ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

СКАЖИ

За 3 часа до встречи на кладбище автомобилей

— Всем привет. Меня зовут Барбара, и у меня два месяца назад умер муж. — Привет, Барбара! — хором поприветствовали десять человек. — Расскажи нам, мы хотим послушать, — попросил Мейсон, руководитель собрания. Я не впервые здесь. Восьмая встреча. Каждый раз Мейсон заставлял меня оголять душу. Подобные собрания созданы для оказания помощи. Они должны отгонять дурные мысли. Сидящие в кругу люди смотрят на тебя и про себя говорят: «Эй, Барб, ты не одна, мы с тобой». И всё же я одинока здесь. Меня не понимают. Слушая одни и те же истории всякий раз, не получала нужного ответа: «Для чего жить дальше? Почему я не могу засунуть лезвие бритвы глубже под вену?» — Мне — тридцать семь. Я прожила в браке с Эриком двенадцать лет. У нас двое детей, Полу — семь, Люси — пять. Сейчас они у моей мамы. — Почему твои дети у неё, а не с тобой? — спросил Мейсон. Он задавал этот вопрос на предыдущих сеансах. Я тяжело вздохнула: — Потому что я хочу побыть одной. Дети отвлекают. — От чего? От суицида — От тишины. Я хочу быть в тишине, наедине с собой, а с маленькими детьми это невозможно. — Каким был Эрик? — Любящим, смешным, добрым. Он был хорошим отцом. Я посмотрела на свои руки, покоящиеся на коленях, и начала ковырять под ногтями. Заплачу, если не отвлеку себя во время рассказа. — Что произошло? — Тромб оторвался. Он поехал на работу утром, а вечером не приехал. Эрик возвращался домой, по дороге ему стало плохо. Машина съехала с шоссе и врезалась в дерево. — И ты ходишь сюда из-за этого? — спросил беззубый Грэг с вмятиной между глазами. — Как же мерзко слушать сопливые истории про любовь! Я ради этого спасал Америку?! Чтобы бабы вроде тебя рассказывали, как потеряли очередного трахаля?! — Грэг, у нас не принято так разговаривать, — сделал замечание Мейсон. — Да мне плевать! Знаешь, сколько солдат погибло в Афганистане, Барб, а? Не знаешь? Так вот, ты дышишь воздухом моих сослуживцев, ты жива и сидишь здесь благодаря им. Если бы не я, Талибан давно подорвал бы тебя вместе с ненаглядным Эриком. — Грэг, мы ценим, что ты — ветеран Афганистана. Мы почитаем тебя как героя и благодарны Господу Богу, что американские солдаты ценой своей жизни очистили небо над нашей страной. Америка в безопасности от Талибана. — Америка не будет в безопасности до тех пор, пока такие женщины, как Барбара, оплакивают никчёмных мужиков! Твой Эрик должен был быть в Афганистане с остальными храбрыми американскими солдатами, его долг — защищать Родину. Где он был, а? На работе, Барб? Вонючий очкастый офисный клерк? Что, из-за плохого зрения не дали в руки автомат? Чушь собачья! Нас, молодых парней, не спрашивали, хотим мы воевать или нет! Мы хотели, чтобы в нашей стране не было терактов! Поэтому поехали в чёртов Афганистан и разрушили их логово! Барб, скажи мне спасибо, что твой дорогой Эрик умер от разрыва тромба, а не подрыва в метро. Грэг наконец-то заткнулся. Участники собрания знали, что двадцатишестилетний Грэг Ричардсон — ветеран Афганской войны, потерявший зубы и часть головного мозга. Неправильно говорить, но лучше бы он умер на войне. — Эй, ты, чудила? Мужчина в клетчатой рубашке поднял голову. — Да-да, я про тебя. Ты воевал? — Нет, что Вы. — В армии был? — Да, мистер, был. — Какого хера не пошёл воевать? Тебе плевать на Америку? — Мне? Канечно ни пливать. Меня… меня проста не взяли бы. — Пробовал? — Нет. — Почему? Скажи, почему такой дебил, как ты, жив, а мои друзья мертвы? — Я… я ни знаю, мистр. — Да потому что от тебя нет толка! Ты же автомат в руке не сможешь держать. От тебя нет никакой пользы! Ничтожество, как и все вокруг. Разве за это мы боролись в Афганистане? Чтобы видеть таких людей, как ты, Эмиль? И что за имя дурацкое — Эмиль? — Древнеримское. Крупный мужчина поёрзал на стуле и смутился. Это Эмиль Бакланд. Он очень милый, вежливый и добрый. Эмиль — инвалид. Он как подросток. Шею и руку обвивали бинты и лейкопластыри. Эмиль носил клетчатые рубашки, застёгнутые на все пуговицы, и говорил мультяшным голосом. — Грэг, мы все здесь за свободу слова. Наши собрания созданы для того, чтобы каждый смог высказаться, но не нужно оскорблять друг друга. Эмиль, я прошу у тебя прощения за Грэга. — Всё в парядке. — Я не извиняюсь перед тобой, чудик, — сказал Грэг. — Барбара, пожалуйста, продолжай, — попросил Мейсон. Я и забыла на чём остановилась. — А-а… Эрик умер, я не могу принять факт его смерти. По вечерам жду с работы, а он не едет. Как можно стать вдовой в тридцать семь лет? Моя жизнь потеряла смысл, — я пыталась сдерживать слёзы. — Это очень тяжело. Лишиться любимого человека. Кроме Эрика, я никого не любила в жизни. Он был моим первым и единственным мужчиной. Со смертью мужа умерла и я. — Барбара, я понимаю, утрата близкого человека — это невероятно тяжело, но у тебя дети — наследие Эрика. Ты должна жить ради них. Я никому ничего не должна. — Не могу собраться с мыслями. Не могу жить дальше. Хочу к Эрику. — В ожившем кошмаре сбывались все сны. Ты искала способ сохранить власть над собой, искала способ пережить это. Когда ты была влюблена, ты оставила его плачущего, чтобы заглушить яростные голоса и изгнать свои страхи. Но потом из тьмы явились они. Ты всё ещё слышишь его крики? Теперь, когда ты дома, он так далеко. Они забрали его душу. Те Боги, которым ты не можешь молиться. Они могут разрушить тебя, но ты не нарушишь обещание, и даже смерть не разлучит вас. Через тьму вокруг ты найдёшь его. Голова его, отделённая от тела, — вместилище души. Поэтому ты должна нести её с собой, чтобы вернуть его домой. Я подняла глаза, потому что не узнала голос. Эмиль смотрел вдаль. Его слова глубоко отпечатались в сердце. Эмиль увидел мою душу. — Эмиль? — окликнул Мейсон. — А? Мейсон кивнул, давая понять, что наступила его очередь. — Меня зовут Эмиль, мне — питьдесят лет. Я — инвалид. Жыву с мамой, — голос зазвучал, как прежде, как у маленького мальчика. — Пф, — Грэг закатил глаза, — не удивительно! — Продолжай, Эмиль, — попросил Мейсон. — У меня проблемы со здоровьем. Я стал в последнее время часто об этом думать. Мая мама тоже инвалид, она порализована, паэтому за ней ухаживаю я. Мы жывём в маленькой квартирке. Толька мы есть друг у друга. Я баюсь… баюсь, что с ней будет, кагда меня не станет. — Ты часто думаешь о смерти? — Сейчас смерть стала гораздо реальнее. Врачи говорят, на счету каждый удар. — Поясни, если я тебе врежу, ты подохнешь? — спросил Грэг. — Не физический удар. Мне нельзя нервничать. У меня очень больное сердце, на которое я забил в своё время, — Эмиль провёл перебинтованной рукой по лбу. — Я очень баюсь за маму. — Почему не рассматриваешь вариант отправить её в дом престарелых? — У миня нет денег, Мейсон. К тому же я ни хочу, чтобы за ней ухажевали чужие люди. У неё есть радной сын. — Мамкин сынок! — рявкнул Грэг. — Пятьдесят лет, а так и не оторвался от мамкиной сиськи! Денег у него нет, пробовал пойти на работу? — Из-за инвалидности меня не бирут. Мы жывём с мамой на наши пенсии. — Инвалидность. Пф! Ты немощный? В тебе больше шести футов роста и двести двадцать фунтов жира. Иди на завод работать, там не думают! — Я не могу таскать тяжести. Правая рука почти не работает. Со зрением проблемы. — Блять, слепой, тупой, хромой. Что ещё в тебе не так, Эмиль?! — Как ты стал инвалидом? — Мейсон игнорировал вспыльчивого Грэга. — Несчастный случай, — Эмиль помотал головой. — Это было давно, эм… произашёл взрыв, я пострадал. — Взрыв? Где ты в своей никчёмности поймал взрыв? — В армии, мистер. Несмотря на значительную разницу в возрасте, Грэг не относился к Эмилю с почтением. Ветеран войны ко всем относился пренебрежительно, а инвалид с детским голосом обращался ко всем на «Вы». — Ха-ха! Подорвался в армии? Какой же лох, чудик! — Была утечка бензабака. Мой сослуживец закурил, машина взарвалась. Я стоял паблизости. Множество металлических осколков проткнуло моё тело. Огромный железный кусок в голове не смогли вытащить. Меня тут же отправили в военный госпиталь, оттуда — домой. Я астановился в развитии, даже атступил на пару лет. — Тупица, я же говорил! Мне стало жаль Эмиля. Подросток в теле взрослого мужчины. Инвалид не по своей воле. — Да, тупица, но мне кажется, я — неплохой человек, — он вытер нос, как провинившийся школьник. — Громила, а ты — девственник? Эмиль стыдливо опустил взгляд в пол. — После армии наверняка никто не дал. Кто даст дебилу? До армии успел кто-нибудь трахнуть? — Грэг, покинь, пожалуйста, собрание. Ты сегодня отвратительно себя ведёшь. — Мне что, десять лет? Родителей вызовешь, Мейсон? Скукота, — он поднялся со стула. — Я сваливаю отсюда. Пойду трахну кого-нибудь вечерком. В отличие от тебя, Эмиль, у меня член работает, и я знаю, как им управлять, — неприличные движения в области паха. Эмиль не поднял взгляда на Грэга, но обидные слова его задели. Собрание закончилось пораньше. Грэг всем испортил настроение. Он ушёл, а осадочек остался. К каждой встрече Мейсон накрывал стол, обычно это соки и печенье. Под конец дня мы немного заедали горечь. У стола я заметила мощную клетчатую спину. — Привет. — Привет, — Эмиль жевал и улыбался. — Сегодня было напряжённо. — Ты про чё? — ко мне он обращался на «ты». — Грэг, — я взяла печенье и стакан сока. — А-а, про это. Раньше было хуже. Щас он изменился. — Да? Это он ещё хорошо себя ведёт? — Ага, — крошки посыпались изо рта. — Давно сюда ходишь? — Несколько лет. — И как? — Мне нравится. Здесь клёво. — А мне не нравится. — Почему? — удивился Эмиль. — Не принимай на личный счёт, но собрания напоминают секту. Жду не дождусь, когда Мейсон однажды скажет: «Возьмёмся за руки и помолимся». Эмиль громко засмеялся. Мейсон с недоумением посмотрел на нас. — Это уже было. — Господи… Правда? — Ага. Грэг вмазал после этова Мейсону. — Хотела бы я увидеть. — Было клёво, риально клёво, — у него милая улыбка. Шрам возле уголка рта не уродовал. — Слушай, не хочешь выпить? Угощаю. — Выпить? — Да. Тут бар недалеко. По кружке пива. — Хм, звучит классна, но мне неудобна. — Почему? — Девушка не далжна приглашать парня на выпивку и тем более платить за него. — Я приглашаю тебя как друга. Пойдёт? Хочу развеяться, а для этого мне нужна компания. — Я бы выпил пива с табой. При условии, — Эмиль допил сок и стряхнул крошки с пальцев, — я угащаю. Бар в нескольких милях от спортивного комплекса, где Мейсон проводил собрания. Через две мили — мой дом. Мы сели за барную стойку и заказали по кружке светлого. Приглушённый свет, негромкая музыка, немного народа. — Давай хотя бы пополам? Я так не могу. Я тебя пригласила. — Я — мужчина, я плачу. — Эмиль… Он взял мою руку: — У меня есть деньги, не пириживай. Нам принесли пиво и чипсы. — Рассказывай, — я сделала глоток. — Чё хочешь знать? — Как ты докатился до собраний? — Говоришь, как будто это чё-то ужасное, — Эмиль пил пиво, как воду. — Я думала, это только в фильмах, а оказалось наяву. — Мейсон прав, иногда нам нужно высказаться. Выплеснуть праблемы, и тогда нам станет лехче. Мне становится легче, поэтому я и хажу на собрания. — Друзья не поддерживают? — У меня нет друзей. Есть адин, но я ни магу всё ему рассказывать. — Не хочешь расстраивать? — Расстраивать? — Ты болен. У тебя проблемы с сердцем. — Да, мой друг ни знает об этом. Да и ни нада ему знать. — Тебе проще открыться незнакомым людям? — Наверна. — Расскажи о себе. — Я каждый раз о сибе рассказываю. Ты уже слышала. — Сейчас мы не на собрании. Говори, что хочешь. Мне правда хочется узнать тебя. — Пачему? — Ты клёвый. Эмиль засмеялся: — Да, я такой, — сделав глоток, он сосредоточенно посмотрел на меня: — В детстве был благовоспитанным мальчиком. Связался с пиратами и покатился. Характер мягкий. Не женат. Я засмеялась и кое-что намотала себе на ус. — Ужасно, что Грэг тебя обижает. — Он меня не абижает. — Он оскорбляет, унижает. Эмиль, да на твоём месте я бы оторвала ему яйца! — Я не знаю, как их атарвать, да и не нужна мне это. Грэг — малодой, импульсивный парень. — Вот именно! Ты гораздо старше его, а он разговаривает с тобой в унизительном форме. Ты и меня старше. — Я ни старик, всего-то на пятнадцать лет тебя старше. — Грэг думает, что герой, но по факту невоспитанный и эгоистичный придурок. — Он ни гирой. Я вот герой. — О чём ты? — Я воевал, Барб. Я открыла рот от удивления. — Да-да. Я не гаворю об этом на собраниях. Я не сказал Грэгу. Соврал. Он считает, что самые бальшие яйца у него, но это не так. — Не взрыв машины? — Нет. Миномётный обстрел. Но про осколки я не соврал, — он коснулся коротких седых волос. — Тут совсем плохо. Раньше были жуткие головные боли. Со временем прошли. — А что под бинтами? — Железки и дыры. — Фигово, наверное, через металлодетектор ходить? — Ха-ха-ха! Да! Я постоянно звиню, — Эмиль взял горсть чипсов. — Где воевал? — В Ираке. Был совсем мальчишкой. Таким и остался. — Тебя это красит. Ты молод душой. — На самом деле, я ужасно стар, — голос взрослого человека. — Тебе выплачивают инвалидность? — Пяцот долларов в месяц. — Смешно! — Никому не нужны герои. — Твоей маме нужен. — А ана нужна мне. — Что у тебя с сердцем? — Это после войны. У меня был инфаркт. Следующий я не переживу. За полчаса я узнала об Эмиле больше, чем на собраниях. — Ну, а ты? Думаешь о суициде. — С чего ты взял? — Просто. Ты любишь мужа. На твоём месте я бы тоже думал о суициде, но не совершил бы его. Самоубийство не спасёт. Не спасёт душу. — Знаешь, ты сказал правильные вещи. Я никому не говорила, Эрику при ударе оторвало голову. Поэтому твоя речь выстрелила прямо в сердце. — Барб, прасти, если затронул что-то личное. — Нет-нет. Сейчас мне уже лучше. Мне действительно пора отпустить Эрика и жить дальше. — И не думать о суициде. Я дотронулась до руки. Под длинными рукавами не видно шрамов от порезов. — Чем занимаешься по жизни? Чем увлекаешься? — Я многа читаю, у меня бальшая коллекция старинных книг дома. Я знаю многа языков. — Ого! Клёво! — Нет-нет. Я знаю множество старых языков, на которых уже не говорят. — Ещё круче! Последствия травмы головы? Я читала, после подобных случаев у людей проявляются особенности. — Да, это появилось после войны. — И это тоже? — я потрогала серьгу в левом ухе. — Подумал, так выгляжу круче, — круглая серьга затряслась от движений головой. — Помимо книг? — Я люблю музыку. — Какую? — Разную. Раньше любил классику, другой и не было. Симфонию Гурецкого считаю шедевром. Вкусы поменялись, как и мир. — Странно, иногда ты говоришь, как ребёнок, а иногда у тебя проскальзывают очень мудрые мысли. — Душа с мозгом борются. Я решилась задать провокационный вопрос: — У тебя есть кто-нибудь? — Ну-у, мама. — Кто-нибудь помоложе? — Ты имеешь в виду… атнашения? — Да. Если Эмиль не женат, это не значит, что свободен. — Какой из меня любовник? — Не знаю, — но хотела узнать. — Я пахож на человека, у которого есть девушка? — Почему нет? — У меня всё очень сложна, — Эмиль потёр веки и коснулся выбитых цифр под левым глазом. — Ты шаришь в сантехнике? — Я не сантехник, но кран разабрать смагу. — У меня кран на кухне течёт. — Скорее всего, нужно паменять пракладку. — Справишься? Мы допили пиво, Эмиль доел чипсы. Мы пошли ко мне. Кран — предлог. Эмиль — способ отвлечься. Ничего серьёзного, тупой секс. Не измена, попытка отпустить Эрика. — Проходи. — Ага. — Раздевайся, чувствуй себя как дома. Эмиль снял ботинки и камуфлированную куртку. Я провела его на кухню. — Вот он, — указала на кран. — Есть инструменты? — У Эрика остался чемодан с инструментами. Эмиль закатал до локтей рукава и расстегнул верхние пуговицы. Левая рука здоровая, со вздувшейся длинной веной, правая забинтована. Под рубашкой белая майка, на груди светлые рубцы. — Походу, реальна пракладка, — в кармане джинс завибрировал телефон: — Кто меня хочет? «Я тебя», — подумалось. Вероятно, смс. Он быстро прочитал и вернулся к смесителю. Через несколько минут Эмиль проверил кран — вода не протекала. — Готова. — Спасибо, выручил. — Да, не за чё. Мне несложна. На столе тарелка с печеньем. Я приманила одной Эмиля. — Мала. Затачу несколько штук. Я положила печенье на тарелку и притянула к себе Эмиля. — Что… — он гораздо выше. Я принялась расстёгивать оставшиеся пуговицы на рубашке. — Что… ты делаешь? У него тонкие губы и глубокие носогубные морщины. Лицо пятидесятилетнего мужчины. Печальные синие глаза и длинные чёрные ресницы. Эмиль моргал, правый глаз статичен. Встав на мысочки, я коснулась губ. Широкая шея под бинтами напряглась. Звякнула бляшка солдатского ремня. Эмиль очень робок и нежен. Мы толком не целовались. — Ты ведь знаешь, что такое секс? — прошептала в губы. — Я? Э-э… да… — он закивал , — да… я знаю, как это делать. — Покажешь? — Мне… нужна идти. У меня, — левый глаз закатился от кротких поцелуев, — мама адна дома. — Нам не нужно много времени, всего пару минут. — Барб, мне неудобна. У тебя муж умер два месяца назад. — Мне нужно жить дальше. Эмиль наклонил голову и потянулся с поцелуем. От робости и нежности не осталось следа. Он знал, как это делается. Эрик так не целовал. Во рту привкус железа от брекетов. Я встала на колени и расстегнула ширинку. Забавные трусы с Микки Маусом. Эмилю повезло с размерами, он осчастливит будущую девушку или жену. Неизвестно, когда у него был последний секс, но сейчас он в экстазе, о чём говорили запрокинута голова и раскрытый рот. Приковав ко мне взгляд, Эмиль накрыл макушку перебинтованной рукой. Он резко поднял меня с колен и жадно поцеловал. Я запустила руки под майку: на животе и боках дыры. — Нет! — Эмиль вытащил мои руки. — Не надо, не трогай меня. — Меня это не пугает. — Это пугает меня, Барбара, — глубокий голос соответствовал возрасту. Безумно красивый тембр. — Моё тело подверглось пыткам. Оно изуродовано, — он расстегнул на мне джинсы. — Повернись. Я не хочу, чтобы ты видела. Надавив на спину, Эмиль положил меня животом на стол и вошёл сзади. — Не двигайся и не произноси ни слова, — если бы металл мог говорить, он бы говорил голосом Эмиля. Он входил глубоко и жёстко, но не быстро. Многие мужчины не понимают разницу между «жёстко» и «быстро». Я заткнула рот рукой, чтобы не заорать от удовольствия. Сильные руки крепко держали за талию под кофтой, а потом переместились на шею. Эмиль лёг на спину, но веса я не почувствовала, лишь жар. Тяжёлое дыхание и тихие стоны. Не мальчик в теле мужчины. Эрик, прости, но ты так не трахался. Дело не в том, что у меня давно не было секса, а в том, что с Эмилем был лучший секс. Он не кончил внутрь, кончил на поясницу. Я осталась лежать на животе, пока Эмиль застёгивал ремень. Я осталась лежать на животе, пока Эмиль покидал квартиру.