L’amour est une sottise faite à deux

      В доме стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь перелистыванием книги, которую читает Лаура. Рядом с ней, свернувшись клубочком, спит Маша, чья рука лежала поперёк живота Лукиной.       «Уютно» – крутится в головах обеих.       Эти вечера были тем, ради чего можно пожертвовать любым из всех существующих мероприятий, куда Марию и Лауру время от времени приглашают. Это тот уют, ради которого хочется изолироваться от всех остальных.       — Лаур, может пойдём поедим? — не открывая глаза, полушёпотом произносит Третьякова, и ещё ближе прижимается к женщине.       — Ну наконец-то. Я уже думала анонимный кружок голодающих снова открыт.       Лукина тут же откладывает книгу в сторону. Маша и поесть – что-то уму непостижимое. А если она ещё и сама предложила, то это определённо нонсенс. Поэтому женщина незамедлительно поднимается с кровати, заставляя Третьякову сделать то же самое.       — Правда не хочу тебя расстраивать, но у нас даже ужин не приготовлен.       — Прекрасно. Потому что я хочу блины.       — Масленица уже давно прошла, Маш. Ты немного в календаре потерялась, — она усмехается, заметив недовольное выражение лица блондинки.       — Нравится тебе надо мной глумиться, да? Я сейчас вообще ничего есть не буду, — Мария складывает руки на груди. Очередной выпад Лауры, на который она снова отвечает провокацией.       — Всё, идём делать блины.       Всегда работает.       Спустя пять минут на кухонном столе уже стоит всё необходимое для приготовления блинчиков. Лаура решила взять на себя замешивание жидкости для блинов. А Маше ничего не оставалось, кроме как молча наблюдать за её махинациями. Но молчание ей не нравилось.       — Ты мало сахара добавила, — констатирует она, и выхватывает ложку, которую брюнетка держала в руке       — Ничего подобного.       — Лаур, у меня в крови больше сахара, чем в этих блинах.       Третьякова собирается взять упаковку с сахаром, но женщина жестом её останавливает.       — А ты хочешь торт печь? Зачем нам сладкое месиво?       — Потому что оно и должно быть сладким.       Она вновь делает попытку протянуть руку к злосчастной упаковке, и вновь терпит неудачу.       — Лаура!       — Маша!       Их взгляды пересекаются, едва ли не воспламеняясь от взаимного негодования. Две женщины на одной кухне - это всё-таки беда.       — Лукина, отдай сахар.       — Нет.       Выдох Маши заставляет женщину расслабиться, чем блондинка в следующую секунду пользуется: она поддаётся вперёд и выхватывает упаковку из чужих рук. Но от такого резкого телодвижения Лаура непроизвольно отшатывается и задевает локтем рядом стоящий пакет с мукой.       Как в дешёвом американском фильме, женщины в замедленной съёмке наблюдают за падающей мукой, которая тут же разлетается в разные стороны.       — Твою…       Вся кухня, отделанная в бежевом оттенке, приобретает белый цвет. А от поднявшейся мучной пыли появилось непреодолимое желание чихать.       — Молодец, Мария Владимировна, — смеясь, говорит Лаура, и смахивает с волос муку.       — А что я? Иди веник неси, повариха несчастная.       — Кажется, сахара было мало тебе, а не мне.       Женщина уходит за веником, а Мария оглядывается, с ужасом смотря на недавно убранную кухню.       — А мне кажется, кто-то просто не умеет готовить.       — Тебе кажется!       Вернувшись, Лукина начинает убирать все последствия их попытки совместного приготовления ужина.       — Закажем доставку?       — Ещё спрашиваешь, Машунь. На голодный желудок спать не очень хочется ложиться.       Третьякова со спины обнимает Лауру и, сдерживая смешок, произносит:       — Мы больше никогда не будем делать блины.       — Согласна, — женщина поворачивается к Марии лицом, обнимая в ответ.       Третьякова поддаётся вперёд, зарывшись рукой в каштановые волосы, и губами нежно касается губ Лауры. Лукина сразу же отвечает, углубляя трепетный поцелуй.