ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

САРКОМА ГОЛОВНОГО МОЗГА

2010 год

У меня болело колено на правой ноге. Странная боль. На голени появилась рана. Чем бы я её не лечил, она не проходила. Становилось трудно ходить. Коленная чашечка тяжело двигалась. Нужно идти ко врачу. Нужно услышать диагноз, который я и так уже знал. Больница Святого Петра. Частная клиника Зака. Я доверял квалифицированным врачам. В своей личной карточке я указал фальшивый адрес, не хотел, чтобы домой приходили медсёстры и проверяли меня. Зак дал мне врача Джереми Тейлора, сказал, он хороший. Не знаю, посмотрим. Тейлор не гистолог, он онколог. Я понимал, что другой врач мне не нужен. В коридоре перед кабинетом Тейлора много народа. Придётся долго сидеть и ждать свою очередь, а нога всё болела. В воздухе присутствовал специфический запах: болезни, опухоли. Сегодня я оделся попроще, ведь не на работе: синие джинсы, хлопковая рубашка, никакого галстука, кеды. — Уважаемые господа, — в коридоре появилась молодая темнокожая девушка, чей голос я узнал и тут же отвернулся, чтобы она не видела моего лица, — доктора Тейлора сейчас срочно вызвали на операцию, поэтому его пациентов приму я, доктор Бауэр. Прошу, заходите по одному в кабинет. И не сомневайтесь в моей компетенции. Она исчезла в кабинете и пригласила первого пациента. Никакого Тейлора не будет — будет Моника. Пять человек позади, подошла и моя очередь. Немного прихрамывая, я переступил порог кабинета онколога. — Добрый день, присаживайтесь, — попросила Моника, параллельно заполняя бумаги. Опустив голову, я сел на стул перед столом специалиста. — Что Вас беспокоит? — доктор Бауэр оторвала взгляд от бумаг и увидела меня. — Привет, — поздоровался пальцами я. — Значит, — Моника скрестила перед собой руки на столе, — в таком месте нам суждено было встретиться спустя два года? Я и представить себе не могла. — В жизни всякое может случиться, Мон. — Профессор Доу… — Джон, — перебил я её, — и на «ты». Пожалуйста, мы не в университете, и сейчас другие обстоятельства. Лучше скажи, как поживаешь? Как тебе здесь работается? — Хорошо. Спасибо. Я же должна благодарить тебя? — С чего вдруг? — Просто так не приглашают работать в частную клинику. Я отвёл взгляд в сторону и состроил гримасу безобразным ртом. Она меня вычислила. — Твой талант не должен был пропадать в ординатуре городской больницы. Я думал, так будет лучше для тебя. — И не прогадал, — Моника улыбнулась. — Мне действительно нравится моя работа, — её лицо погрубело. — Что случилось? — У меня болит колено, оно немного опухло и стало тяжёлым. Я чувствую, как в коленной чашечке кость трётся о ткань. Моника смотрела и кивала. Я заметил слуховой аппарат у неё в ухе. — Это плохое начало, Мон. — Как давно у тебя боли в колене? — Полгода где-то. Сначала я не обращал на это внимания. Думал, просто опухло, и всё. Но боль не проходит, а пару месяцев назад появилась открытая рана на голени. Она тоже не проходит. По глазам Моники я понимал, о чём она думала. О том же думал и я. — Какие предположения? — спросила доктор Бауэр. — Точный ответ скажет биопсия. Но… думаю, ничего хорошего, — Моника ждала конкретики на поставленный вопрос. — Это саркома, Мон. — Оголяй ногу и садись на кушетку, — она взяла из пачки белые перчатки. Я поднялся со стула и расстегнул джинсы, снял одну штанину и переместился на кушетку. — Лучше ляг и вытяни обе ноги, — Моника подошла, и на её шее выступил пот. — Мне нужно прощупать твою конечность. Я занял удобную для доктора позицию на кушетке, и взгляд Мон притянуло сначала колено. Она аккуратно начала трогать его, а я понимал, что моя кожа обжигала руки врача. Я чувствовал боль, но терпимую. Моника молчала. Обожжённые на руках перчатки полетели в мусорное ведро. Пошла очередь второй пары. Палец Моники коснулся открытой раны на голени, и я невольно дёрнулся. — Больно? — Неприятно. — Джон, у меня плохое предчувствие, — со скорбью произнесла Моника. — Я знаю. У меня тоже. — Я отправлю тебя на рентген и биопсию. Одевайся. Нужно будет сдать все анализы и провериться у кардиолога. — Возьми сейчас пункцию. — Нет. Этот кабинет не предназначен для такого. — У тебя есть все инструменты, — я привстал с кушетки. — Возьми сейчас. Я вытерплю. Мон медлила. Дело не в том, что она боялась обжечься. Дело в том, что она боялась снова причинить мне боль. — Я не закричу от боли, не переживай. Я не спалю тебя. — Хорошо. Моника брала пункцию, и я кривился от боли. Маленький кусочек поражённой ткани отправился в пробирку. Доктор выписала мне направления к другим специалистам. — Через несколько дней придут результаты биопсии. Пожалуйста, пройди всех врачей за это время. Мы должны как можно раньше начать твоё лечение. — Ты будешь меня лечить? — я застёгивал джинсы. — По бумагам — Тейлор, на деле — я. Джон, если что-то обнаружится, я не отдам тебя другому врачу. — Значит, вот, наша судьба. Я учил тебя для того, чтобы ты меня лечила? — Ты сказал, что спасти миллионы никогда не удастся. Я попробую спасти одного человека — тебя. За три дня я прошёл всех врачей и сдал анализы. Пришли результаты биопсии. Это саркома. Рак. Я был прав. Моника не вылечит меня. Никто не вылечит меня. Это только начало.

***

2012 год

Я уволился из университета. Я так больше не мог. Студенты смотрели на моё уродливое лицо, не зная, что под правой штаниной у меня гнила нога. Рана на голени стала обширной, а колено перестало пухнуть. Появились первые боли в кости. С каждой неделей ходить всё труднее и труднее. Я так больше не мог. Саркома появилась из-за огня внутри меня, но я же не пользовался им! Уже больше сорока лет я не пользовался огнём… после Мутье-Сент-Мари я никого не поджёг. Но пламя внутри тела продолжало жить, оно начало меня разрушать. Я потерял слух. Сначала снизилась громкость голосов моих студентов, затем Моника стала тише говорить, а теперь я и вовсе ничего не слышал. Глухонемой — приобрёл я новый статус. Электрик по моей просьбе переоборудовал дверной звонок. Сейчас у меня по всей квартире стояли лампы, которые зажигались, когда мне звонили в дверь. Я сидел в комнате и смотрел телевизор, когда увидел, как зажглась лампочка. — Посылка, — сказал курьер с длинной коробкой в руках. Я ничего не спрашивал, ибо парень меня не поймёт. Молча забрал посылку. С меня не взяли ни цента. «Я знаю, что тебе трудно ходить. Надеюсь, это поможет» — гласила надпись на коробке. Почерк красивый, такой же печатный, как у меня. Наклон немного в левую сторону, скорее всего, писавший — левша. Я открыл посылку, и внутри оказалась трость. Она чёрного цвета, потрёпанная временем, с позолоченной ручкой в виде змеи. Слишком броско, мне такое не нужно. Я оторвал ручку и откинул её в сторону. Примерил себе под руку — отлично, держать удобно. А как ею пользоваться? Я приставил трость к телу и перевалил на неё часть веса. Отлично. Удобно. Теперь у меня три ноги вместо двух, или одна нога и деревянная палка. Надеюсь, трость прослужит мне долго. Даже тогда, когда больную ногу ампутируют. К тому же подарок хорошо будет смотреться с бордовым костюмом и маской-черепом на Оазисе. Моника назначила химиотерапию. Выпали не только волосы на всём теле. Отныне в моём организме ничего не задерживалось надолго. Сегодня утром меня вырвало прямо в приёмной Моники. Вода, желчь, лекарства и прочие примеси, которые отторг мой организм. Так долго я не протяну. Я отказался от подобного рода терапии. Она неэффективна. Маленькая ранка на голени со временем приобрела диаметр в три с половиной дюйма . Волосы на ней не росли, чувствительность в этом месте потеряна. Ощущение, что тяжёлый камень врос в кожу. — Какая стадия? — спросил я Монику в приёмной. — Третья. — За два года? — Джон, такую стадию можно заиметь даже через пару месяцев после обнаружения болезни. Ты же знаешь, что такое саркома. — Да, знаю. И знаю, что в таком случае нужна ампутация. — Мы не говорим о ней с доктором Тейлором. Слишком рано. — Тейлором? Он вообще знает, что я числюсь его пациентом? — Разумеется, он знает всех своих пациентов. — В лицо? — Джон, — Моника перевела тему, — Тейлор за консервативное лечение. Я тоже. Конечность всегда можно ампутировать, но ты её потом не пришьёшь. — Да плевал я на неё! Я первый раз крикнул на Мон. Точнее, стукнул кулаком по столу. От неожиданности у девушки из рук выскочила ручка. — Джон, ты сам доктор и должен понимать, какой умысел у врачей… — Пустая трата времени, Мон! Ты знаешь, что рак не вылечить. Лекарства недостаточно хорошо действуют. Препараты не помогают мне. — За два года только третья стадия. Она не увеличится. Таблетки не позволяют опухоли разрастаться. — Ты же понимаешь, что, когда я буду на пороге смерти, опухоль может стать совсем маленькой. Мон, её размер не зависит от болей, которые я испытываю. — Окей. Я могу отпилить тебе ногу. И что будет дальше? Да, состояние улучшится, но на время. Через полгода появится новая рана, но уже на другом месте — на другой конечности. Снова ампутация? Джон, необходимо вывести опухоль из твоего организма. Удаление плоти не поможет очистить твою кровь и голову от поражения. — Голову? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду? — Я клеймила тебя психическим расстройством, чтобы другие доктора не касались твоей кожи, иначе ты их всех спалишь. — Но я не псих, Мон, ты знаешь это. — Рак — это всегда тяжело, Джон. В независимости от того, где расположена опухоль, она всегда поражает мозг. Она права. Моника замечала, что я уже изменился. Я потерял всякую надежду на излечение. Моя голова забита лишь одними мыслями. — Я не брошу тебя, Джон, — доктор положила свою руку на рукав моей куртки. — Я люблю тебя, Мон, но легче мне уже никогда не станет.

***

2013 год

После выпуска Моники из университета последние несколько лет, что я проработал на кафедре, профессор Дональдс не изменил своего мнения обо мне. Ещё целый год после получения красного диплома студентки Бауэр хирург разносил разные слухи о неблагодарной девушке. За что приобрёл дурную славу в универе. Все его студенты ушли ко мне. Даже те, кому гистология и не была нужна вовсе. Я не выдерживал таких нагрузок на работе из-за больной ноги. Я бросил ребят на произвол судьбы. Дональдс всех их завалил на защите только потому, что это были мои студенты. Мне больше нечего терять в жизни. Такие люди, как профессор Дональдс, всегда будут существовать. Таких людей всегда нужно уничтожать. — Привет, Дон, — я вышел из темноты, когда бывший коллега открывал свою машину на стоянке университета. — Кто это? — он не узнавал меня. — Доу? Какого чёрта ты здесь делаешь? Теперь ходишь с тростью? Я слышал, что ты болен. — Да. Так вышло. В жизни всякое бывает. Дональдс знал язык жестов, но намеренно не пользовался им. Он не знал, что я потерял слух. Хирург говорил быстро и нечётко, сложно читать его губы. — Мне некогда с тобой болтать, Доу. Много работы сегодня было, хочется поскорее домой. — Ты до сих пор ненавидишь Монику Бауэр из-за меня? Девушка не виновата в том, что ты — херовый преподаватель. Помимо того, что я перестал носить очки с диоптриями и белый халат, отчего уже не походил на доктора, изменилась моя речь. Когда я был гистологом на кафедре, то никогда не сквернословил. Моника права: опухоль в ноге давила и на мой мозг. — Может, я и херовый преподаватель, Доу, но ты не доктор. Тебя держали в университете из жалости. И студенты твои тоже тебя жалели. Твоя гистология нахер никому не нужна. Как же так получилось, что лучший гистолог в университете заработал себя злокачественную опухоль? — Это всё из-за огня. Он уничтожает мои клетки, ткани и кости. Огонь меня убивает, но не так, как остальных. Он медленно горит внутри меня. — У тебя уже крыша поехала, я смотрю. Такими темпами ты долго не проживёшь, — Дональдс открыл дверцу машины и закинул кожаный портфель на пассажирское сиденье. — Видео — не фейк, Дон. Гипотеза — не бред. Опыт реален. Я — подопытный. — Да-да, конечно, — наигранно сказал хирург, сев в машину, и начал прогревать автомобиль. Я стоял напротив Мерседеса, не давая Дональдсу тронуться с места. — Доу, иди отсюда, а то ноги тебя еле держат. — Огонь реален, Дональдс. Огонь сжигает всё на своём пути. Ты — херовый преподаватель, херовый доктор, херовый человек. — Пошёл на хер, ничтожный докторишка! — прочитал я на губах хирурга. — Уродец французский! — Огонь — это я. Я щёлкнул пальцами, и моя голова загорелась. Пламя отразилось в зрачках Дональдса. Он поверил. Я потух, и теперь уже воспламенился Мерседес. Хирург не успел открыть дверь, так как его тело пожирал огонь. Я не слышал его крики, но видел открытый рот, охваченный пламенем. Теперь всё встало на свои места. Злодей мёртв. Больше никто не будет разносить грязные слухи о бывшей студентке Монике Бауэр. Больше никто не будет намеренно заваливать студентов на защите дипломов. Я и забыл, как это приятно, видеть перед собой горящего человека. Если Бог дал тебе такой великий дар, им нужно пользоваться. Дональдс будет первым после сожжения Мутье-Сент-Мари. И не последним. — Ты следишь за мной? — Хотел объясниться. Рабочий день Моники подошёл к концу. Я ждал её возле подъезда. Не следил за ней. Наблюдал. Я уже много дней провожал Мон взглядом от больницы Святого Петра до дома. — Я смотрела новости, — с укором посмотрела на меня лечащий врач. — Я же спросил тебя тогда: «Давай убьём Дональдса?» — Но ты сделал это по-своему. Девушка открыла подъездную дверь. — Мон, подожди, — я придержал железную дверь. — Не уходи от меня. — Ты сам отталкиваешь меня. — Но а как иначе? — Мне кажется, ты сам программируешь себя на такую жизнь. — Мне нужны таблетки, Мон. — Приходи завтра в больницу, я тебе их дам. — Не выдержу до завтра. Сдохну ночью. Мон, пожалуйста. — Первый и последний раз, Джон. Пойдём. Так же, как и я, Моника хранила лекарства на кухне в шкафу на отдельной полке. — Открой рот, — я открыл рот, и доктор положила мне белую таблетку на язык. — Рассасывай, а не грызи. — Думаешь, не знаю? — Просто напоминаю. Перевязку сделать? — Сам сделаю дома. — Иди в комнату и сними штаны. Я сейчас приду. Я не стал спорить с врачом. Сделал так, как меня просили. Когда Моника вошла в комнату, я сидел на стуле в трусах и рубашке. — Пересядь на кровать, я включу лампу, и мне будет достаточно видно. — Думаешь, увидеть что-то новое? — Таблетку рассосал? — Да. Я пересел на кровать, а Моника опустилась передо мной на пол. Бинты, что я носил с самого утра, уже пропитались кровью и гноем. — Ты привыкла к запаху? — Спустя месяц как меня приняли на работу, я перестала обращать на него внимание, — Мон сняла окровавленные бинты и стала обрабатывать язву. — Скажи честно, ты хотела такое будущее? — Ты имеешь в виду профессию и работу? — Да. — Я могла стать хирургом, Джон, но ты не позволил мне этого сделать. — Извини. Дональдс оказался прав: я запудрил тебе мозги. Открытая рана сильно защипала. Я не мог найти себе места на кровати. Зажмурил глаза, и Моника перестала обрабатывать ватой мою больную ногу. Девушка дула на язву, и я успокаивался. — Не Дональдс оказался прав, а ты. Я действительно тебя люблю. — Почему? — А почему ты меня полюбил? — Потому что ты не замечала моего уродства. — Потому что я не считаю твой рот уродством, Джон, — Моника по новой забинтовала ногу. — Пообещай мне одну вещь. Ты не притронешься к наркотикам. Запрещённые средства могут притупить боль на некоторое время, но это не выход, Джон. Саркома уничтожит твою плоть, а наркотики — душу. — Обещаю, — со скрежетом в сердце показал пальцами. Уже два месяца я принимал кокаин. Огонь очищал мой организм, когда я сдавал очередные анализы. Никто не узнает, что я наркоман. Моника тоже не узнает. — Ловлю тебя на слове. Мон вставала с пола, когда я, держась за её футболку, притянул к себе и поцеловал. Мне захотелось большего, поэтому я завалил Монику, а сам лёг спиной на кровать. Кофейного цвета руки полезли мне под рубашку. Я снял с Мон футболку и запустил свои пальцы девушке под лифчик. Всё позабылось. Я опомнился только тогда, когда увидел слёзы на лице Моники и ожоги на её теле. — Нет, Мон, нет! — вылезал из-под неё. — Что я делаю? Что я творю с тобой? — Джон, я вытерплю. — Нет! — снял со стула джинсы и начал их надевать. — Я — чудовище! Я причиняю тебе боль! Посмотри на себя! Посмотри на свою кожу! Моника осматривала себя и прятала красные пятна. — Это от меня… я даже коснуться тебя не могу, не то, что… — Мы что-нибудь придумаем, Джон. — Да. Я уже придумал, — застегнул ремень и ширинку на джинсах. — Буду держаться от тебя, как можно дальше. Я вышел в коридор и начал надевать ботинки. — Не уходи от меня, — из комнаты выбежала Моника, — не уходи от меня сейчас. Останься. — Нет… — Ничего не будет, обещаю. Просто побудь со мной сегодня. — Тебе будет жарко от меня. — Я уже привыкла, — она коснулась рубашки на моей спине и приблизилась к лицу. — Я думала о тебе после защиты диплома, после твоего смс. Все эти два года после выпуска я думала о тебе. — И что надумала? — Когда увидела твою саркому, решила, что вылечу тебя. Ты будешь тем единственным человеком, которого я спасу. — Мон, невозможно… — Перестань так говорить. Ты не хочешь лечиться. Не ставь на себе крест, Джон. Я вылечу тебя при одном условии: ты захочешь жить. Ты меня понял? — Да. Я остался у неё на ночь. Мы лежали в одной кровати. Оба голые. Моника показала мне себя. Так получилось, что Мон видела меня без одежды, а сегодня я увидел её. Мы целовались. С перерывами, с передышками, но целовались. А потом заснули. Мне приснился незнакомец с металлическим голосом. Он сказал, что Моника хорошая. Он сказал, что доктор спасёт меня. Остаётся ждать. А сколько ждать? Внутри меня зарождалась ненависть. Ненависть от бессмысленного лечения, ненависть от таблеток, ненависть от того, что дальше поцелуев мы с Мон никуда не продвинемся. Никакого секса с темнокожей студенткой — я не хотел её убить. Саркому нельзя вылечить. Больше рака меня волновал огонь. Его скопилось слишком много за сорок лет. Свою ненависть я буду выплёскивать вместе с огнём. А её много. Огня хватит на всех. Я буду убивать незнакомых людей вместо того, чтобы выливать агрессию на Мон. Пострадают другие, но Моника — никогда.