ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

Сердце его — пепел, и надежда его ничтожнее земли, и жизнь его презреннее грязи.

Прем. 15, 10.

— Почему ты меня отпустил? Незнакомец обрёл имя. Это Пифон. Тот, кого все боятся. Тот, кто всех убил. — Всегда кто-то должен оставаться в живых. — И твой выбор пал на меня? Пифон пожимает плечами. Мужчина сидит на кухне напротив меня. Я — на полу, вытянув больную ногу и прислонившись спиной к стене. Это сон, потому что я говорю и слышу. — Тебе нужна помощь, — говорит Пифон, — уже сутки ты сидишь вот здесь и совсем не двигаешься. — Я не могу пошевелиться, — и оголённой челюстью не могу двигать в реальности. — Я помогу тебе раздеться. Весь твой костюм пропитан пóтом и гноем. — Не надо. Мне и так хорошо. Мне не нужна помощь. — Позвать для этого Монику? Ей ты не откажешь. Только вот она сгорит, дотронувшись до тебя, а я ничего не почувствую. — Моника… — я качаю головой, — она не должна видеть меня таким. Пускай думает, что меня уже нет в живых. — Она и так считает, что ты мёртв. Она не выдержит этого. — О чём ты? — Известие о твоей смерти её убивает. Моника теряет смысл жизни. — Кто ей сказал, что я умер? — Детектив. — Сволочь... Он пасёт её? Как он догадался, что мы с ней связаны? — Моника сама ему всё рассказала. — Дурочка… Зачем? Он её угробит. — Детектив её отпустил. Он узнал от неё всё, что хотел. — То есть, ничего? — Да. — Отлично… Просто замечательно… Пот течёт на глаза. Кожа жжёт. На мне практически не осталось живого места. Я чувствую свою гниющую плоть под костюмом. — Так ты позволишь тебе помочь? Человек, который ещё вчера уничтожил толпу людей, хочет мне помочь. Странно… но он уже много лет со мной. Он не сделал мне ничего плохого. — Если ты не брезгуешь, — я подаю ему руку. Пифон просовывает руки мне за спину и поднимает моё тяжеленное тело. Передвигаясь на одной ноге и не наступая на больную, я присаживаюсь на стул. Долой пиджак, долой галстук с рубашкой, долой брюки и ботинки. Я остаюсь в одних трусах. — Ну как я тебе? — улыбаюсь тем, что осталось у меня от рта. — Красавчик? Можешь выкинуть в помойку мой костюм. Я больше не надену его, не пойду на Оазис. Пифон стоит напротив меня — смотрит на моё убогое гниющее тело: — Что бы ты попросил у черепа? — Быть простым человеком. — Отказаться от огня? — Да. — А как же рак? Как же немота? — С этим можно жить. С раком, конечно, не так долго, но всё же. Я люблю тишину. Я привык жить в тишине. — Мне казалось, что ты хотел слышать. — Хотел… но я не хочу слышать упрёки в свою сторону. — Вновь услышать голос Моники? — Впервые услышать голос Марры. — Я могу вылечить тебя от рака. — Для чего? — Просто. Чтобы жить нормальной жизнью. Тебе же больно. — Огонь приносит больше боли, чем рак. Единственное, чем ты можешь помочь: это взять нож со стола, — киваю на оружие, — и отрезать мне больную ногу. — Я могу вылечить рак, и тогда ногу не нужно будет отрезать. — С раком можно жить, а с ногой, из которой лезут черви, — нет. — Зачем ты это делаешь? Сжигаешь всё на своём пути. Какой в этом смысл? — Тебе не понять. — Попробуй объяснить, — Пифон садится на корточки передо мной. — Ради страха. Я хочу, чтобы люди меня боялись. Не из-за моей внешности, а из-за того, что я несу за собой. — Смерть? — И все дети кричали: «Пожалуйста, прекрати, ты меня пугаешь». Я во власти этой ужасной энергии. Всё правильно, чёрт возьми, вы должны бояться меня. В чьих руках теперь власть? — Это твоё кредо? — Это слова моего отца. Я прочитал их на его губах, когда он спас меня в детстве. Я сжёг свою деревню, сгорели все, кроме меня. И тогда появился отец. Он взял меня за руку и отвёл в детский дом. Там меня и воспитали. Перед уходом отец сказал эти слова, я уловил в них смысл и запомнил. Больше отец не появлялся в моей жизни. — Ты помнишь его? — Нет. Я не помню, как он выглядел, даже не слышал его голос. Странно, ведь слух у меня тогда был, но отец решил скрыть свой голос. Наверное, я бы его запомнил. Думаю, у меня хороший папа. Да, его не было в моей жизни, он не воспитывал меня. Но он взял за руку и не почувствовал мой жар. Отец смотрел мне в глаза и не отворачивался. Определённо, думаю, что он хороший человек.

***

— Ночёвка? Ты серьёзно? — А почему нет? — я впускаю Сару в свою квартиру. — Эмиль, нам не по шестнадцать. И что мы будем делать? Спа-а-ть? Прям всю но-о-чь? — Ну да. Сара раздевается и отдаёт контейнеры, которые снова украла с работы. — Что там на этот раз? — я легонько встряхиваю один контейнер. — Там три разных торта. По одному куску на каждого, а последний разделим пополам. — Вкусные? — Ради тебя я спиздила всё самое сладенькое, — Сара целует меня. После того, как проститутка обнаружила меня, перенёсшего инфаркт, она обработала рану и… мы занялись любовью. Сара пошла на работу в кафе, хотела выйти в ночную смену, но через пару часов я позвонил ей и предложил кое-что получше. — Значит, ночёвка, — Сара занимает место на диване, пока я вытаскиваю куски тортов из контейнеров. — Чур я сплю в трусах! — она победно поднимает левую руку. — Я тоже, — со смехом говорю и подаю девушке тарелку с клубничным тортом. Себе же кладу шоколадный. — А ты спросил разрешение у моего отца? — Думаю, он не будет против, — я подсаживаюсь к Саре на диван, — но тебе стоит его предупредить. Сара открывает сотовый и набирает Джозефу: — Пап, я сегодня останусь на ночь у Эмиля, — пауза. — Да, у того самого, — пауза. — Нет, всё хорошо. Пап, я встречаюсь с Эмилем, — пауза. — Хорошо. Там в холодильнике есть, что поесть, и, пожалуйста, не сиди перед телевизором допоздна. Пока. — Ну? — спрашиваю я. — Папа передаёт тебе привет. — То есть, он не против меня? — А ему не всё равно? — недовольная Сара с набитым ртом. — Мы встречаемся… — я улыбаюсь. — Блять, перестань так лыбиться. Я залезаю в её тарелку и отлавливаю кусочек клубничного торта: — У меня вкуснее. — Боже мой, как маленький ребёнок, — Сара закатывает глаза. — Послал же Бог мне такого дурака! — Что бы ты ни говорила, всё-таки ты меня любишь. — Себя я люблю больше. — А что ты почувствуешь, если я уйду от тебя? — синий глаз приковывает к себе Сару — звучит правдивый вопрос. — Ты меня для этого сюда пригласил, кидалово? — Нет-нет. Просто, — я ковыряюсь в тарелке, — к слову пришлось. Сара снова закатывает глаза и идёт мыть тарелку. Мою пустую тарелку она не берёт. — Сам помоешь. Не маленький, — обижается подруга. — А знаешь, — я виновато смотрю на неё снизу вверх, — я всё-таки тебя люблю. — Ты дурак, — она вытирает руки о полотенце. — И ты меня любишь. Мы занимаемся любовью. Я снизу, она — сверху. Я перемудрил, запутался в своих мыслях и слишком быстро кончил, за что Сара меня отругала, а после посмеялась надо мной не со зла, конечно. Потом мы съедаем третий кусок торта, а после ложимся спать. Точнее, Сара включает телевизор и засыпает. Я притащил его по просьбе девушки, мне-то он не нужен. Около десяти вечера я проверяю Мурира. Ему нужна помощь. Это сделаю не я, а Джеймс. В начале одиннадцатого я появляюсь перед детективом. Ничего не изменилось. Он продолжает считать меня всеобщим злом. Жаль. Правда, жаль. — Эмиль, какого хера ты не спишь? — сквозь подушку спрашивает Сара. — Я сплю, — лежу на спине и смотрю в потолок. — А чё тогда ворочаешься? Под тобой кровать ходуном ходит! — Извини, сейчас засну, — поворачиваюсь к Саре спиной. Я не засну. Бог Снов никогда не спит. — Сара, а у тебя нет родственника доктора по фамилии Тейлор? — Тебя сейчас реально волнует этот вопрос? — У лечащего врача моего сына фамилия Тейлор. — Тогда я соболезную твоему сыну. Дядя Джереми — говнюк. Он лечит только платных больных. У твоего сына есть деньги? — Нет. Он числится, как подопытный пациент. — Отстой. Таких пациентов дядя скидывает на других врачей. Типа, он записывает больного на своё имя, а потом, когда уже непосредственно начинается лечение, за жизнь подопытного отвечает не доктор Тейлор. Этой системе много лет. Никто не жаловался, потому что все умерли. — Ты с ним не общаешься? — Он отказался от собственного брата. Ни цента не перевёл моему отцу. Нахер мне такой нужен? Дело не в деньгах, а в отношении. Дядя вычеркнул из своей жизни брата и племянницу. Твой сын ещё жив? — Пока да. — Счастливчик. А доктору Тейлору не повезло. Он сгорел в своей больнице пару дней назад. Вонючий ублюдок, так ему и надо. Слава Богу, мне не пришлось его хоронить. — Справедливость восторжествовала. — Эмиль, иди на хер. Я уже сплю. — Спокойной ночи. Сегодня последняя ночь — ночь, когда Сара со мной. Завтра последний день. Завтра последняя ночь — ночь, когда всё закончится.