Зарождение

      Разгар лета для держателей бизнеса в Бейтауне был и остаётся наиболее благоприятным и прибыльным периодом. Со всей Америки сюда съезжаются туристы для того, чтобы увидеть своими глазами «расщелину, ведущую прямо в ад». Хотя, если вы приобретаете путевку, на бумаге безусловно будет числиться лишь ее формальное название. Вам придется заплатить не одну сотню баксов и проехать не меньше тысячи километров, дабы увидеть настоящее природное чудо, удобно расположившееся в районе одной невысокой скалы. «Колодец Иакова» сотни лет рождает вокруг себя байки и небылицы о том, как тысячи ныряльщиков погибали под толщей воды, пытаясь совершить «прыжок в бездну». Местные не покладая языка рассказывают страшилки приезжим о русалках, водяных и прочей нечисти, что утаскивает на дно бедолаг, решивших в одиночку устроить ночной заплыв. Естественно, после таких рассказов в полночь озеро пустует, отдыхая и очищаясь от соленого пота человеческих тел.       Лишь пару лет назад это казалось обыденностью для достаточно храбрых техасских мальчишек купаться при свете луны в теплых водах природного колодца. Каждый из них доказывал свою доблесть и мужество, совершая прыжок с самого высокого выступа скалы. Трусы подвергались гноблению, храбрецы получали признание. Долгое время для категории людей, не умеющих плавать, не было места в этой схеме. Однако, со временем оно появилось. Естественно с позволения авторитетной шпаны и неформального лидера местной детворы — Билли Райта, будущего ветеринара Бэйтауна. Билли уже в детстве имел хобби проверять каждого мальчишку в своей компании на вшивость, путем давления и принуждения с целью доказательства статуса мужчины. Случайно попавшим в ряды его группировки ребятам, он молча указывал пальцем на скалу, которая в последующем превращалась в вышку для довольно опасного прыжка в воду. В голубом свете луны темные детские фигуры летели в синюю бездну, изображая руками ветряную мельницу и, видимо, пытаясь предотвратить неминуемое падение. Однако, строгость и беспристрастность законов физики не помогали им в достижении желаемого. Мальчишки больно ударялись животом, руками о самый верхний слой воды, нередко приходя домой с обширными синяками и гематомами. Многочисленные не долгосрочные ушибы были безобидной вариацией шрамов, что оставались навсегда со встретившим неприятности человеком. В компании Билли они подчеркивали приверженность к определенному полу, наличие побед во время опасных игр на воде или достижения в спорте. Этакий фиолетовый билет должен был быть у каждого из представителей банды Райта. Если его не было — сошел отек или парень только-только стал членом группы — Билли ставил своей приоритетной целью заклеймить новичка или сошедшего с их общего курса носителя гематом.       Такие козлы отпущения, как Том Хьюитт, получали полный пакет нездорового проявления внимания к их персоне. Обычно он состоял из издевок, насмешек, обидных прозвищ, а иногда и применения физической силы. Вечно болеющий Том в одиннадцать с половиной лет не мог похвастаться атлетическим телосложением, в то время как банда Райта пользовалась суммарной силой трех пятнадцатилетних ребят и части группы, еще не дошедшей до пубертата. Если им удавалось схватить жертву в вечерние часы, это означало только одно — время для церемонии, шуточно называемой крещением в расщелине.       В один из ничем не примечательных вечеров светлый, но изувеченный мальчик по имени Том почувствовал почти животный страх. Тот, который иной раз не под силу пережить и всякому взрослому. В его груди неожиданно вспыхнуло пламя ненависти, когда глаза полные слез впервые увидели равнодушие, презрение и жгучую несправедливость по отношению к человеку, чье лицо пострадало от непредсказуемой и неизлечимой генетической мутации. Всё его заслуги перед учителями, старания в получении знаний и блестяще оформленные стенгазеты смыла огромная пенящаяся волна цунами, что невольно сдернула с лица белую марлевую повязку, вставив наружу исключительно уродства. По вечерам мальчик, стоя перед зеркалом в исступлении, рассматривал то место, на котором у здоровых детей находился нос. Курносый или с горбинкой — не идеальный, но все же такой родной и естественный обонятельный орган. На лице Томми его не было — лишь дыра, открывающая не самый красивый вид на внутреннее строение пазух. Плотная повязка из бинтов закрывала вид еще и на щеки, что покрывали кровавые нарывы. Они были похожи на цветущие астры, красным пламенем пылающие на лице. Вместо порозовевшего от холода или жары пухлого детского личика, что всегда умиляло молодых мамочек на детских площадках, Люда Мэй Хьюитт видела лишь белую сетку марли и огромные карие глаза, полные страха и немых вопросов. Под ночные всхлипывания матери Том неохотно засыпал, сквозь толстое одеяло улавливая звук, отдаленно напоминающий неровную частоту сокращений человеческого сердца. Проигрывая в голове случившееся, он наивно полагал, что одна из важнейших мышц в его организме на время перестала ему служить и остановилась. Не что иное, как последствие сильнейшего стресса заставило Тома забыть обо всем на свете в ту ночь, когда Билли Райт решил напомнить Хьюитту о том, кто он на самом деле.       Лунный свет ранней осени озарял идущему домой Томми путь, а дорога была ровной и прямой, будто стараясь не нагружать ноги, и без того полные усталости. Рюкзак за спиной то и дело подпрыгивал на некоторых редких кочках, совсем тихо гремя канцелярией и книжками, находящимися внутри. Те, кто изучает зоологию, знают, что ночным хищникам порой и слабого шума достаточно, чтобы совершить нападение. Так, Банда Билли по-волчьи окружила оторопевшего Тома, в момент обнажив звериный оскал. Кольцо замкнулось и идея о том, чтобы выскользнуть, умерла вместе с верой в существование задатков людской человечности. На секунду Томми показалось, что он попал в центр карусели с лошадками, которые, двигаясь по кругу, мельтеша создают непреодолимый барьер между ним и внешним миром. Том почувствовал, как кто-то из ребят, цепко хватает его за локти, больно впиваясь в кожу ногтями. Под всеобщее улюлюканье и гогот тело трепыхающегося мальчика толпа увлеченно тащила к воде. Со стороны это было похоже на кровавый обряд язычников-староверов, тесно связанный с жертвоприношением. Поднимая клубы пыли в небо, мальчишка изо всех сил пытался вырваться из звериных лап стаи, однако последние силы покидали его с каждой новой попыткой. Перепуганный и изнуренный Томми, оказавшись на краю обрыва вдруг почувствовал тряску в коленях и свалился, чем еще больше насмешил своих мучителей. Его мутило от страха, ужаса и неопределенности все то время, пока толпа ликовала и отпускала ядовитые шутки. Молчание наступило в тот момент, когда послышался хриплый голос главаря банды. Билли Райт, попав внутрь круга, посмотрел на Томми сверху вниз, но на его лице, в отличие от остальных, не было не единой морщинки насмешки.       — Снимай повязку, Хьюитт. — сказал Билли, потянув руку к лицу мальчишки.       — Нет. — еле уняв дрожь и плач, ответил Том.       Круг внезапно наполнился воем толпы. Послышался шепот, сопровождаемый короткими смешками. Собачий слух наверняка бы уловил звук падения и без того шаткого авторитета Райта, остальным оставалось лишь догадываться о том, что происходит. От злости Билли побагровел, и его лицо в лунном свете лишилось своего естественного цвета, будто за секунду он сменил расу.       — Всякой нечисти, самое место на дне колодца! — сквозь зубы процедил Билли. — Ты мало похож на человека, Хьюитт. Поэтому и отправишься в бездну к себе подобным…       Вытаращенные глаза Тома успели увидеть мелькающие конечности ребят, что вмиг подхватили его, держа тело над стриженными каштановыми головами. Томми, выкрикивая проклятья и ругательства, только больше будоражил толпу, заставляя с каждой секундой ускорять шаг. Каменный трамплин был преодолен им после мощного кистевого броска десятка рук, отбрасывающих причудливые тени.       Белая рубашка Томми, словно крылья летучей мыши развивалась на ветру, а сердце вместе со всеми внутренностями, было готово выйти наружу через рот. Будучи в полете, он не реагировал на возгласы, доносящиеся откуда-то сверху, не обращал внимания на нескончаемый шум бурного потока воды. Том летел в темно-синюю бездну бесконечное количество времени, пока наконец его тело не поглотила мрачная бездонная пучина. Чудище-гравитация, щупальцами захватив задние конечности мальчика, тащила его на дно, а марлевая повязка, впитавшая воду, затрудняла последние попытки сделать глубокий вдох. Гул, стоявший в ночных облаках, доносится до Хьюитта даже сквозь толщи прохладной воды. Обрывки фраз, резавшие уши, представляли из себя набор слов, общий смысл и контекст которых был понятен даже дураку.       »…маску, урод! Вот же чуд… Ха-ха. …мри уже скорее. Ф-фу! Какая мерз…»       Ночное приключение, не такое удачное как у многих известных героев сказок, научило Тома азам плавания и впервые заставило почувствовать горючий напалм, что загустившись в его душе, был готов вспыхнуть огненным фейерверком в любой момент. Мальчик с нетерпением ждал дня высвобождения внутреннего зверя, лелея мечту о возмездии. Как переполненная чаша, он был готов утопить бывших врагов в омуте несчастья, что с избытком выпало на его скромную долю. Долгожданный день расплаты наступил аж спустя десять с половиной лет его ожидания, повернув жизнь Томми Хьюитта на все сто восемьдесят градусов. Последний месяц лета вскрыл многочисленные гнойные раны, сочащиеся и отравляющие его изнутри долгие годы.       Свой четвертый в жизни отпуск, что законно назначался руководством скотобойни, Том провел с пользой. Август для населения Бэйтауна означал частичное закрытие купального сезона, массовый сбор полевого урожая и нескончаемое количество трудовых задач для владельцев частных участков. Уход за газоном и растениями, посадка цветов, очистка садовых инструментов, отделка и утепление стен — все это требовало немалых усилий, времени и средств. Первый рабочий день после затяжного отпуска показался Тому лёгкой разминкой перед стартом. Несмотря на спокойствие и легкость при выполнении привычной работы, он чувствовал сгущающиеся над бойней тучи, предвещающие бунт. Те дни, что он отсутствовал, были наполнены всеобщими волнениями и шквалом недовольства, поднимаемым другими мясниками. Новый план, получивший подпись начальника еще вчера, вызывал негодование, что придавалось огласке рабочих масс. Согласно этому документу, рабочие должны были значительно повысить свою производительность труда, не получая на счет при этом никаких дополнительных начислений. Собравшиеся в кучу бравые и рослые мужчины били по железным прутьям палками, выкрикивали наспех сочиненные лозунги, выманивая начальство из кабинетов. Звон не в такт производимых ударов нехило давил на мозги. Том жмурился от него, стоя в стороне и скрестив руки на груди в ожидании. За его спиной расположился седой старик Джаред, непробудно спящий после очередной ночной попойки. Не бунтующие единицы скотобойни были вынуждены подчиниться большинству, а поэтому спокойно ждали конца представления, на время приостановив деятельность. Забой скота на время был прекращен.       Пол Леджер, их несменный руководитель, покинул офис под крики и освистывание толпы подчиненных. На его лице мелькала тень испуга, которую он старательно пытался скрыть. Полемика между ним и одним из работников проходила довольно напряженно. Разговор на повышенных тонах эхом отражался от белой плитки убойно-разделочного цеха. Кровь, что не успели убрать с пола, запеклась и начала источать не самый приятный кисловато-металлический аромат. Том чувствовал его, как и чувствовал приближение своего непосредственного участия в восстании. Ни одна из сторон не хотела компромиссов, а поэтому мирное разрешение конфликта, витающее где-то неподалеку, как надоедливая муха, ускользнуло в одно из открытых настежь окон. Рокот негодования поднялся ещё на пару децибелов. Многие инструменты для обработки мяса, издавая невыносимый скрежет, громко валились на пол. Шланги, что использовали для отмытия полов от животной крови, были включены на полную мощность и сбивали все, что плохо лежало. Оставшиеся куски мяса на деревянных разделочных столах, ножи, тесаки и топоры – летели на пол под разноголосый рев мясников. Отдел забоя больше не был похож на место, усиленно производящее говядину и свинину отборного качества. Скотобойный этаж сейчас походил на бесформенный хаотичный мирок, управляемый развязанными руками сильных, склонных к проявлению жестокости людей. В центре этого беспорядка не посчастливилось оказаться непричастному ни к чему местному ветеринару. Забившись в угол, он отмалчивался все время проведения дебатов, а когда Пол взглядом просил его немого согласия, усердно кивал, взглядом окидывая озлобленную публику. В его планы входила идея незаметно для всех улизнуть через черный ход, чтобы уцелеть, не нарвавшись на разъяренного мясника, успевшего оскотиниться за долгие годы неблагодарной работы. В суматохе взгляд Билла неожиданно встретил другой, знакомый и леденящий живую душу взор. Глаза мясника улыбались и сверкали искрами азарта, а губы чуть дрогнули в расходящейся улыбке. Билли Райт инстинктивно попятился назад, пока за его спиной, стоял гам и грохот крушения по неизвестным причинам еще уцелевшего оборудования.       Том Хьюитт исподлобья оглядывал исказившееся от страха лицо ветеринара. Он был похож на быка, что округлыми глазами следил за стремительным перемещением дула пистолета над головой. Развернувшись, врач попытался дать деру, однако очень скоро был настигнут Томом. Поймав ветеринара за шиворот, Хьюитт одной рукой поднял его увесистое тело над землей. Белки его глаз налились кровью, а по жилам текла жгучая ненависть, питающая натренированные мышцы кислородом и нескончаемой энергией. Узкий воротник накрахмаленной рубашки начал душить Билла, отчего его лицо приобрело цвет жженого кирпича.       – Й-йа т-твой друг… Гх-хьюитт. — на последнем выдохе, заикаясь произнес Билли.       — Мое место ты уже определил, не так ли, Билли?! — бросив на землю теряющее сознание тело, произнес Том. — Тогда и тебе настало время занять свое.       Подхватив в руки трос, Хьюитт туго затянул его на одной из лодыжек врача. Запущенный конвейер поднял его тело над холодным железным полом. Барахтаясь в панике он пытался кричать, однако удушье мешало ему задействовать связки. Приливы крови к голове отключали возможность рационально мыслить, и теперь он видел все то, чему сознательно подвергал сотни голов скота — перевернутый мир, паника, удушье и смерть. Висящие говяжьи туши были предвестником будущей кончины Билла. Ему казалось, что он слышит истошный визг забойных поросят, который крайне схож с пронзительным плачем новорождённых детей. Из другого цеха до его ушей доносился низкий баритон предсмертного мычания быка, что из-под палки шел под дуло пистолета. Железная камера напротив издавала звуки задыхающихся от углекислого газа пернатых, что махали крыльями, наивно пытаясь улететь из этого жуткого места. Реальным оказался лишь голос Тома, что доносился, отражаясь от холодных окровавленных стен.       — Ты мало похож на человека, Билли. — неторопливо начал Том. — Ты — настоящий зверь. Скот. А каждый здесь знает, что место скота — на разделочном столе.       — Том, не…       Фраза оборвалась отчетливым и метким ударом Хьюитта ножом. Алая кровь хлынула на пол, пачкая стальные прутья решетки. Хриплый стон сопровождал сцену обескровливания. Билли был похож на рыбу, выброшенную на берег — его рот все еще пытался ухватить остатки кислорода в воздухе, однако тело нелепо подергивалось в предсмертных конвульсиях. Покачиваясь, как белье на веревке, он висел вниз головой, пуская литры крови и радуя глаз достигшему нирваны Тому. Его тело наконец покинуло разрушающее напряжение и тяжесть. Сейчас он был готов обессилено рухнуть на пол, однако внезапно услышал глухие хлопки аплодисментов за спиной. Старик Джаред, наблюдавший за всем действом, молча подошел к болтающемуся на тросе трупу. Струи уже не были такими интенсивными, однако всего за пару секунд ему удалось наполнить жестяную кружку до краев. Красные пенящиеся волны, разбивающиеся о стенки бокала, навевали Тому идею о долгожданной победе. Награда разлилась терпкой солоноватой рябью во рту, покрыв язык и нёбо тягучим налетом. Том почувствовал перерождение каждой клетки своего организма.       Освободившись от внутренних скоб, что держали в заточении его душу и тело, он посмотрел в окно. Пунцовый закат предвещал наполненное причудливыми метаморфозами ясное безоблачное утро.