Saint-Martin

— Чу, львёнок, ты же не забыл, что сегодня вечером я уезжаю? — стоит в дверях мать Чуи. — Да не забыл я, мам, не забыл, — раздражённо вынимает парень из уха наушник.       Кое усмехается и выходит из комнаты — И перестань ты уже так меня называть, я давно не маленький! — Для меня ты всегда будешь маленьким львенком, — слышится голос из другой комнаты.       Сердце юноши греет то, что целых две недели он будет жить один. Никто не будет упрекать его, он может ложиться и вставать когда хочет, делать что заблагорассудится, хоть на голове стоять.       Музыка расслабляет, сегодня воскресенье, завтра школа… а вот Тачихаре он так и не ответил.       Так и проходят последние часы до отъезда матери: женщина бегает по дому, собирает вещи и попутно говорит с кем-то по телефону. Парень залипает в телефон, лёжа на кровати, и просто наслаждается жизнью. — Чуя, закрой дверь, — доносится долгожданная фраза матери. Рыжий любит быть дома один: это расслабляет. Он, будто находясь в трансе, идёт к двери, целует мать в щеку, та же взаимно целует его, тепло улыбается и выходит за дверь, Чуя помогает ей перенести чемодан через порог и закрывает дверь. — Пока, львёнок, звони мне! — Хорошо, пока.       После прощания с матерью, рыжий протягивается, словно кот, идёт в комнату и заваливается на кровать. Спать он не хочет, просто мышцы и всё его тело устало, он сам не знает от чего. Парень берёт телефон и замечает сообщение от незнакомого номера, не думая, он автоматически нажимает. Осаму Дазай: Здравствуй, Чуя. Ты поговорил с родителями насчет конкурса?                                                                                           Накахара Чуя: Да, мама не против. — Откуда у него мой номер? — озадачился вопросом рыжий. А хотя, какая разница ему до этого Дазая… К тому же, этот инцидент с его девушкой, или кто она ему там… А он ведь даже не вступился за ученика. Мудак…       Так и провалялся Чуя весь вечер со смартфоном в одной руке и с банкой колы в другой. После, он кое-как расстелил постель, и почувствовав, что вот-вот заснёт, заставил себя сходить в душ. Холодная вода пробудила разум и отрезвила сознание, с одним полотенцем на бёдрах он вылез из душа и, оставляя за собой мокрые следы, зашёл в комнату. Переоделся в короткие спальные шорты и растянутую футболку, так и завалился спать.

***

— Эй, Чуя! — кто-то поймал его за руку сзади и развернул лицом. Рыжий нахмурил брови — Тачи… — Почему ты не ответил на сообщения? — Эм… Прости, — запнулся рыжий и отвёл взгляд. Они стояли на школьной лестнице, Накахара на ступеньку выше, из-за чего был выше Тачихары и смотрел вниз. — Хочешь сказать, что ты не заходил в телефон два дня? — Что? Э… прости… — рыжий резко выдернул руку, а глаза Мичидзо резко округлились, и взгляд стал совсем уж недоверчивым. — Прости, мне пора, правда, давай потом?       Как же банально. Чуя чувствовал себя так, словно он находится в каком-то американском подростковом сериале о неразделённой любви и прочих соплях и слезах. Он не успел далеко отойти, Тачихара опять поймал его, только в этот раз за плечо, и воспользовавшись тем, что на лестнице никого не было, больно прижал плечо рыжего к стене одной рукой, пока вторая находилась рядом с лицом Чуи на стене. Тот непонимающе уставился на парня, а дальше всё как в тумане. Его губы, тёплые, неприятно тёплые — даже не то что бы неприятно, скорее неожиданно, — они мокрые, а дальше его язык пытается разомкнуть губы Накахары. Второй же долго не мешкал. Первую секунду он не понимал, что произошло, а дальше: Тачихара хрипит, рыжий инстинктивно дал ему под дых, и пока тот пытался прийти в себя, Накахара выбежал из школы.       Он бежал, как в тот раз, в тот злополучный день, когда Мичидзо попросил поцеловать его. Пробежав так один квартал, он остановился, упёршись руками в колени и переводя дыхание. «Господи помилуй, что это сейчас было?»       Накахара скорее ожидал каких либо угроз или «допроса», но точно не этого. Он плевался на асфальт и вытирал рот тыльной стороной ладони, пытаясь отрезвить свой мозг. — Чуя? — голос издалека, он будто слышал его раньше…       К нему подбежал светловолосый мальчик в белой курточке с шарфом до носа. — Чуя, всё нормально? Ты как-то неважно выглядишь… — Ацуши?       Рыжий поднял лицо. Да, Накаджима тут как тут. — Всё норм, не волнуйся. — Ты уверен? — парнишка выглядит слишком уж обеспокоенным. — Да норм всё…       Чуя выдохнул и потёр лоб рукой. Жутко хотелось пить и в голове была дикая пульсация.       Вот тебе и начало недели…

***

— Так что случилось?       Они сидят на небольшой кухне, в такой же небольшой, но уютной квартире Ацуши. У Накаджимы Ацуши бело-серебристые волосы, бледная кожа и жёлтые с фиолетовым оттенком глаза. Короткие пряди с правой стороны лица и длинные с левой. Он среднего роста и худощавого телосложения. Очень добр к окружающим и всегда, насколько знал Чуя, пытался всем помочь. Правда не уверен в себе, и, скорее всего, как подозревал Накахара, имеет проблемы с самооценкой.       Они знакомы ещё с младших классов, но из-за семейных обстоятельств блондину пришлось перейти в другую школу, именно из-за этого они стали реже видеться, но когда могли встречались. — Мичидзо… — выдохнул рыжий, он отпил чай и помолчал, — Мичидзо, он… Ты же знаешь о наших с ним «отношениях»? — Ага, — быстро закивал Ацуши, уставившись прямо на рыжего. –В общем, он поцеловал меня, — на последних словах его зубы заскрипели, и он вжал голову в плечи. — Оу… — блондин отвёл взгляд и впился взглядом в свою кружку чая. — Это было ужасно, и я не хотел этого… Он прижал меня к стене, и это было больно, — под напряжением выпалил Накахара и демонстративно опустошил чашку. — Ну а… почему он это сделал? — Накаджима говорил, словно через силу, запинаясь на каждом слове, и так и не подняв глаз на рассказчика.

***

      Чуя уже ни в чём не уверен. Он дико устал, завтра, сразу после школы, у него занятия на фортепиано. Опять этот Дазай, а вдруг опять и эта…       Рыжий лежит на диване. Уже поздно, и свет в комнате выключен, а из приоткрытого окна простилается по кафелю лёгкий ветерок. Одна рука высунулась из-под пухового одеяла.       По ночной Йокогаме мчатся машины, город сияет, и гул с улицы доносится до крыш высоток, а облака, словно сладкая вата заслоняют бледную луну, освещающую город.       Люди похожи на оконные стекла. Они сверкают и сияют, когда светит солнце, но когда воцаряется тьма, их истинная красота открывается лишь благодаря свету, идущему изнутри…       Прошло уже несколько занятий и, пока что, всё хорошо. — Чуя, про осанку не забывай. Хорошо, хорошо. Кисти, Чуя, кисти! Они должны словно летать над клавишами.       За окном светит солнце и по фортепиано пляшут солнечные зайчики, изредка перебираясь на пальцы рыжего После того, как игра закончилась, наставник изрек: — Хорошо Чуя, очень неплохо. Так, — он запнулся.       Рыжий смотрел прямо перед собой, руки на коленях и дыхание ровное. — Значит, твои родители не против поездки в Токио на конкурс?       Чуя кивнул. — И значит… — Дазай заложил руки за спину, покачиваясь с носков на пятки, — Мы отправимся вместе на самолёте, я еду с тобой.       По голосу слышно, что учитель расслаблен, и настроение у него хорошее, хотя, как заметил Чуя ещё в первый день, Дазай всегда в хорошем настроении. — Кхм, Дазай-сан… — И да, — перебил его наставник, — Обращайся ко мне просто Дазай, я же не какой-то там полумёртвый старикашка.       Он усмехнулся и присел на корточки рядом с Чуей, смотря прямо в лицо ученика, потом улыбнулся и похлопал того по плечу. — Кхм, ладно, Дазай… Мне всё-таки взять «танго»? И… На какое число мне смотреть билеты? — Так, ну… — шатен потёр подбородок и уставился в окно, — Да, возьмёшь танго и ещё один ноктюрн, либо пьесу, на всякий случай, а билеты… На счёт них не парься, я сам закажу, с оплатой потом как-нибудь разберёмся.       Возражать Чуя не стал, видимо у Дазая свои взгляды на этот счёт.

***

      С каждым новым занятием Чуя чувствовал себя лучше и перестал закрываться в себе, Дазай же отсчитывал дни, и каждый раз напоминал Чуе, чтобы и тот не забывал. «Хотя, — как думал Чуя, — Тут хрен забудешь… Да и как вообще можно об этом забыть? Он что, думает, что у меня совсем мозгов нет?»       Он говорил об этом Дазаю, а тот в ответ только посмеивался. Вдобавок они начали разучивать пьесу «Скерцо», из-за чего Чуя совсем выбивался из сил. Хаотично на занятиях они сближались, и от этого становилось легче. Чуя понемногу открывался, и они узнавали друг друга. Только вот что показалось рыжему странным: Сасаки больше не появлялась. Накахаре казалось, что он «ошивается» в этой квартире больше чем она, но на самом-то деле, вполне возможно, что это не так.       Оказалось, что Осаму любит искусство, а если точнее, он иногда проводит время за мольбертом с кистью в руке. Ещё он любит комедии, и немного умеет кататься на скейтборде.       Чуя же в свою очередь рассказывал, что он любит триллеры и рок музыку, а вообще он меломан.       Только вот, помимо всего этого, Дазай нехило гонял его с новой пьесой. Сложность была в том, что «Скерцо» имеет визуальную сложность перебросов правой руки в басы и обратно, в верхний регистр. — Ну-что-ты-будешь-делать? Чуя! Я сколько раз уже говорил, надо легче кисти переносить, из-за сильного давления, ощущение, что тебя заставляют насильно играть, — хватается Дазай за голову и прыгает вокруг рыжего. Он скрипит зубами и рвёт на себе волосы, отчего Накахара начинает тихо посмеиваться. Сенсей медленно выдохнул, сходил на кухню, выпил стакан воды, вернулся и изрёк: — Так, Чуя, давай ещё раз, сначала.       И только рыжий положил пальцы на клавиши, лежащий на кровати телефон Осаму завибрировал. — Ох, прости, я сейчас.       Заметно было, что шатен на грани, а тут ещё и звонок, в то время как Чуя находился в полном спокойствии и повторял столько раз, и начинал столько, сколько было нужно. — Да… — послышалось за дверью. Чуя хихикнул, Дазай еле-еле сдерживался, чтобы не сорваться, — Не знаю. Как хочешь. У меня занятие, всё, давай, пока.       Дазай появился в дверном проёме. –Чуя-кун, ты же помнишь Сасаки?       Рыжий повернул голову к говорящему и вопросительно поднял брови. — Сасаки — та девушка, с которой у вас не заладилось общение… — шатен мялся и отводил взгляд, и никак не решался пройти обратно в комнату, — В общем, она хочет зайти.       Он кивнул куда-то вбок и показал большим пальцем назад, а после как-то неуверенно улыбнулся: — И это, прости её… Она в последнее время немного не в себе.       Наставник выглядел настолько неуверенно, расстроено и растерянно, что рыжий смирился, и сделал что-то наподобие кивка и однобокой улыбки. — Ага, — он прокашлялся. — Спасибо тебе, Чуя-кун! — воскликнул шатен и лицо его засияло. Он ринулся обратно в комнату и завалился на кровать, — Ладно, что ж, давай ещё разок.       Чуя выдохнул, потянулся и похрустел шеей, положил пальцы на клавиши. Дазай молча наблюдал за игрой около минуты, потом встал, и ничего не говоря, подошёл к играющему, и сел рядом с ним на корточки, взял ближнюю руку в свою и начал, словно кот, разминать костяшки.       Рыжий удивлённо посмотрел на сенсея и вскинул брови. — Технические возможности пианиста должны отвечать художественным требованиям исполняемого произведения. Конечно, могут встретиться отдельные пассажи, которые потребуют специальной работы, но, говоря вообще, техника не имеет ценности в том случае, если руки и мозг не натренированы настолько, чтобы преодолеть основные трудности, встречаемые в новых сочинениях.       Он немного давил и нажимал на кончики пальцев, после оттягивал и поглаживал круговыми движениями, затем снова. Позже он потянулся за другой рукой и непроизвольно поднял глаза вверх, посмотрел на рыжего, а тот инстинктивно в ответ.       Незаметно для себя Чуя подметил, а скорее даже окрестил, что глаза шатена — словно горячий шоколад с бликами солнца, о чём говорят золотистые кольца по краям радужки. Его ресницы выглядят такими мягкими и пушистыми, такие скорее привык видеть Накахара у девушек, но это красиво, это очень красиво, с этим поспорить он не мог. И мимика, мимика этого человека просто завораживает. — Ай! — громко вскрикнул рыжий.       Резкое неприятное чувство в запястьях. Он настолько окунулся в свои мысли, что не заметил, как шатен добрался до кистей рук, а точнее, сначала он тоже их массировал, слегка надавливая на какие-то определенные точки, а потом резко встряхнул, воспользовавшись расслабленностью ученика. Чуя нахмурился и поджал губы, а Дазай, в принципе, как и всегда, мягко улыбнулся и, усмехнувшись, выпустил его руки из своих. — Надеюсь, так будет лучше.       Он вернулся на кровать и заложил руки за голову. Чуя заметил, что наставник никогда не может держать руки спокойно. Когда он что-либо объяснял, показывал и пояснял, он очень эмоционально жестикулировал, что даже забавляло.       Накахара начал играть, и правда, после этого массажа руки словно летали над клавишами и появлялось ощущение лёгкости. Ни одной ошибки, но прервать игру пришлось — снова из-за знакомого звонка в дверь. — Наверное она. Пойду открою, прости, Чуя, — расстроился шатен и выбежал из комнаты.       Наверное, после того инцидента Накахаре следовало бы обижаться на сенсея, но прошло уже несколько занятий, а сам Чуя человек хоть и вспыльчивый, но быстро забывающий обиды и недомолвки. Занятия с Дазаем приятные, и куда лучше общаться как «друзья», а не дуться. По крайней мере так считал Чуя. Дазай в принципе неплохой, скорее даже хороший, так что он не видел смысла портить с ним отношения из-за какой-то Сасаки, кто бы она сенсею и не приходилась. –Привет, малыш, — услышал Чуя слащавый женский голос и сморщил нос. — Эм, здравствуй, Сасаки… Всё нормально? Ты как-то неуверенно на ногах стоишь, — нервно смеялся Дазай, помогая девушке снять тяжёлую шубу.       Нобуко всегда питала страсть к «громким» вещам, типа таких вот шуб, яркой одежды, массивных аксессуаров, и Осаму это порой раздражало.       Дальше из коридора послышались громкие чмоки и возмущенный голос парня: — Сасаки, что ты творишь? У меня ученик! — на втором предложении он недовольно зашипел на девушку.       Осаму не мог припомнить, чтобы она вела себя так раньше. — С тобой точно все хорошо? — Конечно, сладкий, а ты что, сомневаешься?       Она скинула массивные сапоги и прошла в комнату, где была кровать Дазая и фортепиано, за которым как раз сидел Чуя. — О! — воскликнула она и остановилась в дверном проёме, на её лице появилась хищная, словно у ястреба, улыбка, — Это кто у нас тут?