ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

ЯСТРЕБ, ЛИС И ЗМЕЙ

1917 год

Старшему сыну: 32 года

Младшему сыну: 24 года

— А зачем дублируется надпись? — жетон лежал на ладони. — Для идентификации трупа, — ответил Пауль. — Одна часть остаётся на трупе, а другую пересылают в Берлин. — А родственники? — я брил голову острым лезвием. — Им присылают донесение о гибели. — Я бы не хотел, чтобы родители знали о моей смерти. Есть огромный плюс на войне — здесь нет моей семьи. На прошлой неделе я получил первое письмо от родителей. Они написали, что Удо получил Железный крест. И всё. Больше ничего не написали. Корина присылала письма Паулю каждые три месяца. Франческа, девушка Германа, писала каждые два месяца. Корина пригласила нас на свадьбу, а Франческа — на обед после окончания войны. Мне некуда приглашать друзей. Никто не знал о моих друзьях. Говорили, война скоро закончится, но я не верил. Врагов стало больше, а наших солдат меньше. Вот что превратится Германская империя после войны? Мы втроём пообещали друг другу биться до конца. Когда я устанавливал пулемёт в оконный проём четвёртого этажа дома, расположенного неподалёку от разбитой мельницы, я понятия не имел, что сегодня всё закончится. Для всех нас. — Фельдфебель Бруно, помните обещание? — Биться до конца, фельдфебель Пауль? — Нет, фельдфебель Бруно, другое. — О чём мы говорили последние два года, фельдфебель Пауль? — Совершенно верно, фельдфебель Герман. — Напиться на свадьбе фельдфебеля Пауля? — Так точно, фельдфебель Бруно, а ещё? — Увидеть, как фельдфебель Герман делает предложение фройлен Франческе. — Именно. Фельдфебели, нам нельзя умирать. По непроверенным данным в ближайший город Дрезден пожалует противник. Враг будет наступать с тыла, пройдёт через поле с разрушенной деревней. Пехотный полк занял позиции. Пулемётчики окопались в укрытиях. Утро 2-о мая 1917-о года. На моих часах 09:15. — Бруно, почистил оружие? — Пауль протирал оптический прицел винтовки. — Обижаешь. Я не помоюсь, но найду время, чтобы почистить пулемёт. Герман заряжал Маузер образца 1898-о года. Он принял решение, что двух стрелков достаточно для обороны. Герман с Паулем будут отстреливать тех, кого я задену пулемётом. Главное наше правило — прикрывать друг друга. Из леса показались первые отряды противника. Офицер дал приказ стрелять на поражение. Солдаты всё шли и шли. Их слишком много. Краем глаза я замечал, как редели окопы. Наших сил не хватало. Двух пулемётчиков убили. Раз в минуту я менял ленту. — Бруно, береги патроны, — попросил Пауль. — Мы с Германом возьмём дальние ряды. Герман, слышал? Пауль слева от меня. Герман занял правое окно чуть дальше от нас. — Что? — переспросил он, оторвавшись от Маузера. — Говорю, у Франчески глухой жених! Бедная девушка, с кем собирается связать судьбу? Ты уверен, что она согласится стать твоей женой? — Абсолютно! А почему тебя волнует моя девушка? — Может быть, она попросит тебя стрелять по ближним рядам? — Понял. Так бы сразу и сказал. Третья волна прошла, но наступала следующая — более опасная. — Танки приближаются, — предупредил Пауль, глядя в оптический прицел. — Насчитал три штуки, — перевёл винтовку на окопы. — Командир отдаёт новые приказы. — И когда прибудут наши танки? — поинтересовался я. — А они не прибудут, Бруно. Смотри, — Герман указал на окоп, — солдаты вместо винтовок взяли противотанковые ружья. В самом деле, через пару минут прогремели первые тяжёлые выстрелы. Два танка удалось ликвидировать, третий уничтожил наших стрелков. Четверо солдат закидало последний танк гранатами, тем сам обездвижив, через несколько минут у танка закончились боеприпасы. — Лисичка, Змей, у нас проблемы! — крикнул Герман. — В окопе осталось пять человек! Гауптман мёртв! Мы дали друг другу прозвища: Пауль — Лис из-за цвета волос, я — Змей из-за хладнокровия, Герман — Ястреб из-за крючковатого носа. Никто не придёт на помощь. Нас не спасут отсюда. — Телеграфисты передали, что нам нужна помощь? Выстрел в голову телеграфиста стал ответом на мой вопрос. — Кажется, нет, — понял Пауль. Окоп пуст. Остались мы втроём на четвёртом этаже полуразрушенного дома. Противник продолжал наступление. — Змей, сколько патронов? — Могло быть и больше, Ястреб. — Лис? — Пять. У тебя? — Два. — Бруно, — Пауль положил руку мне на плечо, — никогда не думал, что скажу это, но стань снайпером за пулемётом. — Принято. Меньше половины ленты, последние сто патронов. В любом случае я не прострелю голову каждого солдата. — Я помогу, Бруно. У меня есть патроны. Совсем чуть-чуть. — Мы ещё погуляем на твоей свадьбе, Пауль! — крикнул Герман. Пять вражеских солдат подступало к дому, когда две пули пробили голову стрелка справа от меня. Я повернулся на звук пролетающих пуль и увидел, как Герман упал. Франческа не услышит предложения руки и сердца. — Герман! — закричал я. — Он тебя не услышит, Бруно, — тихо произнёс Пауль. Я выпустил десять патронов. Врагов нет. Мы с Паулем на ногах. Наступила тишина. Я бросил пулемёт и подбежал к Герману. Он мёртв. В 1914-м нас было трое. Мы втроём прошли через многие бои, но… больше не пройдём. Я закрыл Герману глаза и отломил половинку его жетона. — Бруно, — Пауль всхлипнул, — с той стороны леса выкатывают миномёты, — накрыл рукой пулемётную ленту. — У тебя осталось два патрона, у меня — один. Я оттянул затвор винтовки Германа — ни одного патрона. Прогремел первый выстрел. Снаряд ударил в соседний дом. Следующий прилетит в наш. Пауль разломил свой жетон: — Как бы ты ненавидел свою семью, отец или брат найдут тебя, а вместе с тобой и нас, — засунул половинку в мой нагрудный карман к половинке с именем «Герман». — Мы вместе начали войну, вместе и закончим. Бери тело Германа, я возьму пулемёт. Три патрона и три пистолета. Этого должно хватить для отступления. — Куда идти? Нас назовут дезертирами! — Пауль, все погибли! Кто-то должен рассказать миру, что здесь творился Ад! Подумай о семье Германа, о Франческе. Залп оглушил нас. Снаряд попал в дом, на головы посыпалась крыша. Я забросил на спину пулемёт, Пауль — Германа. Высокий Герман весил от силы пятьдесят килограммов, он гораздо легче пулемёта. Мы выбежали на улицу. Два верхних этажа обрушилось. — Куда нам бежать? — спросил Пауль с телом Германа на спине и снайперской винтовкой на плече. — На ту сторону леса. Через поле. — Через поле?! Бруно, нас заденут! На открытом поле негде скрыться! — Маневрируй! Не думай о миномётах. Сфокусируйся на чём-то другом. Не слушай взрывы. И мы побежали. Полтора километра до леса. Не так много. Не так тяжело, если бы не пулемёт за спиной и тело Германа. Пауль, наверное, думал о Корине. Он ловко пробегал по сгоревшей траве. Осколки не задевали, земля залетала прямо в рот. Я мысленно перенёсся в другое время и в другое место. Со мной не Пауль, а Лаура. Мне — четырнадцать, ей — десять. У нас каникулы. Орнелла попросила дочь съездить на велосипеде в город за хлебом. Утром Лаура постучала в моё окно и позвала погулять. Когда мы вышли на большую дорогу, Лаура убежала от меня. Я догнал её, и мы побежали, не останавливаясь, до города. — Это такая прогулка? — спросил я. — Мама просила меня съездить за хлебом. — Съездить? А почему мы бежим? — Это же весело! Кудри развевались. Я не мог оторвать от неё взгляда. Она посмотрела на меня, и я затряс головой, будто у меня тоже развевались волосы на ветру. — Бежим, волосы назад, за хлебом, — смеялась Лаура. Мы пробежали три километра и совсем не устали. Рядом взорвавшийся снаряд вернул меня на поле. Полкилометра до леса. — Когда у меня родится сын, я назову его Бруно, — Пауль бежал правее от меня. — Думаю, Корина не будет против. Миномётный снаряд попал в Пауля. От взрыва меня унесло вперёд. Я лежал на левом боку, в правом ухе мерзкий свист. Правую сторону лица придавило. Не мог повернуть голову, не мог посмотреть на небо, не мог открыть правый глаз. Холодно. Судорога в правой голени. Я вздохнул и закрыл левый глаз. Больше никогда не будет, как прежде.

***

Полгода спустя

1917 год

Старшему сыну: 32 года

Младшему сыну: 24 года

Сквозь сон я слышал плач матери. Реальности не было. Сон длился бесконечно, но и в этой бесконечности наступил конец. Я открыл глаза. Видел только левым. Правая сторона лица забинтована. В теле тяжесть и боль. По вискам бил молоток. Зубы тянуло с правой стороны. Правая рука на животе — не пошевелить. Кашель раздирал лёгкие. — Очнулся? — медсестра дотронулась до головы. — Не шевелись. Нельзя. Я позову доктора. Ощущение, что на лице кирпич. Невозможно опустить взгляд на тело. — И как он? — мужской голос приближался. — Пришёл в сознание. Стонет от боли, — ответила медсестра. Палата белая и яркая. Это слишком для меня, я привык к темноте. Положил голову ровно на подушку. Ничего не слышно справа. Наверное, я один в палате. — Добрый день, — вошёл худой мужчина в белом халате, за ним семенила медсестра с опущенной головой. — Я — доктор Шпеке. Я молчал не потому, что не хотел отвечать, казалось, я не мог ответить. Доктор сел на стул возле койки: — Как себя чувствуешь? — жестом попросил медсестру оставить нас. У меня болело всё, включая волосы на голове. Кстати… волосы. Я оброс. — Голова болит, да? Она и будет болеть. У тебя осколок в голове. Мы не можем его вытащить. Почему не можете? Тяжело разрезать череп? — Если его вытащить, ты полностью потеряешь над собой контроль. Станешь хуже маленького ребёнка. Я могу вытащить, но тогда ты не сможешь жить. — Чт… что с… с маим… ли.. лицом? — челюсти еле двигались, язык не слушался. Рот очень сложно открывать. — Пошевели левой рукой. Я сжал пальцы в кулак. — Дотронься до лица. Я медленно поднял руку к животу, нащупал левую кисть. Пальцы, бинты. Перебинтована. Я посмотрел на доктора — тот промолчал. Выше к груди, к шее. Шея тоже в бинтах. Подбородок — бинты. Правая щека — бинты. На скуле мокро и липко. Или.. а почему скула низко расположена? Выше… впадина под бинтами. Впадина… глубокая и большая. Там же глаз… Я нажал пальцем и почувствовал боль. — Тише-тише, — заволновался доктор, — глаза нет. У меня нет правого глаза. Бинты на лбу и голове. Жёсткие волосы. Сильно оброс. На левой стороне лица бровь, глаз, скула. Щетина отросла. Отец отругает. Я положил левую руку вдоль туловища и понял, что потерял лицо. — Помнишь миномётный обстрел? Я помнил грохот взрыва, на котором подорвался Пауль. — Тебя сильно задело. Множество осколков пробило тело. Взрыв был справа от тебя? Справа от меня бежал Пауль. — В основном пострадала вся правая сторона. Плечо и предплечье пробиты. В кисти большой осколок, поэтому она забинтована. Можешь ею пошевелить? Лучше не делай. Металлический осколок глубоко застрял в мелких костях. Вытаскивать его не рекомендовано, иначе кисть разрушится. В будущем подвижность пальцев и запястья вернётся, но сжимать кулак запрещено. Будет адски больно. Из шеи достали множество осколков. Что касается твоего лица… — доктор замолчал. — Раздроблена правая скула, увы, глаз не удалось спасти. У меня огромная дыра в правой части лица. — Живот болит? Осколки, словно дробь, пробили торс насквозь. Не удивляйся, когда под бинтами увидишь дыры. На мне не осталось живого места. — У тебя очень сильное сердце. Ты выжил благодаря ему. Твоё сердце выдержало сложные операции. Лучше бы я умер. — Внутренние органы тоже пострадали. Поджелудочная железа, часть желудка и кишки, печень. Ты на строгой диете. Прости, но отныне никакого сладкого. Только каши, видимо. — Как мне теперь… жить? — С этим можно жить. Будет очень тяжело, но ты сильный. Я понимаю, такое трудно принять, но, прошу тебя, не воспринимай себя как кусок мяса, который не приготовился на сковороде. Да, раны серьёзные и обширные, работа многих органов изменилась, но вторая половина тела здорова. Левая сторона тела практически не пострадала. — В… где моя форма? — Осталась. Мы не выкинули. — В… кармане. Наг… рудном кармане… Слева. — Что? — Ж… же… Доктор достал из шкафа дырявую грязную форму. Моя форма. В левом нагрудном кармане нашёл две половинки жетонов. — Герман Фальке и Пауль Фухс. Ястреб и Лис. Они защитили меня. Они погибли, а я выжил. Нас было трое, остался я один. — Мне жаль, но людей с такими фамилиями к нам не привозили. Пауль и Герман остались на поле. Их не похоронили. Доктор положил обратно в шкаф сложенную форму. — Твой жетон мы сняли по прибытию. Он в целостности и сохранности. Если тебе станет хоть немного легче, фельдфебель Мориц, — он положил на грудь что-то холодное и металлическое, — ты стал героем. О тебе писали во всех газетах как о единственном выжившем в том сражении. Погибло тысяча восемьсот тридцать четыре немецких солдата, но чудом выжил только фельдфебель Мориц. Твои родители и брат очень гордятся тобой. Они не бросили тебя, не отходили от тебя, пока ты лежал в коме полгода. Доктор направился к выходу. Я увидел на груди Железный крест, награду за мой подвиг. Внимание тут же сфокусировалось на другом. Ниже груди, ниже торса. На том месте, где я чувствовал боль. На той части тела, которой не было. — Правую ногу не удалось спасти, — доктор обернулся, — слишком много осколков порвало артерии и вены. Я отрезал её по колено. Я вспомнил, как сон однажды прервался. Я кричал от боли, потому что мне отпиливали ногу, а потом снова заснул и проснулся через полгода. Нужно полностью уничтожить себя, чтобы тебя заметили.