь перевернувшись набок, дабы не было соблазна поглазеть или, не дай боже, потрогать, когда Старатель уснёт. Не особо помогает — крыльями он всё равно улавливает малейшие движение и изменения — в дыхании, в сердцебиении. Сердце Старателя бьётся чуть быстрее, чем вчера, когда они ложились порознь. Неужто тоже волнуется? Ах, нет, наверное, просто стесняется. Он ведь давно ни с кем не засыпал в одной кровати. Милый… хороший…       Перед тем, как провалиться в сон окончательно, он ощущает нерешительное, едва заметное прикосновение к перьям — не рукой. Руки чувствуются по-другому. — Спокойной ночи, — шепчет Старатель, и тёплый воздух из его рта обжигает чувствительные окончания. Стоп. Не может этого быть… он… поцеловал?       С этим шокирующим осознанием Ястреб засыпает окончательно, полностью уверенный в том, что ему попросту примерещилось.       На этот раз его будит не крик. И даже не учащённое дыхание. Ястреб просыпается от стойкого ощущения: что-то не так. Включив лампу и перевернувшись, он вглядывается в широкую, мерно вздымающуюся спину Старателя. Никаких признаков. Показалось? Нет, Ястреб доверяет чутью. Он не подскочил бы просто так.       Перегнувшись через чужое тело, Ястреб обнаруживает причину его возопивших инстинктов. Пульсация — слабая, ещё едва заметная, но постепенно синхронизирующаяся с ровным сердцебиением Старателя. Тудум. Тудум-тудум. Тудум-тудум. Тудум-тудум. — Старатель! — вопит он отчаянно, но уже слишком поздно — тот тихо стонет, и это знаменует начало очередного кошмара. Старатель во сне морщится и жмурится, скрючиваясь в позу эмбриона и мелко дрожа. Симптомы отличаются от вчерашних, но смотрятся не менее страшно. Он изо всех сил пытается спрятаться от того, что видит, но терпит поражение — убежать от самого себя невозможно. Можно сколько угодно игнорировать, замалчивать, смотреть сквозь — но прошлое рано или поздно непременно поднимет уродливую голову — и от него никуда не деться. Оно извечно будет рядом, обвивая скрюченными пальцами шею и нашёптывая на ухо напоминания, слышимые многократно лучше любых людских голосов. У него широкая ухмылка и горящий безумием взгляд, больные и повреждённые конечности — оно гниёт и умирает, утягивая за собой.       Ястреб не отдаст. — Старатель! Очнись, Старатель! Ты у меня дома, всё хорошо!       Но он, полностью поглощённый чудовищным сном, не слышит. Сучит ногами по простыне, дрожит всё сильнее, и, как и вчера, начинает плакать. Говорит что-то одними губами — и Ястреб сперва не различает. Затем он повторяет — на этот раз криком столь же громогласным, что и в прошлый раз. — Тойя! — имя режет слух. Старатель зовёт кого-то — громко, с надрывом. — Тойя! Тойя!       Оно кажется смутно знакомым. На данный момент у Энджи Тодороки три ребёнка — Фуюми — старшая, Нацуо — средний, и Шото — младший.       Когда-то их было четверо. Мутная история — Комиссия отказалась делиться подробностями, а Ястреб, пытаясь разузнать самостоятельно, ничего не нашёл. Информация оказалась хорошо засекреченной — тоже не редкость в мире героики. Однако очевиден тот факт, что с этим четвёртым отпрыском произошло нечто крайне неприятное — настолько, что Комиссия, озабоченная репутацией тогдашнего Номера Два, ничего не выдала даже своему воспитаннику.       Тойя. Кто же ты такой? — Энджи, — он с трудом переворачивает трясущегося Старателя на спину — тот всё ещё хочет съёжиться — убежать, стать меньше, незаметнее, перестать видеть, — очнись. Пожалуйста. — Тойя, — бормочет он тише и жалобнее, — Тойя. Возвращайся домой. Прошу тебя.       Возвращайся домой. Страх, стыд. Несдержанные обещания. Невосполнимые потери. Ястреб берёт его за руку — ту, что с пауком — и сжимает в попытке провести тепло, сочувствие и искреннее желание утешить — линии начинают пульсировать ещё сильнее, будто негодуя. Лицо Старателя немного разглаживается; он перестаёт болезненно хмуриться — кошмар заканчивается. — Тойя, — зреет последний тихий выдох на его губах, и он, наконец, просыпается. Ястреб не отпускает руку, настороженно глядя на постепенно затихающую пульсацию — паук застыл и утихомирился. На сегодня действие причуды закончилось. Похоже, она активизируется лишь глубокой ночью — когда пострадавший спит настолько крепко, что его сразу и не разбудить.       Старатель печально смотрит на него, утирая свободной ладонью слёзы. — Хочешь поговорить об этом? — ненавязчиво спрашивает Ястреб, переплетая пальцы. Старатель не отнекивается. Переводит взгляд в потолок и шумно вздыхает. — Тойя был моим первенцем. Если ты так интересуешься мной, то, наверное, должен знать, что одиннадцать лет назад с ним… что-то случилось.       Ястреб кивает. — Мне известно не так много. Комиссия держит этот случай в строжайшем секрете. — На то есть причины, — Старатель горько смеётся, — одиннадцать лет назад Тойя погиб. Из-за меня. Это я его убил. Из-за меня он пошёл туда и, и… я чудовище, Ястреб. — Что с ним произошло? — взволнованно интересуется Ястреб, наклоняясь ближе к нему. Он в подробностях видит шрам, оставшийся по его вине — но даже так Старатель красив. Слишком красив. Ястреб смотрит ему в глаза — в его электрически-голубые, сияющие глаза — и, повинующийся неведомой силе, клонится к грубому, мужественному лицу. Он сидит на нём. Держит его за руку. Естественно, что ему захочется приблизиться, не так ли? — Не могу сказать, — через силу отвечает Старатель, осторожно вынимая взопревшую ладонь, — просто не могу. Прости, Ястреб. Может, потом. — Конечно, — легко соглашается он, отклоняясь назад, — не заставляй себя. Тебе и так тяжело. — Спасибо, Ястреб. Ты снова спас меня.       Голос его тих и почти неслышен — и, тем не менее, полон признательности. — Я буду спасать тебя, сколько потребуется, — обещает Ястреб серьёзно, возвращаясь на свою сторону. — Воды? — Буду благодарен.       Залпом выпив целый стакан, Старатель вытирает рот и трёт глаза. Ястреб ложится рядом и привычно отворачивается, накрываясь одеялом. — Эй. — М? — Не переживай, если опять ляжешь на меня. Я не против.       Ноги предательски дрожат — хорошо, это незаметно, пока он в постели. — Учту, — еле сохраняя невозмутимость, ухмыляется Ястреб, поворачиваясь в его сторону. И, не думая долго, укладывается ровно в ту же позу, что и недавно — закинув ногу на горячий мускулистый живот, положив голову на грудь и перекинув через неё руку. Температура тела Старателя растёт — жар его плавит кости в наилучшем из смыслов. Ястреб закрывает глаза и тихонько желает спокойной ночи, улыбаясь во весь рот — всё равно во тьме не видно.       Но даже если и видно, то не так уж это и страшно. Старатель же не против. Оставшуюся ночь они спят глубоко и спокойно, и утром Ястреб обнаруживает, что за всё это время не сменил положения — а ведь обычно он часто вертится, пока спит. Словно его идеальное место прямо здесь, на Старателе. Как было бы чудесно, если бы обстоятельства позволяли им жить вместе… но мечтать не вредно. На этот раз будильник поднимает их обоих с первого же гудка — Ястреб встаёт позже, следовательно, Старатель поспал дольше и наконец-то выспался. — Доброе утро, — урчит он ласково, скатываясь, — пора на работу.       Ястребу нравится, что звучит это так, словно он говорит такое уже не в первый раз. Словно они каждый день встают вместе на работу — словно они несколько лет вот так. Ястреб чистит зубы, приглаживает перья и одевается, пока Энджи на кухне жарит омлет с беконом. Он не тратит столько же времени на прихорашивания, и потому, одетый и умытый, приходит как раз тогда, когда Ястреб только садится за стол. — Приятного аппетита! — желает он, усиленно налегая на свою порцию. Кто бы мог подумать, что домашняя еда настолько хороша — Ястреб слишком отвык от неё за самостоятельную жизнь, в которой он ест в основном в быстропите или ресторанах. Хороших таких ресторанах — даром, денег более чем достаточно.       Но всё же есть что-то особенное во вкусе обычной еды, приготовленной не профессионалом и не из дорогущих ингредиентов. Ощущение заботы, например. Уюта. Тепла. Безопасности. Интересно, если Ястреб сам начнёт готовить, он будет испытывать что-то похожее? Ах, наверное, нет. Дело в том, что готовит для него Старатель.       После сегодняшней ночи атмосфера между ними неуловимо поменялась — Ястреб чувствует это в чужой речи, в поведении, в жестах. Старатель словно бы окончательно смягчился к нему — границы, разделяющие коллег и кого-то более близкого, полностью размылись. Ястреб помнит, как это было с Мируко — гораздо проще, потому что она охотно подпустила его к себе. И чувства к ней тоже простые — сначала приятный собутыльник и интересный собеседник, а чуть позже — самый настоящий друг. Почти впервые за всю жизнь, между прочим!       Со Старателем происходит по-другому, но изменения есть — и они заметны. Ястреб безбожно рад, что стал тем, кто смог облегчить его боль — что Старатель немного, но всё же доверился. Может, стоит не давить на корню шальные мысли и давние мечты? Раз он не оттолкнул? Раз позволил остаться рядом — целых два дня? И наверняка позволит сегодня!       Если кошмары прекратятся, Ястреб будет рад. Если нет — как всегда, поможет и вырвет из цепких лап сна. Он ни за что не позволит Старателю так страдать — этот патлатый ублюдок не с тем связался. Ну а пока этого не произошло… — Хочешь выпить после смены? — интересуется он больше шутливо. — Завтра выходной, мы заслужили отдохнуть. — Хорошо, — соглашается Старатель — и это столь же неожиданно, как когда он ещё в самом начале принял его предложение совместного сожительства. На губах его играет усмешка, обнажающая крупные клыки — иногда Ястреб думает, как здорово бы смотрелись их следы на его шее. — Повеселимся.       Почти как перед хорошим боем. Крылья бесконтрольно вскидываются в возбуждении — не сразу получается вернуть их в исходное положение. Никаких жестов ухаживания — он же не животное, в конце концов.       После относительно лёгкого патруля они заваливаются в любимый бар Ястреба, сразу же привлекая к себе внимание. — Ястреб-сан! И Старатель-сан с ним… они последнее время работают вместе! Удивительно, не правда ли? — Ничего удивительного. Они прекрасно скооперировались в Кюсю. Я такой эффективной командной работы за всю жизнь не видал! — Как будто ты много видал. — И вам привет! — машет Ястреб, блистая привычной очаровательной улыбкой. Несколько девушек в баре одновременно вздыхают — даже жаль, что он ими не интересуется. — Тут всегда так? — Ага. Я часто здесь бываю, поэтому меня все знают. К этому легко привыкнуть. — Легко привыкнуть, говоришь… — В Фукуоке хорошие люди. Они рады всем.       Ты тоже мог бы привыкнуть, хочет сказать Ястреб, но заблаговременно прикусывает язык. — Ястреб-сан! Какого важного гостя ты привёл! Тебе как обычно? — Ага, — ухмыляется Ястреб, — а этому парню налей за мой счёт. — Принято! — Я и сам за себя могу заплатить, — недовольно хмурится Старатель. — Знаю. Но это же я тебя позвал. Так что сегодня угощаю.       Стайка шушукающихся фанаток позади взволнованно хихикает — перьями Ястреб слышит, о чём конкретно они переговариваются. Хотелось бы ему, чтобы хотя бы половина этих речей была правдивой… — Мне виски.       Пока Ястреб потягивает любимое холодное пиво, Старатель пьёт виски. Пьянеет, он судя по всему, медленно — даже с крепкого. Это Ястреба развозит за пару стаканов, поэтому он и не заказывает ничего, крепче двадцати градусов — мало ли каких дел натворит, опьянев. Но в этот раз он позволяет себе выпить больше — слишком взбудоражен.       Под градусом постепенно веселеет и Старатель. И когда Ястреб начинает рассказывать очередную историю, он отвечает — и не односложно, как обычно, а достаточно подробно, пускай и слегка заплетающимся языком. Взгляд его потеплел, щёки налились румянцем, хоть и огонь на лице давно потух. Несмотря на геройский костюм, он выглядит на удивление домашним и человечным. Ястреб хотел бы видеть его таким всегда — и ни с кем не делиться. Чтобы Старатель был только его. — Ты видел это лицо Эджшота? Такой противный тип. Стоял, будто мы на похороны пришли. Смотреть тошно. — Но я же такой же. — Это другое! Тебе идёт быть серьёзным. Если честно, тебе Старатель-сан, — он опирается щекой на руку, томно глядя из-под ресниц, — вообще всё идёт.       Он смотрит в ответ неожиданно тяжело. Будто придавливает к стенке — Ястреб готов встать на колени. — Ты первый, кто так говорит. — Все остальные слишком трусливы. Ты же такой серьёзный и неприступный. Но для меня это только плюс, — он облизывает разом пересохшие губы — и замечает, как Старатель следит за коротким движением его языка. Это похоже на сгущающиеся тучи — тёмные, беспросветные, поглощающие собой солнце и грозящиеся вот-вот обрушиться ливнем.       Ястреб ненавидит дожди. Но то, что он испытывает сейчас, ему нравится до чёртиков. — Бармен, повтори.       Они продолжают пить. Хотя, тут уже скорее напиваться. Ястреб чувствует нарастающее тепло постепенно — оно приятно зреет в груди и расползается по всему телу. Ему кажется кощунством, что он сидит так далеко от Старателя — и потому пододвигает к нему стул, примостившись почти вплотную. Вот так. — Ястреб, ты пьян, — несвязно бормочет Старатель. — Ага. Ты тоже, — хихикает он и разок взмахивает крыльями, хлестнув ими чужую спину, — ой, прости. Они всегда такие, когда мне весело. — Тебе весело? — А ты не видишь?       Старатель пристально заглядывает ему в глаза, насупившись, и внезапно сам разражается смехом. — Что смешного? — притворно дуется Ястреб, едва сдерживая улыбку. — Ты, — чистосердечно признаётся он, — ты очень забавный, Ястреб. В хорошем смысле.       Не милый и даже не красивый — но он захлёбывается вдохом от интонации, от теплоты, от взгляда, брошенного вскользь. Нерешительно Ястреб обвивает его руку — и плевать, кто это сфотографирует и куда выложит. Самое главное, что Старатель не вырывается — лишь тихо усмехается. — Пошли домой, Ястреб.       Домой. Не «к тебе» или «в квартиру». Домой. Как будто дом Ястреба за пару дней стал и его домом. От выпитого их пошатывает — приходится опираться друг на друга. Пешком идти недалеко, но с заплетающимися ногами так не кажется — а улететь и оставить Старателя он не может. Да и в целом это довольно весело — когда Старатель выравнивает шаг и идёт ровно, Ястреб опирается на него, не принося никакого дискомфорта. А вот с ситуацией наоборот уже сложнее — Старатель тяжёлый, Ястреб лёгкий — сказывается его птичья часть. И тащить на себе весь центнер с лишним слегка… тяжеловато.       Но — зато он чувствует каждой клеточкой тела окутывающий чужое жар, запах дыма, суматошно скачущую температуру и много чего ещё. Интересно, это из-за алкоголя или близости Ястреба? Да впрочем, неважно — он на законных основаниях может касаться Старателя, пока идёт с ним вот так, бок о бок, будто знакомы они целую вечность.       Один раз он не выдерживает, запнувшись о собственную ногу и позорно плюхнувшись на асфальт. Перевернувшись, Ястреб смеётся — ведь, господи, что за абсурд — самый ловкий герой столь позорно упал. Даже крыльями взмахнуть не смог — не успел из-за замедлившейся реакции. Для каких-нибудь злодеев они сейчас были бы лёгкой наживой, но кому не всё равно? Старатель легко поднимает его на ноги — подтягивает за руку единственным рывком, кладёт руки на плечи и внимательно заглядывает в лицо помутневшими глазами. — Ты в норме? — А-абсолютно, Старатель-сан. Чувствую себя просто чудес… чудесно. — Давай я понесу. Тебя же совсем ноги не держат.       И прежде, чем Ястреб успевает возразить, его подхватывают чертовски мускулистые руки — он может чувствовать это каждой клеточкой тела. — Ты сам не упадёшь? А, Старатель-сан? — Если это касается тебя, я буду твёрдо стоять на ногах, — без запинки отзывается он. И у Ястреба поджимаются конечности, и дёргаются напряжённо внутренности, и он полностью забывает все ехидные реплики, которые заготовил. Старатель несёт его как принцессу, совершенно не напрягаясь — и Ястреб на его фоне такой слабый, такой маленький, что в его мозгу происходит короткое замыкание. Он вырубается — и приходит в себя уже перед знакомой дверью, когда Старатель роется в его карманах, выискивая ключи. Неуклюже тычется в дверь, не попав в скважину с первого раза — и Ястреб осторожно перехватывает его руку, помогая. — Вот так… отлично… а теперь прокрути вправо два раза…       В квартиру он буквально вваливается, но на ногах всё же устаивает, по-прежнему держа Ястреба в своей надёжной хватке. — С тобой как за каменной стеной, — слабо улыбается он, — я ни разу не проснулся. — Я рад, — без тени иронии отзывается Старатель, — пойдём спать? — Пойдём, — соглашается Ястреб. Когда Старатель вламывается в ванную, он понимает сразу две вещи: во-первых, он ещё не разулся, во-вторых, они спокойно поместятся тут вдвоём — у него всё большое ради комфорта крыльев. Нелепо потрясая ногами, Ястреб кое-как скидывает с себя ботинки — Старатель, опустив его, пошатывается, нашаривая ширинку геройского костюма. О, он с удовольствием помог бы, но ему самому, к несчастью, тоже надо раздеться. Кое-как выпутавшись из всех его шмоток, он первым заходит в просторную кабину, протягивая руку уже голому Старателю. И, определённо, стараясь не опускать глаза лишний раз. А то так опять упасть недолго. — У тебя и тут перья? — спрашивает он удивлённо, уставившись на ястребову поясницу. Тот старается не зацикливаться — наверное, Старатель машинально зацепился взглядом за торчащий куцый хвост, а не смотрел туда специально. — Ру… рудимент, — фыркает Ястреб, — на полёт никак не влияет, но почему-то растёт. Приходится стричь.       Старатель не прекращает пялиться, пока Ястреб, наконец, не включает воду и не поворачивается к нему лицом. Он хочет пошутить или как-то прокомментировать, но язык, ещё совсем недавно ужасно болтливый, словно к нёбу прилип. Ястреб будет мыться вместе со Старателем. Ладно, нет, он уже это делал — в каждом крупном агентстве есть свои большие душевые, но одно дело — украдкой выглядывать из кабинки, видя только возвышающуюся над перегородками алую макушку, а другое — вот так, друг напротив друга. Ещё и пьяными вусмерть. Хотя, пожалуй, последний факт, напротив, делает ситуацию менее неловкой — если что, можно списать всё на виски и пиво. Это, конечно, будет неправдой — Ястреб пялится, подшучивает и флиртует и будучи трезвым, так что алкоголь, в общем-то, ничего не меняет — только убирает последние хлипкие тормоза.       Исходящий от Старателя жар в замкнутом пространстве он ощущает ещё более отчётливо. Забивающий лёгкие, медленно ложащийся на слегка ноющие болью конечности, расслабляющий и прогоняющий усталость. Мягкий. Желанный. Ястреб примкнул бы к нему, чтобы чувствовать сильнее — кожей и костями.       Но он ничего не делает. Намыливается, тихонько чирикает под нос незамысловатую мелодию, и на Старателя даже не смотрит — чтобы не было соблазна. — Ты действительно как птичка, — внезапно говорит он, взглянув с усталой нежностью, — маленькая птичка.       Ястреб каменеет. Старатель, кажется, и сам удивился тому, что сказал, но растерянность быстро сменяется странной решительностью. Он хочет что-то сделать. Он хочет что-то сделать. На медленно поднимающуюся руку Ястреб смотрит, как в замедленной съёмке — Старатель тянется к нему. И он делает шаг навстречу, но понимает, что из-за этого поскользнулся, слишком поздно. Неуклюже Ястреб валится на колени — боль притупляется опьянением, но досада есть в любом случае — и немаленькая. Момент упущен — Старатель озабоченно поднимает его на ноги (Ястреб жмурится, чтобы ненароком не увидеть) и беспокойно оглядывает с головы до пят — и он опять едва не падает. — Ты совсем плох, — комментирует он осторожно, — пошли в кровать. Завтра поговорим.       Ястреб хочет возразить — о, нет, ему хорошо, ему слишком хорошо — но предатель-язык вновь не слушается, и он издаёт только невнятное бормотание. Так они и ложатся — голые и мокрые, тесно переплетающиеся друг с другом конечностями. Он думает только о «завтра поговорим», брошенном словно бы вскользь, но абсолютно серьёзном — Старатель не стал бы шутить о таком. Он в принципе не шутит. И его прямолинейность — то, что Ястреб тоже невероятно любит.       И сегодня из тяжелого пьяного сна выдёргивает его имя. Он просыпается не из-за предчувствия опасности — инстинкты притупились, а потому что услышал, как его зовут. — Ястреб, — бормочет Старатель — зажмурившись, скукожившись, дрожа, как и вчера. В нынешнем кошмаре фигурирует Ястреб. Почему? Если сновидения связаны со страхом, стыдом и потерями, что там делает Ястреб? — Ястреб! — выкрикивает он отчаяннее. И тогда Ястреб снова наваливается на него, снова берёт за руку, как вчера, и снова утыкается в ключицу, любовно проводя по нагретой коже носом. — Я здесь, Энджи. Всё хорошо. — Ястреб, Ястреб, Ястреб… только не ты… кто угодно, только не ты… — Я здесь, Энджи! Я в безопасности, ты в безопасности! Открой глаза и убедись в этом! — Ястреб, — повторяет Старатель в последний раз перед тем, как проснуться — и кошмар перемешивается с реальностью. — Я всё ещё сплю, да? Он не закончится так просто. Каждый раз, когда я думал, что проснулся, оно опять начиналось… я заслужил это… я заслужил этих кошмаров… я ужасный человек… я… — Энджи, — умоляюще шепчет он, — ты проснулся. Просто поверь мне. Ты не заслуживаешь такого, что бы ты ни сделал в прошлом. Ты исправился, я знаю. И твои дети знают. Посмотри на меня.       Старатель вперяет в него взгляд помутневших глаз. Он так устал, — понимает Ястреб. Несчастный, замученный чужой причудой, глубоко сожалеющий о том, что было в его снах. Разве он этого заслуживает? Тот, кто каждый день старается стать лучше? Ястреб видел множество людей, которые не могли и не хотели, которые закрывают глаза на свои ошибки, отрицают их, забывают их. Старатель не такой — иначе он не видел бы этих снов. Может, что-то другое — менее болезненное, менее цепляющее, не настолько реалистичное.       Крепко спят только люди с чистой совестью. Ястреб знает, ведь его отнюдь не чиста — он ломал, уничтожал, убивал и калечил, и несёт на себе тяжесть последствий лишь ради того, чтобы люди спали спокойно. Чтобы им не пришлось испытывать того же. Не видеть на руках кровь, а в отражении — чудовище. — Ты же исчезнешь, да? — Старатель протягивает руку, как тогда, в ванной. — Они всегда исчезают. Из-за меня.       Ястреб прижимается к тёплой ладони щекой, трётся о неё, утверждая: я настоящий, я никуда не денусь. Только не от тебя. — Не исчезай, Ястреб, — молит он, — пожалуйста. — Ты тоже не исчезай, Энджи. Не исчезай после того, что я сделаю.       И он, отбросив все сдерживающие факторы, прижимается к открытым губам в слегка неуклюжем поцелуе. Ястреб никогда не целовался, наивно надеясь, что отдаст свой первый поцелуй только тому, кого по-настоящему любит. А сегодня ему представилась возможность. Старатель под ним застывает в растерянности — не отвечает, но и не отталкивает. Отстранившись спустя несколько секунд, Ястреб шумно сглатывает. — Прости, я…       Его прерывают на полуслове. Старатель отмирает, и, судорожно вцепившись в него, целует сам — пылко и яростно, будто посреди сражения. Бесцеремонно скользит крупным языком, вылизывает нёбо — он мелко дрожит и постанывает, парализованный обилием ощущений — и тогда Старатель скидывает его с себя, переворачивая на спину — даже в кромешной тьме Ястреб видит лихорадочный блеск глаз. Жадный, ошеломлённый — словно он наконец-то дорвался до того, что давным-давно хотел. Они поменялись местами — не только буквально. — Ястреб, — обращается вновь — и звучит так, словно молится, — ещё раз.       Ястреб слушается. Он решительно целует, обхватив мощную шею руками и с трудом скрестив ноги на широкой талии, прижимаясь вставшим членом к мускулистому животу. — Я так давно хотел это сделать, — тоскливо шепчет Старатель. — Почему не пробовал? — Потому что не заслуживаю тебя. Ты такой молодой… такой хороший… а я… я… — Ошибаешься. Я совсем не хороший. Похоже, мы друг друга стоим, а, здоровяк?       Старатель тихо смеётся, прижимаясь лбом к его. — Вечно ты такой. — Какой? — Оптимистичный. — Это всё потому, что у меня есть ты. Если бы не ты, я бы давным-давно свихнулся, честное слово. Люди, которых я убил, приходят ко мне во снах. Они плачут, кричат и обвиняют. Сколько бы дел они ни наворотили, им всем было страшно умирать. Я помню их лица. Я помню их лица. Это обратная сторона работы под началом Комиссии. Я могу говорить, что у меня не было выбора, что они приказывали, а я просто исполнял, но факт остаётся фактом: я убийца. Я тоже грешник. Такой же, как ты.       Он слушает тихо и внимательно, не перебивая. Ястреб, закончив, чувствует облегчение — он никому не говорил обо всех подводных камнях — Комиссия извечно следит за ним и его социальными контактами, начиная приставать с вопросами, когда он слишком с кем-то сближается — он банально не хотел рисковать благополучием сайдкиков и просто знакомых. Но раз уж Комиссия одобрила «командировку» Старателя у него, то… ничего такого, если он узнает. Да и что они сделают Герою Номер Один? Погрозят пальчиком? Пусть только попробуют. — Я догадывался, что не всё так радужно, но услышать самолично… сочувствую, Ястреб. — Всё нормально. Я сам это выбрал. Однажды расскажу, почему. Когда ты расскажешь про Тойю. Идёт? — Идёт, — отвечает Старатель серьёзно. Это — обещание. И Ястреб знает, что оно будет выполнено. Старатель спас его от родителей — от нищеты, голода и холода, от безрадостности и бесцельности. Если бы он тогда не схватил его отца, кто знает, кем был бы Кейго Таками сейчас. Отбросом общества или злодеем, или он так и умер бы там, в бедном, вечно продуваемом доме — когда у матери опять не хватило денег на еду, или после очередных отцовских побоев, из-за болезни и безнадёги.       Он здесь. Больше не Кейго Таками, сын серийника и безработной. Он — Ястреб, Герой Номер Два, трудящийся на благо гражданских. Не преступник и отщепенец — нет, он стал тем, кто смог привлечь внимание Старателя. Заслужить его уважения и признания. Его желания. И об этом — о том, что Старатель для него сделал — он расскажет потом, когда перестанет шпионить, когда в мире воцарится покой и стабильность, когда не будет необходимости убивать и калечить.       А сейчас он отдаётся моменту — целуется, вкладывая всю свою любовь и безграничную преданность, всю надежду, которую ему дал Старатель много лет назад. Ему она нужна как никогда.       И Старатель отзывается — ведёт огромными ладонями по бокам, гладит, щиплет и кусает губы, царапая клыками до крови. Ястреб слизывает её — и кусается тоже. — Старатель-сан… — Не Старатель. Энджи. Зови меня Энджи. — Энджи. Энджи. Энджи! — вопит он, когда Старатель — нет, Энджи — спускается ниже, любовно кусая шею, ключицы — всё, до чего дотягивается. Ястреб захлёбывается стоном после влажного прикосновения к соску — чужой рот такой большой, такой горячий, что его подбрасывает. Одной ладонью Старатель почти полностью накрывает его член — остаётся только головка. А дальше для Ястреба всё теряется — он, придавленный к матрасу огромным телом, сучит ногами, царапает спину, всхлипывает и бешено кричит, повторяя, как мантру, единственное имя.       Старатель дрочит дикими, быстрыми рывками, не церемонясь и не жалея — Ястреб кончает буквально за пару минут, впившись отросшими когтями в широкие плечи. Некоторое время он неподвижно лежит, полностью потерявшись, а, отмерев, пытается отпихнуть от себя Энджи, старательно выцеловывающего грудь. — Позволь мне тоже, — шипит он, наткнувшись на непонимающий взгляд, и Энджи кивает, тут же откатываясь и переворачиваясь на спину. Ястреб, наконец, впервые подробно разглядывает его полностью, и от вида гигантского члена, налитого кровью и прижавшегося к животу, к нёбу подступает слюна. Он, наверное, чуть короче его предплечья. Самую малость. Устроившись у него меж ног, Ястреб нерешительно облизывает головку, млея от солоноватого вкуса на языке. И, не давая себе сомневаться, насаживается ртом. Энджи низко стонет, вцепившись в его волосы — слабая боль только подстёгивает. Ему нравится. Несмотря на то, какой Ястреб неловкий и неопытный. Только потому, что это он.       С трудом уместив половину, Ястреб пробует расслабить горло и взять больше, но позорно закашливается, не выдержав. — Осторожнее, — просит Энджи тихо, — не заставляй себя… — Я не заставляю, — перебивает Ястреб и снова берёт, вызывая ещё один тихий вскрик. Он лижет, не задевая зубами, и Энджи осторожно придерживает его голову, направляя. — Вот так, — шепчет он исступлённо, — хороший мальчик.       Хороший мальчик. Ястреб ускоряется, закатив глаза от удовольствия — кажется, у него снова встаёт. Только потому что Энджи похвалил. Одной рукой он водит по чужому члену, помогая себе, второй тянется к своему. На этот раз кончить получается не сразу, но ему и не нужно — Ястреб растягивает, как может, то и дело выпуская изо рта и облизываясь — по подбородку течёт, капая на постельное. Плевать. Поменяет. Он гортанно стонет — от короткой вибрации Энджи ненароком подаётся вперёд, и Ястреб не давится — его коротит. И трясёт, и подбрасывает, и вообще с ним происходит что-то невообразимое — он едва соображает.       Кончают они вместе — Ястреб не отстраняется, принимая до последней капли. Спермы так много, что она тоже вытекает изо рта — он отползает назад с тяжёлым дыханием, представляя, как, наверное, выглядит сейчас. Взъерошенный, взмокший, грязный. Энджи тянет его на себя и опять жадно целует, приглаживая основания крыльев. — Ты хорошо постарался, — сипит он, — молодец.       Ястреб, благодарно чирикнув, тычется в шрам, безмолвно извиняясь. Энджи пострадал из-за него. Больше он этого не допустит. Защитит любой ценой. За тылы можно не беспокоиться — Энджи защитит в ответ. Теперь они неразрывно связаны — и Ястреб надеется, что без проблем воссоединятся, когда он вернётся из самого пекла. — Что ты видел? — спрашивает он мягко. — Там, во сне. — Он был другим, — чуть подумав, отзывается Энджи. — Огня не было. Ты просто… уходил и не возвращался. И я никак не мог догнать. Не хочу терять тебя, Ястреб. Не смогу.       Сердце его тоскливо сжимается. На глаза наворачиваются слёзы. — Куда бы я ни ушёл, — начинает Ястреб чуть дрожащим голосом, — я всегда вернусь к тебе. Обещаю. Это просто кошмар, Энджи. Я буду в порядке. Ради тебя я буду в порядке.       И ради героики, и ради общества, но прежде всего ради него. Столько лет Ястреб жил работой, не ведая простого человеческого счастья — и вот теперь, когда он его получил, ни за что не отпустит. Пускай прячущийся по углам Шигараки и все его дружки удавятся — у него появилась причина вернуться живым. Весомая. Ощутимая. Теперь счастье Ястреба — не только его. Отныне оно принадлежит ещё и Старателю, и одно не сможет существовать без другого.       И они будут крепко спать, забыв обо всех пережитых ужасах, и ни о чём больше не беспокоясь — потому что создадут вместе лучший мир. Ястреб не соврал, когда сказал, что не контролирует себя, когда речь заходит о желаниях — и таково его самое большое, самое тайное, то, что рушилось бы в его кошмарах, примени тот злодей свою причуду на нём. *** — Сон грешника. Как вы могли заметить, она не усыпляет на месте — нет, её действие не настолько простое. — К чему ты клонишь? — Разве вы не поняли? К снам, конечно. Сны — это голос подсознания. Во снах мы исполняем мечты, во снах мы можем всё, что угодно, потому что мы этого хотим. И подсознание нам отвечает. Но если есть что-то, что напротив, нежеланно? Оно пугает, отталкивает, делает больно. Мы не можем об этом сказать, потому что так сильно боимся. И тяжесть этого страха будет висеть над нами дамокловым мечом, пока однажды мы не наберёмся смелости высказаться. Такое, как показывает практика, если и происходит, то очень редко. Потому что самые большие страхи никогда не показываются; они паразитируют в нас и медленно убивают изнутри. Представляете, как было бы замечательно столкнуться с ними лицом к лицу? Признать их существование и уничтожить, навсегда избавившись от этой извечной боли. Я могу видеть её. Ох, он так страдает… не удержался. Я вижу, вы тоже страдаете, Ястреб-сан. Хотите попробовать перестать? Хотите?