Зарождение

      Голубой бант платья Салли небрежно покрывал линию сменившей форму талии. Темно-синий цвет юбки напоминал ей о чудищах, обитающих в морской глубине. Могучие щупальца кракена обогнули ее длинную шею, притворившись жемчужным ожерельем, а остроносые туфли на небольшом каблуке ее фантазия представляла белыми, с рыжиной зубного налета, акульими клыками.       Ее волосы наполовину были собраны на макушке, остальная же часть мирным водопадом падала на плечи. В ушах блестели гвоздики снежного жемчуга. От его белизны мочка уха казалась холоднее обычного.       Ее веки покрывал тонкий, едва прозрачный слой коричневых теней, а щеки сияли фальшивым, но весьма убедительным румянцем. Такова южная традиция — выглядеть за столом хорошо и опрятно, чтобы ни случилось.       Зеркало перед которым стояла Салли, передавало ее отражение во весь рост. Окинув себя взглядом блондинка повернулась боком, а потом и спиной, из-за плеча разглядывая узкую молнию на спине. Платье наконец сошлось. Салли сняла туфли и, вернувшись на привычную для себя высоту, размяла стопы, втаптываясь пальцами в толстый ковер. Она ощутила, как мелкие крупинки пыли закрутились в складках между фалангами. Фыркнув, блондинка сделала шаг вперед и оказалась на холодном дощатом полу.       Резкий выкрик, похожий на скрежет вилки о дно пустой тарелки, в один миг заполнил полупустую комнату. Салли оторвала взгляд от своего отражения. Вскоре ее силуэт и вовсе пропал с радаров зеркальной плоскости.       Светлая полупрозрачная вуаль колыбельки подрагивала от ерзания ребенка внутри. Салли одним движением раздвинула створки неплотной шторы. Плачущее младенческое личико на хлопковой простыне казалось чуть припухлым, пунцово-красным и мокрым. Беззубый рот и опущенные вниз уголки губ свидетельствовали о том, что Салли слишком долго занималась собой. Времени на прихорашивания для новоиспеченной матери истекло. Эстер захлебывалась в слезах.       Блондинка, издавая продолжительное и свистящее ‘ш’, взяла ребенка на руки. Приятная тяжесть четырех килограмм едва была ощутима. Слабый молочный запах коснулся пазух носа Салли. Ладонью она аккуратно прижимала голову ребенка к груди, пальцами поглаживая редкие светлые волосы на макушке. Распорядок дня новоиспеченной матери был полностью подстроен под нужды младенца.       Блондинка бегло прошлась глазами по лишенной окна стене, остановив свой взгляд на стрелках часов. Время кормления еще не пришло, а темно-зеленые ползунки на ощупь были сухими. Эстер плакала от нечего делать.       С первого дня после рождения девочка требовала постоянного внимания со стороны матери. Переползая от голубого кубика к красному, Эстер искала глазками маму, как постоянного зрителя, который радовался и улыбался малейшему ее физическому проявлению. Как облака не могут плыть по небу без ветра, так и у Эстер не получалось сделать что-либо без свидетелей. «Довольно нехарактерное для Хьюиттов качество…» — держа на руках малышку, как-то заключил Том. Блондинка в ответ нахмурилась и скрестила руки на груди, будто после родов вместе с лишними килограммами ее покинуло и чувство юмора.       Ранняя беременность заставила ее быстро повзрослеть. Салли попала в мир грязных пеленок, детского плача и бессонных ночей. Все чаще она ходила с серьезным, лишенным отлива улыбки лицом. До сегодняшнего дня Том не был до конца уверен, может ли человек измениться настолько всего за один год.       В глубине души блондинка была рада отсутствию у дочери криминальных наклонностей. В присутствии природной хитрости можно убедиться лишь в подростковом возрасте, когда тинейджеры только учатся лгать не краснея, глядя родителям прямо в глаза.       Пока Эстер теплым мерным дыханием касалась правого предплечья матери, будучи неспособной к ходьбе на собственных ногах, Салли с облегчением выдохнула. До начала ее переходного возраста было еще далековато. Она смиренно лежала, положив голову матери на грудь. Спать в колыбели чужих рук Эстер любила больше всего на свете. Даже больше, чем мягкую игрушку Каспера-Маленького приведения, которую подарил ей дядя Чарли.       Ладони и предплечья отца казались ей особенно теплыми и уютными для того, чтобы надолго провалиться в мир по другую сторону сознания, лишенный солнечного света и мягкого материнского взгляда. Время бодрствования же для родителей означало переход в режим боевой готовности.       Лицо Тома вызывало у Эстер бурю неподдельного интереса. Каждый раз оказываясь вблизи его щек, шеи или подбородка, она исследовала эти области тщательнейшим образом. На ощупь, также, как его исследуют незнакомых слепые люди.       Она уже прилично знала о том, что находится на той половине лица, которую не занимала маска. Но то, что было скрыто под черной шершавой тканью, оставалось для нее тайной за семью печатями. Эстер будто чувствовала, что от нее что-то скрывают. Усердно прячут, как прячут от детей спички или острые предметы быта.       Малышке жутко не нравилось такое положение и вещей и, стремясь восстановить справедливость, едва оказавшись в близи злополучной черной ширмы, она стремилась цепко ухватиться за ее края, удерживая отца, словно скаковую лошадь за поводья.       Ей удалось провернуть подобный трюк только один раз, когда Том отвлекся на оклик Салли. Потянув за края маски изо всех сил, Эстер удалось лишь на пару миллиметров оторвать ее от поверхности кожи лица. Том, накрыв маленькие ручки огромными ладонями, отпрянул, а Салли, наблюдая за действом, хохотала, одновременно укладывая глаженые вещи в шкаф.       Остальные попытки узнать, что скрывает темная ткань на отцовском лице, окончились провалом — Том стал осмотрительнее и, видимо, не плохо научился уворачиваться. Самый первы урок, что усвоила девочка, гласил: «Не от всех дверей есть ключи.»       Сейчас Эстер рукой теребила толстую ночную штору комнаты, сидя у матери на руках. Салли же, будто отключившись, разглядывала оконный пейзаж. Солнечный диск растаял, превратившись в бесформенное зарево света. Лилово-оранжевой лужа залила сизый горизонт. Уверенными шагами приближался закат. Духоту комнаты перебило слабое дуновение ветра. Блондинка от неожиданности вздрогнула, и по телу пробежали мурашки.       Безмятежной тишиной дышала улица. Нижний дома этаж был наполнен звуками громыхания посуды: Люда Мэй вместе с Генриеттой готовила ужин. Салли вход на кухню был запрещен. Конечно, не в качестве основного правила, а скорее, как… Хозяйка ранчо оправдывалась нежеланием втягивать блондинку в рутину стряпания и заготовок. Якобы кормящей матери нечего там делать — своих забот хватает сполна. Салли не спорила. Она знала: на дне голубоватой кастрюли скрывается что-то, о чем ей знать не следовало. Что-то, из-за чего молоко у нее может пропасть навсегда.       «Меньше знаешь, крепче спишь, Эстер…» — пресекая очередную попытку ухватиться за маску, приговаривал Том. И Салли, как никто другой, была с ним согласна.       Оставив, наконец, в покое тяжелую штору, Эстер принялась дергать золотистую бахрому тюля. Малышка представляла себя капитаном корабля, что бил в колокол, обозначая смену вахты. После пяти «ударов» девочку на руки взял отец. Салли окинула Тома взглядом полным удивления. — Люда Мэй звала тебя. — Она все еще на кухне? — голос Салли был ровным, вид слегка испуганным. — Кажется, да.       Салли кивнула. Поцеловав Эстер в горячий лоб, она спешно удалилась из комнаты, оставляя малышку на попечение Тому. Не теряя ни минуты, девочка принялась изучать ранее неизведанные области его головы: дергать длинные волосы, трогать колючую бороду или тянуть за уши. Том послушно терпел издевательства, как домашний кот терпит мытье шерсти с шампунем или стрижку когтей.       Блондинка оказалась на нижнем этаже довольно скоро. Люда Мэй и Чайная леди наполняли стол столовыми приборами, а Генриетта, по всей видимости, заслышав ее шаги, удалилась на кухню.       Салли огляделась. Скатерть в цветочек была единственным менее невзрачным элементом убранства всей комнаты из всех. Люда Мэй достала свой лучший сервиз — белые тарелки с толстой позолоченой каймой. Не так часто семья собирается за столом в полном составе.       Липкая пленка мясного запаха покрыла шею и открытые плечи блондинки. От духоты, порожденной включенной печью, на лице образовалась испарина. Пока Салли раскладывала салфетки, дом наполнился галдежом братьев, вернувшихся, по всей видимости, с важной вылазки в город. В сопровождении Чарли ватага уселась за стол и страдальческий скрип половиц, наконец, умолк.       Когда все было готово, блондинка, следуя всеобщему примеру, заняла свое место на стуле. В тусклом свете лампы узор на ее тарелке довольно блекло и неприветливо мерцал. Салли подняла голову и наткнулась на похожий недружелюбный блеск в глазах Генриетты. Свою изуродованную руку девушка прятала под столом, а в разговорах никогда не упоминала о произошедшем, стараясь по возможности менять тему. Блондинка случившееся тоже никак не комментировала. Том вместе с фалангами пальцев обрубил всякую для нее возможность наладить отношения. Салли была рада этому: терпеть общество друг друга они уже научились, и этого было вполне достаточно.       Семейство заполнило пространство комнаты, последним к ужину присоединился Том. Он сел рядом с Салли, и обозначая свое присутствие, аккуратно положил руку на ее колено. Блондинка слабо улыбнулась в ответ. От него исходил слабый пудрово-хлопковый запах детской присыпки. — Итак, — Чарли стоял возле собственного стула, руками опершись о его спинку, — Давайте же все вместе возблагодарим Господа, за посланную нам добычу. Склоним головы.       Глаза сидящих покорно устремились в пол. Темные, еще влажные от недавней уборки доски напоминали палубу пиратского корабля. — Я был голоден, и он накормил меня; Я хотел пить, и он напоил меня; Я был странником, и он приютил меня. Я был наг, и Он одел меня; Я был болен, и Он ухаживал за мной; Я был в темнице, и Он пришел навестить меня… — Наша семья перенесла много несчастья. Невзгоды и боль сопроваждали нас постоянно, — Салли ощутила на себе сверлящий взгляд Генриетты, — Мы все пережили и победили. И мы больше никогда не будем голодать. — Аминь. — хором заключил стол.       Чарли поочередно накладывал жаркое каждому, кто сидел за столом. Клем, плечом отодвигая брата, поднес свою тарелку к желанному половнику раньше всех. Далее, по часовой стрелке, Адам, Том, Салли, Чайная Леди, Генриетта и Люда Мэй. На секунду блондинка представила своих родителей сидящими напротив. Пузырь ее фантазии тут же лопнул, как воздушный шар — своего места в этой семье, за этим столом, они бы никогда не нашли. Слишком разные люди, мягко говоря. Пэм бы сказала… хотя, какая теперь разница, что бы она сказала.       Плавающий в бульоне картофель оказался первым на вилке Салли. Румяная мясная корочка привлекла внимание всех за столом. Блондинка к мясу не притронулась, стараясь незаметно копаться в тарелке под военные байки Чарли или шепот Люды Мэй о рецептах приготовления травяного чая. Мужская половина стола внимала герою корейской войны, а женская, соответственно, хозяйке поместья. «Семейная идилия…» — пронеслось у каждого из присутствующих в голове. — Салли, кажется, ты так и не попробавала ни кусочка мяса! — брови Генриетты от наигронного удивления поднялись на целый сантиметр вверх, — Обязательно съешь! Люда Мэй с раннего утра крутилась вокруг плиты на кухне.       Веревка очков хозяйки ранчо качнулась, словно маятник, когда она повернула голову. В комнате повисла гнетущая атмосфера тишины, словно ядовитый газ, отравлял прежде хороший настрой семейства. — Я попробую. Чуть позже. — Оно остынет, — не унималась Генриетта, — Тебе помочь насадить мясо на вилку?       Клем сидел едва дыша, перебрасывая взгляд, то на Салли, то на Генриетту. Глаза Адама вновь горели интересом. Чарли, казалось, все еще прокручивал в голове армейские истории, прикидывая, какую из них будет лучше рассказать. Старшие женщины скромно молчали. Холодный пот мелкими иголками колол спину блондинки. Страх сковал легкие.       Том нещадно резал взглядом Генриетту, Генриетта победоносно наблюдала за тем, как Салли тупым столовым ножом отрезает кусочек голени, и подносит ко рту мясо неизвестного происхождения.       Он едва успел коснуться губ. Нагруженная вилка остановилась на полпути. Сердце девушки зашуршало внутри, будто скомканная бумага. Со второго этажа медленно донесся пронзительный детский плач. Клич-спасение для Салли.       Эстер! Наступило время ужина.       Салли выдохнула и понадеялась, что этого никто не заметил. Блондинка перевела взгляд на Люду Мэй, попросив немого разрешения покинуть стол. Та кивнула, и Салли гордо поднялась, ухмыльнувшись виду немигающего, полного ненависти лица Генриетты.       Хруст изношенной древесины ступеней лестницы сопровождался новой корейской историей Чарли. Семья превратилась в единое гигантское ухо, безмерно любящее военные сказки.       Салли, взяв ребенка на руки, установила с ним контакт кожа к коже. Рефлекс поиска материнской груди помог младенцу вскоре получить долгожданную порцию молока. Как только Эстер перестала плакать, глаза Салли наполнились мутными слезами.       Она вспомнила свои роды, нестерпимые страдания и боль. Эйфорию и приток счастья после того, как в первый раз увидела дочь. — Стоило того, правда? — Том стоял в дверях комнаты, плечом опершись о дверной косяк. — Инстинкт говорит — да. — Что, думаешь о побеге? — Том присел на кровать рядом с Салли. Убрав волосы за ухо, он приложился губами к ее оголенному плечу, — Ключи от машины лежат у входа. — Мне сейчас нельзя за руль — могу ненароком намотать кишки Генриетты на колеса.       Эстер с особым любопытством рассматривала шевелящиеся губы матери. Ее тембр был приятен, но то, о чем она говорит с отцом девочке было неведомо. Быть может, оно и к лучшему.       Том и Салли сидели так до тех пор, пока малышка не уснула. Блондинка медленно поднялась с места, чтобы положить Эстер в колыбельку. Том наблюдал за тем, как Салли еще несколько секунд рассматривала дочь, склонившись над ее кроваткой. Убедившись в том, что Эстер спит, Салли на цыпочках проследовала к выключателю. Свет в спальне погас. — Знаешь, моя фобия ванной комнаты почти исчезла, — Салли шептала, стараясь не разбудить Эстер, — Но мне страшно идти туда одной. — Ну и намеки у тебя, — Том тихо хохотнул, пока блондинка вела его за руку в другую комнату.       Прохладный душ чуть охладил раскаленные от возбуждения тела. Вода придавала плавности привычным движениям, а звук разбивающихся о мрамор капель заглушал глухие стоны. От переизбытка чувств и ощущений Салли периодически хваталась то за хлипкий карниз, то за оранжевого цвета штору. — Т-том, позволь мне увидеть… — Увидеть что? — голос Тома едва прорезался сквозь губы, покусывающие мочку уха. — То-ом, — умоляюще тянула Салли, — Прошу тебя.       Хьюитт неспешно потянулся к затылку. Черные прутья ткани ослабли, и маска полетела вниз. Салли касалась его лица там, куда никому, кроме самого Тома еще пару секунд назад не было доступа. Лицо ее больше не трогала мертвая шершавая тряпка. В теплой неге ей хотелось раствориться, словно шипучему аспирину в бокале с водой.       Проблемы, нужды и заботы на минуту покинули тело и разум, а страх исчез. По венам Салли текло наслаждение, в глазах горели огоньки восхищения. — Теперь мы одно целое? — убрав налипшие мокрые волосы с щек, произнесла Салли. — Инстинкт говорит — да.       Салли смеялась, а Том еще долго рассматривал красивые графитные линии, что прочертила на ее лице тушь.       Их разыскивала семья и полиция округа. Они делили одну ванну под холодными струями проточной воды. Одинаково голые, с одинаково нечитаемыми знаками на лице.