Пленница запретных чувств

      Больничный коридор казался слишком светлым, на вид даже холодным. Стены, выкрашенные в серо-голубой цвет, создавали ощущение пустоты. Лишь жужжание кондиционеров, пищание мониторов, нарушали абсолютную тишину.       Кэролайн стояла напротив врача, стиснув руки в замок так крепко, что побелели костяшки пальцев. Её губы были плотно сжаты, будто боялась, что при первом же слове не выдержит и сорвётся.       — Мы делаем всё, что можем, — говорил врач, не глядя ей прямо в глаза. — Она больше не приходит в себя, опухоль продолжает расти.       — Сколько у неё времени? — её голос звучал так, словно это произнесла вовсе не она.       — Может, меньше месяца. Мы перевели её на аппарат ИВЛ, усилили обезболивание и…       Она кивнула, и, не дожидаясь продолжения, развернулась и пошла прочь в палату матери. Её шаги были твёрдыми, но дыхание — тяжёлым. Форбс еле сдерживала подступившие слёзы. Она нервно сглатывала нарастающий ком в горле.       В палате было тихо. Слишком тихо. Только лёгкий писк монитора и слабое гудение ламп. Всё вокруг выглядело стерильно, будто отстранено от реальности — как и та, что лежала на больничной койке.       Кэролайн стояла рядом с кроватью, держа мать за руку, пытаясь скрыть, как дрожат её пальцы. На лице — маска спокойствия, но глаза выдавали напряжение.       Стефан и Деймон держались чуть позади, словно давая пространство. Елена стояла в дверях, не решаясь подойти ближе. Она видела, как много боли скрыто за светлой улыбкой Кэролайн, и от этого внутри всё сжималось.       Кай был последним, кто вошёл. Его шаги эхом разнеслись по плитке, и Сальваторе сразу же напряглись. Его присутствие в этом месте казалось неправильным. Чужим, даже опасным. Но именно на него сейчас была вся надежда.       Деймон бросил на него испепеляющий взгляд, но промолчал. Он стоял у стены, сложив руки на груди, напряжённый до предела.       — Ты действительно собираешься это сделать? — впервые заговорила Елена, обращаясь к Каю. Голос был ровным, но в нём слышался страх. И ожидание.       Паркер усмехнулся, но в глазах было серьёзное, почти нечитаемое выражение.       — Магия не работает по щелчку пальцев. Я не могу обещать чуда, — медленно произнёс он, подходя ближе. — Но я попытаюсь.       Кэролайн обернулась к нему. В её взгляде не было доверия. Но была безусловная решимость.       — Начинай.       Кай склонился над кроватью Лиз. Его ладони едва касались плеча шерифа — и в тот момент, когда он начал проговаривать заклинание, воздух в комнате изменился.       Его голос был глухим, хриплым, слова древнего языка срывались с губ, как заклинания из глубин памяти. По палате прошла едва уловимая вибрация — сначала слабая, словно порыв ветра, но с каждой новой фразой она нарастала, становясь более ощутимой, почти физической. Казалось, в помещении сжался воздух, вытесняя кислород.       Он вытягивал из неё что-то тёмное, затаённое, невидимое — словно сама болезнь протекала сквозь его ладони, пронизывая до костей. Волна энергии прошла по палате, заставив лампы дрогнуть.       Кэролайн застыла у изголовья кровати, не отрывая взгляда от бледного лица Лиз. Она сжимала её руку, как якорь, будто если отпустит — значит позволит ей уйти. Рядом стоял Стефан, едва ощутимо положив руку на плечо Форбс. Этого всего было достаточно, чтобы она знала: он рядом.       Деймон стоял у стены, напряжённый, словно готовый в любой момент схватить Кая за шкирку. Его глаза неотрывно следили за ведьмаком, в которых было всё: презрение, страх, и та ярость, которую он сдерживал ради одной правильной в этой ситуации вещи — ради спасения Лиз.       Паркер произнёс последнее слово, и тут же замер, прикрыв глаза. На короткое мгновение всё в палате будто остановилось. Монитор издал короткий звуковой сбой, затем снова зазвучал в привычном ритме.       Кай отшатнулся назад, схватившись за край стола. Его дыхание сбилось, в висках стучало. Он чувствовал, как магия выжала его изнутри. Грудь жгло, будто он втянул в себя нечто слишком сильное и чужое.       Однако Лиз лежала неподвижно. Мониторы продолжали отсчитывать её пульс — равномерный, стабильный, но всё таким же слабым. Ни малейшего движения, ни дрожи века. Ни признака того, что что-то изменилось.       — Мама… — прошептала Кэролайн, приближаясь к ней. — Мам, пожалуйста…       Ответа не последовало. Только тишина, нарушаемая редким писком аппаратуры и гулом кондиционера.       — Не сработало? — хрипло прошептал Стефан, но тут же осёкся, глядя на Форбс.       Кай медленно опустился на край стула, будто магия вытянула из него последние силы. Он провёл рукой по лицу и пробормотал:       — Это не мгновенно. Организм должен отреагировать. Если отреагирует… — его голос был тих, усталый, почти безжизненный.       Кэролайн лишь кивнула, не отводя взгляда от матери. Она села на край кровати и осторожно взяла Лиз за руку. Её пальцы дрожали, слёзы блестели в глазах, но она не позволила им упасть. Стефан встал рядом, положив руку ей на плечо, он был молчалив, но этого было достаточно.       Время застыло. Никто не знал, что делать. Надежда и страх витали в воздухе, и каждый боялся пошевелиться, будто любое движение могло склонить весы — к жизни или к утрате.       Кай сидел на краю стула, чуть сгорбившись, с дрожащими пальцами и тяжёлым дыханием. Он едва держался на ногах после ритуала, будто магия высосала все силы изнутри.       Тихие шаги вывели его из задумчивости. Он не сразу понял, что кто-то подошёл. Лишь когда почувствовал чьё-то присутствие рядом, поднял глаза.       Это была Елена. Она стояла совсем близко, немного наклонившись, взгляд её был мягким, но настороженным — словно она боялась говорить громко или нарушить хрупкую тишину.              — Кай... Тебе плохо? — голос Гилберт прозвучал тихо.       — Не совсем, просто… это отнимает мои силы, — пробормотал он. — Ничего нового.       Елена быстро огляделась — на Стефана, на Кэролайн, которая не отрывала взгляда от матери, на Деймона, чей взгляд был ледяным. Затем кивнула в сторону коридора, делая едва заметный жест:       — Пойдём. Тебе надо отдышаться. Хоть немного.       Паркер не стал спорить. Он лишь кивнул и, опираясь на стену, направился к выходу из палаты. Елена пошла рядом, будто оберегая его молчаливым присутствием. В коридоре царила та же пустота — холодные стены, выкрашенные в выцветшие серо-голубые тона, тусклый свет и редкое эхо чужих шагов.       Она подошла к автомату, молча достала бутылку воды и протянула ему. Кай взял её с лёгким удивлением, сделал пару глотков и глубоко выдохнул, откинувшись спиной к стене. Пальцы всё ещё дрожали, но он старался это скрыть.       — Спасибо, — тихо сказала она.       Он бросил на неё взгляд. В её глазах не было страха. Только искренняя благодарность. Такая тёплая и почти пугающая.       — Не стоит. Ещё рано делать выводы, — ответил он, отворачиваясь. В глазах что-то мелькнуло: напряжение, сомнение, может, даже надежда, но он тут же это спрятал, не давая выйти наружу.       Именно в этот момент дверь палаты резко распахнулась, и в коридор вылетел Деймон, уже ища глазами свою возлюбленную и врага.       — Ты серьёзно? — прошипел он, приближаясь. — Уже благодаришь его? Лиз ещё не пришла в себя!       Елена вздрогнула, но не отступила.       — Он… хотя бы попробовал. Никто другой не решился бы на такое.       — Кай всегда что-то «пробует», — перебил Деймон. — А потом люди умирают. Бонни... Ты её ещё помнишь? Или уже забыла, как она гниёт в тюремном мире?       Кай стиснул зубы, взгляд стал жёстким. Но он промолчал. Имя Бонни отозвалось в нём неожиданной тяжестью.       Он увидел перед собой, будто наяву, — её лицо, искажённое страхом и злостью, когда она стояла в старом доме тюремного мира, с окровавленными руками и отчаянным взглядом. Он вспоминал, как она раз за разом пыталась найти выход, как кричала на него, как ненавидела. И всё же… она была единственной, кто не сдавался. Даже в том аду.       Кай не скучал по ней. Но что-то в этих воспоминаниях отзывалось острым уколом — не вины, а скорее пустоты. Он мог бы помочь. Может быть. Но тогда он просто хотел вырваться, сбежать. Как и всегда.       Ведьмак отвёл взгляд, сжав кулаки, будто мог этим вытолкнуть из головы образ Бонни.       — Да, он виноват, — сказала Елена, медленно и чётко. — Но сейчас Кай здесь. И он пытается помочь. Если есть хоть шанс… мы не имеем права от него отказываться.       — Он ничего не делает просто так, — рыкнул Деймон. — И ты это знаешь! Всё, что он делает — ради себя. Не забывай, с кем говоришь.       Кай молчал. Внутри у него всё кипело, но он сдерживал себя. Его пальцы сжались в кулаки, плечи дрогнули — но он не позволил себе сорваться. Не в этот раз.       «Если это сработает… если она выживет… тогда я смогу попросить о встрече с Джо. Они скрывают её от меня. Ковен всё предусмотрел… Заперли меня, забыли, словно меня никогда не было. Я должен им всем отомстить. И забрать то, что принадлежит мне по праву.»       Он выпрямился, уже почти восстановив дыхание, и посмотрел Деймону прямо в глаза.       — Ты прав, — сказал он спокойно, но голос прозвучал жёстко. — Я часто делаю многие вещи ради себя. Но это не значит, что Лиз не получит шанс.       — Который ты всегда можешь у нас отобрать? — с усмешко произнёс Деймон.       На миг в коридоре повисла тишина — напряжённая, колющая. Елена переводила взгляд с одного на другого, чувствуя, как шаткое доверие, которое можно было собрать по крупицам, может рассыпаться в любой момент.       Лицо Кая оставалось непроницаемым, но в глазах нарастал мрак — тяжёлый, упрямый, холодный. Он бросил взгляд на Елену, задержался буквально на миг — и отвернулся.       — Я всё сказал, — тихо бросил он, не глядя больше ни на кого.       Паркер развернулся и пошёл по коридору прочь, шаг за шагом теряясь в блеклом свете больницы. Его спина была напряжённой, движения — быстрыми, но не дергаными. Кай уходил не в гневе. Он уходил, потому что больше не хотел быть там, где его ненавидят, где каждый взгляд — как удар.       Елена осталась стоять посреди коридора, растерянная. Слова Деймона звенели в ушах, но сердце цеплялось за то, что только что увидело: Кая, который не стал спорить; который молчал, когда мог взорваться; Кая, который просто… ушёл. Это было на него непохоже.       Деймон остался молчалив, но его взгляд был жёстким, как будто напоминая: «ты делаешь ошибку».       Елена ещё секунду смотрела вслед уходящему Каю, пока его фигура окончательно не скрылась за поворотом. Потом медленно выдохнула и вернулась в палату. Внутри было тихо.       Стефан стоял у изголовья кровати, поддерживая Кэролайн, всё ещё держащую руку матери, которая всё так же лежала без движения, словно в глубоком сне. Её плечи дрожали, но она держалась — из последних сил.        Но кожа казалась чуть менее бледной, дыхание — ровным, чуть более глубоким, чем раньше.       Елена подошла ближе и встала рядом, положив ладонь на плечо Кэролайн.       — Она… — Кэролайн не договорила. Голос сорвался, и она сжала пальцы сильнее. — Кажется, её дыхание стало ровнее.       Сальваторе лишь кивнул. Он внимательно следил за мониторами, за дыханием, за каждым мельчайшим признаком.       — Это может быть признаком восстановления, — произнёс он осторожно. — Или просто временным эффектом. Мы не знаем, как работает магия Кая.       Деймон остался у стены, мрачно наблюдая за происходящим. Он ничего не говорил, но его взгляд оставался тяжёлым.       Елена смотрела на лицо Лиз — спокойное, почти умиротворённое. И в груди у неё поднялась тихая, неуверенная надежда. Может быть, это и правда сработало. Но пока — никто не знал. В её голове всё ещё звучали слова Кая.       «Я часто делаю многие вещи ради себя. Но это не значит, что Лиз не получит шанс».       Молчание в палате казалось почти священным. Никто не осмеливался пошевелиться, будто любое движение могло разрушить хрупкое равновесие между тем, что было… и тем, что могло бы быть.       И всё же — в этом молчании что-то начало меняться. Почти незаметно. Едва уловимо. Как лёгкий сдвиг воздуха перед бурей. ---       Когда день клонился к закату, и в окна уже скользил мягкий, остывающий свет, шаги по кафельному полу звучали тише, словно сам больничный коридор устал за день.       Врач вошёл в палату и остановился у порога. Он не поднимал взгляда — говорил тихо, с осторожностью, будто опасался разрушить ту хрупкую надежду, что застыла в воздухе.       — Показатели стабильны… пока. Но вашей маме нужно отдыхать. Вы и так здесь весь день. Если что-то изменится — сообщим сразу.       Кэролайн смотрела на него долгим, неподвижным взглядом, будто пыталась понять, скрывает ли он что-то. На секунду её губы дрогнули, но она сдержалась.       — Ладно, — выдохнула она. — Только… не оставляйте её одну. Пожалуйста.       Стефан мягко взял её под руку, и она, словно выдохнув остаток силы, позволила увести себя прочь. Следом, медленно, почти не глядя друг на друга, вышли Елена и Деймон.              Особняк встретил спокойствием, почти нереальной тишиной после больничной суеты. Внутри было тепло. Воздух пах чем-то знакомым, домашним.       Стефан мягко провёл Кэролайн наверх. Она едва держалась на ногах, словно последние силы испарились, как только она переступила порог дома. Она не спорила. Лишь поблагодарила его еле слышно и скрылась в спальне.       Внизу царила полутьма. В гостиной горел один торшер. Его свет обычно наполнял комнату уютом, но сегодня он казался тусклым и чужим. Просторная гостиная, всегда такая тёплая и живая, теперь будто замерла. Дом словно затаил дыхание, ожидая, чем всё закончится.       Деймон подошёл к бару у стены. Его движения точно были резкими, выверенными, казалось — бурбон мог заглушить напряжение, копившееся весь день. Он плеснул янтарную жидкость в стакан — стекло с глухим звуком ударилось о графин, дрожащая рука едва заметно выдала внутреннюю тревогу. Пить он начал сразу, даже не взглянув на Елену. Не предложил. Не сказал ни слова.       Он плюхнулся в своё привычное кресло — развалился в нём, как делал всегда, но на этот раз его поза не имела ничего общего с ленивой расслабленностью. Напротив, он будто с трудом удерживал себя от того, чтобы сорваться.       Елена, тихо и незаметно, устроилась на диване. Подтянула колени к груди, обвила их руками, будто прячась за этим жестом. Склонила голову. Веки тяжело опустились, но она не спала. Просто не могла смотреть на него. Или не хотела смотреть в глаза тому, что чувствовала внутри.       Тишина была гнетущей. Даже потрескивание дерева под потолком и далёкий шум машины за окном казались из другого мира. Между ними — невидимая, глухая стена. Они были рядом. И всё же бесконечно далеки.       Стефан спустился с верхнего этажа, негромко, словно стараясь не мешать этой тишине, ставшей почти священной. Его взгляд пробежал по комнате: на сестру, сжавшуюся на диване, на брата, молчащего с бокалом в руке. Он чуть приоткрыл губы, будто хотел что-то сказать… но передумал.       — Я немного отдохну, — тихо произнёс он. — Буду наверху.              Стефан ушёл, оставив за собой звенящее молчание. Теперь они остались только вдвоём.       Елена не поднимала глаз. Она слышала, как лёд в бокале Деймона чуть звякнул, когда он сделал глоток. Он молчал — слишком долго. И в этом безмолвии было куда больше слов, чем она могла вынести.       — Всё в порядке? — наконец, нарушила тишину она. Голос её был хриплым, как будто за день в горле пересохло.       Деймон не сразу ответил. Он сидел, глядя в одну точку, словно прокручивал в голове что-то важное или болезненное.       — Как тут может быть всё в порядке? — его голос дрогнул, но звучал твёрдо. — Лиз может не выжить. А мы надеемся на Кая, который… всегда ищет выгоду для себя. Всегда.       Елена вздохнула, но не разозлилась. Она понимала, куда он клонит, и от этого было только сложнее.       — Может, ты и прав… — начала она тихо. — Кай не святой. Он всегда действует в своих интересах. Но он дал нам шанс. И мы не должны были его упустить.       — Шанс? — он встал, резко, с таким звуком, будто кресло не выдержит его злости. — Он не заслуживает твоей благодарности, Елена. Ни твоего взгляда, ни твоего сочувствия. Он — тот, кто обрёк Бонни. Кто пытался убить Джо. Кто убивал без колебаний.       Гилберт сжала руками рукава своей блузки, вцепившись в них до боли в пальцах.       — Я не защищаю его. — теперь её голос стал твёрже. — Я просто… не могу больше смотреть на всех, кто погибает, потому что мы не хотим принимать помощь. Я устала, Деймон. Устала от боли, от страха, от того, что надо всё время ненавидеть.       Он замер. Посмотрел на неё — впервые по-настоящему, не с упрёком, не с обидой, а с тем самым выражением, что всегда скрывалось за его самоуверенностью: уязвимость, которую он прятал даже от самого себя.       — Я люблю тебя, Елена, — сказал он, вдруг тихо. Без пафоса. Без театра. Почти по-человечески.       Она почувствовала, как внутри что-то сжалось. Хотелось ответить привычным: «я тоже». Но слова не шли. В груди всё переворачивалось.       — Я… — начала она, но остановилась.       Он ждал. Она чувствовала это всем телом.       — Я не знаю, что сказать, — выдохнула она наконец. — Прости.       Деймон отпрянул, как от пощёчины. Губы его дрогнули, но он не сказал ни слова. Сделал ещё глоток из бокала, затем резко встал и, не выдержав, бросил его о пол. Стекло разбилось с оглушительным треском, осколки рассыпались по ковру.       Елена вздрогнула — будто её ударило током. Сердце пропустило удар, в груди подступила тяжесть. Она опустила взгляд на разбитое стекло, а потом на руки, которые дрожали, словно вот-вот воткнутся в пол.       Взгляд её заблестел от внезапной волны эмоций — смесь страха, боли и бессилия. Словно в этот момент она ощутила, как хрупко всё вокруг, как легко всё может разбиться — так же, как теперь этот бокал и, может быть, их с Деймоном отношения.       Она отвернулась, не в силах встретиться с его глазами.       Сальваторе встал у окна, скрестив руки на груди, лицо было напряжённым и холодным.       — Что изменилось, Елена? — спросил он тихо, почти шепотом, но в его голосе звучала горечь и боль. — Почему ты стала другой? Почему ты… не со мной?       Она вздрогнула, почувствовала, как сердце сжалось. Но продолжила хранить молчание.       — Это из-за Кая, да? — продолжил он, не оборачиваясь. — Он ворвался в нашу жизнь, и ты перестала быть той, кого я знал.       Елена сжала кулаки, пытаясь найти слова.       — Нет, — сказала она спустя мгновение, голос её дрожал. — Это не из-за него.       Но сама уже не была в этом уверена. Внутри что-то рвалось и путалось.       — Тогда докажи, что это не так, — холодно бросил Деймон.       Девушка не смогла ответить. Без слов она встала с дивана. Медленно, будто каждый шаг был шагом через пропасть. Направилась к лестнице.       — Елена… — позвал он, почти шёпотом.       Но она не остановилась. Поднялась по ступеням, одна за другой, и скрылась на втором этаже, оставив его в тишине, с бокалом и разбитой надеждой.       Елена зашла в комнату, прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной, не включая свет. Лишь лунный отблеск мягко ложился на пол, окрашивая комнату в бледно-серые тона.       Она медленно опустилась на край кровати, обняв себя за плечи. Что-то внутри разрывалось. Не от боли. Даже не от вины. А от невыносимой путаницы, в которой она жила уже слишком долго.       Это началось не с Кая, — подумала она. — И даже не с Лиз…       Елена вспоминала тот вечер, когда Рик стёр из её памяти всё хорошее, что было связано с Деймоном. Она сама просила его. Потому что боль была сильнее любви. Потому что не могла больше жить с этим.       И когда Деймон вернулся — живой, такой же, как прежде — она не смогла принять его. Не сразу. Не по-настоящему.       Только когда она пересекла границу Мистик-Фоллс, что-то вернулось. Но не всё. Какие-то моменты, какие-то чувства — да. Но между ними уже зияла трещина. Невидимая, однако слишком ощутимая.       И она чувствовала это. Каждый раз, когда он смотрел на неё с тем взглядом. Когда ждал от неё слов, которые раньше были естественными. А теперь застревали в горле.       Я старалась. Я пыталась вспомнить всё. Полюбить снова. Но что-то внутри осталось… другим.       А потом появился Кай. Как буря. Как ошибка, которую невозможно было не заметить. Он ворвался в её жизнь не как спасение — как катастрофа. И всё, что она так старательно собирала по кусочкам, снова рухнуло.       Он был опасен. Груб. Угрожающий. Но вместе с тем — живой. Настоящий. Такой, каким был когда-то и Деймон. До того, как стал её «идеальным выбором».       Кай не старался быть хорошим. Он просто был собой. И почему-то... этого оказалось достаточно, чтобы я начала смотреть на вещи иначе.       Она провела ладонью по лицу, в отчаянии.       Это не любовь. Это нечто другое. Но именно он стал той чертой, после которой я уже не могу быть прежней. И чем дальше, тем меньше во мне уверенности, что я вообще хочу обратно.       Елена уснула не сразу. Мысли блуждали, вспыхивали и угасали, как огоньки в тумане. Она пыталась разобраться в себе, но чем дольше всматривалась внутрь, тем больше всё размывалось. Чувства — как обрывки старых писем, полустёртых временем. Она не знала, где заканчивается привязанность, и начинается что-то иное.       Кай всего лишь случайность. Но именно из таких случайностей начинается всё настоящее.       С этими мыслями она и провалилась в сон — тревожный, но глубокий. Где-то на границе сна и яви ей мерещились знакомые лица, шёпот чужих голосов, вспышки боли и чьё-то прикосновение — тёплое, неожиданное. Возможно, это был просто сон. А может, что-то большее.

***

      В доме было тихо, тусклый свет пробирался сквозь шторы, окрашивая всё в блеклые серые тона. Казалось, ночь ещё не до конца ушла — воздух был плотным, как перед чем-то важным, будто сам дом знал, что этот день принесёт ответы.       Елена проснулась не сразу. Сначала просто лежала с открытыми глазами, не двигаясь. Голова была тяжёлая, мысли — спутанные. Всё, что случилось накануне, всплывало медленно, как из-под воды.       Внизу что-то скрипнуло. Через мгновение послышались лёгкие шаги — Стефан. Потом — голос Кэролайн. Она говорила быстро, почти на одном дыхании:       — …мне только что позвонили… Она очнулась. И не просто очнулась — её показатели улучшились. Они взяли анализы, провели обследование — говорят, это выглядит как улучшение...       Было слышно как её голос дрогнул, как она уже пыталась сдерживать рыдания.       Елена тут же вынырнула из кровати. Она скинула с себя плед, и, ещё не до конца проснувшись, накинула на плечи кофту, затем поспешила вниз.       На верхней ступеньке лестницы появился Деймон. Его волосы были растрёпаны, рубашка расстёгнута, взгляд потускневший — смесь недоверия, измотанности и не до конца ушедшей обиды. Он застыл на месте, будто не верил, что услышал правильно.       — Она… действительно... — он не договорил.       Кэролайн кивнула, не в силах говорить, только крепче сжала телефон.       Елена остановилась чуть поодаль, в тени лестницы. Сердце билось чаще, чем хотелось. Она краем глаза взглянула на Деймона — и заметила, как его взгляд задержался на ней. Мимолётный, напряжённый — будто он всё ещё ждал ответа на те слова, что сказал ночью. И всё ещё не получил его.       Она не отвела взгляда сразу. Просто смотрела в ответ — тихо, спокойно. Но в её груди колыхался целый шторм: чувство вины, усталость, растерянность. Она не знала, что сказать. И знала, что пока не готова.       Сальваторе отвёл глаза первым. Снова посмотрел на Кэролайн, но уже с той сдержанностью, в которой угадывалась боль.       Стефан, стоявший рядом с Форбс, всё это время наблюдал. Его взгляд скользнул от брата к Елене — и задержался. Он ничего не сказал, но выражение лица изменилось: лёгкий, почти неуловимый прищур, тонкое напряжение в губах. Он почувствовал, что между ними что-то произошло. И что бы это ни было, оно только начиналось.       Елена сцепила руки на груди, вглядываясь в лицо подруги и стараясь удержать в себе всё, что вырывалось наружу: облегчение, тревогу и, возможно, каплю вины. Однако сквозь всё это пробивалась тихая радость — как солнечный свет, внезапно прорвавшийся сквозь тяжёлые тучи. Радость за Лиз. За Кэролайн.       Но где-то в глубине — под слоем облегчения, под радостью за Кэролайн, под тяжестью недосказанностей — всё же звучал другой голос. Тихий, но отчётливый. И, как ни странно, благодарный.       Это сработало. Его магия... сработала.       Невозможно было поверить в это до конца. Кай, тот самый, что принёс столько боли и разрушений, вдруг оказался кем-то, кто помог. Не обещал — сделал. Просто сделал.       Кто бы мог подумать — Кай Паркер и надежда.       Слова не укладывались в голове. Слишком чуждые. Слишком невозможные. И всё же они были реальны. Эта мысль, как заноза, сидела где-то под сердцем. Осторожная. Недоверчивая. Но она там была.       Может быть… теперь всё изменится?