До завтра всё пройдёт

С каждой новой дозой приступ боли был сильнее. Настолько, что это напрягало даже Синджеда. Тот пообещал разработать новую формулу, единожды глянув на то, как Силко хватается за голову и совершенно по-звериному рычит после инъекции. Иногда убитые нервы — это благо, а не проклятие. Когда очередная волна боли продлилась дольше уже привычных трёх минут — в разы, когда получалось как-то фокусироваться на часах, чтобы запомнить и сравнить — Силко не выдержал: схватил со стола перочинный нож и с силой провёл лезвием по предплечью. Руку обожгло огнём, кровь горячей струйкой медленно поползла вниз, но боль в голове, сдавливающая, невыносимая, прекратилась. Он едва не разорвал платок надвое, стараясь перевязать чересчур глубокую рану. Он запачкал кровью жилет и брюки. Беззвучно выругавшись, Силко развернулся в кресле, намереваясь найти в столе что-то более подходящее для бинтования пореза, когда в открытую дверь заскреблись. Джинкс. — Почему не спишь? — Силко старался звучать нормально, хотя остатки хрипотцы после очередного рыка царапали горло. — Ты кричал. — Девчонка, стоя босиком на холодном полу, держала руки за спиной и пыталась смотреть в пол. — Я не хотел тебя будить. И ведь действительно не хотел. Пытался ещё утром объяснить, что должен принимать лекарство, чтобы видеть своим искалеченным глазом, и, да, это больно, но без него гораздо хуже. И ведь вроде поняла, кивала, смотрела, не боясь, заинтересовалась устройством инъектора и даже собиралась выпросить у Синджеда какой-нибудь нерабочий образец. Смышлёная. Далеко пойдёт. И он ей в этом поможет. — Что у тебя с рукой? — Джинкс указала пальцем, и Силко, отвлёкшись, заметил, что ткань уже полностью пропиталась кровью. Внимательная. — Порезался. Перевяжу и заживёт. — Тебе помочь? — Джинкс тут же оказалась у стола и, обойдя его с другой стороны, открыла несколько ящиков. — Что искать? Силко позволил себе рухнуть в кресло и чуть откатиться, давая ей свободу для передвижения. У него в кабинете из хоть чего-то около-медицински пригодного — виски внутрь. И то ведь не помогло бы. — Сможешь принести мне какую-нибудь мою рубашку? Из старых. Которая тебе больше всего не нравится. — Мне все нравятся, — бросила Джинкс уже на бегу, и действительно вскоре вернулась с его рубашкой. Вообще-то эту рубашку она внаглую стащила пару дней назад, но Силко не видел в этом ничего страшного. — Уверена? Её придётся порезать. Мне нужна длинная полоска. — Ага. Ты же дашь мне другую? — Джинкс уже забралась на стол (стоя ей было бы неудобно тянуться — слишком высокий, а вот, сидя на столешнице, места ей вполне хватало), сложила рубашку и, бесстрашно взяв в руку тот самый нож, на лезвии которого успела уже засохнуть кровь Силко, провела вдоль линии пуговиц, аж высунув язык от усердия. — Ручка ещё тёплая, — продолжая вести лезвием по ткани, прокомментировала Джинкс. — Только что порезался? — Да. — Ты потом покажешься доктору? Вдруг там что-то серьёзное? — выпрямившись, Джинкс подняла со стола и продемонстрировала ему достаточно широкий кусок ткани. Вышло кривовато, но не в его положении было привередничать. К тому же, ровность отреза Силко вообще не волновала. — Ничего такого. Просто глубокая царапина. Перевяжешь — и к послезавтра заживёт. Бинтовала Джинкс его крайне аккуратно — он бы даже не заподозрил такой осторожности у двенадцатилетней девчонки, которая занимается созданием самодельных бомб. Он предполагал, что ей приходится заниматься детальной работой, но не думал, что это распространяется на что-то, кроме её металлических игрушек. Бантик выглядел очень даже мило и держал перевязь крепко. — А если поцелую, — подняв голову от узелка, Джинкс уставилась прямо ему в глаза, — всё пройдёт до завтра? Силко не смог сдержать улыбки, но отчего-то не хотелось, чтобы Джинкс прикасалась к нему в крови. — Испачкаешься. — И что? — И прежде, чем он успел возразить, осторожно клюнула его в запястье, рассмеявшись. — Всё, ты обещал, что до завтра заживёт! — Ну, раз пообещал… — тут уж отпираться смысла не было. — Спасибо, Джинкс. — Поспишь со мной сегодня? — Тему Джинкс меняла мгновенно, и Силко почти к этому привык. Как и к подобным просьбам. Поэтому кивнул, убедился, что кровь больше не идёт, и последовал за Джинкс, надеясь, что его присутствие рядом действительно ей поможет. Если физическую боль он терпел в одиночестве, то кошмары они делили на двоих.

***

Чем дальше, тем становилось хуже. После первого пореза остался заметный светлый шрам. Силко он не то чтобы особо волновал — не мешает и ладно. Но когда к нему добавился второй, третий, четвёртый… Он перестал носить рубашки с коротким рукавом. Джинкс это заметила. Однажды вечером, не спрашивая (она вообще не спрашивала, поняв, что Силко всё равно не будет ей запрещать), завалилась в кабинет, схватила его за руку и с силой потянула рукав наверх, оторвав пуговицы на манжетах. Долго смотрела. Прикоснулась пальцем к самому первому. Погладила каждый следующий, и на этих касаниях Силко невольно задерживал дыхание. — Так больно? — Да. — Силко никогда не лгал Джинкс, и сейчас тоже смысла не видел. Вряд ли она понимала, насколько опасно то, что он делает, но истолковала всё же верно. Шмыгнула носом. Взглянула заплаканными глазами. И сбежала. Через пару дней Синджед заявился к нему в кабинет сам, протягивая колбу для инъектора, и под удивлённым взглядом обозначил: — Новый вариант. Боль будет, но краткосрочная. И после паузы добавил: — Твоя Джинкс настойчивая. Силко, кивнув, взял колбу в руки, просто из любопытства — внешне он пока не видел разницы между этим вариантом и предыдущим. И, запрокинув голову, улыбнулся — с недавних пор у Джинкс там, под потолком, было что-то вроде тайного логова. — Чем ты угрожала Синджеду? — Почему сразу угрожала… — В её голосе было раскаяние, но Силко знал — поддельное настолько, что было даже забавно. — Просто попросила. Ну, знаешь… поставила таймер. Тик-так-тик-так… — И добилась же. — Мне не нравится, когда тебе больно. Позволишь? — Джинкс спустилась с балок и с грохотом приземлилась на стол, с которого Силко успел убрать инъектор. — Я знаю, как работает. Позаимствовала экземпляр, пока док… занимался составом. — Конечно. Буду благодарен. Силко ей доверял. Безраздельно и всецело. Себя, своё тело и свой разум. Что уж говорить о такой мелочи. Укол пронзил голову болью, он дёрнулся, не в силах сдержаться, рыкнул, почувствовав, как вспышкой пронзило до самого мозга и за мгновение прошило всё тело, но почти сразу после осознал, что больше не ощущает… ничего. Вязкая капля медленно стекла по щеке, и от неё остался влажный прохладный след. Боль отдавалась далеко и отголосками, и это не имело ничего общего с невыносимыми долгими приступами ранее. — Как ты? — шёпотом спросила Джинкс, всё ещё сидящая на столе, обняв руками колени. Волновалась. Переживала. — Порядок. — Вдох, выдох, чуть расслабиться и привалиться спиной к креслу. — Так гораздо, гораздо лучше. Спасибо.

***

Они крупно поссорились незадолго до её пятнадцатилетия. По настолько идиотскому поводу, что Силко едва мог теперь его вспомнить, — кажется, не сошлись во мнениях насчёт какого-то из её устройств. Да, Силко не лез в инженерию, но не мог позволить ей использовать то, что взрывалось в руках сразу после вырывания чеки! И они ссорились — громко, на повышенных тонах, со стуком по столу кулаком и пинанием этого же стола ногой. Джинкс в итоге просто его послала, хлопнула дверью кабинета и фурией вылетела из «Последней капли» — он видел через окно. Через пять минут и два полных стакана виски он понял, что готов к нормальному диалогу. Через семь минут уже был у Джинкс в мастерской на лопастях старой турбины. Он был готов признать, что не прав, но вместо грохочущей музыки, которая обычно заливала это место, услышал лишь сдавленные всхлипы. Джинкс сидела, оперевшись спиной на центральную опору, и сжимала правой рукой предплечье левой. Слишком знакомая поза. Слишком знакомая… Силко оказался рядом тут же. Ножик — маленький, как будто для каких-то очень мелких работ по вырезанию, — валялся рядом, и на нём были всё те же так знакомые ему бурые пятна. — Джинкс! — Голос ему изменил, став хриплее, выдавая подкатившую панику. — Джинкс, зачем? Зачем ты это сделала?! Он без труда разжал её пальцы, потянувшись, наугад стянул со стола ткань — какая-то из очередных его старых рубашек (он уже привык, что его гардероб частично переезжает к Джинкс), — и легко оторвал от неё полоску. — Мне было… б-больно, — Джинкс не открывала глаз, но Силко слышал её всхлипы, судя по всему, крови она потеряла не так много, и это помогло ему выровнять собственное дыхание и делать всё более сконцентрированно. — А ты т-так делал… когда тебе б-было очень больно… — Никогда больше так не делай. — Убедившись, что все порезы крепко забинтованы, он, скомкав остатки рубашки, бросил её куда-то в сторону, а сам, оперевшись спиной на столб, потянул Джинкс на себя. Она не сопротивлялась. Тут же уложила голову ему на плечо, уткнулась в шею и подобрала ноги, позволяя себя укачивать, целовать в висок и лоб. — Я не переживу этого, Джинкс, — сказал Силко серьёзно и сам вздрогнул от того, как это прозвучало. Насколько правдиво. — Я не… не хотела, — Джинкс, кажется, оправдывалась, но Силко простил ей и всё это, и всё, что будет после, — авансом. — Я знаю, знаю. — Он ещё раз посмотрел на перевязанную руку, зная, что завтра сам лично отведёт, а если не захочет — отнесёт Джинкс к Синджеду, потому что ей нельзя оставлять такие раны, вдруг надо зашить, — и, притянув к себе её ладошку, поцеловал костяшки. — Поцелую — и до завтра всё пройдёт. Джинкс улыбнулась, осторожно обняла его за шею здоровой рукой, устроилась удобнее у него на ногах и вскоре забылась беспокойным сном. От сердца у Силко отлегло. Оказывается, оно у него всё ещё было. И оно было в Джинкс.

***

— Смотри, — вдруг прошептала Джинкс после очередного осмотра Синджеда, стоило тому кивнуть, обозначая, что её порезы действительно зажили. Она стянула к запястью свой нарукавник, сделанный из всё той же пострадавшей рубашки, и вдруг потянулась к рукаву Силко, быстро закатала до середины плеча и приложила своё предплечье к его. — Они совпадают. Силко, глядя на то как его грубоватые, светло-белые рубцы, и её тонкие полосочки — едва различимые, если не знаешь, куда смотреть, — совпадали по расположению идеально, хоть его рука всё ещё была больше, медленно вывернул запястье и прихватил Джинкс возле локтя. Она повторила жест, и их руки сцепились в замок. Шрамом ко шраму. — Я никогда больше не сделаю тебе больно, — сказала Джинкс с несвойственной ей серьёзностью, и Силко принял это как клятву. — Ты не сделаешь, Джинкс. Я знаю. И я не сделаю. Я тебе обещаю.

***

Каждый из них лишь единожды нарушил это обещание. Силко — по её собственной просьбе. Она сама хотела этой боли, а он не смог ей отказать, как и во всём. Она любила его. Желала. Требовала — у него самого и у его же собственных убеждений, вопреки здравому смыслу и хоть каким-то нормам морали. Она поставила ультиматум. Он его принял. Он сцеловывал с её век солёные слёзы, ждал, пока она разрешит продолжить, извинялся за каждое движение своего тела, приносящее боль — и в ответ слышал короткие яркие вдохи, так не похожие на стоны, которые так искусственно раздаются в борделях, даже когда просто идёшь мимо. Чувствовал её ногти на своих спине и плечах, чувствовал каждую царапину, и желал ещё больше. Ощущал отклик в её теле — на него — её желание и её требования. И её удовольствие, особенно когда она до боли вцеплялась ему в волосы, не зная, отстранить или же прижать ближе. Её вкус. Её жар. Он никогда не думал о себе, когда был с ней — и Джинкс это как будто чувствовала, потому что раз за разом придумывала что-то новое, пробовала и экспериментировала — на нём, на них. Она заставляла его рычать — как тогда, давно, когда боль и наркотик будили в нём нечто первобытное, дикое, но делала это через удовольствие, о котором он не то чтобы не просил — не смел и мечтать. Джинкс же нарушила своё обещание неосознанно. Она не хотела этого — и, наверное поэтому Силко почти не почувствовал боли. Что ему дыра в груди — две… три… или пять?.. — по сравнению с болью, которая могла бы быть, если бы кто-то смог забрать у него Джинкс. — Не плачь. Ты прекрасна. Он не чувствовал, как она опустилась на колени, рыдая. Не чувствовал, как, решившись, зарядила Скелетницу хекс-кристаллом. Не чувствовал, как вздрогнула земля от взрыва, который докатился даже до Зауна. Не чувствовал, как она, рыдая, пыталась после тащить его тело. Не чувствовал, как вспарывала ножом одежду у него на груди. Но почувствовал укол — слабый, совсем незаметный, — а следом — яркий взрыв боли — той самой, давно забытой, долгой, раздирающей, т-р-ё-х-м-и-н-у-т-н-о-й. Которая как будто разорвала его на кусочки, а затем собрала заново — наживую, используя вместо клея собственную же кровь. Почувствовал кровь во рту, во всём теле, вперемешку с болью, дыхание с присвистом, которого не должно было быть в норме, с клокотанием и хрипением из собственного горла. Но он чувствовал. Значит, он был живым.

***

— Я хранила эту дозу с того момента, как мы попробовали новую, — объяснила Джинкс позже, когда они добрались до Синджеда, Силко — на силе одного лишь мерцания старой формулы, более мощной, более невыносимой, более извращающей. — Не знаю, зачем. На всякий случай. Как и это, — она показала его старый инъектор, тот, который Силко использовал до того, как Синджед синтезировал пригодное для использования мерцание, с длинной иглой и более сильным поршнем. Тот, которым она проткнула его уже остановившееся сердце и запустила его вновь. — И… ты как? — Было больно, — Силко старался говорить шёпотом, потому что на языке всё ещё стоял мерзкий металлический привкус, разговаривать, лёжа на холодном подобии операционного стола, было неудобно, да и сил не особо хватало на поддержание долгого разговора. — Ты спасла мне жизнь. — Я бы этого не пережила. — Джинкс стянула свой нарукавник, склонилась и приложила свою руку к его руке — шрам к шраму, их личный знак, их связь, их боль — одна на двоих. — Слушай… а если поцелую — до завтра всё пройдёт? Силко смог лишь слабо улыбнуться в ответ. Синджед беззвучно прервал их, вколов ему в шею какой-то аналог наркоза. Сперва требовалось достать у Силко из тела, уже не один десяток лет крайне агрессивно сопротивлявшегося любой попытке его убить, семь пуль. А уж затем можно было заняться вопросами: разрушенным советом Пилтовера, Вай, Кейтлин и остальными… мелочами жизни.