ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

ШЕДЕВР

Пока Джеймс обыскивает квартиру Эмиля Бакланда

7 ноября

— Две девчонки и девять парней. Ты со мной? — Ох, Сара, — отозвался голос Мэг в трубке, — что-то как-то это слишком для меня. — Что слишком? Мы же так уже делали. — Да, три года назад. И там было не девять парней. Подруга, я гораздо старше тебя, боюсь, не потяну девять членов. Я катила тележку по продуктовому супермаркету. Отца переселила в свою квартиру. Теперь мы жили вдвоём, и папу нужно чем-то кормить. Да и я уже устала от фастфуда и безвкусной кафешной еды. — Мэг, нам бабла отстегнут десять штук, по пять каждой. — Я половину потом истрачу на гинеколога. Эти парни неосторожные и неаккуратные. Рвут не только на тебе бельё. — Мэгси, я не хочу быть там с какой-то левой тёлкой. Мы и так с тобой через такое прошли! — я положила в тележку пакет молока. — Работай на себя, моя хорошая. Десять тысяч на одно рыло — это целое богатство! Тем более, в твоём положении. Не смей впускать их в себя без смазки! Это тебе старческий совет. Я не сказала Мэг, что мой отец уже свободен. Мне нужно с ней ещё рассчитаться. Подруга давала много денег. Я торчала ей двести тридцать четыре тысячи. — Там будет камера. Меня будут снимать. — Порно? — Не в общий доступ. — Даркнет? — Скорее всего. — Ты не боишься? С тобой уже обговорили все детали постановки? — Коди мне рассказал вкратце. Всё по классике. Без применения посторонних предметов. — Знаю я твоего Коди — тот ещё извращенец! Он любит преподносить сюрпризы в самый последний момент, поэтому я и ушла от него. Коди — мой агент. Когда я не могла подцепить клиента, или мне нужна была большая сумма денег, он находил работу. Так получилось и в этот раз. Мэг права: Коди тот ещё засранец. — Во сколько должна быть групповуха? — В 8 вечера. Коди арендовал зал в клубе на «Улице Шейма». — Тебя будут иметь на шесте? — Нет. Там всё переоборудовали. Клуб закроют на пару часов. В зале поставят стеклянный стол и пару кожаных банкеток для удобства клиентов. — А про самих клиентов ты что-нибудь знаешь? — Молодые парни. Ниггеры и белые. — Торчки? — Наверняка. — Будь осторожна, прошу тебя. Они без резинок? — Это нереспектабельно для порно. — А ты? — Всё в норме. Я на таблетках. — Не подцепи от них ничего. Я не подцеплю. А если что-то в меня и заскочит, то я быстро вылечусь. — Кстати, о клиентах, — воодушевилась Мэгси. — Ты не обменялась случайно контактами с тем красавчиком, который нас трахал в отеле? — С… — я чуть не сказала его имя, — красавчиком? А-а, тот, с татуировками? — Да-да! Он самый! Я уже два дня стою на «переулке Де Сада», где мы его подцепили, и всё никак не могу встретить. — Нет. Знаешь, когда ты ушла в душ, я тут же покинула номер, даже не заговорив с… красавчиком. — Эх, жаль. — А что? Запала на него? — Ну, я не против с ним повторить. Он вроде при деньгах, да и трахается отменно. Мне показалось, что чувак запал на тебя. — С чего ты это решила? — Он такими глазами на тебя смотрел. — Может, тип озабоченный, — я положила в тележку пакет картофеля. — Я знаю, как смотрят озабоченные, дорогая. Тот здоровяк смотрел на тебя с какой-то ностальгией. Он чего-то ждал от тебя. — Я сделала с ним всё, что обычно делаю с другими. Ничего особенного. Да и что он от меня ждал? — Не знаю-не знаю. Может, ты ему кого-то напоминаешь? В любом случае, этот красавчик потерян. А жаль. Хороший мужик. Мэгси отключилась. Хороший мужик. Действительно. — Почему ты не зачёркиваешь то, что уже взяла? Он появился из ниоткуда. Камуфлированная куртка, расстёгнутая клетчатая рубашка, а под ней серая футболка. — Я была занята. Не успела, — карандашом зачеркнула те продукты, которые уже положила в тележку, а их оказалось совсем чуть-чуть. Я больше времени потратила на разговор с Мэг! — Ты опять следишь за мной? — В нашем районе такой магазин один. Я пришёл сюда за шоколадкой и увидел тебя. Решил поздороваться. — Именно это я и услышала. Как ты поздоровался, — я отвернулась от него и дальше пошла к стеллажам с продуктами. — Что тебе осталось купить? — Эмиль догнал меня и заглянул в список, который я держала в руке. — Всё. — Я помогу тебе, — он положил кисть на тележку. — Спасибо. Не надо, — убрала его ладонь. — Справлюсь сама, — опустила в тележку упаковку яблок. Чувствовала себя дурой. Но почему-то мне хотелось вывести Эмиля на эмоции. — Я буду катить тележку, а ты спокойно ходить и брать то, что тебе нужно. — Справлюсь сама, — повторила снова. — Ладно. Как хочешь. Эмиль взял и ушёл. Что? Просто вот так психанул и ушёл. Заебись, вывела, значит, я мужика на эмоции! Пять секунд простояла во фруктовом отделе и окончательно поняла: ебать я дура…. Моя тележка вместе со мной покатилась к следующим стеллажам с продуктами. — Вот, я принёс всё по списку. Появился Эмиль, чьи руки были полностью набиты едой. — Боже, блять, как ты меня напугал! — я дёрнулась от его неожиданного появления. — Проверь, точно всё? Я посмотрела, что он принёс: — Да. Эмиль аккуратно сложил продукты в тележку. — Остался хлеб, — твердил список. — Хлебный отдел дальше, — камуфлированный указал рукой куда-то вперёд, — я проходил мимо него, но не подумал, что тебе там что-то нужно. Я уже начала катить тележку, как Эмиль меня остановил: — Погоди. Садись в неё, я тебя довезу. — Это не машина, и ты не на дороге. — Представь, что тебе десять, а мне — четырнадцать. И мама попросила тебя купить хлеб. — Что за ерунда? Ты старше меня на двадцать лет. — На самом деле, нет. Душой я ненамного тебя старше, — он отставлял продукты в тележке на одну сторону. — Я туда не помещусь. Тем более, не хочу всё помять. — Ничего ты не помнёшь. Ты маленькая и худенькая. Я думала, а Эмиль смотрел на меня. Детская забава. Я уже выросла, а Эмиль, кажется, нет. Сегодня вечером я буду делать то, на что не пойдут многие взрослые. Сейчас хотелось побыть ребёнком. Я запрыгнула в тележку, а Эмиль схватил её за ручки. — Бежим, волосы назад, за хлебом! — скомандовала я, а Эмиль разогнался и толкнул тележку. Мы чуть не снесли холодильники с замороженными продуктами. На поворотах нас заносило, но Эмиль тормозил подошвами ботинок. Мы оба смеялись. Мы были как дети в огромном магазине, где взрослые смотрели на нас. Мне — десять, а моему другу — четырнадцать. — Хватай всё, Коротышка! — кричал Эмиль, когда мы подъезжали к полкам с хлебом. — Мне нужен один батон! — Я сказал, хватай всё! Остальное мы украдём! Я схватила пару батонов хлеба и охапку сладких булок. Куда мне столько? А, всё равно! Это же так весело: хулиганить. На кассе Эмиль спрятал под куртку лишние батоны и булки. Я расплатилась за продукты по списку и ждала, что нас поймают с поличным, но нас пронесло. Четырнадцатилетний друг помог упаковать мне пакеты, и мы пошли в сторону моего дома. — А где твой отец? — спросил Эмиль, когда мы зашли в квартиру. — Он на улице. После семилетнего заточения папа предпочитает больше времени гулять, чем торчать в четырёх стенах. Мы вместе разбирали пакеты. Эмиль подавал мне продукты, а я клала их в холодильник. — Эмиль, забери булки. Мы с отцом столько не съедим. — Нет, оставьте себе. Отец съест, и ты вместе с ним. Мы украли хлеб. Да мы самые опасные преступники в городе! Эмиль наблюдал за мной — я замечала это боковым зрением. — Ты сейчас будешь свободна? — Не особо. Надо приговорить поесть. — Могу помочь. Я умею готовить. — Жарить картошку и варить макароны? — Не только. Я всё могу готовить. — И суп сваришь? — Конечно. Я с удивлением посмотрела на него: — Серьёзно? Он закивал головой: — Я же сказал, что умею готовить. — Нет, спасибо. Сама приготовлю. — Так странно. Я уже второй раз слышу от тебя спасибо за сегодня. Холодильник закрылся. — На что ты намекаешь? — Ни на что. Просто это странно — слышать от тебя благодарность мне. Я часто заморгала — понимала, чего он хотел. — Эмиль, я сегодня не могу. У меня вечером планы. Я должна быть в форме. — Планы? У тебя клиент вечером? — И не один. — Втроём? Вчетвером? Ему не нужно знать, сколько членов войдёт в меня вечером. — Ещё больше? — Да, Эмиль, ещё больше. Он изменился в лице. Стало невыносимо жалко его. — А что ты хотел? У меня такая работа. Ты не единственный мой клиент. — Я понимаю это. — Тебе можно, а мне нельзя? — О чём ты? — У тебя есть девушка, Эмиль. А я — свободная женщина, вообще-то. — Да-да. Ты права, — он поник. — Не хочешь присоединиться вечером? — наугад спросила я. — Из женщин будешь только ты? — Да. — А сколько будет мужчин? — Девять. Эмиль сморщил лоб и выпучил нижнюю челюсть вперёд. — Ну, так что? — Это… не для меня… Я не понимаю… такое. — Секс бывает разным, Эмиль. Групповушка тоже имеет право существовать. — И тебе такое нравится? Когда столько мужчин? — А кому какое дело до того, что мне нравится? Эмиль отошёл к обеденному столу, а я облокотилась на кухонную тумбочку. — Мне. — Пф. Это не считается. — Ты хочешь, чтобы я смотрел, как тобой овладевают девять посторонних мужчин? — Хочу, чтобы ты присоединился к ним. Хочу, чтобы ты участвовал, — я знала, что Эмиль не согласится. Я его проверяла. — Покажи им, что ты лучший. — Ты и так знаешь, что я лучший, — в итоге он меня уделал. — Мне хочется разнообразия. Ты мне его дать не можешь. — Где всё это будет происходить? — В клубе на «Улице Шейма». — Понятно. — Ты придёшь? — Я… не знаю. У меня дела в это время, — он отступил от стола и направился из кухни. — А ты купил себе шоколадку, за которой пришёл в магазин? — спросила я в широкую спину. Эмиль пошарил по карманам: — Забыл про неё. Куплю в другой раз. Шоколадка была предлогом. Эмиль пришёл в супермаркет из-за меня. — Почему ты назвал меня Коротышкой? — Потому что ты маленького роста. Ты похожа на маленькую девочку, которая слишком рано повзрослела. — В школе меня обзывали Малявкой. Сначала это было обидное прозвище, но с возрастом я к нему привыкла, приняла его. Мне почти тридцать, а я до сих пор Малявка. — Даже в сорок шесть ты не вырастешь.

***

За 2 часа до прихода Эмиля Бакланда на собрание «Скажи»

7:53 вечера

— Детка, ты готова? — спросил Коди. — Да. На мне чёрное латексное бельё и сапоги на шестнадцатисантиметровом каблуке. — А когда ты будешь обливать себя маслом? — Когда загорится красная лампочка на камере. — Вы это обговорили с оператором? — Да. — А почему это не будет делать кто-то из парней? — Потому что в этот момент они будут дрочить на меня. — Окей. Как скажешь. Покажешь класс? — это агент так подбадривал. — Сомневаешься? — Оплата после, — Коди перевёл тему, — так положено. Я знала, что агент уже получил всю сумму за меня. Я не увижу ни цента до того момента, когда последний парень не кончит на моё лицо. — Парни, все готовы? — спросил оператор. Они все грязные. Они все противные. Они все неухоженные. Номер один: пухлый парень с кепкой на голове. Он не снимет её. Номер два: высокий ниггер с кубиками пресса. У него полоска трусов торчала из спортивных штанов. Золотая рэперская цепь на шее. Номер три: белый парень с татуировкой в виде розы на горле. На нём надета чёрная маска балаклава. Наверняка какой-то извращенец. Не хотел светить лицом. Боялся, что его узнают. Номер четыре: наркоман. Золотые зубы во рту. Обдолбанный. По этому сразу понятно, что без дозы у него не встанет. Он мог быть опасным. Номер пять: снова ниггер. Объёмная причёска. Кольцо в носу. Татуировки сливаются с его кожей, создавая эффект грязных пятен. Номер шесть: подросток лет девятнадцати. Тупые татухи на лице. Очки с пустыми стёклами. Номер семь: ещё ниггер. Короткие дреды. Спортивная кофта с капюшоном. Такие, как он, носили за поясом пистолет и шмаляли направо и налево. Номер восемь: смуглая кожа. Мексиканец. Брюнет. Полные губы. Выглядел неплохо, но такие, как он, торговали герычем у меня на районе. Номер девять: высокий белокожий мужчина в рубашке и тёмных брюках. Наверняка накаченный. Красавчик, одним словом. Стоит ему раздеться, и из одежды останется его кожаный ремень. А он им пользовался не по назначению. Они все разные. Они все одинаковые. У них одна мысль и одно желание на всех. Они не будут придерживаться сценария. Они уже начали дрочить на меня, а красная лампочка на камере ещё не загорелась. Они животные, а не люди. Как жаль, что Эмиля здесь нет. Мне нужен только он. Какая я дура, что согласилась на такое! Оператор протёр объектив камеры. Последние приготовления. Я живу в мерзком, продажном, грязном и пошлом мире. В этих парнях не осталось ничего человеческого. Они даже не звери. Они — пустые тела. Оболочки. Контур, а внутри нет заливки. Свет приглушили. Сейчас всё начнётся. — На позиции! — скомандовал оператор. Коди ушёл. Забрал мои деньги и оставил меня на растерзание девятерым парням. — Три… Папа сейчас дома смотрит какое-нибудь телешоу по телеку. Я сказала, что задерживаюсь на работе в кафе. — Два… Я взяла тюбик масла и вылила на своё тело. Каждый начал раньше положенного времени. — Один… Парни стали раздеваться. Я увидела девять готовых членов. Мне хотелось блевать. Что же я наделала? У меня великое будущее, а я тратила своё время на это дерьмо. Мне не убежать. Надо терпеть. — Начали! — красная лампочка загорелась на камере. Если бы сейчас играла музыка, то я бы услышала классику.

***

8:26 вечера

В 1976-м году польский композитор Хенрик Гурецкий создал композицию под названием «Симфония №3». Она также известна как «Симфония печальных песен» и «Симфония скорбных песнопений». Автор посвятил её своей супруге Ядвиге Рураньской. В композиции звучала лишь одна солистка — сопрано. Главная тема — материнская скорбь. В первой части «Симфонии» слышна Ламентация Девы Марии — это обращение Богоматери к Спасителю — её Сыну, погибающему в мучениях на кресте. Во второй части звучат слова Хелены Ванды Блажустяк — молодой польской девушки, которая написала на стенах тюрьмы гестапо слова, обращённые и к Деве Марии, и к её собственной матери: несчастная взывала к Богоматери, умоляя стать опорой для узницы, и обращалась к собственной матери со словами утешения, увещевая не плакать о дочери. В третьей части композитор обратился к национальному фольклору, использовав текст польской народной песни «Куда же ты ушёл, сыночек мой милый?» Эта песня повествовала о матери, разыскивающей своего погибшего сына на поле брани. Разве это не прекрасно? Творение Гурецкого разочаровало публику и критику. Её назвали занудной. При этом люди выражали недоумение, как её вообще кто-то может покупать в магазинах? Симфонию забыли. Второе рождение «Симфония №3» получила в 1993-м году. Тогда её записал оркестр «Лондонская симфониетта». Именно тогда новая запись композиции, когда-то принятой неуважительно неблагосклонно, неожиданно вошла в десятку самых продаваемых в мире. А один английский журнал поставил сочинение на первое место в хит-параде классической музыки. «Симфония печальных песен» ныне являлась самым известным творением Хенрика Гурецкого и одной из самых популярных симфоний, созданных в 20-м столетии. Я считал «Симфонию №3» шедевром. Зайдя в клуб на улице Шейма и сев в белое кожаное кресло, в свете приглушённых фонарей я достал телефон с наушниками. Нашёл нужный трек. Заткнул уши. Нажал на «Воспроизвести». Я вытащил сигарету из пачки и подкурил её. Пепельницы нет, пепел не испачкает и без того уже грязный пол. Передо мной девять парней и девушка. Они не видели моего лица, лишь силуэт. Никто не против, чтобы за ними наблюдали. Сара поняла, кто именно пришёл на представление. Звезда шоу здесь она. Девушка стояла, а парни вокруг неё столпились. Они не ждали своей очереди, каждый лез без приглашения. У парня с золотыми зубами снесло голову, он не понимал, что причиняет боль проститутке, он заигрался. Слишком интенсивно, слишком глубоко. Даже он сам не получал удовольствия. Парень в белой кепке находился поодаль и онанировал. Он не из тех, кто действовал, он из тех, кто смотрел. Два чернокожих амбала перешёптывались, глядя на Сару, и облизывались. У всего этого шоу абсолютно иной смысл. В композиции началась первая часть, и зазвучал голос Девы Марии. Тушь потекла по щекам Сары. Я сделал глубокую затяжку и выдохнул дым. Никто не услышал мольбы проститутки. Спасителя не разжаловали нескончаемые женские стоны. Высокий блондин накинул Саре на шею кожаный ремень и затянул его. Парень в чёрной балаклаве поднёс к женским соскам зажжённую зажигалку и вошёл в тело спереди. Пухлый мальчишка в белой кепке продолжал смотреть. Симпатичный мексиканец подошёл к проститутке сзади и облизал её ягодицы. Два афроамериканца опустили Сару на колени. У одного золотая цепь на шее, а у второго кольцо в носу. Их половые органы размером с две мои ладони. Только паренёк с очками на лице пытался удовлетворить Сару. Он ни разу ничего не запихнул ей в рот. Пускай татуировки и портили его кожу на лице, его действия не очерняли душу. Из него получится чуткий муж и заботливый отец. У всего этого шоу абсолютно иной смысл. Парень в балаклаве достал доллары и поджёг их, пепел падал на волосы Сары. Чернокожий парень в кофте с капюшоном вытащил пистолет и засунул дуло девушке в рот. Накаченный блондин и парень в белой кепке разрывали анальное отверстие Сары. Я сделал ещё одну глубокую затяжку и сбросил пепел на пол. У всего этого шоу абсолютно иной смысл. На проститутке уже нет латекса. Масло превратилось в пот и кровь. Первая часть «Симфонии №3» продолжала играть. Спаситель не слышал мольбы. Белые, чёрные, смуглые руки оставляли ядовитые следы на коже Сары. Я не слышал стонов девушки, только сопрано в наушниках. У всего этого шоу абсолютно иной смысл. Это мир. Гнилой, продажный, порочный, эгоистичный мир. Здесь человек скрывал лицо под маской, а нутро — под накаченным татуированным телом. Здесь красивое лицо означало грязные мысли, а золотая цепь — власть. Чёрные татуировки на тёмной коже всё равно что пятнистая пантера: как её не раскрашивай, хищник остаётся хищником. Тихоня мог оказаться вирусом, способным поразить сердце. Я стряхнул пепел на пол. Осталась одна затяжка до фильтра. Дева Мария не спасёт этот мир. Мир, в котором мы с Сарой жили. Мне не жаль девушку. Я не чувствовал жалости. Я чувствовал безвыходность. Это смирение со своей убогой жизнью. Мир не изменился. Нет. Люди всегда были такими. Просто теперь они не скрывали себя. Уже никому не помочь. В этом мире некого спасать. Его остаётся только принять. Сара уже это сделала. А я? Я сделал последнюю сигаретную затяжку. Похоть не должна править этим миром. Нужна новая идеология. Новая красивая картинка перед глазами. Не голое желанное тело. Надежда. На лучшее будущее. Чудо. Необъяснимое. Спасение. Безвозмездное. Я встал с кресла. Сара меня не замечала. Пот и пепел заливали ей глаза. Симфония продолжала играть в наушниках. Скоро вторая часть. Мать не спасёт единственную дочь. Мать не снимет Бога с креста. Мать не найдёт труп любимого сына. Я в последний раз бросил взгляд на девятерых парней и одну девушку. До финала ещё далеко. Я уже всё увидел. Достаточно. Я покинул зал клуба и выбрался на улицу. Я всегда считал секс противоречивым. Отто насиловал меня, и я его ненавидел. Я любил Коротышку, а она любила меня. В обеих историях присутствовал секс. Когда-то это может быть больно и обидно, а иногда ты чувствуешь эйфорию и не хочешь, чтобы она заканчивалась. Суть в том, что боль ты испытаешь дольше, и запоминается только плохое. Что должно произойти в жизни такое, чтобы оно запомнилось? Любовь. Однако в таком мире любовь невозможна. В любом случае один продаст другого. Один предаст другого. Любви не существует. Не здесь. Не сейчас. Я уже опоздал на собрание «Скажи». В первый раз за много лет. Но сегодня мне, правда, хотелось сказать. Я освободил свои уши от наушников и убирал провода в карман куртки. Мне необходима тишина. До спортивного зала я дойду пешком. Правая нога заболела. Нестрашно. Я буду долго идти, но дойду. Мне нужно сегодня сказать.