Сердце и душа

Хюмашах султан нервно ходила по своим покоям, стараясь унять страх и успокоить трепещущее сердце, но его громкие удары выдавали её волнение. Увиденная сегодня картина, лежащая на полу Хандан султан и рыдающий над её телом племянник, никак не выходила у неё из головы. Что значит потерять маму? Госпожа не хотела даже представлять себя и лежащую матушку в своих руках, от одной только мысли сердце сжималось от ужаса. Но вопреки её воли эта сцена так и всплывала перед глазами. Увиденное сегодня всколыхнуло её самый большой страх потери в жизни, и теперь он будто держал её сердце в тисках и мучил её саму. — Что за глупости, — мысленно убеждала она себя. — Я знаю, что моя Валиде в порядке. — Нет, она не в порядке, — словно ответил ей внутренний голос. — Она попросила устроить ей побег, матушка жаловалась, а она никогда не жалуется нам. — Душевно ей сейчас нелегко, но я уже скоро вытащу её из темницы, а физически она здорова, я знаю это… Я уверена. Мне бы сообщили, будь это не так. — Ты действительно уверена в этом? — Бюльбюль сказал бы мне, — неуверенно прошептала Хюмашах. — Я бы увидела это… О, Аллах, защити её! Хюмашах стала дышать глубже и быстрее, инстинктивно стараясь насытить лёгкие воздухом, и успокоить себя. Но вопреки её усилиям страх, гнездившийся где-то в её душе, словно во всех её уголках, становился только сильнее и постепенно всё более невыносимым. Он как накрывал её холодной, ледяной волной ужаса. Не давал дышать. Вот что означало для неё потерять маму. Наконец, она сдалась ему. — Мне нужно почувствовать матушку рядом, оказаться в её объятьях, услышать её голос, прижать к себе, ощутить её в своих руках, — подумала она. — Стража! Позовите ко мне Бюльбюля. Сейчас же! — Госпожа, — пришедший ага поклонился. — Вы хотели меня видеть. Что-то случилось? — Скажи агам, пусть подготовят лодку, я хочу увидеть матушку. — Госпожа, простите, но уже ночь, да и погода портится, море неспокойно. Как вы поедете и как вернётесь обратно? Не дай Аллах, с вами что-то случится. — Бюльбюль! Делай, что я говорю. Я хочу видеть Валиде! Мне нужно её увидеть! Думаешь, какая-та погода или кто-нибудь меня остановят?! — Госпожа, — ага опустил глаза, а затем снова посмотрел на Хюмашах. — Я не отпущу вас одну. Разрешите сопровождать вас? — Если хочешь, но… Пойми меня, Бюльбюль. Я не позволю тебе сейчас увидеть матушку. Ты знаешь, как она горда, и она бы не хотела этого. Да, я очень оберегаю её, но я так же беспокоюсь за неё. И сейчас чувствую, что ей не хорошо! Мне не спокойно! — Я понимаю, госпожа, вы знаете, как будет лучше, а особенно для Сафие султан. Лодку сейчас подготовят. — Спасибо тебе, Бюльбюль. К ночи погода и впрямь испортилась. Ветер усилился, и заметно похолодало. Неспокойное тёмное море раскачивало лодку, но госпоже и Бюльбюлю всё же удалось без осложнений добраться до одинокой Девичьей башни. — Добро пожаловать, Хюмашах султан, — поклонился госпоже Гюрбюз-ага, дежуривший у темницы, и распахнул перед ней дверь. Сафие султан сидела на своей скромной постели, печально опустив голову на руки, но увидев дочь, сразу встала и распахнула свои объятия. — Матушка, — Хюмашах нежно обняла Валиде, но сильно прижав её к себе. — Хюмашах, моя прекрасная доченька, моя красавица, моя надежда, что ты здесь делаешь так поздно? — спросила Сафие, слегка отстранившись. — Да ещё и в такую погоду, что-то случилось? — Почему сразу что-то случилось, матушка? Разве я не могу соскучиться по вам? — Дочь не отпускала мать из объятий. — Или не могу убедиться, что с вами всё хорошо? — Чтобы плыть сюда по неспокойному морю и рисковать собой? Нет! Почему Мы должны быть не… — Сафие склонилась в приступе сильного кашля и почти повисла на руках дочери, которая с лёгкостью удерживала её, сжимая всё сильнее с каждой минутой. Затем она бережно посадила маму на постель и села рядом. — Матушка? — в голосе Хюмашах звучало нескрываемое беспокойство. — Не волнуйся… Ничего серьёзного… Здесь сырой воздух, — ответила Сафие, пытаясь восстановить дыхание. — Вам точно лучше? Вы бледны, — спросила Хюмашах, поцеловав Валиде в лоб. — О, Аллах, у вас жар! — Уже всё хорошо, — повторила Сафие. — Нет! — Хюмашах дотронулась до рук Валиде. Они были холодные. — У вас температура! Вам холодно! Вы замёрзли! — дочь стала растирать руки матери, стараясь согреть их. — А если бы я не приехала, утром вы бы вообще могли не встать! Почему вы ничего мне не сказали?! Почему не послали за мной?! Попросили бы Искандера… Вы же знаете, что я здесь! В этот момент в окно с решёткой задул холодный ветер, и Хюмашах инстинктивно подвинулась к матери ближе, заключая её в объятья, защищая от холодного сквозняка. — Ещё и этот противный, холодный ветер… — Хюмашах выдохнула, возвращая себе самообладание. — Простите, матушка, когда вы… Этот приступ, и вы… На моих руках… — Хюмашах встряхнула головой. — Я испугалась за вас. Нужно согреть вас, не дай Аллах, вы совсем простудитесь. Я что-нибудь придумаю… Сейчас… Сейчас… — Хюмашах потёрла спину Валиде, и её взгляд упал на цепь, лежащую в углу. — Искандер освободил вас? — На ночь. — Хорошо, хорошо… У нас есть ночь… Сейчас, матушка… — и в этот момент Хюмашах замерла. На руке матери темнел синяк, словно её кто-то грубо схватил. Заметив взгляд дочери, Сафие тут же вырвала свою руку. — Матушка… Кто… Кто это сделал? — Никто. — Валиде, кто посмел сделать это?! Матушка, посмотрите на меня, — ласково обратилась к матери Хюмашах. — Вы что, мне не доверяете? — Хюмашах, доченька, ты не должна беспокоиться об этом… — Как я не должна, матушка?! Я — ваша дочь, на вас кто-то поднял руку, а вы говорите мне не беспокоиться?! И не говорите мне, что вы ударились, я прекрасно вижу здесь захват руки! — Хюмашах, я не хочу… — Матушка! — Она уже своё получила… — Она… Я сейчас вернусь! — Доченька… Сняв плащ, Хюмашах укрыла им Валиде, а затем сжала её руку и посмотрела в глаза. — Так будет теплее, — дочь поцеловала матери руку, — не волнуйтесь, матушка, всё хорошо, я скоро вернусь. Выйдя из темницы, Хюмашах, неожиданно для себя, столкнулась с Искандером. Он и Бюльбюль стояли в коридоре и поклонились ей. — Госпожа, — произнёс Искандер. — Гюрбюз ага сообщил мне, что вы здесь. — Госпожа, как чувствует себя Сафие султан? Всё хорошо? — спросил ага. — Ах, если бы, Бюльбюль… — Сафие султан нездорова, госпожа?! — взволнованно спросил ага. Но Хюмашах не ответила и посмотрела на своего брата. — Искандер, если я попрошу тебя помочь, ты поможешь мне? — Смотря о чём вы попросите, госпожа. — У матушки небольшой жар… — Это что-то серьёзное, госпожа?! — Нет, Бюльбюль, нет, слава Всевышнему, нет, но состояние матушки может усугубиться, если не принять меры. Мне нужны мёд, яблочный уксус и вода. Я читала… — Хюмашах дотронулась до своих висков, вспоминая. — Щербет «Сиркенкубин» помогает при простуде, придаёт телу бодрость и останавливает жар. Нужно приготовить его. Бюльбюль, ты знаешь рецепт? — Да, госпожа. — Я принесу всё, госпожа. — Хорошо, спасибо, Искандер. Надеюсь, напиток поможет матушке… И тёплое одеяло, Искандер, было бы очень кстати. — Я понял, госпожа. Хюмашах кивнула и стала уходить. — Куда вы, госпожа? — остановил её Бюльбюль. Хюмашах сжала кулаки. — Мне нужно поговорить кое с кем в комнате слуг! Калфа безмятежно дремала, когда громкий хлопок двери заставил её подскочить. Испугавшись, она вскочила на ноги и, посмотрев по сторонам, увидела перед собой Хюмашах султан. И она смотрела на неё с таким гневом, что служанка невольно сглотнула. Гюрбюз ага, который тоже пришёл сюда отдохнуть, встав, замер, не понимая, что происходит. — Гюрбюз ага, выйди отсюда! — приказала Хюмашах. — Как прикажете, госпожа, — ответил слуга, покорно выходя за дверь. — Госпожа, — обратилась калфа к Хюмашах, склонив голову, — я чем-то провинилась перед вами? — Ты ещё смеешь спрашивать меня?! После того, что ты посмела сделать моей матери?! — Госпожа, я не знаю, кто и что вам сказал, но это ложь, я ничего не делала вашей Валиде, — произнесла служанка дрожащим шёпотом, от её былой уверенности не осталось и следа. — Да? Хм, и кто же, по-твоему, солгал мне? — вкрадчиво спросила Хюмашах. — Моя мать? Калфа не решалась ничего ответить, опустив голову, она смотрела в пол. — Ты так напугана передо мной, вся дрожишь, никакой самоуверенности, которую ты, мне очевидно по последствиям, демонстрировала перед моей матушкой, почему? Потому что знаешь, что я — госпожа, а моя мать… Ты вообразила, что ты можешь чувствовать себя госпожой перед ней, самоутверждаться над ней только потому, что она здесь, — тихий голос Хюмашах звенел от гнева и едва сдерживаемой ярости. — Ты — подлая трусливая дрянь! — и резкий звон пощёчины, свалившей калфу на пол, разорвал возникшее в комнате напряжение. — Это ложь… — чуть ли не заикаясь, пробормотала калфа, потирая свою щёку. На месте болезненного удара расплывалась краснота, а в ушах звенело. — У меня и в мыслях не было причинить Сафие султан какой-либо вред. — Сафие султан, надо же, как быстро ты вспомнила об этом, — Хюмашах подошла и рывком подняла калфу с пола, схватив её за лицо и заставив смотреть на себя. — Запомни, отныне и навсегда, моя мать была и есть для тебя госпожа и Валиде султан! Ещё хоть раз ты позволишь себе забыть об этом, посмеешь оскорбить её, а тем более поднять на неё свою грязную руку, и я отправлю тебя на дно Босфора! А ещё лучше больше вообще не смей приближаться к моей матери! Я не желаю видеть тебя рядом с ней! Хюмашах отпустила калфу, и тут же её ноги подкосились, она упала перед госпожой на колени и стала целовать подол её платья, заливая его и каменный пол слезами. — Простите, простите, госпожа, умоляю, простите! Пощадите меня… — Как и ожидалось, от твоего величия не осталось и следа, — Хюмашах резко вырвала подол из рук калфы. — Передо мной ты прекрасно помнишь своё истинное место. Сейчас ты там, где и должна быть! Хюмашах равнодушно отвернулась и, открыв дверь, быстро вышла из комнаты, не заметив стоящего в коридоре Гюрбюза агу. *** — Госпожа, — Искандер первым заметил вернувшуюся Хюмашах. — Госпожа, всё готово, — обратился к ней Бюльбюль и протянул тёплый напиток. — Сейчас, Бюльбюль, минуту, — Хюмашах остановилась перед темницей Валиде и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь вернуть себе спокойствие. Она была зла и не могла войти к матушке так. — Госпожа, что-то случилось? Вы в порядке? — с волнением спросил ага. — Да, да, Бюльбюль, не волнуйся, всё хорошо… — Хюмашах выдохнула. — Дай мне щербет, — взяв напиток, госпожа вдохнула его аромат, — да, хорошо, то, что нужно. — Одеяло, госпожа, — передал Искандер Хюмашах свёрток. — Спасибо, Искандер. Я никогда не забуду то, что ты сделал. — Ну что вы, госпожа, я не сделал ничего особенного, моя обязанность — служить Династии, и неважно, где это происходит. — Если бы все были такими преданными, как ты, Искандер… — Хюмашах смотрела на брата с искренней теплотой, хоть и старалась скрыть это. — Поверь, это не такое уж и часто встречающееся качество, и ты заслуживаешь за него благодарности. — Благодарю вас, госпожа… — ответил Искандер, с трудом сдерживая тёплую улыбку. Хюмашах кивнула, чувствуя, как в душе растекается тепло. Пусть Искандер ещё об этом не знает, но на миг, здесь и сейчас, ей удалось согреть родное сердце. Хюмашах улыбнулась. И теперь она могла войти к матушке. Поджав под себя ноги, Сафие сидела на постели, прислонившись к стене и закрыв глаза. — Матушка, — нежно обратилась к матери дочь, — выпейте, вам станет легче. — Хюмашах, доченька, ты вернулась… — Конечно, я здесь, не волнуйтесь, всё хорошо. — Расправив одеяло, Хюмашах укрыла им Валиде и села рядом, обнимая её, закрывая и собою от ветра. — Она к вам больше не приблизится. Не посмеет. — Хюмашах поцеловала Валиде в висок. — Потерпите ещё немного, я вытащу вас отсюда, скоро, обещаю. — Прошептала Хюмашах. — Мы не сомневаемся в этом, доченька… Уже поздно, тебе пора возвращаться, к тому же пока чуть-чуть распогодилось. — О чём вы, матушка? Что вы говорите? Я не оставлю вас одну, я никуда не поеду. Я останусь здесь, с вами, до утра! — Нет, Хюмашах, ты не останешься здесь, я не разрешаю и не позволяю тебе этого! — Вы не можете решать это за меня! Я не оставлю вас в одиночестве, а тем более когда вы больны! И я не понимаю, как мы вообще можем ссориться по этому поводу. Как вы представляете себе, что я сейчас уеду, оставлю вас в таком состоянии и буду спокойна? — Доченька, со мной ничего серьёзного… — И я сделаю всё, чтобы так это и осталось, а не случилось обратное! Матушка, нельзя, чтобы вам снова стало холодно, вы только согрелись. И лекарство должно подействовать. Здесь нет огня, я не могу принести вам ещё тёплую одежду, не могу улучшить погоду, но я могу остаться рядом и согревать вас этим. И я буду делать это, хотите вы этого или нет! — Моя милая, милая доченька, ты же знаешь, что я никак не против, что ты меня любишь, и я знаю, что ты волнуешься за меня, но здесь, темница, ты не можешь… — Я могу, матушка, я могу! Сафие хотела ещё что-то сказать, но в этот момент резкая боль пронзила раненную ногу, госпожа сморщилась от боли, и с её губ сорвался тихий стон. — Что?! Что с вами, Валиде?! Что у вас болит?! — Хюмашах встревоженно осматривала матушку, видя, как она потянулась к ноге. Приподняв робу, Хюмашах увидела образовавшуюся от цепи на ноге рану. — О, Аллах, матушка, вы и об этом мне не сказали… — Не волнуйся, доченька, ночью благодаря Искандеру мы теперь без цепей, рана скоро заживёт. — Её нужно обработать? — Искандер говорил с калфой. — С той самой?! — Хюмашах, она ничем нам не угрожает. — Она вообще к вам больше не приблизится! — и Хюмашах резко встала. — Искандер! — Госпожа, — окошко в двери отворилось. — Принеси мазь, которой калфа собиралась обработать рану на ноге моей матери. Искандер вернулся через несколько минут, и Хюмашах опустилась перед матерью на колени, и осторожно, стараясь причинять как можно меньше боли, стала наносить лекарство на рану. Выйдя, Искандер закрыл дверь и, посмотрев некоторое время в окошко, закрыл и его. — Бюльбюль, Хюмашах султан останется здесь? — Я думаю, да, Искандер ага, госпожа ни в коем случае не уедет, пока не убедится, что Сафие султан здорова. — Госпожа очень трепетно и с большой любовью относится к своей Валиде. Это видно. — Да, — подтвердил Бюльбюль, тепло улыбнувшись, — Хюмашах султан всей душой и всем сердцем любит, очень трепетно относится к Сафие султан, она боготворит Валиде с самого детства. — Тогда завтра утром я отвезу Хюмашах султан во дворец, а пока пойдём, провожу тебя в комнату для слуг. — Благодарю. Искандер кивнул. *** — Почему вы ничего мне не сказали, матушка? — Мы ещё можем сами справиться с некоторыми нашими проблемами. — Конечно, можете, Валиде, я и не сомневаюсь в этом. Но это не значит, что я должна позволять вам оставаться одной с ними! Вы поделились с Искандером, доверились его благородству, и слава Всевышнему, что именно он сейчас рядом с вами, но почему вы не поделились со мной? Что вам больно? Почему я узнаю это вот так? Из-за вашей гордости? — Доченька… — Я ведь могла вас потерять, матушка. — Хюмашах… Дочь продолжала осторожно наносить мазь, и Сафие скривилась, пережидая боль. — Не дай Аллах, всё бы дошло до воспаления лёгких… Пока вы были бы горды… — Хюмашах глотнула, сдерживая выступившие слёзы. — Хюмашах, моя прекрасная, любящая доченька, — Сафие осторожно повернула голову дочери на себя и стёрла её слёзы. — Тише, не надо плакать. Я здесь, Мы не собирались оставлять тебя. Прижавшись щекой к руке матери, Хюмашах поцеловала её. — Ответьте мне, матушка. — Хюмашах, ты — моя дочь… — Вот именно, я — ваша дочь! И я должна заботиться о вас и защищать! — Ты должна видеть меня сильной, со всем справляющейся… Хюмашах улыбнулась. — Вы знаете с детства, что я и вижу вас такой, матушка, и очень горжусь, что я — именно ваша дочь. Разве вы должны мне что-то ещё доказывать? А тем более это? Я знаю, что вы пережили, видела своими глазами. Один тот день, когда Мехмед взошёл на трон… Без вас я не знаю, как вообще пережила бы его, не говоря уж о том, чтобы нашла силы помочь сестрёнкам. А вы, несмотря на свою боль, ещё были рядом со мной и… — Хюмашах замолчала. — И что, доченька? Хюмашах? — Бюльбюль скучал по вам и поделился, рассказал мне, матушка, что вы сделали тогда. И пока я переживала всю свою боль рядом с вами. Вы переживали всё это одна… Я не знаю, как вы это выдержали, матушка. Обрести надежду и снова… — Но ты снова мне её подарила, моё сокровище. Сафие нежно провела рукой по лицу дочери, и Хюмашах снова поцеловала её. — «Простите, матушка, что пока не могу подарить вам больше», — мысленно произнесла она. — Я очень скучала по вам, матушка. И то, что я вернулась и обняла вас, это не только для вас, но и для себя. Я хочу, чтобы вы знали, я восхищаюсь тем, что вы тогда сделали… Что вам хватило сил… Но наступают моменты, когда даже самому сильному человеку нужна помощь, и я здесь для этого, мама. А вы меня отталкиваете… — расстроенно говорила Хюмашах. — Запрещаете мне помогать? Но вы не можете заставить меня сделать это, никто не может. Я останусь рядом, но вы обижаете меня, матушка. Тем что, как боритесь со мной, очень. — Хюмашах, моя прекрасная доченька, то что ты вернулась, то что ты сейчас здесь, бесценно для Нас. Но Мы тоже беспокоимся за тебя и хотим уберечь. Посмотри, здесь нет ничего, кроме этой постели. Хорошо, ты останешься здесь. Мы рады этому. Но ты устанешь, здесь негде лечь, ты будешь вынуждена всю ночь сидеть, а может быть, и не спать. Хюмашах тепло улыбнулась, смотря на мать. — Если я уеду сейчас, я так же не засну, матушка, даже в самом роскошном дворце. Не волнуйтесь, всё, что вы говорите, это мелочи. Я не развалюсь от этого. У меня достаточно сил, поэтому просто расслабьтесь, доверьтесь мне и дайте мне о вас позаботиться. У вас есть я, мама, я — ваша дочь, а не чья-то, и вы имеете полное право на мою заботу, на моё время, на мою любовь. Я хочу вам это дарить. Я рада. Вы — моя мама, и для меня счастье видеть вас здоровой и счастливой. — Я тоже люблю тебя, Хюмашах, моя прекрасная доченька, моё бесценное сокровище, — сказала Сафие растроганно. — Спасибо тебе. — Я люблю вас, матушка… Очень, — наложив повязку, дочь снова села рядом с Валиде и заключила её в свои тёплые, согревающие объятья. — Постарайтесь расслабиться и заснуть, это самое нужное для вас сейчас, сон исцеляет, мама, а за меня не волнуйтесь. Со мной всё будет хорошо… — Хюмашах поцеловала Валиде в щёку. — Завтра наступит ясное, солнечное утро, вы поправитесь, откроете глаза и увидите меня рядом с собой…