Хрустальная ночь

— Я не виноват, мастер Ли! Я не виноват, — закричал молодой монах, сжимая в кулаке свою форму. Он сидел на коленях и мелко дрожал. Он думал — от злости, но мастер видел — от страха. Под тяжелым взглядом наставника, который сидел на полу, скрестив ноги лотосом и раскуривая трубку, молодому монаху хотелось испариться. Хотелось раствориться в этом воздухе и понаблюдать за этим со стороны. Он смотрел в пол, стараясь не выдавать собственного страха. Мастер Ли хмыкнул, прошептал какую-то мудрость себе под нос и выдохнул дым, который серой дымкой поднялся к потолку традиционного здания. — А кто же виноват, Ксу Ван? — он нахмурился. — Подними на меня взгляд и скажи мне правду. Их глаза встретились, Ксу Ван едва держал себя в руках. Ему хотелось сдать человека, который значил для него больше, чем семнадцать лет его жизни в этом монастыре. Больше, чем родители, которых он почти не видел за этот огромный промежуток времени. Мастер Ли заменил ему родителей. Заменил родителей многим, кого отправляли сюда обучаться боевым искусствам. — Не лги перед лицом Господа, — голос эхом раздался в расписанных размашистыми мазками тушью стенах. Ксу Ван выдохнул его имя раньше, чем успел понять, что произошло. Раньше, чем успел подумать. Он привык к честности, к открытости к своему учителю. Уголок губ мастера Ли потянулся вниз. Он еще раз выдохнул дым, Ксу Ван затаил дыхание, проклиная себя. — Можешь идти, Ксу Ван, — голос был спокоен, не выдавал никаких эмоций. — Я надеюсь, ты раскаишься. В своих грехах. — Да, мастер Ли, — Ксу Ван поклонился, встал и вышел во двор. Голубой купол неба раскрылся над его головой, он почувствовал, как все его нутро сжимается от одной мысли о случившемся. Ксу Ван и подумать не мог, что их засекут. Он и подумать не мог, что такое может произойти. Он направился к месту, где все монахи проводили свое свободное время, нашел взглядом читающую фигуру посреди двора и кивком в сторону попросил подойти. Они встали у каменной стены, откуда был виден весь двор. — Веньян У, — начал Ксу Ван. — Нас поймали. Да поможет мне Будда! Я не хотел предавать тебя! Веньян У смотрел в темные глаза собеседника. Он понимал, о чем идет речь. Они не покидали стен монастыря, их мог увидеть кто угодно. Мастер, ученики, старшие или младшие. Веньян У просто смотрел в чужие глаза, думая, как им избежать наказания. Наказание будет, они это оба знали. Ксу Ван отчаянно глядел в глаза У, который сжимал в руке книгу, что он читал. Веньян отошел от Ксу Вана, сделал несколько шагов и закрыл глаза. — Я не буду убегать. И я не буду врать, Ксу Ван, мы согрешили, мы должны понести кару, — проговорил он тихо. — Веньян У, нас убьют? — никаких эмоций в этом вопросе не было. — Нет. Сошлют, — выдохнул монах. Веньян У отошел, чуть улыбнулся и опустил взгляд. — Ты был искренен в то время, что мы провели вместе? — слова прозвучали тихо и трепетно, губы Веньяна почти не шевелились. — Да, Веньян У, да, я никогда не был так искренен… я никогда никого так не лю… — Не говори этого, — зарычал У. — А ты? Ксу Ван увидел, как Веньян У кивнул, развернулся на пятках, держа книгу за спиной, двинулся по двору в сторону других монахов. Некоторые из них занимались с малышней, Ксу едва сдерживал себя, чтобы не заплакать. Почему неминуемое наказание так неоправданно жестоко? Почему за любовь, какой бы она ни была, может последовать наказание? Разве есть ошибка в том, как любит человек? Как он по-настоящему любит? Разве сердце может по-другому? Разве можно наказать за что-то нематериальное, чего человек не выбирал? Ксу Ван выпрямил спину, в его мыслях одна за одной проскакивали ночи, проведенные вместе, он улыбнулся, и пошел к остальным монахам.

***

— Дерись! — толчок в спину. Мальчик оборачивается, смотрит на своего учителя и чуть хмурится, встает в "позу" и делает широкий шаг к мальчику напротив. Битва начинается. Они показывают все, чему они научились за два года. Поединок двух маленьких мальчишек должен закончиться только слезами. Но никто из них в конце концов не плачет. Один повержен, и должен вынести урок. Другой окрылен победой, но ненадолго, пока первый, проигравший, за его спиной будет точить на него нож. Этими двумя были Ксу Ван и мальчик, имени которого ни победитель, ни Веньян У не запомнили — он умер от неизвестной болезни через год после поединка. Медицина восемнадцатого века была бессильна. Непосильные тренировки, тяжело дававшаяся учеба не оставляли сил ни на что. Они учились искусству боя, совершенствуя его и оттачивая движения, будто пытаясь выжечь все эти техники на подкорке сознания, пытаясь достичь той легкости, той простоты и грациозности, что была присуща их мастерам. Молитвы имели не последнее место в их жизни. Молодые воины взрослели, их тела крепчали, организм был здоров и силен, практически всех достойных возвели в монахи. Но молодость — это пора любви, а не усердных тренировок. Говорят, что шестнадцатый год жизни каждого юноши или девушки — это весна юности, пора влюбленности. Как бы юноши того не отрицали — они хотели хоть какой-то близости. Даже если подсознание твердило: нельзя; тело говорило: надо. Многие противились до последнего, Веньян был именно из этих многих, которые игнорировали любые сексуальные потребности своего организма. Ему было плевать на чужие тела, ему не было дела до чужих мышц, если человек по силе не превосходил его. Но робкая, чересчур женственная фигура Вана волей-неволей привлекала взгляд карих глаз. Его движения, по-женскому скромные и грациозные, дающие простор воображению, но при этом чертовски сильные и мужественные. Ксу Ван был тем человеком, которого даже при желании нельзя было определить как парня или девушку на первый взгляд. Пока он стоит ровно, пока он смотрит прямо, без эмоций, пока не сделает шага и не произнесет ни звука — его лицо с тонким носом, слегка пухлыми красивыми губами пудрового цвета, глазами почти черного цвета было женским, за исключением бритой головы, которая сразу выдавала его статус монаха. Он был красивым и складным, его руки с длинными тонкими пальцами казались Веньяну почти миражом — он не верил, что такие красивые руки могут быть мужскими. Ван был строг характером, несмотря на свою внешнюю женственность, ни с кем в целом не общался, ни с кем не ссорился, но и дружбы ни с кем не водил. Веньян не понимал этого. Почему Ксу Ван так непозволительно красив, и почему его собственное тело и разум реагирует на своего духовного брата? Почему вдруг человек, с которым они вместе были почти с трех лет, предстал перед ним теперь таким неожиданно женственным и красивым? Почему раньше эта красота проносилась мимо него? Робкий взгляд во время начала медитации на прямую спину в форме, расправленные плечи, и Веньян мог часами ловить свои мысли о нем. О ровной линии позвоночника, словно река, протекающая меж утесов; о рельефе лопаток; о сильных жилистых смуглых лодыжках… О том, о чем не скажешь вслух, о том, о чем никому не расскажешь. Как ты можешь сказать своему духовному отцу о том, что ты возбуждаешься от мысли, только лишь мысли, о нагом брате своем? Что подумали бы? Сослали бы сразу? Ведь в таком не сознаются. Такое никому нельзя говорить. Веньян не предпринимал никаких действий, каждую ночь он ложился на спину на своем футоне, складывал руки за голову и мечтал. Мечтал о том, кто спал с ним рядом, через человека. Мечтал о недосягаемом, но при этом таком реальном — «протяни руку, коснись скулы, проведи пальцем, он откроет глаза, улыбнется, взглянет в твои глаза и сам подастся вперед, коснется твоих губ своими, и твоя маленькая греза — уже реальность». В свободное время, отвлекаясь от книги, Веньян наблюдал за Ксу Ваном, за его движениями, за его губами, которые отчаянно что-то кому-то объясняли. Ван часто замечал его взгляды. Однажды, одной бессонной для У ночью, Ксу Ван покинул здание и вышел в безлюдный двор. На улице было прохладно, Веньян прошмыгнул за ним. Они стояли посреди двора. Ван знал, что за его спиной стоит У, они стояли и молчали. — Как тебе удалось? — шепот в темноте кажется эхом. Веньян недолго посмотрел в усыпанное звездами небо со светлыми кляксами облачков и нахмурился. — Удалось? — переспросил У. Ксу Ван развернулся. — Влюбить меня в себя, ты дьявол во плоти, — глаза встретились. — Я хочу задать тебе тот же вопрос. Они смотрели друг на друга, не отводя взгляда. Веньян держал руки за спиной. Ксу чуть нахмурился. — Не говори того, чего не чувствуешь. У шагнул навстречу, но Ван лишь развернулся и быстрым шагом пошел в сторону сараев. Там, где хранили утварь для уборки. Если Веньян понял, что ему делать, то он бесшумно шел за Ксу. И Ксу знал, что У последует за ним. Знал, что он осторожно ступает по тропинке вслед за ним. Знал, что он не сомневается ни в чем. Ван, оглянувшись и заметив вопрошающий взгляд У, вошел в сарай, впуская Веньяна и закрывая дверь. В просветы между досками был виден двор и выходы из зданий для тренировок. Ксу смотрел на Веньяна выжидающе. — Ты хотел что-то спросить. — Нет, вовсе… — У сделал шаг вперед и наконец дал рукам повиснуть по бокам. Он больше не тревожился. Ван выглядел расслабленно, Веньян чувствовал, будто ничего спокойнее в этом мире он еще не видел. Нет ничего более умиротворенного, чем лицо Ксу в ночном сумраке и далеком свете ночного светила. У долго разглядывал гладкую кожу, слушал легкое дыхание стоящего напротив. Ксу Ван никогда не вглядывался в черты лица Веньяна У, ему нравились его руки, всегда убранные за спину, будто бы эти непослушные конечности вечно мешали молодому монаху. Сейчас у Вана была вечность, чтобы наблюдать за чужими чертами лица: за в меру впалыми в глазницы глазами, смотрящими тепло и беспокойно, за четко выраженными скулами и чуть курносым носом, тонкими губами и большим лбом. Неподвижными, словно античные статуи, они стояли и смотрели друг на друга. Но чаша терпения наполнилась, последняя капля упала в нее, и струйка поползла по сосуду. Они делают шаг и теряются. Они смотрят в глаза, не понимают, что им делать, их взгляды медленно спускаются к собственным рукам и пальцы медленно, неумело переплетаются. Их, девятнадцатилетних парней, еще никто в таком ключе не касался. Они оба понимали, что это было не обычное касание, не то, как они брали за руки младших, это было куда интимнее, это заставляло что-то непонятное, что-то новое порхать в области живота. Мягкие касания чужой ладони, едва скользящие по сухой грубой коже пальцы, все это заставляло краснеть двух юношей. Веньян сжал ладонь Ксу в своей, затем отпустил, наблюдая, как Ван снова тянется за рукой. Они оба одновременно подняли взгляд от своих сцепленных рук и сделали еще шаг. Теперь они могли слышать дыхание друг друга и вздымающимися грудными клетками почти касаться друг друга. Ван подался вперед первым, коснулся губами гладкой щеки У, скользнул ими до подбородка и отстранился, они в этот момент почувствовали, что сделали что-то запретное. Следующим поцелуй пробует Веньян, он тоже недолго целует чужую щеку. — Нам пора возвращаться, — взгляды встретились, и они уже не знали, кто из них это говорил. — Погоди… — ответил снова непонятно чей голос. Веньян обнял Вана, поцеловал его в горячую шею и остался стоять так. Ксу скользнул между тел и обхватил ладонью чужой член через пижаму. У вздрогнул, сильнее прижимаясь к Вану. — Веньян У?.. — Замолчи. И делай, что хочешь, — шепот в раскрасневшееся ухо. — И позволь мне делать то же самое… — Хорошо… Руки медленно скользят, огибая все слои одежды, наконец обхватывая теплую возбужденную плоть. Предъэякулята выделилось много, это позволяло не обращаться к помощи слюны. Позволяло не тратить время, приступив к самому главному. Их ладони не двигались в унисон, они не ласкали друг друга в один ритм — они быстро двигали руками, чтобы быстрее получить разрядку. Они еще не знали про то, что удовольствие можно тянуть. Это будет потом. Сейчас они оба были смущены, стеснялись, это уже потом — появится страсть, желание дотронуться друг до друга, коснуться губами горячего члена, слизнуть капельку предъэякулята и попробовать взять в рот, осторожно, сначала неспеша двигая головой, с каждым движением обретая все большую уверенность. Когда семя было вытерено о носовые платки, и они остыли от нахлынувшей волны возбуждения, Ксу Ван закрыл глаза, накрыл их ладонями, уперев локти в согнутые колени и выдохнул: — Нас убьют… — Не убьют, — Веньян У сел рядом, закрыл глаза и втянул носом воздух. — Если убьют, то вдвоем. Если мастер Ли узнает, скажи наши имена. И мое тоже. — Прекрати нести чушь, — Ксу глянул на него. — Что нам делать? — А что ты хочешь, чтобы мы делали? — губы Веньяна дрогнули в улыбке. — Я не знаю, — выдохнул Ван. Ксу глянул на У и тот поцеловал его губы. — Нам пора возвращаться. Идем, — Веньян встал, отвел плечи назад, разминая их. Они оба направились к зданию, откуда и вышли, нашли свои спальные места и легли спать. На утро они притворились, что ни о чем не знают и прошлой ночи не было. Им было просто ничего не замечать. Их встречи существовали только ночью и исчезали, как чернила, видные только над пламенем огня, с восходом солнца.

***

— Ах! — Тише. Ксу Ван, тише, — зарычал Веньян У, аккуратно зажимая ладонью рот Вана. — Нас могут услышать. В сарай пробирался лунный свет, еле освещая их нагие тела. Веньян провел по торсу Ксу рукой, недолго думая, обхватил его вялый член. Он наклонился к нему и поцеловал взмокший лоб. Ван смотрел на него выжидающе. Первый толчок, и Ксу Ван опять не может сдержать стона. У зажмурился, толкаясь еще раз. Ван притянул его к себе за шею, заставив убрать руку со своего рта, и поцеловал его. Неспешно, томно, с закрытыми глазами. Они никуда не торопились — у них впереди еще миллионы кристально чистых ночей с блеклым лунным светом и звездными искрами. Ксу Ван обхватил ногами торс У, не давая ему покидать свое тело. Веньян вошел на всю длину, чуть заведя бедра вниз, Ван выдохнул, снова целуя У. — Все в порядке? — спросил Веньян У. Ксу Ван кивнул, скуля и пытаясь схватится за что-то, кроме Веньяна, который стал двигаться в едином темпе, но под ним была только собственная одежда и земляной пол. Они оба еще не познали друг друга слишком хорошо, чтобы насладиться процессом вдоволь. В тишине слышались приглушенные поцелуями стоны, шелест листьев от теплого летнего ветра. Этот шелест можно спутать с судорожными выдохами, с тихими словами или звуком сжимаемого полотна одежды. Они не боялись в этот момент — вся их жизнь была заточена в этом маленьком сарайчике, некрепко сколоченном лишь для хранения вещей, не для людских душ. Они слились воедино, и, казалось, что чувства у них одни на двоих, легкие одни на двоих. В эту ночь достаточно было не смотреть в небесную предательницу-синеву, чтобы остаться одним. Лишь только она — синева — все видела и знала. Но она безмолвна и посему никому ничего не расскажет… Утро зарделось на горизонте, убивая их воспоминания и мысли. День предстоял долгий, но и его можно пережить ради тихой, нежной и страстной ночи. Всего час или два — и снова забыть. До следующего раза.

***

Измученная улыбка дернула губу У. Он нахмурился, взяв свой нехитрый и небольшой багаж. Эта ночь последняя здесь для него. Багаж был поставлен в углу, спать он ушел в тот же сарайчик. Ему на минуту вспомнился поединок Ксу Вана и мальчика, умершего уже так давно, что он не мог представить его лица. Победи или признай поражение. Он помнил, как смотрел на них. Веньян, вздохнув, заложил руки за голову, и задумался. Он через щелки досок смотрел на туманную прохладную ночь. Звезд видно не было — тихая синева молчала, не давая любоваться собой. Она будто закрылась вуалью. Хрустальная ночь… Так и звенят последние деньки лета. Веньян встал, взял нож из своего багажа, отворил дверь и пошел во флигель, где спал Ксу Ван. Он тоже ссыльный, так что он отлучен от бывших товарищей. У зашел тихо, по следам тени двинулся вдоль стены, молча оглянул спящее красивое лицо. В конце концов, предательство не прощают. Даже неосознанное. Веньян У расправил плечи и сильной рукой развернул его на спину, Ван проснулся, но не закричал. Ветер зашелестел листвой, скрыв то, как полоснул по чужому горлу нож. У развернул Вана на бок, заботливо прикрыл одеялом, мягко поцеловал теплый лоб, который покрылся испариной. На губах осталась соль и потухающее за секунды тепло. Когда Ксу проиграл, сознавшись во всем, Веньян точил нож за его спиной. Утром ссылку У отложили — произошло самоубийство.