Love of his live

Он любил его. Это было все, о чем мог думать Вилле, наблюдая за спящим Симоном, когда свет утреннего солнца окрашивал его лицо. Даже голубых задернутых штор было недостаточно, чтобы сделать его кожу менее золотистой. Они уже были здесь раньше, но это было в другое время. Это было раньше. До того, как то злосчастное видео вылилось в сеть, до рождественских каникул, до того, как Август стал проблемой, до Фелис и до Маркуса. Это было до того, как Вилле признался, что любит Симона, и задолго до того, как Симон сказал ему эти слова в ответ, но Вилле не мог не задаться вопросом, чувствовал ли он себя сейчас иначе, чем тогда. В первый раз это было похоже на безопасную зону — место, где никто не сможет дотянуться до него. Это было похоже на убежище во время сильнейшего урагана, когда за пределами его комнаты ощущалось давление на него, как на нового наследного принца, горечь потери брата и беспокойство о том, чего ему так не хватает. Теперь он чувствовал то же самое. За этими стенами его ждали вопросы, которыми будут закидывать его люди, встречи, которые он должен был посетить со своей семьей, и интервью, о которых, как он знал, уже просили национальные и международные СМИ. Было также ожидание давление, не только от семьи Вилле, но и всего остального внешнего мира. Теперь его не было дома, и даже если Симон на самом деле не прятался, мир теперь знал, кем он был для Вилле. Он был мальчиком в клипе, но он был и кем-то большим, и мир это знал. Но здесь это не имело значения. Комната, в которой Вилле провел бессонные ночи, где у него было слишком много приступов тревоги, чтобы сосчитать, где он плакал и кричал только на себя, теперь снова стала безопасным местом. Это снова было убежище от урагана, и то, что ждало снаружи, не имело значения. Сейчас мало что имело значение, потому что он любил его. Кем был он в этой ситуации, Вилле не знал, но это уже не имело значения. Симон любил его, и он любил Симона. Это было так просто, и Вилле задавался вопросом, а нужно ли было когда-нибудь что-то усложнять. Он всегда любил Симона, он это знал, и мысль о том, что парень никогда не полюбит его в ответ, толкала его на поступки, о которых он должен сожалеть. Тем не менее, зная, что некоторые из этих вещей привели его сюда, толкнув в родные объятия Симона, он не мог заставить себя чувствовать стыд или беспокойство за людей, которым он причинил боль в процессе. К чему это его привело, он не знал и задумываться не хотел. Не тогда, когда у него было все, чего он хотел, рядом с ним. Не тогда, когда он, наконец, впервые за очень долгое время смог честно сказать, что счастлив. Как только Вилле узнал, что Симон действительно любит его, он набрался смелости сделать то, что должен был сделать еще прошлой зимой. Каким-то образом было достаточно знать, что этот мальчик любит его в ответ, больше ничего не требовалось. Может быть, именно то, как Симон был готов принести еще одну жертву ради Вилле, заставило его решить, что с них достаточно. Симон любил его даже после всего. Даже после того, как Вилле причинил ему боль. Даже после всего, что произошло с Августом и их семьями, и даже после всех эгоистичных поступков, которые Вилле совершил ради собственной выгоды в течение весеннего семестра, Симон любил его и хотел быть с ним, а Вилле не хотел держать это в секрете. Итак, он сделал то, что должен был сделать, и хотя он знал, что еще слишком рано говорить об этом, он ни на секунду не пожалел об этом. Не тогда, когда на кону стояли их с Симоном отношения. После вчерашней речи Вилле его родители попросили его вернуться с ними в Стокгольм. Однако со всеми журналистами, находившимися так близко, Вилле не составило труда сделать все это по-своему. Они могли бы снова попытаться вытащить его из здания школы, как это было несколько месяцев назад, или позволить ему остаться еще на одну ночь. Они не были счастливы, Вилле знал это. Так что ему пришлось провести ночь с Симоном, они оба провели весь день и вечер в постели Вилле, не торопясь, чтобы быть ближе друг к другу. Последний раз был страстным и эмоциональным, но также и поспешным, они оба думали, что это будет их последний раз вместе. Вчера было совсем по-другому. Они прекратили спешку, наслаждаясь каждым моментом друг с другом. Это были только они, позволяли себе не торопиться, наслаждаясь осознанием того, что спешить больше не нужно. У них было время, и это сейчас главное. Говоря о времени, это была еще одна вещь, которой не существовало в этой комнате. Вилле не был уверен, как долго он лежал там, наблюдая, как грудь Симона размеренно поднимается и опускается, пока он спит. Это не имело значения. Вид его расслабленного тела впервые с тех пор, как они в последний раз были именно в этом месте, успокаивал Вилле. Это было лучше, чем любые дыхательные упражнения, которые он нашел в Интернете, лучше, чем любой из советов, которые Борис когда-либо мог дать ему. Тем не менее, вспоминая то утро, Вилле не мог не поднять руку, едва касаясь кончиками пальцев кожи спящего парня. Он смотрел, как его собственная тень двигалась над Симоном, видел, как маленькие волоски на его руках встают там, где только что были его пальцы. Кожа Саймона была горячей, жар исходил от него там, где его коснулись лучи яркого солнце. Весь он был теплым, но Вилле не собирался жаловаться на духоту в комнате. Это было долгожданным напоминанием о том, что Симон был здесь, о том, что он настоящий, не раствориться, словно утреннее видение. Нет больше снов и ночных призраков. Это был его Симон, его мальчик, который любил его и которого он любил так же сильно. — Ты смотришь. Вилле отвел взгляд от того места, где его пальцы рисовали маленькие узоры на плече Симона, и вместо этого посмотрел вверх, а после ему в глаза. Точно так же, как солнце согрело кожу Симона, слова парня согрели щеки Вилле. Ему казалось, что его кожа даже покраснела от этой жары. — Ты всегда смотришь на других людей, когда они спят? — спросил Симон слегка хриплым голосом после пробуждения. — Я не уверен, — сказал Вилле, опуская руку в кудрявые волосы Симона, касаясь локонов, о которых мечтал каждый раз за последние несколько месяцев. «Я не так часто сплю рядом с людьми», — думает про себя парень. «Вероятно, это предложение не такое утешительное, как ты думаешь», — усмехнулся Симон, улыбаясь так красиво, что Вилле не смог удержаться от того, чтобы наклониться вперед и поцеловать его в щеку. Когда он отстранился, черты Симона снова стали мягче, и он посмотрел на него с такой теплотой, что Вилле вздрогнул. — Привет, — тихо сказал Симон, и Вилле снова откинул голову на подушку, повернувшись на бок, чтобы по-прежнему смотреть на сонного парня. — Привет, — ответил он, — извини, если я разбудил тебя. — Все в порядке, — сказал Симон. Он придвинулся ближе к Вилле, коснувшись его рукой. — Мне нравится просыпаться вот так. Вилле улыбнулась. — Я тоже, — сказал он, — мне нравится просыпаться рядом с тобой». — Ну, ты можешь привыкнуть к этому, — сказал Саймон. — Я не собираюсь уходить. Слова Симона были подобны теплому одеялу, заставляя Вилле еще больше погрузиться в комфорт и безопасность, которыми был для него этот мальчик. Он знал, что еще рано и что все это еще очень ново для них обоих, но доверял Симону. Он верил ему. Он доверял ему даже после всего — всей лжи и обид. Он верил, что больше ничто не сможет помешать им. — Я тоже. «Кроме Стокгольма». — Но я возвращаюсь, — сказал Вилле, не готовый думать обо всем, что произойдет, когда они покинут эту комнату. — Тебе лучше, — сказал Саймон. — Клянусь, если они продержат тебя там дольше двух дней… — Если ты ничего не услышишь от меня примерно через десять часов… — Десять? — недоверчиво спросил Симон. — Вы слишком высокого мнения обо мне, Ваше Величество. Вилле закатил глаза, но не смог сдержать смех. После этого они оба замолчали, оба просто дышали и снова наслаждались близостью друг друга. Вилле снова и снова проводил пальцами по кудрявым волосам парня, и рука Симона двигалась по груди, плечу и руке Вилле, и никто из них попросту не мог остановиться, перестать наслаждаться присутствием друг друга. — Я так боялся, что потеряю тебя, — сказал Симон через некоторое время, — в тот день, когда тебя пытались вернуть. Вилле вздохнул, и его рука немного задержалась в волосах мальчика, прежде чем снова начать их расчесывать. — Да, я тоже испугался, — тихо признался он. Он столько раз боялся в этом семестре и все время думал, что Симону попросту все равно. Похоже, правда была в том, что он тоже был напуган, просто, может быть, не показывал этого. Они оба боролись друг с другом, и Вилле знал, что им есть о чем поговорить. Только не сейчас. — Я должен был быть рядом с тобой больше… — Давай… не сейчас? — спросил Вилле и снова посмотрел на Симона. — Я просто хочу быть с тобой прямо сейчас. Только ты и я. Симон кивнул, и Вилле почувствовал облегчение, увидев мягкую улыбку на губах парня. Это не было фальшивкой и не было грустно. Было тепло и радостно, потому что у них было время. — Я люблю тебя, — сказал Симон, и, возможно, это должно было потерять смысл после повторения этих слов снова и снова, но Вилле не думал, что ему когда-нибудь надоест слушать, как Симон говорит ему это. — Я люблю тебя, — сказал он, с облегчением от возможности сказать это в ответ. Он никогда больше не позволит никому разлучить их. Еще полчаса они провели в постели, обмениваясь прикосновениями и взглядами, затем поцелуями и еще большимт прикосновений. Как только они встали, Вилле позволил Симону выбрать себе одежду из шкафа, учитывая, что с собой у него была только школьная форма. Не то чтобы это было секретом, что Симон провел всю ночь с Вилле — кого это волнует? Пока он одевался, Вилле наблюдал за ним. Даже сейчас, двигаясь по спальне, он будто бы светился. Даже когда он надел одну из толстовок Вилле и, после некоторого раздумья, пару слишком больших для него спортивных штанов, в которых ему пришлось подвернуть ноги, чтобы они не волочились по земле, он выглядел теплым, мягким и уютным. Это была уязвимость не из-за слабости, а из-за отсутствия стен, границ между ними. Симон сейчас не выстраивал крепких стен, и Вилле понял, что эта комната была не только его безопасным местом. Это так же была и Симона. — Ты не против, если я приду сюда, когда ты вернешься? — внезапно спросил Симон, прервав поток мыслей Вилле. — Хм? — спросил он, и Симон повторил вопрос, снова садясь на кровать. Он был уже полностью одет, а Вилле был еще в нижнем белье. — Ты хочешь прийти сюда? — Зачем мне спрашивать, согласен ли ты с этим, если я не спрашивал? — спросил Симон, приподняв бровь. Вилле закатил глаза. — Ну, конечно, я не против, если ты придешь сюда, — сказал он, натягивая штаны. — Ты всегда можешь прийти сюда. И всегда мог. Симон кивнул. На мгновение он замолчал, и Вилле воспользовался тишиной, чтобы полностью одеться. Пока он поправлял одежду у зеркала, Симон снова встал и подошел к нему сзади, обняв его за талию. Вилле положил его руки на свои. — Не могу поверить, что так вышло, — наконец сказал Симон, следя за Вилле в отражении зеркала. Он произнес эту фразу не один раз с тех пор, как вчера днем ​​они вошли в комнату Вилле, и Вилле чувствовал, что будет повторять ее снова и снова, пока до него наконец не дойдет, что все это было взаправду. — Ну, я так и сделал, — сказал Вилле и ослабил руки Симона вокруг себя, чтобы он мог развернуться. — Я знаю, ты говорил, что согласен с тем, что мы остаемся секретом, но я — нет. И все равно это просто дурацкие традиции. Я чувствую, что Швеция одна из тех стран, которая должна принять кронпринца. — Тебе лучше быть осторожным, — сказал Симон уже менее серьезным голосом. — Если ты продолжишь так говорить, люди могут подумать, что я любовь всей жизни шведского странного принца или что-то в этом роде. Он сказал это дразняще, но все же эти слова имели смысл для Вилле. Он знал, что еще слишком рано говорить об этом, и знал, что они молоды, но прямо сейчас он просто не мог представить, что сможет полюбить кого-то так, как любил Симона. Симон не был похож на других людей. Он был настоящим, что было редкостью там, откуда родом Вилле. Он заботился не потому, что должен был, а просто потому, что хотел. Он был настоящим, а это еще одна вещь, к которой Вилле не привык. Люди вокруг него всегда были такими фальшивыми. Они не высказывали свое мнение и всегда делали вид, что все в порядке. Они шли на жертвы ради других людей, но не для того, чтобы сделать других счастливыми, а скорее в надежде слиться с остальными. Симон не пытался слиться с остальными. Он мог быть грубым, холодным, упрямым и эгоистичным. Он был лжецом и не раз совершал незаконные действия. Он был далек от совершенства, но именно это делало его настоящим. Он был настоящим с Вилле, как никто другой, и Вилле любил его за это. Он не мог представить, чтобы кто-то еще был с ним таким же. Именно эта реальность заставляла Вилле чувствовать себя в безопасности. Именно это заставляло его доверять Симону. Это была далеко не единственная причина, почему он любил его, но это определенно была часть того, почему он любил его так сильно. Это определенно было частью того, почему слова, сказанные Симоном, казались такими нужными и подходящими. Он был любовью всей его жизни. Не то чтобы Симон должен об этом знать. — О, заткнись, — сказал Вилле и толкнул Симона в плечо. Парень рассмеялся, снова садясь на кровать. Они немного поговорили, пока Вилле собирал в сумку вещи, которые ему понадобятся на ближайшие два дня. Вилле мог сказать, что Симон нервничал, но не потому, что думал, что Вилле откажется от своего заявления. Нет, он беспокоился о том, что во дворце скажут Вилле и как к нему отнесутся. Он беспокоился о том, сможет ли Вилле с этим справиться. Если бы он только знал, чем тот занимался весь весенний семестр, подумал Вилле. Это была еще одна вещь, о которой им нужно было поговорить. Только не сейчас. Закончив, Вилле протянул руку и поднял Симона с кровати. Он раскрыл объятия, и парень шагнул в них, наклоняясь к его плечу. — Я люблю тебя, — сказал Сисон, и Вилле нежно поцеловал его в лоб. — Я тоже тебя люблю, — сказал он и почувствовал, как Симон крепче обнял его, еще не готовый отпустить. Вилле обнял его крепче, расслабив руки вокруг своего парня. Малин могла подождать еще немного. Ведь у них было время.