Добрый доктор

"Чёрное солнце было моей матерью и моим богом, покрытым кровью и каплями дождя. Это был бог отмщения. И я встал, и начал свою жизнь, чтобы отомстить этому миру..." Утро в больнице вряд ли можно назвать отрадным. Тем более, когда всю ночь не было возможности сомкнуть глаз из-за криков особенно буйных пациентов, а после их удручённо затихающих хрипов, сгинувших под натиском злющих медсестёр, успокаивающих всех мятежников уколом седативов. Рейн тяжело засыпал в таких условиях. Ему вообще, требовалось полностью абстрагировать сознание от шума, чтобы умудриться не только заснуть, но и выспаться в таких условиях. И судя по проявляющей на коже под глазами синеве, ему это не то чтобы удалось, пусть и держался Вайсман бодрячком, не позволяя признать у себя вялость. Говоря о пациентах "буйных", самого себя он к ним не причислял, считая свои "выпады" в сторону персонала, выше этого. Сказать более, к числу больных немец себя так же не спешил приписывать. "В здравом уме и твёрдой памяти" - часто мелькало в его мыслях, словно заученные строки стиха. Никакой болезни, а уж более того, диссоциального расстройства, немец просто не видел. А быть может, лишь упорно отрицал, предпочитая оставаться в эфемерном неведении. На самом-то деле Рейн и впрямь эти дни был достаточно спокоен. И причиной тому, послужило пребывание в закрытой палате. В таких палатах первые сутки находятся все новоприбывшие больные, а характерна она своим строгим порядком. Выходить из палаты нельзя, в уборную только под надзором санитара, даже малейший скрип койки заставлял персонал заглянуть в помещение для своеобразной "проверки". Для ужаленного в причинное место, беспринципного Рейна нахождение там было просто наказанием. Но мозг у него работал исправно, более того, болезнь лишь подстегнула обостренную в нём хитрость, и понимая, что лучше потерпеть для перемещения в палату с более мягкими условиями содержания, мозг вынужден был искать другие утехи своему больному сознанию. Так что сидел мужчина тише воды – ниже травы. И вот оно - Хроническое отделение, где свободолюбивому ассоциалу будет где разгуляться... Макихиро с частой периодичностью теперь терзала себя мыслями, в духе философского: "Как она докатилась до такой жизни?". Стоило чуть раньше задуматься про очищение кармы, нежели теперь размышлять про это, сидя на скрипучей койке в затхлых больничных стенах. Если Бог и есть, то он определённо отвернулся от людей в этой больнице. По-другому разбитое и потерянное состояние вокруг и внутри лечебницы объяснить было трудно. И даже так, не смотря на сгущаемые вокруг тёмные краски, было на данный момент и кое что приятное. Нахождение знакомого лица рядом. Пусть с Рейном их отношения были неустойчивы, скорее даже, далёкими, всё же доверительная почва сохранялась. У них двоих была жёсткая дистанция друг для друга, и такие же жестокие принципы, но иллюзия численного равенства, и отдаленного облегчения от знакомого человека неподалёку, слегка успокаивала. Куда уж приятнее находиться в палате с человеком более-менее изученным, нежели с непредсказуемым психом. Хотя и нельзя было не отметить, что эти два понятия причудливо подходили её соседу по палате. Вдруг припомнилось о том, как вообще случилось их нахождение в палате вдвоём. Пациентов мужского и женского пола до́лжно было разделить на два крыла, что и собирались воплотить санитары на момент их прибытия сюда. Но нашлась и одна загвоздка. Доктор Совет Семёнович - Револль. Чёрт знает, характер у него такой, или просто единственная, захудалая дурка не способна выдержать натиск такого большого количества неспокойных душ... Но независимо от их мнения, больных припекли в одну палату. Как давно в лечебницах стало так плохо с финансированием..? Что ж, Акито было ни горячо, ни холодно от такого решения. Конечно, пока в палате есть достаточно места, чтобы грамотно ограничить своё личное пространство. Да и Рейн не выражал резко негативной реакции в сторону данного решения, а значит причин сетовать лишний раз не имелось. Хотя, без пренебрежительного взгляда в сторону персонала, занимающегося их "переселением" тоже не обошлось. Это в его характере, и на такие выпады, японка только и делала, что снисходительно кивала, не собираясь даже задумываться о том, чтобы влезать. У них всегда в этом вопросе четкая граница. У каждого свое дело, и навязываться глупо да и просто бестактно. И радовало, что не только она разделяла эту установку. Что ж, это решение привело сейчас к тому, что два запертых друг с другом человека, могли разве что сидеть, периодично изучая чужое личное пространство долгим, задумчивым взглядом. Им нечего было обсуждать, да и никогда ранее не приходилось разговаривать в неформальной обстановке, чтобы знать, стоит ли вообще начинать. Ну а более продвинутого времяпровождения для интровертов найдено не было. Они спали, молчали, иногда ходили по палате и уходили в размышления, бывало что изредка проскакивали какие-то фразы между делом, но это и диалогом то назвать нельзя. Что за удручающая череда неприятностей... Рейн со скептическим недоверием относился ко всему вокруг ещё с самого момента несвойственного заселения. Это было бестактным решением как со стороны, хотя бы примитивной, этики, так и неприятным нарушением границ друг друга. Компания Японской Империи его не столько нервировала или раздражала, сколько ставила в ступор. Ему было несвойственно ранее так долго находиться с ней в одной комнате, и даже общих тем для разговора найти было невозможно. К ней сложно было подступиться, а какой либо инициативностью со стороны девушки даже не пахло. У немца гордость, отнюдь не малая, так что и первым распинаться он не спешил, считая себя выше данных "представлений". Бесчестье хуже смерти, а своим комфортом Рейн сильно дорожил, и пред безынициативным собеседником единолично выступать был не готов. Жаба душила. А судя по безынтересным взглядам со стороны азиатки, ей это так же было не нужно. Даже внезапно завалившийся в палату доктор не особенно помог ситуации. Его появление только насторожило неуравновешенных, так что ни о каком контакте и попытках просто поговорить не было и речи. Когда он предупредил о будущей терапии и ушел, что оставалось кроме как согласиться? Правда, это только с одной стороны. Акито быть может и согласилась, а вот Рейн...Что ж, диссоциальное расстройство брало верх над ним даже чаще, чем здравый смысл. Теперь оба психа были не только насторожены, но ещё и блистали недовольством на лицах. Себя-то они считают здоровыми, и к всякого рода профилактическим и медикаментозным практикам настроены более чем неприязненно, чего не скажешь о больничном персонале, относящемуся к ним по своей установке – как и к остальным психам. Их нельзя было винить за это. В это место и попадают разве что «подобные», а психология штука тонкая, даже врач иной раз пациента здорового от больного с трудом сможет отличить. А эти двое. Не очень-то и здоровые. Что ж. Придётся и потерпеть. Что персоналу – что двум неуравновешенным. Они все в этой упряжке надолго.