Привет, я тот, кто...

      Женя хотел бы сказать, что он со всеми проблемами сумел разобраться. Что проблем больше нет, и чёртова татуировка отныне не досаждает, и можно жить безмятежно, наслаждаясь счастьем в личной жизни. Но увы. Несмотря на то, что татуировка Андрея подошла к Жениной, и за их предназначенность друг другу можно более не волноваться, проблема очевидно осталась. И имя ей — Марк.       Марк, к татуировке которого тоже подошёл проклятый открытый ключ. Марк, который умудрился влюбиться как по щелчку, и глаза у него горели так восторженно и радостно, словно к нему в ладони свалилась звезда. Марк, который подсмотрел, как Женя целуется с Андреем, и, похоже, у него разбилось сердце. Он стремительно гаснет и как будто худеет — а может, это тень печали заставляет лицо выглядеть осунувшимся, а глаза — запавшими. Женя глядит на него и не может не чувствовать себя виноватым.       Вина давит на него ещё хуже прежнего, когда Марк начинает выступление в личном зачёте с ошибок в короткой.       У самого Жени всё относительно неплохо. Он заставляет себя выкинуть из головы всё лишнее и сосредоточиться только на проекте и на прыжках. Это помогает: короткая выходит чистой. У остальных всё далеко не радужно: Марка тянут вниз разбитое сердце и чугунная усталость после командника, а Андрея только вчера колотило панической атакой, и это не прошло бесследно. Оба ошибаются в короткой; у обоих места низкие, не внушающие оптимизма. Андрей после своей короткой заглядывает на трибуны только для того, чтобы сообщить, что досматривать выступления он не останется.       — Не хочу грузить тебя своей унылой рожей, — говорит он и виновато улыбается. — Пойду, посижу наедине с собой. Надеру себе уши, приведу себя в чувство.       — Ты не будешь меня грузить, — возражает Женя. Андрей сейчас кажется ему особенно хрупким и уязвимым, и оставлять его одного — как будто бы плохая идея. — Андрюша, останься. Позволь мне тебе помочь.       Андрей качает головой и прилюдно и бесстыдно — он стал заметно смелее с тех пор, как выяснилось, что их связывают парные татуировки, — целует Женю в лоб.       — Жень, не валяй дурака, — твёрдо говорит он. — У тебя из всех нас единственная приличная короткая. Тебе послезавтра, вероятнее всего, в одиночку за честь державы махаться в произвольной. Потому что из нас с Марком, как видишь, бойцы — как из зимних мух. Вот об этом думай, пожалуйста. Я буду в порядке, со своей головой уж как-нибудь справлюсь. Обещаю.       Женя заставляет его повторить это обещание ещё раз. Андрей повторяет и его, и призыв «не валять дурака», после чего уходит.       Марк, напротив, остаётся.       Сначала он сидит на другом краю трибуны, отделённый от Жени несколькими ребятами из сборной; потом потихоньку переползает с места на место и в конце концов оказывается у Жени за спиной.       — Я тут посижу, можно? — тихо и убито спрашивает он. У Жени нет никаких сил отказать, когда Марк в таком состоянии; он кивает. Первые пару прокатов это как будто ни к чему не приводит. Марк сидит тихо и о себе не напоминает. Потом его кренит вперёд: он утыкается лбом Жене в плечо и замирает так.       — Прости, — чуть слышный шёпот из-под копны непослушных волос. — Я ненадолго, я совсем чуть-чуть так побуду, ладно?       У Жени рука не поднимается его прогнать. Марк ёрзает лбом туда-сюда, удобнее устраивая голову на изгибе плеча, и шумно дышит.       — Вы с Андреем давно вместе? — вдруг спрашивает он и дрожит. — А как же татуировки? Разве можно так, чтобы они не совпадали? Чужое брать — разве можно?       — Никто не берёт чужого, — возражает Женя. Ему кажется, Марк заслужил хотя бы правду, и он честно объясняет: — Уже скоро год, как мы вместе. И татуировки у нас совпадают, тут без жульничества.       Марк сопит с тяжёлым сомнением.       — Так не бывает. Наши же тоже совпадают, — напоминает он.       — Бывает, — возражает Женя. И снова рассказывает про открытый ключ, потому что деваться некуда. Марк слушает, не шевелясь. И как-то тяжело обмякает у Жени на плече к концу короткого рассказа.       — Ну надо же. Ну надо же, — потерянно шепчет он, как заевшая пластинка. Его снова бьёт дрожь, только крупнее, сильнее, и вдруг он порывисто признаётся: — Женя, я так в тебя поверил! Всё смотрел на тебя и думал: вот бы ты оказался моим соулмейтом, мы бы так замечательно друг другу подошли! А потом ты и оказался, и меня чуть от счастья не расплавило напрочь. Я так поверить успел!.. А теперь, получается, это я зря?.. Получается, рано поверил? Выходит, у тебя совпадающих татуировок больше, у тебя выбор есть, ты и выбрал… не меня, да? Навсегда не меня? Прости, что я это всё на тебя вываливаю, я просто не понимаю теперь: а мне-то с моей татуировкой теперь куда? У меня-то больше никого нет?       Его слова страшно перекликаются с тем, как горячо вчера Андрей говорил я верил в тебя. Женя вздрагивает, осознавая эту тяжёлую параллель. Марк трётся лбом о плечо, щекочет всклокоченными волосами щёку, продолжает много и беспорядочно шептать. Женя медленно поднимает руку и накрывает ладонью его затылок — невозможно оставаться глухим к таким отчаянным признаниям, тут и камень смягчился бы. Женя вплетает пальцы в непослушные волосы, мягко давит и массирует — Марк охает, послушно расслабляясь под рукой. Ему как будто бы становится легче.       Это, кажется, внушает ему надежду, потому что после прокатов он пытается поцеловать Женю в коридорах под трибунами. Доверчиво, неумело тычется губами в губы и отчаянно цепляется пальцами за Женину олимпийку. Он даже целоваться совсем не умеет — похоже, и не пытался никогда, только всё выискивал заветную татуировку, как будто алые паруса на горизонте высматривал. От этой мысли что-то надламывается за грудиной, и в душу хлещут острые жалость и нежность. Женя уступает им: он целует Марка сам. Толкается языком между подрагивающих губ, заставляя их приоткрыться, ловит ртом тёплое дыхание и сам мягко выдыхает навстречу. Марк впивается в него по-вампирски почти. Обвивает руками шею, держит крепче крепкого, не позволяя вырваться, и снова тесно жмётся ртом ко рту. У него слёзы блестят на ресницах, слипшихся острыми стрелками, — а под ресницами, во вновь загоревшихся глазах пылает безумная надежда.       — Значит, можно что-то придумать? — шепчет он надрывно и трясётся. — Женя, не уходи! Может, ты всё-таки можешь остаться? Как-нибудь?       Прямо сейчас Женя не может никак и вообще яростно ругает себя за то, что дал слабину. У него перед глазами возникает образ Андрея, свернувшегося на одеяле так, словно он прячет и баюкает кровоточащую рану в груди. Нельзя, никак нельзя его предавать, он этого не вынесет.       И Марка тоже бросать одного нельзя, он ничем такого удара от судьбы не заслужил, и что ж теперь, надвое разрываться, что ли? А главное, кого это обрадует? Вряд ли и Андрея, и Марка устроит недееспособная половинка соулмейта.       — Не могу, — твёрдо говорит Женя. Не без труда выдирается из чужих рук — Марк держится за него насмерть, до синяков сжимает пальцы, — и убеждает: — Это с наскока не решить, Марк. Мы слишком сложным узлом теперь повязаны. Его просто так не распутать.       — Александр Македонский узлы рубил, — напоминает Марк и шмыгает носом.       — Ему классно было. А мы сейчас максимум меня разрубить можем надвое. Не думаю, что хоть кого-то из троих такое решение устроит, — хмуро говорит Женя. И зовёт: — Пойдём к автобусу. Нам скоро обратно в дом возвращаться.       В автобусе Марк укладывает голову Жене на плечо, уже не спрашивая разрешения. У Жени снова не поднимается рука его прогнать. Татуировка неистово жжёт кожу и даже будто бы прожигает до кости.

***

      Когда переживаний накапливается слишком много, они в какой-то момент перестают помещаться у Андрея в душе. И все последующие волнения просто соскальзывают с него, не задевая сердца, — потому что ресурс исчерпан. Переживать лишних сил нет, и глупо пытаться оторвать их от чего-то другого ради такого бездарного занятия. Да и таблетки ещё, которые ему выписали после позорной истерики на тренировке, тоже приглушают нервы, не позволяя дёргаться лишний раз.       На то, чтобы волноваться за свою короткую, Андрея ещё хватает, но уже не слишком. Уже не особо лезет. Даже получается отнестись к своему провалу в короткой философски: ладно, зато у него относительно развязаны руки в произвольной. Хуже уже точно не будет, потому что ляпнуться ниже предпоследнего места — это надо сильно попотеть. Андрей вдыхает, выдыхает и старается отпустить эти мысли. Со своей произвольной понятно, его Женькина волнует больше. У Жени дела как будто лучше, потому что короткая чистая и строчка в турнирной таблице сильно выше, а вместе с тем — потому и хуже. На него сейчас начнут валить ответственность, требовать свершений, а у него под боком Андрей в соплях и Марк с разбитым сердцем и зовущим взглядом. В такой обстановке, конечно, только и выносить всех в произвольной.       Андрей волнуется, что татуировка Марка перевесит его, Андрея, татуировку. Боится, что Женя под давлением двух соулмейтов разом тоже начнёт панические атаки ловить, а то и что ещё похуже. Краем сознания переживает, что короткая не удалась, и как минимум за неё придётся ловить синяки и шишки, а ещё как бы произвольная не полетела по тем же рельсам. И когда у него в инсте начинают сыпать проклятиями возмущённые фаню, у него не хватает уже ни сил, ни желания ещё и по этому поводу загоняться.       — Вас-то, блин, и не хватало, — раздражённо бормочет он. Сперва точечно блокирует самых яростных крикунов, потом вообще закрывает страницу, потому что так можно до бесконечности работать банхаммером по макушкам. И сидит, вычищая злые комментарии, когда слышит сперва стук в дверь, а потом в комнату боком проскальзывает Женя. С таким бесконечно виноватым лицом, что у Андрея сердце сжимается. Вот чёрт. Наверняка там что-то произошло без него. Запоздало в затылок ударяет мысль: нельзя, нельзя было бросать Женю наедине с Марком. Марк то виноватится, то делает страждущее лицо, и сопровождает всё это щенячьими глазами. А у Женьки — ответственность, он, кажется, всерьёз вознамерился взвалить себе на шею вину за то, что у Марка, видите ли, запоздало вскрывшаяся парная тату. И в запутанной математике отношений два плюс два равняется чёрт знает чему. Нельзя было пускать это на самотёк. Судя по лицу Жени, всё-таки что-то произошло.       — Как ты? — тем временем почти светски спрашивает Женя. И озабоченно уточняет: — Надеюсь, ты не читаешь… ресурсы всякие?       По этому обтекаемому тону Андрей догадывается, что на «всяких ресурсах» его полощут и в хвост, и в гриву.       — Вот ещё. Зачем читать? Они там языками машут напропалую, а катать-то послезавтра всё одно мне, — говорит он, тихо радуясь тому, что успокоительные наращивают слоновью почти кожу и позволяют действительно верить во все эти пофигистичные высказывания. — Ты-то как? Что с лицом?       Женя делает несколько шагов навстречу и вдруг весь как-то переламывается, обрушивается на пол, утыкаясь лицом Андрею в колени.       — Андрюша, прости меня, — бормочет он, и напряжённые лопатки проступают на спине так, словно их стягивает судорогой. — Прости меня.       Андрея едва самого не стягивает панической судорогой.       — Прощаю, прощаю, — торопливо шепчет он. И беспорядочно гладит Женю по плечам, по шее, обхватывает ладонями лицо, пытаясь заставить поднять голову. — Ты только не пугай меня. Только объясни мне, пожалуйста: что случилось? Сейчас объясни, пока я не выдумал себе страшное и с ума не сошёл. Ну?       Он всеми силами не верит в то, что следом прозвучит я бросаю тебя, отказывается верить. Женя продолжает упорно жаться лбом к его коленям.       — Андрюша, я виноват, — продолжает настойчиво бормотать он. И наконец признаётся: — Я поцеловал его, пока тебя не было рядом. Марка.       Андрей ждёт, что за этим последует что-то более страшное, более оглушительное — но так ничего и не следует, и с сердца с грохотом падает тяжёлый камень.       — Я зря оставил тебя одного. Конечно, Марк за тобой по пятам ходит, у вас же татуировки, — вздыхает Андрей. И настойчиво тянет Женю к себе, вздёргивает с пола, заставляет забраться на кровать и вытянуться рядом поверх одеяла. — Не страшно, Жень. Выдыхай.       Женя заглядывает в лицо тревожными зелёными глазами.       — Ты что, совсем не сердишься? Не думаешь, что я… предаю тебя? — недоверчиво уточняет он. Андрей гладит его по щеке, стараясь успокоить.       — Я думаю, что раз ты здесь и просишь прощения — значит, я для тебя важен и бросать меня ты не собираешься. Остальное я переживу, — уверяет он. Ему кажется, что сейчас его очередь их держать и тащить. Женя столько времени тащил их до этого, только благодаря его упорству, по сути, они друг друга и узнали как соулмейтов. Теперь же у Жени в голове и в душе всё запутано из-за этого открытого ключа, и Андрей полагает просто подлым бросать его в такой момент. Нужно держаться друг за друга, иначе они друг друга просто не сберегут.       Вот только тревога в глазах напротив не исчезает.       — Андрюша, мне его жаль, — растерянно бормочет Женя. И тянется к своему предплечью, нехорошим, болезненным движением растирает татуировку, словно кожу стереть пытается. — Марка. Он же не виноват, что у него тоже парная, он ждал, мечтал, надеялся, разве справедливо, что судьба его вот так!.. — Женя зажмуривается, сильнее вцепляется ногтями в кожу, и Андрей попросту наваливается на него, хватая за руки и прижимая запястья к одеялу.       — Прекрати, — просит он и беспорядочно целует Женю — в губы, в щёки, мажет поцелуями по подбородку и легко прикасается к кончику курносого носа. — Думать об этом прекрати. Мучить себя прекрати. Ты же спятишь так, дурак-человек.       — Не могу не думать, — виновато бормочет Женя и отводит взгляд. Андрей снова целует его — глубоко-глубоко, пытаясь если не вытянуть с поцелуем дурные мысли совсем, то хотя бы чуть-чуть развести тучи внутри Женькиной упрямой головы.       — Отдай это мне, — просит он. — Тебе катать послезавтра. У тебя голова ясная должна быть. Не мучай себя, не думай о плохом. Отдай мне. Я постараюсь придумать, как нам… быть с Марком.       Женя в изумлении поднимает на него глаза: — Ты? Андрюша, что ты! Разве это твоя проблема?       — Ещё как моя, — спорит Андрей. И доказывает: — Сам посуди — большая ли мне радость, если ты с ума сойдёшь, пока над татуировками биться будешь? Нет уж, я хочу тебя видеть рядом здоровым, счастливым и ничем не измученным. Разреши, я помогу. Доверься мне. Пожалуйста.       Женя смотрит, почти не дыша. И медленно кивает. Андрея приятно согревает его доверие. Он клянётся себе сделать всё, чтобы открытый ключ перестал мучить их раз и навсегда.       Андрей очень старается как можно меньше позволять Жене думать о плохом. Отвлекает бестолковыми разговорами, не подпускает к Марку — тот со своим полумёртвым лицом только на то, чтобы в могилу закапываться, и настроит. Вечером Андрей затаскивает Женю к себе в комнату и долго, настойчиво ласкает, пока Женя не уступает ему. Но даже в близости не может забыться — остаётся напряжённым, не позволяет себе ни единого громкого звука. Это определённо плохой знак. Андрею в какой-то момент кажется, что он вообще Женьку мучает, и он потеряно отстраняется.       — Тебе неприятно? — прямо спрашивает Андрей. Его передёргивает от мысли, что Женя может сейчас ответить «да»; с другой стороны, тогда лучше выяснить это сейчас, а не спустя ещё десять-пятнадцать минут. — Мне перестать?       Но Женя мотает головой.       — Нет, — хрипло шепчет он и тянет Андрея обратно. — Нет, всё хорошо. Андрюша, останься. Пожалуйста. — И льнёт к рукам и губам, впервые выглядит таким уязвимым. Андрей обнимает его, тепло укрывает своим телом, заласкивает везде, где только хватает рук и губ. Ему всё же удаётся вызвать у Жени сперва сдавленные сладкие стоны, а потом и оргазм — и ему радостно видеть, что напряжённая пружина внутри ослабевает. Разрядка словно разряжает Женьке и мысли тоже: он перестаёт так очевидно концентрироваться на плохом. Андрей боится потерять это его состояние. Он не выпускает Женю на ночь из своей постели, всеми правдами и неправдами уговаривая его остаться. Стирает губами одинокую слезинку, соскользнувшую по виску, и чутко обнимает до самого утра. Пытается согреть собой, чтобы Женя в этом тепле временно позабыл, как хрупко и шатко у них вдруг всё стало.       Поутру у Андрея есть важное, безотлагательное дело. Ему надо поймать Марка прежде, чем он встретится с Женькой и опять всё испортит и поломает. Это удаётся, но несколько радикальным способом, вломившись к Марку в ванную и вколотив его почти в вешалку с полотенцами.       — Бить будешь? Или волосы выдирать? — слабо спрашивает Марк. Он такой потускневший, что непонятно: то ли шутит, то ли всерьёз.       — Полотенце в рот затолкаю, если будешь чушь спрашивать, — грозится Андрей. Он полон решимости уладить ситуацию любыми способами. Если для этого придётся привязать Марка полотенцем к водосточной трубе, чтобы слушал лучше, — значит, придётся. Женя доверился Андрею, Женя рассчитывает на его обещание. Нельзя подвести. — Что толку, если я оттаскаю тебя за волосы? Как будто Женьке легче станет от того, что ты с залысинами ходить начнёшь.       Марк вздыхает.       — Надеюсь, ты не пришёл просить, чтобы я отказался от Жени. Потому что я не могу, не хочу, — упрямится он. — Не посмею. Я назначен Женьке, не знаю, зачем и как судьба это так запутала, но я для него, и не уйду никуда. Я ждать буду. Год, два, десять… сколько понадобится! Верить буду, что когда-нибудь я тоже стану ему нужен. Обязательно однажды это случится. Наши татуировки не просто так.       Андрей открывает кран и плещет Марку в лицо холодной водой, чтобы унять поток упрямых признаний.       — Вот и отлично, что ты для Жени готов на всяческие жертвы. Тогда тебе будет проще услышать то, о чём я хочу тебя попросить, — замечает он, пока Марк фырчит и вытирается рукавом. И говорит наконец то, ради чего затеял эти утренние манёвры: — Если ты действительно любишь Женю так сильно, как тут передо мной разливаешься — тогда тебе, наверное, хватит сил полтора дня не пихать ему в лицо своё разбитое сердце? Не для меня. Для него. Сам подумай: у него из нас троих — единственная приличная короткая. Самый лучший шанс на высокое место после произвольных. А он вбил себе в голову, что ответственен за твою татуировку, и торчит над этим. С такой головой он разве что с печки на пол прокатится.       У Марка вдруг становится сложное, полное надежды лицо.       — Женя… думает обо мне?       — Больше, чем я бы хотел, — невольно признаёт Андрей. Лицо Марка освещается тихой, почти мечтательной улыбкой при этих словах. Он словно в себя куда-то проваливается. Андрей дёргает его за руку и требует: — Эй, не выпадай! Сюда слушай. Полтора дня, Марк. Пожалуйста. Для него. Не рви его, дай ему хоть произвольную спокойно откатать.       Марк опускает глаза.       — Ему больно из-за меня, да? — спрашивает он и закусывает губу. — И из-за тебя, получается, тоже? Мы его мучаем, надвое раздираем? Боже, зачем же всё так… сложно! — Он раскачивается на месте, ожесточённо растирая лицо руками. И вдруг решается, вскидывает голову с таким видом, словно распять себя разрешает: — Хорошо. Хорошо. Я не буду. Если Женьке больно… хорошо, я не буду ему о себе напоминать. Я понимаю, у вас парные татуировки, и ты раньше его нашёл, гораздо раньше, у меня нет никакого права отрывать тебя от него. Пусть так. Я отступлю, только… пусть Женька счастлив будет? Пообещай мне?       Андрей смотрит на Марка и думает, что Женя прав. Невозможно Марка не жалеть, не хотеть, чтобы у него тоже всё хорошо было. Особенно когда он с таким жертвенным лицом почти что сердце из груди выдирает. Андрей даёт обещание, о котором его просит Марк, и уходит напряжённо размышлять. Очевидно, что Женя душой не успокоится, пока у него перед глазами будет стоять Марк, несчастный и брошенный как будто бы по его вине, а это значит… значит, что…       Значит, что плохо всё. Что надо выкручиваться, только фиг знает как.       Андрей старательно ищет выход все полтора дня. Его вдохновляет то, что план с произвольной работает: Марк честно не напоминает, какой он несчастный и убитый, Андрей не менее честно отвлекает Женю от плохих мыслей. У этого, конечно, есть последствия: Андрей разваливает свою произвольную, неспособный сосредоточиться на себе (да ладно, он всё развалил ещё в короткой, так что уже плевать), Марк едва не убивается об лёд в своей. Зато у Жени произвольная почти чистая, всего с одной ошибкой на тулупе, и тот Женя вытаскивает, упираясь в лёд руками и ногами. Это итоговое восьмое место. Это стоило того, чтобы постараться — Андрей крепко подозревает, что, пустив всё на самотёк, они просто развалили бы произвольные все втроём. А так хоть у Жени хорошо вышло.       Успех окрыляет. Андрей решается предложить теперь уже Жене ещё один дерзкий план. Он откровенно сомнителен, но выглядит самым лучшим из доступных вариантов. После произвольных Андрей затаскивает Женю к себе в комнату и вызывает на откровенный разговор.       — Как думаешь, ты мог бы полюбить Марка? — спрашивает он. И, предвосхищая первый прямой ответ, прижимает пальцы к Жениным губам: — Не-не-не! Я не для того, чтобы лишний раз послушать, как ты любишь меня и только меня. Верю! Это серьёзный полноценный вопрос, Жень. Вот представь: меня нет. Не было никогда. Есть только Марк и его тату. Ты мог бы его полюбить?       Какое-то время Женя тяжело раздумывает над этим вопросом.       — Полагаю, что мог бы, — говорит он наконец. И вдруг отчаянно признаётся: — Мне кажется, я уже начинаю, Андрюша. Не знаю, что и делать! Это как измена получается, я так не хочу, я же люблю тебя, а он влез в сердце, как иголка, не поймаешь его, не вынешь, и болит всё время!..       Андрей обнимает его, прекращая отчаянные признания.       — Разреши себе, — шепчет он. И впервые так отчётливо задумывается о том, что татуировка, похоже, действительно не просто так, что, может быть, даже есть в ней какая-то магия. — Ты только обо мне не забывай, пожалуйста. И… разреши себе.       Женя смотрит непонимающе. Андрей объясняет. Женя качает головой и спорит, что так нельзя. Андрей объясняет ещё раз, уверяет, что это лучший выход, что он честно думал полтора дня и ничего умнее и приличнее не придумал.       Может быть, есть какая-то магия в том, что ему всё-таки удаётся Женю убедить.

***

      Марку жаль, что из осколков мечты нельзя сложить зеркальный домик, или хрустальный шар, или ещё какое-нибудь волшебное стекло, и жить в нём, как в стране грёз, навечно жить. У него и от осколков-то уже остаётся почти одна только пыль, разве что куличики лепить можно. Женя связан своими отношениями с Андреем по рукам и ногам. Он так очевидно никуда не может и не хочет из них деться — а Марк почему-то так долго этого не замечает! Откровенный разговор с Андреем после коротких программ ставит всё на свои места. Женька связан. Женьке больно от того, что Марк пытается его вытащить, украсть себе. Осознавать это почти невыносимо, но поделать нечего. Марк тяжело соглашается не мешать.       Он плачет ночью перед произвольными, и выходит катать совсем разбитым, и больно бьётся об лёд, срываясь с прыжков. Но при Женьке изо всех сил делает вид, что всё не так плохо. Даже умудряется улыбаться. После прокатов, уже в своей комнате его снова прорывает на рыдания. Хочется выть в подушку — он не позволяет себе, потому что это будет громко, и Женя услышит, Женя не должен знать. Марк плачет, пока подушка не становится совсем сырой, потом переворачивает её на другую сторону и лежит, пытаясь успокоить сердце. Там сплошная рвань вместо сердца в груди, живого места нет, словно алый парус в клочья изорвало бурей.       Марк не знает, сколько времени проводит так, лёжа в обнимку с подушкой и собственным горем, перед тем как раздаётся стук в дверь, и в комнату заходит Женя. Это нечестно, что он вдруг так здесь, когда Марк совсем разбит, и это не спрятать. Марк растерянно смотрит на него опухшими от слёз глазами и даже забывает спросить, в чём дело.       Женя опускается на колени возле изголовья кровати. Он так близко, что его легко можно поцеловать; Марк утыкается лицом в подушку, запрещая себе думать об этом. Плеча касается тёплая ладонь — Марк дёргает плечом, вырываясь.       — Посмотри на меня, — просит Женя. И снова прикасается, ласково гладит по затылку. — Эй, Марк. Пожалуйста.       — Нет, — глухо и твёрдо говорит Марк в подушку. — Жень, не надо. Просто… уйди, ладно?       — Надо, — спорит Женя. По звуку голоса слышно, что он склоняется ближе, и это совсем уж невыносимо. — Марк, я не могу тебя так оставить. Таким… поломанным.       — Женя, уйди! Я не хочу плакать при тебе! — отчаянно вскрикивает Марк. И ждёт, что после этого хлопнет дверь — но дожидается совсем другого. Женя с силой вырывает у него подушку, вздёргивает его с кровати и подставляет вместо подушки своё плечо. Марк утыкается в него, захлёбываясь внезапным теплом, и всё-таки ревёт.       — Ты не должен был этого видеть, — всхлипывает он и размазывает слёзы по Жениному плечу. — Андрей мне голову оторвёт, я обещал ему, что тебе больше не будет больно из-за меня, я сам себе голову оторву!..       Женя вздыхает и гладит его по спине.       — Андрей… схематозник, — говорит он нежно. — Но хочет как лучше. Я думаю, у него даже может получиться.       — Получиться что? — осторожно уточняет Марк. И напрягается, чувствуя, как Женя неожиданно тепло обнимает его. — Жень? Ты ведь не полюбоваться, как я реву, сюда пришёл? Ты… хотел что-то, да?       — Хотел, — признаёт Женя. — Мы с Андреем планируем устроить ночёвку в общей гостиной. Кровати туда не вытащить, но вот матрасы снять и принести вполне можно. Мы хотим накидать матрасов на пол, посмотреть фильм какой-нибудь. Что-то вроде пижамной вечеринки устроить, словом. Я пришёл пригласить тебя.       Марк классифицирует эту идею как невообразимо хреновую.       — Зачем я вам там? Мешать же буду, — говорит он, вытирая заплаканное лицо рукавом. — Спасибо, конечно, но… вы можете не быть такими вежливыми. Я тут посижу, музыку послушаю или ещё что… Можете считать, что меня нет.       Женя мягко берёт его за подбородок.       — Марк, — тихим выдохом зовёт он, и от этого выдоха у Марка мурашки бегут по шее, и в груди всё переворачивается, и хочется за Женькой хоть на край света идти, когда он зовёт вот так ласково. — Марк, я очень тебя прошу. Приходи, пожалуйста.       — Я буду вам мешать, — слабо сопротивляется Марк.       — Не будешь.       — Андрей будет ревновать.       — Не будет.       Сопротивление Марка, и без того слабое, ломается очень быстро. Он тихо всхлипывает и кивает.       — Ничего не понимаю, — честно признаётся он. — Но… я доверяю тебе, ладно? Если ты так просишь, то я приду. К тебе — приду.       Женя благодарно крепче прижимает его к себе напоследок. У Марка голова идёт кругом. Он не должен разрешать себе надежду, не должен вестись — но ведётся, как дитя неразумное. На руки тёплые, на глаза добрые. Ему остро хочется, чтобы Женя его обнимал. Чтобы говорил про него так же, как про Андрея — когда слово вроде бы неласковое, а полные любви интонации превращают его почти что в комплимент. Стеклянная пыль понемногу срастается обратно в осколки. Марк снова позволяет себе мечтать — понемножку, осторожно, чтобы совсем уж больно не было. К назначенному часу вечером он переодевается в пижаму, стаскивает с кровати матрас с подушкой и одеялом и волочёт в гостиную.       Хорошо, что это не розыгрыш, и что Марк даже всё правильно понял. В гостиной у стены уже получается что-то вроде уютного гнезда — лежат два матраса, и Марк с помощью Жени пристраивает туда свой третьим. Андрей включает на ноутбуке что-то из голливудских новинок, и они втроём устраиваются смотреть. Женька посередине, Андрей непрерывно держит его за руку. Марк сначала не знает, как себя держать, потом понемногу смелеет. Придвигается ближе, касается коленом колена, укладывает голову Жене на плечо. И не встречает никакого сопротивления — напротив, чувствует, как Женя чуть склоняется к нему и как волос касается мягкая щека. Так сидеть хорошо; Марк готов провести так весь вечер. Некоторое время он испытывает искреннее, безмятежное наслаждение.       Потом ему снова становится плохо.       У него сердце болезненно сжимается, когда Андрей вдруг отворачивается от экрана, тянет Женю к себе и целует. Марку почти физически невыносимо смотреть на этот поцелуй со стороны, быть безжалостно исключённым из уюта чужой любви. Это похоже на издевательство. Марк до крови закусывает губу, и сам себе мотает головой — Женя не мог позвать его для того, чтобы просто поиздеваться, должен быть другой смысл, обязано быть что-то ещё, — и преданно ждёт, ожидая сам не понимая чего, надеясь сам не зная на что.       И вскоре Женя оборачивается к нему. У него влажно блестят губы после поцелуя и жарко горят глаза. Он зовёт: — Иди ко мне, — и бесстыдно кладёт ладонь Марку на бедро.       У Марка сердце пропускает удар. Он не очень понимает, как всё это будет, понимает только, что вдруг ему стало можно. Что ладонь Жени горячо скользит вверх по бедру, что тонкие губы, заманчиво приоткрытые, оказываются совсем близко, что Андрей льнёт сзади к Жениному плечу, смотрит испытующе, но совсем не возражает. Марк несмело тянется навстречу, подставляясь, и Женя целует его.       Поцелуй странный, с лёгким, быстро смазывающимся привкусом чужих губ и ярким — собственной крови из прокушенной губы. Странный, но сладкий до умопомрачения, он всё длится и длится, обволакивая нежностью. Марк жмётся ближе, восторженно мычит Жене в губы — и едва не срывается на разочарованный стон, когда Женя отстраняется.       Оказывается, это Андрей тянет его сзади за плечи.       — Марк, не жадничай. Ты у Женьки не один, — говорит он полушутя, полусерьёзно. Добавляет непонятно: — И не халтурь, — прежде чем втянуть Женю в поцелуй. Он делает всё как-то непонятно: целует почему-то со спины, через плечо, заставляя Женю выгибаться и выворачивать голову, и цепко держит за локти. Так, словно… нарочито подставляет Женьку. Марк думает об этом стыдливо и несмело.       Андрей на миг поднимает ресницы и выжидающе косит очень голубым глазом.       Марк решается.       У него дрожат пальцы, когда он тянется к пуговицам на пижаме Жени и начинает расстёгивать их одну за другой. Возможно, он всё неправильно понял; возможно, он сейчас получит по рукам, и только. Две пуговицы, три, четыре; дальше Марк сбивается и залипает, потому что из-под расстёгнутой пижамы появляется много-много светлой обнажённой кожи. Он сам не понимает, как успевает добраться до последней пуговицы. Андрей словно только этого момента и ждёт — тут же тянет вниз тёмную ткань, стряхивает её с плеч к локтям, впивается поцелуем в обнажённую шею. Марк заворожённо смотрит. Женька красивый, когда выгибает шею, подставляясь под поцелуи, и ему идёт вспыхнувший на щеках жаркий румянец. Он учащённо дышит, пока Андрей ласкает его, — а потом поднимает ресницы, и на Марка падает помутневший раскалённый взгляд. Такой Женька притягивает как магнитом, и Марк безвольно тянется к нему. Наваждение какое-то, стучит в голове. Марк поддаётся этому наваждению, жмётся ртом к обнажённой коже, оставляет мокрые поцелуи на Женькиной горячей груди. Он слышит влажные звуки, с которыми Андрей делает что-то очень похожее, — а потом вдруг слуха касается новый звук и мгновенно продирает мурашками до пяток, взбудораживает до глубины души: Женя глухо стонет. От этого стона Марк дрожит и удваивает усилия: целует ещё чаще, ещё настойчивее, проходится языком до самых тазовых косточек, лишь бы услышать ещё раз, как Жене от этого хорошо.       В четыре руки они с Андреем стягивают с Женьки пижамные штаны. Женька зацелованный, млеющий и совсем не сопротивляется.       — Нечестно, — только и шепчет он. — Не хочу быть единственным голым парнем в этой постели. Догоняйте.       Андрей раздевается легко, словно только этого приглашения и ждал. Марку неловко. Футболку он стягивает без особых проблем, а вот по кулиске пижамных штанов долго елозит пальцами, то оттягивая её, то возвращая на место. Неловко. Если бы здесь был только Женя, можно было бы решиться и безоглядно довериться. Но при Андрее?..       Женя обнимает Марка прежде, чем пауза затягивается совсем уж надолго.       — В чём дело, Марк? — ласково шепчет он. Гладит по спине и плечам, мягко целует в губы, окутывает успокаивающей нежностью. — Не бойся. Скажи мне. Мы что-нибудь придумаем. Что не так?       Марк льнёт к нему. Доверяет ласковым рукам и губам, понемногу растворяется в тёплых прикосновениях и решается на вопрос: — Андрей тоже будет… трогать меня?       Красивые тонкие губы уверенно улыбаются ему.       — Нет, если ты не захочешь, — обещает Женя. Одна его ладонь лежит приятным весом у Марка на пояснице, а другая забирается под пижамные штаны, ласкает и гладит без стеснения. — Хочешь, тебя буду трогать только я?       Марк ахает, жмурясь от совсем уж бесстыдного, но приятного прикосновения. И кивает.       — Чудесно, — бормочет Женька. И вопросительно зовёт: — Андрюша?..       — Найду чем заняться, — отвечает Андрей, почему-то почти радостно. И снова приникает к Женьке сзади, любовно гладит по бёдрам. — У меня как раз есть интересные планы на тебя, если ты не против.       Женя влажно и горячо целует Марка в шею, окончательно запутывая ему дыхание. Раздевает, укладывает на бок, сам вытягивается рядом, лицом к лицу, светлый и красивый. Андрей по-прежнему держится у него за спиной. И в целом, если смотреть только в зелёные глаза, легко представить, что они с Женей только вдвоём на этих сбившихся простынях.       — Как ты любишь? — расплывчато спрашивает Женя и легко ведёт кончиками пальцев по бедру. Марк сперва не понимает вопроса; потом горячие пальцы дотрагиваются до члена, скользяще гладят, и с очередным ударом сердца до Марка доходит.       — Я не знаю, — задушенно признаётся он, сладко дрожит и доверчиво придвигается ближе, отдаваясь на милость ласковым рукам. — Я редко это делаю… неловко… и до тебя было не с кем… не из-за кого…       — Ты невозможное существо, — растроганно произносит Женя. И снова касается губами губ Марка: — Ничего. Разберёмся. Дай руку.       Марк слушается, позволяет Женьке направлять свою ладонь и утопает в горячих прикосновениях губ. Женя переплетает их пальцы, помогает обхватить их обоих сразу, задаёт неторопливый ритм — и Марк едва не забывает, как дышать. Невозможно, что они с Женей так тесно соприкасаются там, где оба возбуждены до крайности, и их руки заставляют прижаться друг к другу ещё теснее, и до сих пор нигде ничего не взорвалось. Марк сам близок к тому, чтобы взорваться. Он беспомощно жмурится от удовольствия, скулит и хватается за Женю свободной рукой. Для него откровение, что от соприкосновения напряжённой плоти бывает так хорошо.       Марку кажется, что лучше быть не может. Марк опрометчиво забывает про Андрея — а Андрей всё это время здесь, просто, кажется, даёт Марку и Жене время притереться друг к другу. Его присутствие становится вдруг очень ощутимым. Он обнимает и целует Женю сзади, и напористо притирается к крепким ягодицам. Женя оказывается плотно зажат между Марком и Андреем, он тяжело, часто дышит, и его бёдра покачиваются в такт движениям Андрея, и член скользит в сомкнутых руках вдоль члена Марка взад-вперёд. Марка раздирает от ощущений. Ещё утром у него не было ничего — а теперь он захлёбывается и стонет, толкается навстречу и тянет Женю за руку, ускоряя темп. По телу вдруг проходит яркая судорога, как никогда в жизни, ни с чем не сравнимая. Марку кажется, что у него внутри взорвалась сверхновая. Он стонет, пока хватает дыхания, и пачкает их с Женей ладони; судорога сперва пронзает все клеточки тела, а потом покидает, мягко схлынув, и Марк блаженно обмякает на простынях.       Его глазам открывается бесстыдная картина. Андрей тянет Женю на себя, толкается бёдрами резче, прикусывает за плечо. Его рука проскальзывает у Жени под локтём, обнимает снизу, гладит по груди, растирает и пощипывает твёрдые бусинки сосков. Женя выгибается в объятиях Андрея, почти мечется, насколько позволяют удерживающие его руки, и давится рвущимися из горла сладкими звуками. Его член всё ещё напряжён, твердо стоит и поджимается к животу. Марк думает, что мог бы попробовать взять его в рот. Думает, что Женьке, может быть, было бы приятно. Зацепляется за последнюю мысль и уступает ей, дерзко сползая вниз.       Стоит коснуться языком солоноватой головки, и Женька удивлённо, гортанно вскрикивает. Его бёдра дрожат, как крылья пойманной бабочки, когда Марк обхватывает губами набухший член, глубже насаживается ртом навстречу ритмичным толчкам и старательно втягивает щёки. С непривычки сложно, тяжело, и с зубами надо аккуратнее — но все сложности с лихвой искупаются звуками, которых Женька уже не может удержать в горле. Женя захлёбывается звонкими вздохами и протяжно стонет. В какой-то момент рука Андрея соскальзывает с Женькиного бедра вперёд, помогает ласкать, и под сдвоенным напором Женя быстро срывается, выплёскиваясь Марку в рот.       Марк сглатывает, чудом ухитряясь не поперхнуться. Во рту остаётся немного, и он сглатывает снова, по-глупому спешит спросить, потянувшись к лицу Жени: — Тебе хорошо? Тебе понравилось?       Женя едва успевает кивнуть и схватиться за руку Марка перед тем, как Андрей толкает его грудью на простыни и тяжело наваливается сверху. Только теперь Марк наконец видит, что происходило совсем рядом с ним всё это время. Женя выгибается в пояснице, и Андрей трётся о его оттопыренные ягодицы, его член скользит всё быстрее и быстрее, пока он не кончает Женьке на спину и не замедляется, оседая у Жени на лопатках лёгкими влюблёнными поцелуями, окончательно подминая Женьку под себя и распластываясь сверху.       Марк тоже хочет в этот уютный рай из объятий, он без спросу лезет Женьке под руку. Женя его пускает. Обвивает рукой плечи Марка, теснее прижимает к себе, целует в висок и дышит. Его дыхание постепенно успокаивается, так же, как и дыхание Андрея у него над плечом. Марк полагает, что так выглядит блаженство. Они лежат втроём, перепачканные и уставшие, переплетясь обнажёнными телами, и Марка наконец-то не волнует присутствие рядом Андрея. Андрей нужен, это правильно, он тоже для Жени. Без него так замечательно не получилось бы.       Марк думает о том, что у них вдвоём, кажется, отлично получается делать Женю счастливым, когда протягивает Андрею оттопыренный мизинец и предлагает: — Мир?       Андрей лениво цепляется мизинцем за его мизинец.       — И больше не дерись, — подытоживает он. И с ленивым стоном прячет лицо у Жени на шее: — Никуда не хочу расходиться. Давайте так и валяться? До утра примерно?       — Я думал, мы для того эти матрасы здесь и громоздили, чтобы можно было не расходиться, — замечает Женя. Марк же воодушевлённо думает, что лежать всю ночь, уткнувшись в Женю, — звучит потрясающе хорошо.       — Полотенце нам тогда принесу. Хоть вытремся, — предлагает он. Выползать из-под Женькиной руки холодно, но Марк убеждает себя, что это ненадолго. В ванной он сдёргивает с вешалки первое подвернувшееся полотенце и стремительно возвращается. Они стирают друг с друга — в основном с Жени — следы бесстыдной любви, Женя выключает ноутбук, и они по новой укладываются на сбитых простынях. Андрей забирается Жене под один бок, Марк — под другой, а Женя обнимает их обоих и вязко, неспешно целует по очереди. Марк засыпает, думая, что готов вот так провести целую вечность, пускай даже делить её придётся не с одним человеком, как мечталось когда-то, а с двумя. Ему всё ещё очень хорошо.

***

      Утром Марка будят негромкие голоса над ухом и мягкое движение ласковых пальцев в волосах.       — Куда ты вскочил так рано? Вернись, пожалуйста.       — Это вы дрыхнете, как сурки. Вставайте, пока нас тренеры не пришли будить тумаками по башке.       — Не придут. Мы уже всё откатали и никому не нужны. Вернись.       — В столовой весь завтрак съедят, пока вы валяться будете. Прекрати так нагло чесать Марка, я же сейчас ревновать начну!       — Столовая круглосуточная, когда придём, тогда и завтрак. Я бы и тебя чесал, если бы ты не вскочил и не удрал. Вернись, Андрюша. Почешу во всех местах, в каких захочешь.       — Звучит заманчиво, но нет. Вставай.       — Разве ты не видишь, что я придавлен к матрасу с одного бока? Не вредничай. Иди сюда, придави меня с другого бока тоже.       Марк счастливо и сонно улыбается, слушая этот мягкий спор. Его переполняет теплом изнутри от того, что вчерашний сладкий вечер не пропал бесследно, что он словно бы растянулся и на сегодняшнее утро тоже. Марк теснее обнимает Женю, льнёт к нему — голой кожей к голой коже — и не открывает глаз.       — Ну, это уже вообще разврат, — возмущённо говорит Андрей. И следом Марку на лицо, на голые плечи летит холодная вода, и поневоле приходится поёжиться и открыть глаза.       Водой забрызган и Женька, и подушки с одеялами тоже мокрые, а Андрей, уже одетый в футболку и шорты, возвышается рядом с кружкой в руках.       — Я что, один должен страдать от того, что уже проснулся? — говорит он. — Так и знайте, я проснулся в панике. И долго выяснял, что из последних событий мне приснилось, а что было на самом деле. Вроде не приснилось ничего, так что я успокоился, но знайте: вы мне психику сорвали с этими своими татуировками. Придётся долго восстанавливать. Так что живо вставайте и утешайте меня.       Женя проворно выскальзывает из рук Марка и тянется к Андрею. Ловит за голень, ласково смотрит снизу вверх, целует и гладит ртом голое колено. Андрей долго и тепло глядит на него из-под ресниц.       — Этой терапией займёшься вечером, — наконец тихо говорит он. Салютует Марку пустой кружкой, кивает: — С добрым утречком, — и уходит.       — С добрым утром, — соглашается ему вслед Марк. Он широко улыбается: счастье хлещет из него во все стороны. И у Андрея всё будет хорошо, психика у него починится, они с Андреем привыкнут друг к другу и окончательно научатся безмятежно и счастливо любить Женьку вдвоём, не отнимая друг у друга и не мешая друг другу. Марк настигает Женю в ванной, обнимает и целует, сцеловывая с его губ эхо зубной пасты, и на несколько мгновений совмещает их предплечья, любуясь тем, как совпали татуировки.       Привет, я тот, кто —       — будет улыбаться тебе без капли нерешительности       И Марк улыбается, и трётся о предплечье Жени щекой. Ему радостно, что это теперь по-настоящему и навсегда.       Андрей заглядывает к ним в ванную и укоризненно вздыхает. Потом притаскивает из своей комнаты тонкий длинный рукав, весь расшитый иероглифами, и натягивает его Жене на руку, скрывая татуированное предплечье.       — Купил вчера специально для тебя. Носи, не забывай, — строго говорит он. — Я не вынесу, если ты превратишься в блондинку из порномема. Двойное проникновение — ещё куда ни шло, но если нас станет больше, тебя же просто порвёт. Мы первые тебя и порвём.       Марк сконфуженно краснеет от таких слов, Женя же смеётся и целует Андрея.       — Буду носить, не снимая, — обещает он. И тянет к себе и Марка тоже, обнимает обоих, утыкается носом в волосы то одному, то другому. — Я рад, что вы у меня есть. Люблю вас.       Андрей жмётся к нему и закрывает глаза.       — Это не плохо, что мы втроём. Я привыкну. Главное, что ты меня не оставляешь, — говорит он. В его словах ещё слышится надтреснутая боль. Марк хочет попытаться её вылечить, потому что боль одного касается всех, когда их трое вместе. Он не мешает Жене дарить Андрею горячие обещания всегда быть рядом — словно в очередь стоит: у него тоже есть обещание.       — Я никогда-никогда не попрошу Женьку отказаться от тебя, — клянётся он, заглянув к Андрею в комнату. — Если мы оба для него — значит, так и правильно. Не будем это ломать, да? Будем любить его вместе?       Андрей улыбается. У него очень светлая улыбка.       — Вот и мне показалось, что это был единственный разумный выход. Ну, точнее, не знаю насчёт «разумного», но, по меньшей мере, все счастливы и довольны. Я рад, что ты со мной согласен, — заявляет он. И кивает: — Будем любить.       Марк думает, что это лучшее, на чём они могут остановиться.