ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

КОФЕ

1 ноября

— Ты уже закрыл дело Троцка? — Нет. — Обычно тебе хватает пары встреч с подсудимым. — Он что-то скрывает. — Касаемо убийства? — Мелисса завязывала галстук на шее. Личный ритуал. — Тим, мне кажется, Борис на тебя не очень хорошо влияет. — О чём ты? — Ты стал рассеянным в последние дни. Я понимаю, Троцк — твой друг, но он не заберёт у меня мужа. В знак верности я поцеловал Мелиссу: — Никто меня у тебя не заберёт, я принадлежу Мелиссе Стэнфорд. С поданной Мелиссой белой тростью я спустился на улицу, где меня ожидал водитель. — Сегодня на одного заключённого станет больше? — спросил Джон за рулём. — Не сегодня, завтра. Борис ждал в комнате для допросов без наручников на лодыжках. — Благодарю. Свободны, — я поставил стаканчик с горячим кофе на стол и сел в кресло. Полицейские положили наручники и вышли в коридор. — Они не боятся оставлять их? Я могу заковать тебя. — Я ударю тебя тростью, если ты подойдёшь слишком близко. — Вчера не ударил. Вчера Борис отсосал мне, вечером отсосала Мелисса. Начиная жить двумя жизнями, я чувствовал себя подлецом. — Не отвлекайся. Я должен закрыть твоё дело в ближайшие дни. Надеюсь на сотрудничество. — А я не сотрудничаю? Замыкаюсь в себе? — в интонации надменность. — Вытаскиваешь из меня правду и засовываешь член в рот. — Перестань пошлить! Не в клубе тёлку клеишь. Ты перед судебным психиатром! — А когда жена говорит пошлости, ты возбуждаешься? — Не твоё дело! — я повернулся на звуки, исходившие от Бориса. Не важно, что я его не видел, важно, что он видел стеклянные глаза. Под ним заскрипел стул, Борис занервничал. — Тебе идёт быть властным. Я отпил кофе, напиток обжёг горло: — Твоя тёща дала показания. Она сказала, что ты — тиран и деспот, на протяжении многих лет издевался над её дочерью. — Чушь собачья! Я и пальцем не тронул Маргарет. Она поднимала руку. Раньше у неё была привычка бить меня по лицу и ставить синяки. Потом привычка исчезла. — Ты позволял женщине бить себя по лицу? Здорового мощного мужика била по лицу жена? — Да, Тим. — Ладно, допустим. Когда Маргарет последний раз поднимала на тебя руку? — В прошлом месяце. — В день убийства вы поругались без рукоприкладства? — Без. — Вспомни. — Тим, я не трогал её перед тем, как взять топор! Что ты хочешь? После задержания меня обследовали, ни синяков, ни царапин! На Маргарет тоже! Мы не дрались в тот день. — Чтобы тебя не было в тот сраный день в проклятом доме! — я обошёл стол и прислонился к краю. — Я не спасу тебя. Грозит вышка. — Ты хочешь меня спасти? — удивление в голосе. — Сомневался во мне? — Ни на секунду, — скрип наручников. Борис шагнул. — Сиди на месте, пожалуйста, — я отошёл к другому краю стола, держась за поверхность. — Я не трону тебя. — Я не боюсь. Соблюдай дистанцию. — Можно глотнуть кофе? — Да, пей. Борис сделал глоток и выдохнул: — Кайф! Несколько недель ничего не пью, кроме воды, и жру всякую хрень. — Сейчас бы ел еду, приготовленную Маргарет, но, ах, да! Ты её убил! — Ты бы на моём месте поступил так же. — Я не женился для того, чтобы через десяток лет убить жену. Не задумывался, почему Маргарет начала пить? — Она сказала, что после родов переклинило, словно нехватка в организме. — Врачи, обследование, диагноз? Ну да, алкоголь стоит дешевле таблеток. — Хватит! — Борис стукнул стаканчиком по столу. — Хватит меня судить! Поставь чёртов диагноз, и я тебе отсосу. — Ты здоров. В момент убийства был в сознании. Ваша последняя ссора не стала точкой кипения. Ты давно готовился убить Маргарет. Угнетал, доводил до нервного срыва и спаивал. Она медленно умирала в браке с тобой. Её смерть стала спасением от многолетней тирании. Оказавшись сейчас перед тобой, Маргарет поблагодарила бы за смерть. В вашей семье скотиной был ты, Борис, это подтверждает Дилан. Сын бежал не от матери, а от тебя. В следующий миг кофе обожгло лицо. Борис вылил на меня стаканчик. Я широко раскрыл глаза и рот. Остывшего кофе оставалось немного в стаканчике, неожиданность поступка поразила. — Предатель! Веришь другим? Они не жили с нами последние годы. Десять лет мы были лучшими друзьями, близкими друзьями, Тим! Ты отвернулся от меня тридцать семь лет назад. Бросил! Ты повторяешься! Кофе стекал по лицу и капал на рубашку. Мелисса не убьёт за испорченную вещь, но очень удивится конфузу. — Ты дал мне надежду, а теперь отнял. — Ты не исправишься. Ни время, ни тюрьма, ни психушка не изменят тебя. — Ты делал меня лучше! Твои чувства смягчали ненависть и злобу! Тим, нам было хорошо вместе… — Давным-давно жил один мальчик. Он не был ни высоким, ни красивым, ни харизматичным, ни даже смешным. — И я полюбил тебя, — голос спокойный и тихий. — Потому что ты был другим, не таким, как они. — Всё кончено! У меня нет для тебя места в жизни! Всё — ошибка. Наши отношения были ошибкой. — Уверен? — звук расстёгивающейся ширинки. — Что ты делаешь? — Что и всегда. — Перестань! Я чувствую себя шлюхой, на которую дрочат. — Ты всегда и был, — в голосе возбуждение, — моей шлюхой. Когда я хотел, тогда и брал тебя. — Неправда. Я позволял тебе брать. Борис дрочил, тяжело дыша. Он подошёл ко мне, я попятился. — Стой. Я сказал, стой, — притянул за галстук. — Ты не отказывался. Я почувствовал пахом эрекцию Бориса — он слишком близко. На лице я влажный язык — он облизывал кофе с носа, щёк лба и губ. — Могут войти… — Не захочешь, не войдут. Борис опустил руки с галстука на ремень. Вытащив рубашку из брюк, покрывал поцелуями живот. — В пятьдесят три кубики. Внизу живота мурашки от губ. Борис посадил меня на стол и спустил брюки. — Мне всегда так нравилось. — Когда я спереди, а не сзади? — Да, и когда ты целуешь меня. Он впился губами. Наши отношения заключались в том, что у обоих вставали члены, но проникал только Борис. — Наручники на столе... Воспользуемся? — У меня нет ключей. Будет странно, если полицейские увидят психиатра скованным. — Жаль, но я что-нибудь придумаю. Продев руки в наручниках через голову и крепко обняв меня, Борис вошёл. Тридцать семь лет я не чувствовал в себе мужчину. Фрикции очень медленные и глубокие. Задница, конечно, потом будет сильно болеть, но не страшно. Наверное, оно того стоит. — Прости за кофе, — мольба через поцелуи. — Ерунда, мне понравилось. — Пообещай, что завтра мы повторим. — Моя жена не поймёт, если я и завтра приду домой в грязной рубашке. — Я придумаю, чем тебя ещё испачкать. Борис выпустил меня из объятий и кончил в стаканчик. Я застыл на столе с согнутыми и разведёнными ногами. — Защемило в спине. Поможешь встать или натянешь трусы с брюками? — Я-то кончил, а ты — нет. Через несколько минут, лёжа на столе и свесив ноги, я кончил в рот. Борис натянул на меня трусы и заправил рубашку в брюки. — Красавчик, — ободряюще хлопнул по груди. — Поверю на слово. — На сегодня всё? — Да, завтра последняя встреча. — Тогда до завтра. Я поцеловал Бориса и позвал полицейских. — Что случилось? — спросил один из полицейских. — Рука дрогнула, разлил на себя кофе, — я протянул наручники. Скованного Бориса вывели из комнаты. Если Борис в порыве ненависти выплеснул мне кофе в лицо, что он сделает, когда завтра узнает правду о себе?