Втюрилась

      — Тикки, катастрофа! — с грохотом распахнув люк и взбежав по ступеням, полузадушенно вскрикнула Маринетт. — Тикки, ты где? — её голос прозвучал довольно потерянно, но не достаточно, чтобы отчаяться окончательно.       Следующие полчаса супруги Дюпен-Чен могли слышать, как из комнаты их дочери доносились вой белуги, крики чаек, громыхание железа, стук дерева, звуки разбитого стекла и падающих предметов.       — А, вот ты где! — она победоносно воздела руки к потолку, наконец отыскав белую плюшевую кошку с густым мехом и длинным хвостом.       Этой зимой Маринетт исполнилось семнадцать. Не семь, семнадцать. Выпускница лицея, взрослый человек практически. Впрочем, разве её когда-нибудь волновали стереотипы и чужое мнение?       — Так вот, Тикки, представляешь? Адриан, тот самый Адриан Агрест, от которого я без ума, поделился со мной ручкой! Он даже не ругался, когда я пролила на него чернила из своей ручки, а дал мне свою, — продолжала она дискутировать с плюшевой кошкой. — Ах, он такой... такой... Такой потрясающий! — Маринетт слишком по-театральному вздохнула. — Точно! Нужно написать новую главу с таким сюжетом, согласна, Тикки?       И Маринетт, усадив плюшевую кошку на плюшевую подушку, лежавшую на кушетке, обитой плюшем, уселась на плюшевый стул, включила компьютер и открыла вордовский документ, чтобы дописать незаконченную часть книги «Об Удивительных Приключениях Бриджит Чен и Феликса Агреста».       Надо заметить, Маринетт с самого детства больше прочих детей была склонна к творчеству, но то касалось лишь прикладного искусства да ручного труда. Писательство же завлекло её в свои сети буквально в прошлом году, ведь именно тогда к ней в группу перевёлся Адриан Агрест — кумир и мечта миллионов девчонок, а для Маринетт просто сын любимого дизайнера. Хотя, признаться честно, ей вполне нравились его фотосеты, но здесь причина крылась больше в линейке одежды от Габриэля Агреста и в умелой работе фотографа, нежели в Адриане.       Однако всё изменилось в тот день. Косыми полосами лил холодный осенний дождь, заставляя Маринетт переступать с ноги на ногу и нервно осматривать скапливающиеся у ступеней лицея лужи. Она временами просовывала белую, дрожащую от сырости ладонь под струи, а потом отдёргивала, точно от огня, и прятала в карман пиджака. Тогда-то на крыльцо вышел Адриан.       Он, с совершенно очаровательной улыбкой, протянул ей чёрный зонтик. На мгновение его тёплые пальцы коснулись её пальцев, и в ту секунду, как зонт с щелчком закрылся, стиснув Маринетт в плотный кокон, она поняла, что навсегда потерялась в его невозможных зелёных глазах. Это было прямое попадание. Нокаут. Фаталити.       В тот день она просмотрела множество показов и бэкстейджев с фотосессий и съёмок, прочла тонну интервью и комментариев, заказала журналы, постеры, и пару мужских рубашек, и даже мужской парфюм. О, да! Это походило на одержимость, но на самом деле Маринетт просто-напросто втюрилась. Впервые в жизни. До потряхивающих коленей, до бессвязного лепета в его присутствии, до влюблённого взгляда, сверлящего его затылок...       Они так и не стали кем-то большим, чем обычные соученики, несмотря на минувшие полтора года. В конце концов Маринетт не была способна выдавить из себя, не запутавшись и не споткнувшись на ровном месте, даже «привет» вместо злополучного «тиверп» или «рипет». Как недавно простонала отчаявшаяся Алья, из последних сил сдерживая внутренний плач и внешний ржач, Маринетт была «абсолютно, точно... безнадёжна».       Сама Маринетт, тем не менее, отчаиваться не спешила. У неё было в запасе около полугода, так что она определённо наберётся смелости и признается в своих чувствах. Ну, или просто заговорит с ним? В эти зимние дни Маринетт часто пребывала в состоянии сомнения и растерянности.       Торопливые пальцы стучали по клавиатуре, будто по клавишам пианино (за книгой она вспоминала об Адриане чаще обыкновенного), чёрно-белые выводя строки и рисуя идеальный мир из её снов и фантазий. Именно так родилась эта идея: неожиданно нагрянула среди очередной, бессонной из-за Адриана ночи и захватила сознание целиком. Когда Маринетт не представляла совместную послесвадебную жизнь с Адрианом, она работала над материалами для подписчиков её блога: эскизами, выкройками и всевозможной одеждой, черновиками, планами и главами книги. Важно отметить, что подписчики набирались быстро (в пору второй главы их уже было три тысячи), вероятно, потому, что фамилия главного героя удачно залетала в топ поисковых запросов.       Но Маринетт собственная популярность мало волновала. Куда сильнее её подстёгивали писать те маленькие вещи, которые иногда случались у неё с Адрианом: сегодняшняя ситуация с ручкой, к примеру. Хотя таких случаев набралось за всё время всего двадцать-тридцать, Маринетт неотступно следовала горевшей в груди любви и безустанно шлифовала черновые главы своего приоритетного проекта. Дела всей жизни, можно сказать.       Финальные строки легли мягким чёрным снегом на белую землю Ворда, и Маринетт с удовлетворением откинулась на спинку стула. К счастью, ей удалось удержать равновесие и не шмякнуться на пол лепёшкой. Отвернувшись от яркого экрана и минуты две помассировав переносицу, Маринетт повторно пробежалась глазами по тексту, тщательно выверяя редкие ошибки и вылавливая коварные опечатки. Уже не первый месяц подписчики советовали ей подыскать редактора, но Маринетт отмахивалась. Чтобы она, и позволила какому-то чужаку рыться в её священных черновиках? Нет уж, избавьте её от такой жестокой пытки. Всё, что касается Адриана, неприкосновенно.       В комнате внезапно обустроилась кромешная тьма. Маринетт резко обернулась к компьютеру, грубо потыкала по кнопке монитора. Класс, свет вырубили! Видимо, малышке-писательнице время баиньки укладываться. Она, находясь в весьма расстроенном расположении духа, вскочила, хлопнула руками по столу и, сердито топая ногами, плюхнулась лицом в кровать, гусеничной куколкой завернувшись в одеяло. Сон сморил её мигом.       ...Утро настойчиво лезло в глаза, чистые голубые озёра; солнце путалось лучами в чёрных волосах. Маринетт проснулась в воскресенье. В девять. Грёбаных. Часов. Наконец, подскочив в постели, она вяло проморгалась, огляделась и, будто припомнив нечто первостепенной важности, поспешила к рабочему столу. Маринетт сгребла в кучу распластанные тетради, формируя неровную стопку, возглавляемую одной в самодельной красной обложке, с чёрными кружками и витиеватой надписью «Ladybug». Она, испустив вздох облегчения, схватила верхнюю тетрадь и, вооружившись адриановой ручкой (какая влюблённая дур девушка станет возвращать личную вещь краша?), принялась за чрезмерно энергичное письмо. То было письмо Бриджит с признанием Коту Нуару.       «...знаешь, даже если ты этого не замечаешь, я смотрю тебе вслед. Смотрю на твою спину, ласкаю её взглядом и, стоит тебе обернуться, растворяюсь, таю под властью твоих глаз. Что ты творишь со мной?...       ...я навсегда пленница. Твоя заложница. Мне не страшно сгинуть, исчезнуть, чтобы спасти тебя, избавить от мучений и страданий. От бремени сражаться с собственным отцом.       Я знаю. Я всё знаю. Я понимаю. Я сделаю для тебя что угодно. Считай меня сумасшедшей, но, пожалуйста, знай, что я люблю тебя. Вот так просто. Ты уже слышал это не раз, так ведь? Хочу сказать это тебе в лицо, но слишком слаба для этого. (не хочу обременять тебя.)       Надеюсь, ты простишь мне эту слабость.       Помни, я всё ещё на твоей стороне и...       Я люблю тебя».       То были подлинные чувства самой Маринетт к Адриану.       Телефон зазвонил, когда она с особым усердием вырисовывала подпись Бриджит и вносила последние правки в её письмо. Своего рода магия таилась в такой рукописной работе.       — Да, Алья? — ответила Маринетт на звонок, как только закончила с письмом. — Ты что-то хотела?       — Не представляешь, что я узнала! — Алья на другом конце провода была чересчур взволнованна. Конечно, она волновалась и раньше, это неизбежная участь человека — проявлять различные эмоции, однако в этот момент в тоне её голоса было слишком много волнения. — Адриан...       — Что Адриан? — волнение Альи передалось и Маринетт. В конце концов речь шла об её краше.       — Погоди, дай договорить, — в трубке было слышно одно тяжёлое дыхание Альи, будто она бежала несколько километров, скрываясь от преследователя. — Адриан... Адриан снимается в вашей пекарне.       — Ну ты меня и напугала! Я знаю об этом.       — Знаешь? — разочарованно протянула Алья. — Вот чёрт, а я хотела порадовать тебя в выходной. Почему мне не сказала?       — Ты не спрашивала? Да и, к тому же, это я влюблена в него, а не ты.       — Да иди ты!       — По-моему, это тебе пора идти. У тебя свидание с Нино в кинотеатре, забыла?       — Вот чёрт! Спасибо, подруга, — без доли сарказма произнесла Алья, пока на фоне белым шумом откликались летящая по комнате одежда, переворачиваемая косметичка, а также опомнившийся и истошно вопящий будильник.       — Иди-иди. Только не ругайся при Нино, окей?       Никто не ответил, потому что пошли гудки, и Маринетт, покачав головой, тоже стала приводить себя в порядок, чтобы в лучшем виде предстать перед Адрианом.       Хотя вчера отключили электричество и Маринетт упустила вдохновение для новой главы, сейчас она пребывала в преотличном настроении. Плюс, она увидит Адриана, а это оправдывает все её жертвы и лишения.       — Дорогая, ты уже проснулась? Подойди сюда, нам с папой нужна твоя помощь, — это кричала мама с нижнего этажа.       Маринетт, нацепив бодрое выражение на лицо, торопливо спустилась по лестнице.       Пекарня встретила её сладким запахом свежей выпечки, периодическими вспышками камер, дружелюбными улыбками стилистов и стаффа и фантастически прекрасным в своём великолепном сиянии Адрианом Агрестом. Как же она чертовски любит его...       — Классные кеды! Да, точно, — она это вслух сказала?       Судя по хихикающей маме и усмехающемуся папе, совершенно, определённо... да.       — Вот чёрт!       — Нетт, не выражайся, — подойдя к дочери, заботливо попросила Сабин Чен. — Хотя бы при взрослых. Что они о тебе подумают: что ты не воспитана должным образом? — она вроде бы и ругала, но с таким искренним беспокойством и тёплой улыбкой, что Маринетт в очередной раз убедилась, как же ей повезло с мамой. Может, она спасла страну в прошлой жизни?       — Хорошо, мам. Только это всё...       — И не надо мне говорить про влияние Альи. Она образец вежливости, я-то знаю наверняка.       Маринетт на это небольшое упущение со стороны матери решила не реагировать. Очевидно, перед ней стояла куда более существенная задача: незаметно позалипать на Адриана без открытого рта, текущей слюны и прочих нелицеприятных вещей и не дать никому раскрыть себя.       Фотосессия подошла к концу невероятно, как показалось Маринетт, быстро; родители, слава продуктивности фотографа-не-Винсента, благополучно открыли пекарню для посетителей и принялись за обслуживание. Однако после всех этих трансформаций Адриан по-прежнему оставался в доме Маринетт. А точнее в её комнате. А ещё точнее они остались наедине. В её комнате.       Звоните 112, Маринетт нуждается в аппарате ИВЛ. Кто закрыл окно? Ей не хватает воздуха.       — П-по-моему, оно и не было открыто, Маринетт.       Айщ, она снова оступилась, в смысле проговорилась. Что-то на этих выходных всё идёт наперекосяк.       Внезапно глаза Адриана, обращённые к беспорядку на столе Маринетт, сверкнули поистине кошачьим любопытством.       — Что это? — в растерянности спросил Адриан, взяв в руки и перелистывая потрясающими пальцами страницы её тетради с письмом. — Выглядит знакомо. Похоже на роман Госпожи Удачи.       — Это он и есть, — робкое прозвучало в ответ. Потом, встретив ободряющий взгляд Адриана, Маринетт осмелела. — Ты угадал, его написала я. Вернее, ещё пишу.       — Я не знал. Хотел познакомиться с автором и выразить ей своё восхищение и признательность.       — Спасибо, — произнесла она, со смущением приложив ладони к горящим щекам, — но... почему ты признателен? Он невесело усмехнулся:       — Потому что хоть кто-то поставил мою личность выше моей фамилии.       Она помолчала с минуту, задумавшись.       — Как ты понял, что ты прототип главного героя?       Он пожал плечами:       — Довольно легко. Разве станет кто-то использовать такую говорящую фамилию просто так? Когда я впервые прочитал твою книгу, то подумал: должно быть, её написала моя родственная душа. Ты так тонко угадывала ход моих мыслей в различных ситуациях, что я захотел познакомиться. А ещё я подумал: почему же читатели так яростно отрицают моё сходство с Феликсом? — его мягкий смех залил комнату, точно солнечный свет. — Как-то так. Я ответил на все твои вопросы. Могу я теперь задать свои? — и Адриан столь очаровательно наклонил голову вправо, что Маринетт, зачарованная, не сумела удержать трепещущие слова:       — Тебе можно всё.       Адриан рассмеялся снова, и Маринетт влюбилась, кажется, нет, совершенно однозначно, в миллионный раз.