circulus doloris

— Господин! — обеспокоенный аранар возник прямо во время битвы перед Хозяином Топи. Глазки-бусинки наполнены слезами. — Не мешайся! — зарычал он, отбивая атаки незваного гостя, ловко уворачиваясь. — Но Кавех! Бой остановился так же резко, как и начался. Копейщик вытирает струйку крови из разбитого носа, оставаясь на прицеле у Тигнари. Он не сводил пристального взгляда с Хозяина Топи, был готов к внезапной атаке. Острие его оружия направлено строго за взглядом. — Его забрали, Господин! У нары кровь! Нара с другими нарами, они не друзья, — аранар был грустным. — Проклятие! — выругался Аль-Хайтам, судорожно прикидывая варианты действий. Сначала разобраться с этим человеком, а потом за Кавехом? Или оставить бессмысленный бой на Тигнари? Время — сквозь пальцы вода, а он не может разорваться. Настал момент ставить приоритеты, и он уже сделал свой выбор. Настроен серьезно, без промедлений собирался уходить. — Сдвинешься хоть на шаг — и я убью тебя, — незнакомец принял боевую стойку. Пространство вокруг него искрилось и искривлялось. — Ты даже разговаривать не собираешься? — хмыкнул копейщик, внимательно наблюдая за Аль-Хайтамом, который окончательно потерял всякий интерес к битве. Он хотел одним приемом завершить бой, а дальше будь что будет. — О чем с тобой говорить? — Аль-Хайтам убрал клинок, надавливая подушечками пальцев на веки. У него нет на это времени. — Я просто убью тебя. Горит огнем весь белый свет. Аль-Хайтам не святой, терпение не резиновое. Если он сейчас потеряет Кавеха, ему придется ждать новый цикл, снова искать воплощение своего возлюбленного. А нынешний цикл идеальный: у Кавеха то же имя, он видит аранар и даже помнит имя Аль-Хайтама. Нутром чуял, что на этот раз у него все получится. Но он снова его упустил. Как дымка поутру медленно растворяется с восходом теплого солнца, так и Кавех исчезал. — Держи себя в руках, — забеспокоился Тигнари, медленно переводя острие стрелы уже на Аль-Хайтама, готовясь отпустить тетиву на поражение. Как бы Лесной Страж ни был силён, с двумя противниками не справится. Сила Аль-Хайтама разрушительна и опасна, неконтролируема. — Я пришел помочь вам, — все-таки признался копейщик. — Мое имя Сайно. Порядок в мире нарушен из-за аномалии. Все следы вели к вам. — Из-за тебя, — грозно шагал вперед Аль-Хайтам. — Я упустил его! — Отложим бой, — Сайно отбросил копьё в сторону. — Мне что-то подсказывает, что убийством мы проблему не решим. — У меня нет времени! — зарычал Аль-Хайтам, злившись в первую очередь на себя. — Тигнари, присмотри за ним и объясни ситуацию. Приготовь лекарства к моему приходу. Я верну его. Хозяин Топи не хотел верить Золотому Шакалу, однако выбора у него не было. Он знал, что Тигнари справится с вынужденным другом. К тому же, если он не лгал, лишние руки не помешают — Аль-Хайтама кидало из крайности в крайность из-за нехватки времени. Готов строить странные и опасные союзы, лишь бы найти решение. Дав указания, Хозяин Топи сразу же отправился по горячим следам. Ближе к сумеркам, у границ леса — там, где начинались луга — он замешкал на секунду и остановился. В полях работали люди, а далеко у горизонта стояли деревни с горящими в них огнями. Аль-Хайтам давно не покидал свою территорию, однако это не помешало ему без сомнений отправиться дальше.

***

— Ты мелкая сучка! — удар пришелся по лицу, во рту неприятный металлический вкус. — Недолго тебе осталось. Гомерический смех раскатился по темнице. Тошнотворный запах плесени и отходов перемешивался с резким смрадом алкоголя и крови. Катакомбы под городом — крайне ужасное место. Те, кто в них обитает, долго не живут: умирают от болезней, переносимых крысами, от антисанитарии, а под эшафотом сопровождаются ликованием толпы. — Эй! — крикнул один из крупных мужчин с красной повязкой на лбу. — Не смей здесь подохнуть, завтра покажешь нам зрелище! Пинок в живот выбивает весь воздух из легких, Кавех задыхается, глаза слезятся. — Ты будешь примером для остальных, — он поднимает Кавеха за волосы, заставляя смотреть в глаза. — Нельзя обманывать Мудрецов, нельзя забывать про долги. — Работорговцы дали бы за тебя хорошие деньги, — другой мужчина облизал свои губы, представляя мешки с морой. — Личико-то у тебя смазливое. — А че там у него под одеждой, а? — один из мелких потер руки, мерзко хихикая. — Выглядит как баба, может, и в штанах он баба? Сказанное понравилось остальным. Крупный мужчина принялся развязывать пояс на брюках Кавеха под одобрительные возгласы дружков и вскоре стянул их, задевая торчащую стрелу. Кавех заскулил от боли, прикусывая язык. — Гляди, все-таки мужик! Им приносил удовольствие вид корчащегося в муках Кавеха, потому они не остановились в своих пытках. Длинные, изящные пальцы выгибали в другую сторону, ломая кости, выкручивая суставы, вырывая ногти. Кавех кричал. Истошно, захлебываясь в крови от непрекращающихся ударов. В ушах стоял резкий смех, закладывающий уши. Для наемников было лишь одно правило от нанимателя в отношении Кавеха: «Пусть будет чуть живее мертвеца». Спустя несколько часов Кавех уже не взывал к Архонтам, к Селестии, ужасу Бездны и Аль-Хайтаму. В этой липучий тьме, где холодность оков приводила в чувства, божествам места не было. Не было места теплым чувствам и надежде. Они остались в лесу, среди увядших цветов старой усадьбы — островок его здравомыслия. — Молчи! — тяжелый удар рассек кожу на лбу, когда архитектор вскрикнул особенно громко охрипшим голосом. Он потерял сознание, отключился, с облегчением проваливаясь в темноту. Боль ушла, оставляя место лишь сожалению о том, чего он не сделал и не сказал. Забвение длилось недолго, его привели в чувства ведром ледяной воды. С трудом открыв рубиновые глаза, он осмотрел пространство перед собой — никого нет. Но радость — в этом извращенном понятии — длилась недолго. — Очнулся, — его подняли за горло, отрывая от земли. Голова кружилась, раскалывалась и пульсировала в такт собственного сердца. Кавех мечтал, чтобы все скорее прекратилось. Чтобы горло его покрепче сдавили, обрывая никчемную жизнь. — Было бы неинтересно играть с тобой, пока ты в отрубе, — изо рта мужчины несло гнилой вонью, тошнота подступала к горлу. — Оставь меня, — брошено было со злобой, хрипло и отчаянно. — Никто не укротит твой нрав? — риторический вопрос от Пустынника. — Но я сломлю твой дух. Страх зарокотал в груди, когда Кавех услышал звук ремня, лязг пряжки о каменный пол и пыхтение мужчины. Паника овладела им, когда Пустынник подмял его под себя, устраиваясь сзади. Было мерзко от скользкого языка в ухе и колющейся бороды на шее. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно! Билось у него в голове, отскакивая от стенок черепа. Из глаз хлынули слезы, а сам он брыкался, пытаясь вырваться из сильных мозолистых рук, делая этим только хуже. Его разрывало изнутри. Одной рукой мужчина прижимал Кавеха к стене, чтобы тот не вырвался, а другой ковырялся в его ране от стрелы на бедре, искренне наслаждаясь залитыми слезами глазами, воплями и сокращающимися мышцами. — Хватит! — кричал он срывая голос, кусая губы в кровь от невыносимой агонии. — Остановись! Перестань! По внутренней стороне бедра капала кровь, сам он старался защитить голову от ударов о стену, так как пустынник делал резкие движения, пробивался на сухую. Закончилось все быстро, когда пустынник, охнув, прижался сзади Кавеха, чуть подрагивая телом, изливаясь внутрь. Кавеху казалось, что прошла целая вечность. — Шлюха, — выплюнул пустынник, отпуская его. Архитектор безвольно упал на пол, как тряпичная кукла. Вокруг кровь, запах спермы и плесени. Он хотел оказаться сейчас на болоте, в забытой Архонтами усадьбе. Хотел бы спорить с невыносимым хозяином дома, болтать с аранарами и гулять по лесу. Ему хотелось хотя бы еще раз укрыться в сильных руках Аль-Хайтама, спрятаться от мира и прожить свой век в спокойствии, забыв эту ночь, как страшный сон. Он так и пролежал до рассвета на холодном камне, не в силах даже пошевелиться. Первые лучи солнца, чистая одежда, наручники. Вымощенная мелким камнем дорога на эшафот, толпа на площади. А его держат под руки, потому что сам идти он не в состоянии. «С Праздником начала зимы!» — кричали баннеры с разных сторон. Небо успело затянуть тучами: оно было низким и тяжелым, издеваясь, напоминало о Чаще Апам. Холодный северный ветер пробирался под одежду, вздымая девичьи юбки и играясь в волосах. Веревка на шее затянулась туже, старик в монокле, щурясь мелкому тексту озвучил список преступлений, которых Кавех не совершал. Много глаз уставились на него, осуждающие шепотки гулом прокатились по толпе. — Приступить к исполнению приговора, — приказал старик, зачитывающий пункты, по которым он был виновен. Кавех, к слову, знал его — мудрец Академии Азар. После его слов последовал скрип рычага. Пол под ногами пропал, а жизнь понеслась перед глазами. Картинки, которые он не видел собственными глазами, но скорее как квинтэссенция образов, чувств и мыслей, точно принадлежавших ему. В этот момент он подумал, что ни о чем не сожалеет. Ни один Он из воспоминаний не жалел. Будто бы в этом и был смысл его жизни — кратковременные встречи и незавидный финал во благо другого человека. Он примирился со своей судьбой, зная, что именно в таком возрасте и закончит свое существование. Жизнь не для себя — полностью принадлежавшая другому. Небо скорбело, готовое вот-вот разрыдаться. Но толпа охала, стража суетилась, а он все еще был жив. Он чувствовал сильные теплые руки. — Ты не умрешь сегодня, — властный голос, что оставался таким же ласковым. Глаза — не изумруд, но жажда крови, два огненных опала. Руки у него дрожат — злость. Пространство искрится — ненависть. Аль-Хайтам отказывался от этой силы, подавлял и игнорировал. Но когда он увидел побитого, вымотанного Кавеха, по глазам которого можно было прочитать: «Я смирился со смертью», внутри закипело, забурлило, зажглось. Он перешагнул за черту. Камень дрожал, вылезали корни, словно пламя, и обвивали дома лозы. Закапал дождь под рокот ветров. Люди бегали, кричали и пытались спрятаться, уворачиваясь от кристаллов-осколков, призванных Аль-Хайтамом. — Аль-Хайтам, — тихо. Шелест листвы. Падение снежинок на белоснежные сугробы. Облако пара в ночи. — Они не виноваты. — Только не снова, — после каждого слова пауза, тяжелое дыхание и безумие, разрывающее изнутри. «Только не снова», — и у Аль-Хайтама сердце гулко стучит в голове. Хотел задать вопрос: «Ты помнишь?», но надежда такая хрупкая. Боялся разочароваться, однако самое страшное… Осознание того, что скорее всего, у Кавеха осталось не так много времени. Аль-Хайтам не мог лечить, но мог замедлить некоторые процессы, погрузив в долгий сон. Так и сделал. — Дни твои сочтены, — прошипел Аль-Хайтам в сторону мужчины, которого закрывала собой стража. Он никогда не молился, но сейчас взывал к Селестии и Изначальному, чтобы они дали им еще немного времени. Еще чуть-чуть, и они справятся с небольшим кризисом, растянувшимся на долгие века. А потом, прижимая Кавеха к себе, побежал. Кто и может сейчас помочь, так это Тигнари. Аль-Хайтам на протяжении всего пути проверял пульс с дыханием и встревоженно вторил: «Держись, Кавех». Но Кавех спал, слабея с каждой минутой. Дверь шумно открылась ближе к вечеру, испугавшиеся аранары разбежались по разным углам. Тигнари же вздрогнул от внезапного шума, сразу оборачиваясь и откладывая в сторону карты. — На кровать. Сними с него рубашку и брюки, — не требуя объяснений, без разбирательств скомандовал Тигнари и засучил рукава. Сайно внимательно следил за действием. — Молодец, ты немного замедлил процессы в его организме, — Тигнари кивнул, осматривая пациента. Раздвинул пальцами веки, заглядывая в зрачок — на свет не реагировал. — Помоги мне, — Тигнари кивнул Аль-Хайтаму. — Набок, иначе захлебнется рвотой. У него сильное сотрясение. Внутреннее кровотечение, разрыв некоторых органов, сломаны пять ребер и пальцы на обеих руках. — Сайно, — он не смотрел на Золотого Шакала и не спрашивал помощи. — Холодный компресс, воду и травы из моей сумки. Вид открывался ужасный, а от увиденного Аль-Хайтам еще больше закипал от ярости. В конечном итоге его и вовсе выпроводили вон из комнаты — от эмоций в данной ситуации толку не было. Аль-Хайтам разгромил свою комнату, опрокидывая стол и стулья, в первобытном бешенстве скидывал книги с полок, собираясь сравнять с землей чертов Сумеру и проклятую усадьбу. Он слышал разговоры за стеной и давался диву, как хорошо эти двое нашли общий язык: болтали непринужденно, когда мир Аль-Хайтама в очередной раз рассыпался песчаным домиком, смытым морской волной. Через какое-то время гнев поутих и моральное истощение заставило его сесть на перевернутый стол, вглядываясь в пустоту. В саму суть Вселенной. — Теперь покой, смена бинтов и хорошее питание, — Тигнари отмывал руки от крови сырой тряпкой, остановившись в дверях открытой спальни. — На этот раз он не будет сдаваться. Но, Аль-Хайтам, будь готов. Сейчас Кавех в глубоком сне и одним Архонтам известно, очнется ли он. — Спасибо, — седовласый поднялся и, шатаясь от усталости, проследовал в комнату Кавеха. В груди щемила тоска от мертвецки бледного человека с багровыми подтеками на коже: от умиротворенного, спящего, но живого человека. Рубеж пройден, значит… — У меня есть идея, как вам помочь, — Сайно сидел на стуле рядом. — Но для этого нам нужен Архонт. — Издеваешься? — нервно посмеялся Хозяин Топи. В ответ получил вопросительный взгляд. — Ладно, вариантов у нас все равно нет… Где ты собираешься искать Архонта? Великая Властительница Руккхадевата мертва, предлагаешь обратится к мертвому Мораксу? Или может быть к пропавшему Барбатосу? — Мы обратимся к Буер. Академия прячет нового Архонта в храме, но сначала нужно разобраться с Великим Мудрецом. Следующие пару часов — гнетущая обстановка, приглушенный свет и обсуждение плана действий. Аль-Хайтам же каждые двадцать минут навещал Кавеха, беспокоясь о его состоянии — страшился не почувствовать пульса, не услышать дыхания. Они собрались в путь перед самым рассветом. Все было согласовано, просчитано до мелочей, даже самые невозможные исходы учтены — заслуга Аль-Хайтама. Кавех бы посмеялся, назвав его дотошным, но только так они могли рассчитывать на самый лучший исход. Сайно, имея доверие матр и связи с некоторыми группами пустынников, провел последних в город. Все знали: если в Сумеру ступил Золотой Шакал, значит дело неладное. Не просто так слуга Дешрета решил навестить город. Параллельно ему Тигнари был неподалеку от храма с богиней, зазывая народ попробовать его новое лекарство — отвлечение внимания. Аль-Хайтам же, пользуясь суматохой, вызванной пустынниками и Тигнари, пробрался в стены Академии по заброшенным катакомбам. Он хорошо о них знал. Зданию Академии, как и городу, очень много лет — первый Кавех часто рассказывал про устройство города. Почему же Хозяин Топи не совершил все это в одиночку? Все очень просто… — Если ты в лоб пойдешь, жертв среди мирных жителей будет много, — Сайно сложил руки на груди, нахмурившись. — Нужно, чтобы ты туда пробрался без лишнего шума. А вот как поступить с Мудрецом, сам решай. Аль-Хайтам тогда кивнул, хоть и не особо был доволен таким планом. Он хотел уничтожить всех в этом прогнившем, смрадном городе, и упиваться, упиваться, упиваться их кровью. Ненависть бурлила в нем, бегала по позвоночнику, заставляла сжимать кулаки до хруста суставов, до скрежета зубов. Час расплаты пришел. Все заняли свои места и действие началось. Так Хозяин Топи уже стоял на лифте, поднимаясь наверх. Его встретила большая комната с высокими потолками, витражными окнами и письменным столом из темного дерева. За ним стоял седой мужчина в зеленом длинном одеянии. Мутные от старости глаза слезились и безразлично глядели сквозь монокль. — Кто тебя сюда впустил? — он ударил ладонью по столу с такой силой, что письменные принадлежности подпрыгнули, а звук хлопка эхом разошелся по кабинету. — Слышал про тебя, — звучал Мудрец надменно и ядовито, словно плющ. — Мы никак не могли тебя достать. Болота опасные, а мои люди до смерти тебя боятся. Но… Он сделал паузу, поправляя монокль на глазу, а потом продолжил: — … не разделяю их чувств. Ты просто сумасшедший отшельник. Тебе нет места ни среди людей, ни среди лесных духов, а уж тем более, — хриплый смех старика перешел на кашель, — среди богов Селестии. — Знаешь, почему умирали великие люди? — вопрос был риторическим. Аль-Хайтам держался, не давая волю безумной злости. — И почему же, позволь спросить? — Недооценивали противников, были надменны и поплатились за свою гордость, — лязг клинка, ножны пусты. — Твои угрозы, Аль-Хайтам, не имеют здесь силу, — мудрец явно что-то скрывал, потому что чувствовал себя расслабленно. От глаз Хозяина Топи это не ускользнуло. — Твоя магия здесь не имеет силы. Это ты недооценил своего противника. Аль-Хайтам — рассудительный. Осторожный. Был готов к любому исходу, но сейчас он сбит с толку. Его имя — забытое в веках, заросшее мхом и колючими кустами. Миллион зеркальных осколков, в которых оно, имя, не отражается. Но Мудрец знал. Как минимум — заставляет удивиться, как максимум — паниковать. — Я вижу по твоему лицу, что ты удивлен, — Мудрец обошел письменный стол, цокая каблуками туфель о кафельный пол. — Этот кабинет защищен. В его стенах нельзя использовать Глаз Бога, а ты может и силен, но со всей стражей не справишься. Бригада тридцати и матры быстро с тобой разберутся, — самодовольно улыбаясь, старик нажал на маленькую кнопку, встроенную в стол. Он с упоением ждал, когда двери распахнутся и лифт поднимется — без жертв не обойдется, но зато со страшным зверем справятся и… Никто не пришел. Хозяин Топи шагал вперед уверенно, отмеряя шагами последние мгновения жизни Мудреца. — Ты жалок, Азар, — Аль-Хайтам усмехнулся. — Ты даже не достоин умереть от моего Глаза Бога. — Нет, нет, нет, подож-, — однако старик не успел закончить фразу, как в его живот был воткнут изогнутый клинок. — Не напрасно ты боялся, — прошептал Аль-Хайтам на ухо старику, вынимая оружие. Его бездыханное тело глухо упало вниз, и вокруг тут же начала собираться кровь.

***

— Какой уникальный случай, — Богиня Мудрости постукивала маленьким пальчиком по своим губам, смотря сквозь Аль-Хайтама. Их план сработал. Малая Властительница Кусанали была освобождена от беспробудного сна в Академии. — Выхода нет? — спросил он у Нахиды, теряя самообладание с каждым движением стрелки часов. — Такого никогда не было, но это не значит, что решения нет, — взгляд девушки сфокусировался на Хозяине Топи. — Только вот… я не уверена, что Кавех в нынешнем состоянии справится. Будь готов к худшему, Аль-Хайтам. — Вашу ситуацию породили сильные чувства, — она взяла забинтованную ладонь Кавеха в свою. — Вы должны отпустить друг друга, тогда все и закончится. Верни Кавеху право на его жизнь, он же в свою очередь должен… — Что? — он все прекрасно расслышал, только вот… То, к чему все идет ему совсем не нравилось. — Другого способа нет? — Нет никакой гарантии, что ты получишь прежнего Кавеха. Так же, я не могу точно сказать будет ли этот цикл последним, — она сожалела. Это было слышно по интонации, по голосу. По сведенным бровям и жалости во взгляде. — Сейчас вы — болезнь Ирминсуля, — Нахида ждала ответа. Она надеялась, что не придется действовать независимо от ответа Аль-Хайтама, но с его позволения. Эгоистичная черта характера Хозяина вопила о неправильности решения. Осознание, что ему придется попрощаться с Кавехом — иголка воткнутая в сердце. Миллион иголок. Столько времени было потрачено в пустую, столько еще не свершилось за его длинную жизнь и за череду коротких Кавеха. Он смотрел на болезненный вид своего возлюбленного: бледная кожа, шелушившиеся губы, темные синяки под глазами и гематомы по всему телу, кровоточащие раны и испачканные бинты. Аль-Хайтам думал, а сколько раз такого рода ситуации были с Кавехом за то время, когда они не встречались? Сколько раз он умирал в одиночестве и в агонии? Сколько раз он спрашивал Селестию за что век его настолько короткий, если даже не помнит о причинах? Каким бы эгоистичным ни был Аль-Хайтам, но чувства у него остались — не атрофировались и не затерялись во времени. — Я согласен, — уверенно кивнул Аль-Хайтам. А сердце выло, как завывает ветер в дюнах. Гремело в ушах, как гремят бесконечные грозы вокруг страны Вечности. Сантименты — то, что чуждо Аль-Хайтаму, но он знал: если сейчас не попрощается, то не сможет больше никогда. Потому он осторожно присел на стул около кровати, когда Нахида тактично покинула комнату, оставляя их наедине. — Спасибо, что заботился обо мне, — говорил он тихо, стараясь не разрушить хрусталь тишины. — Прости, что я не смог позаботиться о тебе. В висках нарастала боль, закручиваясь спиралью горечи грядущей утраты. Кавех хотел кричать, но не мог даже пошевелиться. Он слышал каждое сказанное слово и был против. Его память о первом Празднике зимы возвращалась. Многое встало на свои места, а чувства, что только-только начинали разгораться в его душе, сейчас пылали. Он кричал из-под толстого слоя воды, но в этом рокочущей пустоте никто не слышал его крик. «Я не могу снова все потерять», — лихорадочно думал он, взывая то к Архонтам, то к Аль-Хайтаму. Он согласен еще миллион раз умереть и переродиться, лишь бы оставаться рядом со своим человеком. Бессилие. — Буду молиться за тебя, — Аль-Хайтам поднялся, но все еще держал чужую руку. Кавех пытался сжать пальцы, но ничего не получалось. — Переживи меня и всех остальных. Хозяин Топи чуть склонился, невинно касаясь губами горячего лба. — Только без фанатизма, — Сайно ворвался в комнату, как бы намекая, что уже пора. Время идет. Темная ткань с древними письменами пустыни времен Алого Короля обвивала запястье двух людей. Аль-Хайтам сидел на стуле, по левую руку от него был Сайно. Нахида же, закрыв глаза и сложив ладони в молитвенном жесте, стояла у натянутой ткани. Вспышка боли. Красная радужка глаза. И образы-видения, нещадные для нервных окончаний (если так можно выразиться в отношении души). Песочные часы. Цветущий по весне сад. Злато чужих волос. Запах солнца и жар пустыни. Игривый звук украшений на танцовщике. Запах зимы. Мягкий торф. Рулоны чертежей. Сгоревший завтрак. Красное вино. Страх. Вина. Сожаление. Руки Сайно крепко держат за плечи Аль-Хайтама, что бьется в конвульсии. Кавех со слезами на глазах, но без эмоций на лице. Пальчики Нахиды в жесте ножниц касаются ткани и та, словно ее разрезали самым острым клинком, рвется. С этим движением Аль-Хайтам теряет сознание, а сердце Кавеха перестает биться, свет его сознания угасает. А ведь он так много хотел сказать.

***

Аль-Хайтам просыпается. Свет из окон болезненно бьет ему в глаза, а фоном он слышит раздражающий звук — много шумных разговоров, слов коих он разобрать не может. Чувствовал он себя, словно по нему пробежалось стадо яков, потому подъем дался с трудом. Пахло чем-то вкусным, а разговоры перебивались смехом. Воспоминания о произошедшем больно резанули по душе. Да так, что тошнота подступала к горлу, мозг отказывался воспринимать новую непривычную реальность. Аль-Хайтам чувствовал изменения. Больше не было ни разрушительной силы, ни бремени времени. Он оделся и, чуть пошатываясь, вышел из комнаты, собираясь завести разговор с нежелательными гостями о том, что в доме должен сохраняться покой, траур. — Доброе утро, Аль-Хайтам, — Тигнари поднял кружку с кофе в знак приветствия. — Как ощущения? — Спасибо за беспокойство, как все прошло? Я чувствую изменения. — Ритуалом Нахида разорвала вашу связь, поток энергии от Кавеха к тебе был остановлен, — Тигнари рассматривал колоду карт, разложенных на столе. Он подумал, что все сложилось как нельзя кстати: Архонт, Золотой Шакал и достаточно сильный Кавех, даже не смотря на пережитое ранее. — Не могли бы вы все уйти? — раздражен, зол и печален. Печален в большей степени, чем все остальное. Это был последний цикл и Кавеха он больше никогда не увидит? — Ты такой хмурый, раздражаешь, — Сайно не оборачивался, внимательно следя за сковородой и процессами на ней. Тем не менее он чувствовал горькую тоску исходящую от Аль-Хайтама. — Спокойно, Сайно, — Тигнари покачал головой, а потом заглянул в глаза хозяину дома, тусклые, блеклые изумруды, кивая в сторону задней двери. В голове у Хозяина Топи возник когнитивный диссонанс в отношении поведения этих двоих — слишком беззаботные, а следом он рефлекторно выглянул в окно на задний двор. Воздух словно выбили из легких: он увидел светлую макушку, что неподвижно стояла среди аккуратных кустов. Не мешкая ни минуты, он тут же босиком выбежал на улицу, шагая по сырой и холодной траве, что ещё хрустела инеем от холодной ночи. А потом, не веря своим глазам, дрожащей рукой коснулся Кавеха. Боялся, что это лишь греза, призрак, воспаленное сознание. Тот смотрел на него живыми глазами, в уголках которых собирались капельки слез. Нос и щеки алые от низкой температуры. — Живой, — выдохнул Аль-Хайтам, осторожно прижимая Кавеха к себе, как самое хрупкое, самое дорогое и самое ценное, что может существовать в мире. — Живой, но как ты мог согласиться на такие условия? — немного обиженно, но не всерьез. — Я же умереть мог! Ты хоть представляешь, как мне было страшно? Я все слышал, но не мог ни слова сказать… Кавех пытался придать голосу бодрое звучание, но он предательских дрогнул, слова и вовсе застряли в горле. — Прости, но это нужно было прекратить, ты понимаешь. Как получилось, что ты…? — Аль-Хайтам боялся отпустить — вдруг развеется, как дым? — Нахида сказала, что это магия аранар, — Кавех обнимал в ответ, подрагивая и игнорируя жгучую боль во всем теле. — Значит, мы в расчете, — когда-то давно Аль-Хайтам помог им с Ванараной прошлого, и с того момента они всегда крутились рядом, желая отблагодарить за помощь, но повода все никак не было. — Я их больше не вижу, — грустно сказал Кавех, не наблюдающий маленьких лесных духов. — Они просили поблагодарить тебя. «Золотой нара и серебряный нара — друзья аранар. Лес помнит все». — Ты тоже был причастен к зонам Увядания и Ванаране, — пояснил Аль-Хайтам. — Правда? Расскажешь, как-нибудь? — Завтрак готов! — крикнул Сайно, приоткрыв окно. — Кавех, после завтрака играем в Призыв. Ты обещал. — Сайно, дай ему восстановиться! — вклинился в диалог Тигнари. Аль-Хайтам осторожно взял Кавеха под руку, помогая вернуться в дом. Бессмертие и скорая смерть нашли свой баланс, круг страданий наконец был прерван, разорван. Каждому был выделен привычный по человеческим меркам срок жизни. И они будут до последнего беречь ценное время, проведенное друг с другом.