Saint-Martin

Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу, как выжиревший лакей на засаленной кушетке, буду дразнить об окровавленный сердца лоскут: досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.       Жужжащие в траве жуки, какие-то садовые мошки и прочие насекомые копошились в кустах, раскидистых деревьях и воздухе. Прекрасный июньский день — один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого утра небо ясно, утренняя заря не пылает пожаром, а разливается кротким, мягким и розоватым румянцем. Солнце не огнистое, не раскалённое, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, а светлое и приветно лучезарное мирно всплывает под узкой и длинной тучкой. Оно свежо просияет и погрузится в её лиловый туман.       Далеко не первый такой день, где-то около двух или трёх недель — Накахара потерял счёт времени — прошло с момента возвращения после конкурса. Каждое светлое утро он, растянувшись в прохладной постели, а после вдоволь выспавшись и належавшись, отправляется завтракать, берёт наушники и отправляется гулять по паркам, скверам и иным окрестностям города.       Иногда прогуливается вместе с Накаджимой, после чего они заходят к кому-то из них двоих домой и обсуждают всё происходящее.       Так и сегодня: Коё была на работе, а юноша наслаждался свободным одиночеством.       За приоткрытым окном слышно пение и щебет птиц, а жалюзи немного покачиваются из-за ветерка. Пройдя весь путь утренней рутины, а скорее уже дневной, ибо встал Накахара довольно поздно, он решил пройтись.       Белая хлопковая рубашка на несколько размеров больше и светло-зеленые шорты, которые еле видны из-под краёв рубахи. Юноша взял наушники, телефон и вышел на улицу.       Не так уж много событий в жизни человеческого существа — по крайней мере бывают столь предельно свободны, роскошны, бесценны и наполнены предвкушением будущего, как день долгожданного лета для семнадцатилетнего парня. Улица, воздух и всё живое манит его, подобно тому, как может манить великолепный пир: каждый день кажется нескончаемо долгим и дарит возможность смаковать каждое блюдо этого пира. Наедине со своими мыслями, без какого-либо вмешательства других персон, ноги сами повели рыжего в сторону моря. Пройти надо несколько кварталов, но это не смущало, а лишь наоборот: всё равно юноша никуда не спешит, а прогулка на собственных двух никогда не помешает.       Вскоре, спустя где-то минут сорок, а может и больше, на горизонте появилась бледно-голубая полоса воды. Уже был слышен лёгкий бриз, и слегка отдавало солёным воздухом.       Немного спустившись вниз, парень оказался возле порта.       Несколько белоснежных катеров и яхт покачивались в ожидании круиза, но юноша пришел не за этим, а лишь для того, чтобы в одиночку насладиться рябью воды и штилем.       Заметив пустую скамеечку в паре метров от него, Накахара направился к ней. Переключив трек и сделав громкость потише, он прикрыл глаза, вслушиваясь в крик чаек и тихих волн, бьющихся о камни.       Около двадцати минут Накахара сидел в неподвижном положении, практически заснув. — Приветик, Чуя-кунчик! — резко раздался весёлый возглас над ухом, и в ту же секунду, пока Накахара не успел открыть глаза, кто-то небрежно плюхнулся рядом с ним на скамейку.       Чуя инстинктивно подскочил и резким скачком оказался стоять на асфальте. Вытаращив от изумления и неожиданности глаза, он воскликнул: — Ты чё тут забыл? — ещё через секунду после этих слов удивление на лице рыжего начало сменяться на раздражение. — О, Чуя-кун, — всё так же улыбался, хитро прикрыв глаза сидящий. — Ведь ты не один тут находишься, не так ли? Я увидел тебя издалека, и ты так сладко дремал на солнышке… — Чё? — начал вскипать Накахара. — Именно поэтому ты решил заорать прямо в ухо? Ты хочешь, чтобы я оглох? — О, не кипятись Чуя-кун, на тебя уже люди смотрят, — по-прежнему лукаво улыбался Дазай.       Оглянувшись по сторонам, рыжий опустился обратно на скамейку и, закинув ногу на ногу и состроив надменное выражение лица, отвернулся. — Прости, Чу-уя-кунчик, — делая сильный акцент на имени парня, продолжил свою речь юноша. — Солнце светило прямо тебе в лицо, у тебя, вон, уже все щёки красные, — хихикал и по-прежнему продолжал улыбаться говорящий. — Да перестань ты уже меня так называть! Бесишь, — проскрипел Накахара и свёл брови домиком. — А как же тогда? — притворно озадачиваясь, поинтересовался шатен.       Рыжий перевел взгляд на сидящего рядом Осаму и, сохраняя недовольное лицо, поднял одну бровь. — Точно! — наигранно, и в воодушевлении, вздернув брови, воскликнул Дазай, — Раз не хочешь быть «Чуей-кунчиком»… Ты же вылитый львёнок! Царь зверей, между прочим!       Прошло лишь пару секунд после слов юноши, после чего Осаму почувствовал тупую боль в плече. — Э-э, — на лице парня появилось удивление, а после ещё один удар практически туда же. — Тебе не жить, — единственное, что ответил Накахара.       Последовал ещё один удар, после которого Дазай вскочил, за ним вскочил и рыжий, и ещё один удар под дых Дазаю. Шатен согнулся пополам, но всё так же не переставал улыбаться. — Прости, прости! — с неизменной наигранностью извинялся Осаму.       Ещё через минут семь такой «драки», в которой Осаму занял роль «жертвы», оба выдохлись, да и прохожие уже косились и крутили пальцем у виска. Усевшись на скамейку, оба решили перевести дух.

***

— Он мой! Отойди! — через несколько минут раздался откуда-то сзади возглас. Накахара и Осаму, не понимая, откуда исходит крик, инстинктивно переглянулись, а после развернулись в сторону звука.       Знакомый, слишком знакомый, и в то же время искажённый, лишённый ранней живости голос. Рыжий узнал его. — Отойди от него! — крикнул кто-то сзади, а после, перед глазами появился юноша. Короткие, на вид колючие волосы ржаво-рыжего цвета. На нем светлая мешковатая рубашка, скрытая плотной тканью военной зелёной куртки.       Он приблизился к скамье, взгляд его словно обрёл некую бесноватость. — Тачи?.. — ошарашенно промолвил Накахара.       Мичидзо, никак не отреагировав на вопрос рыжего, даже не посмотрел на него, его взгляд, наполненный злобой и ненавистью, был устремлён в сторону рядом сидящего шатена. — Уходи, — единственное, что сказал стоявший, уничтожая взглядом и, в принципе, всем своим видом Дазая.       Тот же, заметив странное, не предвещающее ничего хорошего поведение, удивился: — Ты чего это, парень? — сохраняя некую небрежность и насмешку в голосе поинтересовался Осаму. Закинув ногу на ногу, шатен улыбнулся и вздёрнул голову. — Чего, на малолеток небось тянет? — продолжил Мичидзо. На его лице появилась кривая улыбка, больше даже напоминающая оскал. Тачихара слегка нагнулся вперёд, дыхание его потяжелело и стало слишком громким, а воздух вокруг начал накаляться. — Каких малолеток? Парень, ты попутал чего? — теперь же улыбка сползла с лица Дазая, а брови полезли вверх.       Пару минут Осаму молчал так же, как молчал стоявший. Далее, шатен поднялся и, сложив руки на груди, начал покачиваться с носков на пятки. — А чё ты моего Чую отбираешь? Тебе своих баб мало? — с каждым словом Тачихара делал шаг в сторону напротив стоящего шатена, ноздри его раздувались, словно у быка, готовившегося к нападению. — Что? Да кто ты такой вообще, что тебе надо? — выпучил глаза Осаму. — Он мой. Я так и знал, что вы в Токио были. Ты совращал его, я знаю! — Да что происходит? Тачи, ты не в себе?! — вмешался наконец Накахара, до этого пребывавший в лёгком шоке. — Я знаю всё! Ты не заберёшь его у меня! Ты им воспользовался! — на последних словах голос Мичидзо начал переходить на какой-то неестественный крик, после, минуло лишь мгновение — Мичидзо уже оказался возле Осаму, а ещё через долю секунды в районе носа и скул шатена, Накахара заметил кровь.       После, всё как в тумане: слышно крик прохожих и какой-то женщины, громкие ругательства из уст Осаму и Тачихары, которые уже словно бешеный вихрь оказались на земле. Рыжий подбежал ближе, но от незнания что делать в таких ситуациях, лишь начал звать проходящих мимо, и будто не замечающих происходящего людей.       Далее, молниеносно режущий слух, крик Тачихары, практически сидящего верхом на шатене. Небольшие лужицы крови на асфальте и сдавленное хрипение, исходящее от Осаму.       Через пару минут подбегают несколько мужчин средних лет, что-то кричат и выражаются, разнимая парней.       Рыжий же, через пелену криков и затуманенный слезами взгляд слышит удар металла об асфальт, а после, краем глаза замечает валяющийся неподалеку нож.       Он слышит, как кто-то говорит о скорой, слышит поблизости сирену, а после подбегает к Дазаю, возле которого сидит мужчина лет сорока и какой-то дедушка лет восьмидесяти. Замечает огромное бордовое пятно на белоснежной рубашке в районе солнечного сплетения Дазая.       Перед глазами всё плывёт, всё происходит словно в фильме в замедленной съёмке.       Он замечает, как Мичидзо держат два мужчины в форме, тоже лет сорока, может пятидесяти. А к нему самому подходит какая-то женщина, и она тоже в форме и фуражке. Она что-то говорит, но юноша не слышит её, а лишь на автомате отвечает что-то неразборчивое, сам же пытается разглядеть фигуру шатена сквозь спины уже приехавшей бригады неотложки.       Белые халаты, крики, ругань врачей и остальных, находящихся здесь и вовлечённых в происшествие, глазеющие прохожие и копы, прислонившие Мичидзо лицом к капоту автомобиля и надевающие на него наручники, предварительно сложив руки парня за спиной.       Он снова оборачивается и видит, как двери скорой помощи закрывают, за которыми, по-видимому, находится Дазай.       Словно находясь в трансе и не слыша собственных слов, он просит какого-то врача поехать с ними. — Пожалуйста… — у парня не хватает воздуха, чтобы договорить, на него нахлынула волна отчаяния и безнадёжности. — Можно? Мне надо! Пожалуйста! — женщина в белом халате и очках-половинках строго смотрит на Накахару, глаза которого бегают, он, не контролируя себя, хватается за рукав женщины, теребит его, а из уст льются лишь просьбы, и кроме её острого взгляда серых глаз он ничего не видит. — Кем Вы ему приходитесь? — Пожалуйста, пожалуйста! Мне очень надо! Я не смогу… — Накахара игнорирует вопрос, ибо просто не слышит, его мысли заняты лишь целью просьбы и безысходностью. — Кто Вы ему? Кем Вы приходитесь? — повторяет терпеливо женщина, пока остальные врачи уже кричат ей садиться в машину. — Я… — заикается Накахара и понимает, что не знает, кем приходится Дазаю. — Я друг, я его друг, — кровь пульсирует в венах и он слышит её, он всё так же теребит её за рукав, а взгляд, наполненный слезами, по-прежнему умоляет. Обранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров. Меж листьев желтых, облетевших, Стоит его недвижный трон; На нем, средь ветров онемевших, Сидит уныл и мрачен он. Он недоверчивость вселяет, Он презрел чистую любовь, Он все моленья отвергает, Он равнодушно видит кровь, И звук высоких ощущений Он давит голосом страстей, И муза кротких вдохновений Страшится неземных очей.