ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

СЕГМЕНТ №8

— Красавчик. Вчера я был Артуром Роучем, а сегодня — демон времени. Брат подошёл и поправил на мне кожаную куртку. — Не мог подобрать кожанку по размеру? — Это не кожанка, а косуха, она должна быть большой. — То есть, так по твоему мнению должен выглядеть демон? Как шут? — Как рок-звезда, — брат коснулся воротничка моей чёрной рубашки. — Отличная рубашка, я бы такую носил. Я отошёл от него. У меня до сих пор крутился в голове вчерашний день. День, когда я потерял и жену, и ребёнка. — С Эвой всё хорошо. Она уже не в реанимации. — Это ты называешь «хорошо»? — Она жива, и это самое главное. — Это твоя месть? Ты убил нерождённого ребёнка за то, что я тебе перечил? — Что? Нет. Я не убиваю детей. Моя месть находится у тебя внутри тела в области груди. Я невольно коснулся рубашки у себя на груди. Внутри меня всё жгло и кипело. Когда я говорил, в лёгких булькала жидкость. Мой голос не звучал, а хрипел. Да, таким голосом девушек не очаруешь. — Это рак, Удо. Внутри тебя растёт опухоль. — Так понимаю, лечить бесполезно? — я не смотрел на брата, смотрел куда-то в сторону. — Нам уже ничто не поможет. Мы оба больны. — Ты давно уже болен на голову. — Не голова, Удо. Тело. У тебя — лёгкие, у меня — сердце. Теперь хоть что-то нас связывает. Я непонимающе посмотрел на него: — Что у тебя с сердцем? — Плохо работает. Скоро остановится. — Я не буду тебя хоронить. — Знаю. Он не умрёт раньше меня. Он не позволит мне умереть после него. — Ну и? В чём смысл демона? — А в чём был смысл предыдущих личностей? — Мучения. Ты мучаешь меня вот уже на протяжении семидесяти лет. — Потому что ты мой раб. — Я думал, я твой брат. — Это не так. Под плотно сжатыми губами у брата задвигалась челюсть. Его руки были в карманах, но думаю, что они вспотели от волнения. — Что ты имеешь в виду? — я повернулся к нему в анфас. — Он насиловал меня, как ненормальный. И знаешь, что спрашивал потом? «Тебе больно?» — я услышал в голосе брата интонацию отца. — Больно?!… Это шутка, что ли?! — грубый тембр вернулся обратно к хозяину… — Он считал, что я ничего не чувствую! Я для него даже живым существом не был, — … а затем его голос треснул. — Что ты говоришь такое? — я не мог поверить, что он говорил про отца. — Когда ты был в школе, а мама в городе. Когда ты уехал из Циттау. Когда я вернулся после войны. Когда мама засыпала. Отто приходил в мою комнату и закрывал толстые шторы на окне, чтобы соседи ничего не видели. — Нет… — я не мог принять за правду такое откровение. — Он раздевал меня полностью и снимал с себя брюки, — из синего глаза вытекла слеза. — Он никогда не оставлял после себя следов. Потому что… — у него перехватило дыхание, — потому что каждый раз кончал в меня. Даже когда я был с одной ногой, рукой и глазом, он приходил ко мне. Первый раз это произошло, когда мне было пять лет. Тогда я впервые ему мастурбировал. Я даже не знал, что такое мастурбация… Он говорил… Каждый раз он говорил, что любит меня. Это любовь, Удо?… Это любовь, Удо?! — от громкого крика с соседней крыши улетели птицы. — Он целовал меня взасос с языком. После такого я не мог поцеловать ни одну женщину. Как целовать женщину губами, которые целовал отец?… Которые, пф… — брат взъерошил волосы на голове и провёл ладонями по лицу. — Когда я укусил его за член, он ещё сильнее и глубже взял меня. Тебе нравилось целовать маленьких мальчиков, Удо? Тебе нравилось, когда тебя целовали мужчины, Удо? Тебе нравилось чувствовать в себе мужчину, Удо? Тебе нравилось заниматься сексом с мужчиной, Удо? — Нет… Мне стало стыдно и невероятно больно. Это та правда, которую брат скрывал от меня больше сотни лет. — И мне нет. Я тридцать лет терпел издевательства твоего отца. Когда я пошёл на войну, — он усмехнулся, — то выплеснул всю свою ненависть, и мне было хорошо. Но потом я вернулся домой… А я его не забрал, и всё продолжилось. — Ты хотел, чтобы я почувствовал то, что чувствовал ты? — Я хотел, чтобы ты понял, что мы не братья. Разные дети, которых родители любили по-разному. Ты стал гордостью своего отца, а я — его игрушкой. — Ты называешь его моим отцом, но он наш отец! — Он не мой отец! Мы не братья! Беата Мориц моя мать, но мой отец совсем другой человек. — Кто он? — Зеэв Бледер. Еврейский художник из Саксонии. Он жил в Циттау, но, когда Беата забеременела от него, отец переехал в Хемниц. — Откуда ты это узнал? Ты встречался с ним? — Да. И я, наконец-то, почувствовал себя любимым сыном. Я кое-что вспомнил: — Художник? Та картина… «Её автор лучший художник» — так ты сказал мне, когда приехал в Вевельсбург. — Это единственное напоминание об отце. Он никогда меня не видел прежде, но написал мой портрет. Перенёс меня настоящего на холст бумаги. — Это всё ужасно, Бруно, — от услышанного кошмара у меня заслезились глаза. — Почему ты мне не говорил? Почему ты никому об этом не говорил? — Отто знал, что я не его сын, поэтому и насиловал. Беата же продолжала молчать. Она отказывалась верить в то, что Отто уже давно знает правду. Я подошёл к брату: — Почему ты мне не сказал? — Потому что мы чужие друг другу. Это удар для меня. — Чужие? А Лаура знала об этом? — с упрёком спросил я. Да, они были друзьями, и думаю, что любили друг друга. — Сказать подружке, что меня насилует посторонний человек? Об этом знал только Отто, и теперь знаешь ты. — Значит, мы чужие… но у нас одна мать. — То, что делала Беата, не делают матери. — Поэтому ты их убил? — Ты бы поступил так же на моём месте, — брат отвернулся от меня. — Нет, не поступил. — Потому что ты гордый?! Потому что ты готов был терпеть всё от родителей?! Именно ты пожелал им смерти, Удо, а не я, — он пристально посмотрел на меня. — Я ненавижу тебя, потому что твой отец насиловал меня. Эти слова прозвучали, словно камень пролетел по голове. — Но я же… не виноват в этом… — Ты — его сын. Ты — Мориц. А я — Бледер. Тупица, — брат усмехнулся. — Именно так переводится фамилия отца. Поэтому Беата не особо удивилась тому, что я родился идиотом. Она считала, что это во мне течёт отцовская кровь. Странно, да? Я стал нацистом, комендантом концлагеря. Все считали меня немцем, потому что с детства мать брила мои чёрные кучерявые волосы. Ты же знаешь, что у меня никогда не было вшей. Так мать хотела скрыть от Отто, что во мне течёт еврейская кровь. Ты — немец, Удо, а я наполовину еврей. Тебя никто не сожжёт в крематории концлагеря, если ты его комендант. — Ты винишь Отто? Отто создал тебе такую фантазию? Отто уничтожил тебя на втором этаже дома в Циттау? То, что ты делаешь со мной, только из-за Отто?! — Я не идиот, Удо. Я умный человек и всё спланировал. Я не собирался тебя убивать в самом начале, собирался мучить очень долго. — Когда мучения прекратятся? Сколько ещё личностей ты придумаешь? — Семь смертных грехов. Гнев: Сеера. Гордыня: Ноно. Алчность: Артур Роуч. Зависть: Фауст Восьмой. Уныние: Виктор Стрелков. Чревоугодие: Отец Габриэль. Блуд: Морис Беллами. Каждой личности присвоен один грех. Каждая новая личность олицетворяла собой очередной смертный грех. — Ничего умнее не мог придумать? Что-то своё? Насмотрелся современных фильмов про грехи? — Каждая личность олицетворяла собой тебя настоящего, носила в себе частичку Удо Морица. Спасение людей Фаустом: посыльный на войне. Косоглазие Отца Габриэля: монокль. Непонимание речи Виктора: презрение титула «я не убийца». Ребёнок Мориса: нежелание иметь детей. Обожание мужчинами Ноно: обожание женщинами. Жена Артура: нежелание жениться. Цепь на штанах Сееры: цепь Шпинне. И напоследок: в Сеере есть всё от Удо Морица. Паук: твоя собака. Подтяжки: ты прятал подтяжки под ослепительно-чёрным мундиром. Кости на левой руке: ампутация кисти. Мустанг: дорогой Бенц. Невидимость: твоя слепота ко всему окружающему. Демон: нацизм, зло. Рак: это я, — Бруно замолчал, давая мне время переварить информацию. — Я создал идеальную личность Сееры. Я создал тебе последнюю личность. — Для тебя я — воплощение грехов? Я несу на себе все смертные грехи? — Кажется, я всё понятно тебе объяснил, — брат встал напротив меня. — Таким я тебя вижу, Удо. Всё взаимосвязано. Каждая личность — это я. В конце своего пути я стал тем, кем родился. Я не ношу лицо — я ношу грехи. — И что будет потом? — Твоя смерть, — ни один мускул не дрогнул на лице Бога Снов. Он действительно меня ненавидел. Я сделал несколько шагов назад: — Когда ты будешь меня убивать, я не отрекусь от тебя. Возможно, на том свете я всё-таки тебя пойму. Если честно, я не представляю свою жизнь без тебя. Ты — мой младший брат, и я тебя люблю. Пожалуйста, Бруно, помни об этом, когда будешь меня убивать. Я не стал становиться невидимым, покинул крышу, как человек, а не как демон или дьявол. Брат остался стоять на месте. Я знал, он меня убьёт однажды, но он никогда не узнает, что в рождении жестокого виноват только я. Бруно Мориц убил многих людей, но лишь одну смерть он скорбит. Я думаю, что она умерла. Она никогда не состарится, а Бруно всё ещё здесь. Почему оно так? Он не говорит мне, чем занимается в этом и в ином мирах, но думаю, что он ищет её. Я видел её последний раз в 1943-м году. Я помню, что там была железная дорога, и поезда постоянно приезжали и привозили новых людей. А некоторые поезда увозили пассажиров из Змеиного Логова.