Бесконечность

      Уютный вечер мог бы усыпить его бдительность, если бы не зудящая навязчивая мысль, не дающая в полной мере насладиться моментом. Он должен любой ценой защищать её. Ту, что сейчас беспечно смотрела фильм и ела мороженное, пока его руки неспешно разбирали и чистили штурмовую винтовку М4. Он сидел на ковре, а она на старом скрипучем диване. Слева. Чуть позади, чтобы не мешать. Комфортно. До безобразия привычно. Словно так было всегда, но Баки не был в этом уверен, потому что не помнил.       Он не знает о ней ничего. Ни кто её родители, ни откуда она родом, ни почему находится рядом. Она же знает его подозрительно хорошо. Даже слишком хорошо. Словно прожила с ним бок о бок всю жизнь. Она понимала его без слов. Угадывала любую перемену настроения. Слушалась беспрекословно. Доверяла. Мария, кажется, знала о нём куда больше, чем он сам, но не спешила рассказывать, а Баки не хотел спрашивать, подозревая, что в его прошлом нет ничего хорошего. Барнс был в этом почти уверен, иначе откуда он знает как из подручных средств соорудить взрывчатку, у кого именно можно достать фальшивые документы, с какой силой ударить железной рукой по шее, чтобы непременно сломать позвонки? И это не самые страшные знания и умения. У него были определённые специфические навыки, но не было воспоминаний о том, как он их приобрёл. Данное обстоятельство настораживало, но главное не мешало ему выполнять приказ: защищать Марию Бернадетт Картер любой ценой.       Всё что ему удалось узнать за год сожительства лишь предположения и догадки, основанные на личных наблюдениях. Картер — головоломка, которую Баки, сдерживаемый нехорошим предчувствием, разгадывал с особой осторожностью. Кусочек за кусочком он собирал обрывки слов, незначительные факты, вскользь брошенные намёки, чтобы иметь хоть какое-то представление о происходящем. Но одна теория, казалась ему абсурдней другой. Он был уверен только в том, что Картер — психически нездоровая личность, склонная к алкоголизму, суициду и членовредительству. Сколько раз в месяц он просыпался с ножом у горла, чувствуя, что она находится на грани? Стоит на краю пропасти один на один с собственным безумием. Протяни руку. Толкни. Потеряй навсегда. И он толкает. Всегда толкает. Опрокидывает её на лопатки, поддаваясь внутреннему рефлексу, сжимает горло бионической рукой и только потом приходит в себя. Мария смеётся, плачет, кричит, умоляет убить, сопротивляется и снова смеётся. Внутренним чутьём Баки понимает, что безумие у них одно на двоих, но с ума сходит только тот, кто помнит.       Радовало, что приступы, в которых Мария полностью теряла себя не проявлялись уже целых семь месяцев. Остались лишь слабые отголоски в виде ночных кошмаров, с которыми Баки научился справляться без кровавых последствий для себя. Нужно было лишь вовремя сжать в объятиях брыкающее тело, так крепко, чтобы не имела возможности убежать. Держать пока крики и проклятия не сменятся громкими рыданиями, а затем бережно прижать к груди. Обычно она засыпала под утро, заставляя Баки провести рядом с ней бессонную ночь. Мария была неприятной колючей личностью, но от этого она не переставала быть привлекательной. Чисто биологически. Всё его естество тайно наслаждалось запретным теплом мягкого женского тела. В такие моменты Барнс особо сильно ненавидел себя. Интимная, болезненная, но такая необходимая близость. Тепло чужого тела, позволяющее дышать. Он впитывал его каждой клеточкой тела, чтобы потом приказать себе забыть.       С первыми лучами солнца он, по обыкновению, разомкнёт кольцо рук и тихо уйдёт спать на диван. Мария откроет глаза, сразу же как почувствует холод, будет долго смотреть ему в спину, но не попросит остаться. Днём непременно начнёт намеренно избегать любого контакта, грубо пресекая попытки поговорить о том, что произошло ночью. Не то чтобы ему хотелось это обсуждать. Он наивно надеялся, что разговоры смогут ей хоть как-то помочь. Смешно. Кто бы помог ему.       — Нет, ну ты только посмотри какая стерва! Он для неё всё, а она ещё и нос воротит. Барнс, ты собираешься смотреть со мной фильм или нет? Унесённые ветром — классика, такому старпёру как ты должно понравиться.       Мария небрежно ткнула его голой пяткой в плечо. Барнс машинально ухватился пальцами за тонкую лодыжку, как-то запоздало подумал, что грубые сухие мозоли на его ладони могли легко оцарапать нежную кожу, а потом пришла другая более опасная мысль, которая вытянула на поверхность неконтролируемое желание сдёрнуть девушку вниз, забраться под уродливый колючий свитер, и ощутить упоительное тепло её тела. Барнс тут же заглушил постыдные воспоминания о ночах, когда жалость смешивалась со сводящей с ума похотью. С каждым разом становилось всё труднее сопротивляться естественному желанию ощутить приятную близость. Стоит ему случайно прикоснуться к Марии, и он начинал чувствовать себя преступно счастливым и до ужаса жадным. Ему было мало просто быть рядом. Всегда запретно хотелось большего. Вот и сейчас он боролся с желанием скользнуть по атласной коже вверх очертить пальцами контур острой коленки, почувствовать горячую кожу с внутренней стороны. Проклиная свою слабость, Барнс впервые при свете дня позволил себе дерзость — осторожно, практически невесомо, очертил большим пальцем уязвимый участок под выпирающей косточкой, медленно поднял голову и взглянул на Марию, против воли желая увидеть на её лице разрешение, согласие или хотя бы отсутствие жгучего призрения, которое всегда возникало стоило ему нарушить её личные границы.       Эмоции такие живые и чёткие сменяли друг друга с невероятной скоростью. Сначала удивление, затем смущение и негодование, и в завершении проблеск гнева, балансирующего с едким презрением. Он поспешно расслабил пальцы. Она отдёрнула ногу. Можно было со стопроцентной уверенностью заявить, что теперь она всегда будет ходить в носках.       — Не смей трогать меня, — голос звучит угрожающе, прочерчивает границы дозволенного. — Тебе запрещено прикасаться ко мне без разрешения. Забыл? Правило, которое Мария ввела после первой совместной ночи, проведённой в постели. Тогда она разбила ему нос и почти вогнала под рёбра нож. Если бы он только знал, на что способен человек, потерявший рассудок, то ни за что бы не позволил себе легкомысленно повернуться к ней спиной. Чёртовы правила. За год их появилось так много, что они уже тянули на целый свод законов. Всё ради того, чтобы обеспечить комфортное сосуществование. Вот только глупые установки и личные границы летели к чертям собачьим, когда Марию поглощала тьма, которой она не могла противостоять в одиночку.       — Вы тоже не имеете права трогать меня без разрешения, мисс Картер. Забыли, что правила работают на обе стороны?       — Ненавижу тебя, Джеймс Бьюкенен Барнс.       Она недовольно сопит и ковыряется в ведёрке с мороженным, но не сдвигается ни на миллиметр. Баки знает, что Мария лишь изображает недовольство. Картер не тот человек, которого можно легко задеть. Если бы она действительно разозлилась, то ушла бы в свою комнату, по пути круша всё, что попадается под руку. Понимая, что молчаливое недовольство сожительницы может затянуться на два, а то и три дня, Барнс вернулся к сборке оружия. Не стоило ему трогать её. Он слишком много себе позволяет в последние месяцы. То ест с ней за одним столом, то смотрит телевизор, то гуляет в лесу. Весной же они — настоящий абсурд — вместе сажали овощи на огороде и пололи грядки, а совсем недавно играли в скучную настольную игру. Конечно, всё происходило с согласия и чаще по инициативе Картер, Барнс лишь поддерживал её идеи, сам бы он ни а что не стал навязывать свою компанию, зная, что любое неосторожное действие или слово способно оттолкнуть девушку, которая итак относилась к нему как к врагу номер один. Мария вновь привлекла его внимание, произнося осторожный вопрос:       — Можно мне завтра поехать с тобой в город?       Что-то новенькое. За год она ни разу не порывалась покинуть пределы деревни. Баки развернулся всем корпусом, заинтригованный. Сегодня Картер вела себя необычно. Она старалась выглядеть безразличной и не отводила взгляда от экрана телевизора. Джеймс знал, Картер ненавидит людные места. Если в комнате находилось больше трёх человек, она забивалась в угол, обхватывала голову руками и скулила, словно собака. Картер физически не могла находиться рядом с кем-то кроме него, если, конечно, в её крови не плескалась ударная доза алкоголя.       — Я куплю всё что нужно. Вам не обязательно ездить со мной.       — Я хочу поехать.       — Вы знаете правила. Там может быть опасно.       — Везде может быть опасно! Это всего лишь сраная поездка в город! Неужели я не могу позволить себе хотя бы раз в месяц выбраться из этой дыры?       — Нет. Вы обещали слушаться меня и не создавать проблем. И я просил вас не выражаться в моём присутствии.       — Чёрт, Барнс, ты задрал, — она досадливо сморщила нос. — Не бойся, я не спорчу тебе свидание с мисс Сиськастая Блондинка. Обещаю буду сидеть на заднем сидении тихо, как мышка.       Мария наконец-то посмотрела на него и тут же стыдливо опустила глаза. Барнс ощутил странное волнение в груди. Будто бы Картер призналась ему в чём-то сокровенном, но пока он не мог понять в чём именно.        — Это не свидание. Я еду с Анной на машине её отца, потому что наша стоит около восточного укрытия на случай побега.       — Ты сейчас серьёзно?       Барнс непонимающе уставился на стремительно краснеющую Картер. Она была на грани, и ему следовало бы заткнуться, но он искренне хотел узнать в чём причина её гнева.       — Что-то не так?       — Это уже третья ваша совместная поездка, а ты до сих пор не заметил, как эта девка на тебя смотрит? Словно готова прямо здесь и сейчас залезть на тебя и… К чёрту! Мне плевать с кем ты там ебёшься. Дело… Дело вовсе не в этом!       — В чём тогда дело?       — Не важно, — она с громким стуком поставила ведёрко на пол. — Просто не подхвати заразу, когда будешь трахать эту шлюху. Пожалуйста, пользуйся презервативами, детка.       Мария стремительно встала. Плед, пульт от телевизора и подушки полетели на пол. Она удалилась в свою комнату, напоследок резко задёрнув цветастые шторы, разделяющие её комнату от общей, где находилась кухня и гостиная. Баки покачал головой. Вот теперь она разозлилась по-настоящему. Задобрить Картер невозможно, даже привезённые из города фильмы и сладости не спасут ситуацию. Можно официально объявить неделю молчания.

***

      Барнс уехал на рассвете, оставив под полотенцем лёгкий завтрак. Яичница. Салат из свежих овощей. Кружка молока. По-домашнему мило и трогательно. Мария не хотела признавать, но она привыкла к Джеймсу или точнее к тому, кем он был сейчас. Осторожный. Внимательный. Заботливый. Надёжный. Обманчиво безопасный. Она зависела от него даже больше, чем думала. В последний год Джеймс Бьюкенен Барнс был её миром и опорой, хотя планировалось, что всё будет совсем наоборот, но он прекрасно справлялся и без её помощи. Барнс отлично влился в новую реальность и совершенно не спешил вспоминать прошлое. Данное обстоятельство несказанно радовало Марию. Правда, в это новую реальность Барнс упорно тащил Картер, а это было уже лишним. Спокойно существовать и знать, что где-то взаперти держат Алехандро выше её сил. Каждый день Мария корила себя за бездействие и трусость. Но что она могла сделать? Прячась на другом континенте, бесполезно сочинять план по спасению того, кто может быть уже давно мёртвым.       Мария часто спрашивала себя: куда делась та смелая и отчаянная подопытная 934, готовая рискнуть и умереть в любую секунду? И тут же находила простой ответ. Бессилие, страх и безумие — незабываемый подарок ГИДРЫ, с которым Картер едва справлялась. Ей хотелось, чтобы хотя бы ужасающая своей силой и жестокостью Венера осталась там, в стенах лаборатории. Зимний Солдат, дремавший в сознании Барнса — единственный кто все ещё был способен сражаться за них против всего мира. Мария искренне надеялась, что он больше никогда не проснётся, хоть и прекрасно понимала, без его помощи она бессильна что-либо сделать.       Анна, не стучась, ворвалась в их дом ранним утром. Звонкий смех, а затем извинение и шёпот — Баки попросил её быть потише, потому что сестра всё ещё спит. Разве Анна могла отказаться от предложения позавтракать? Конечно, нет, и Мария не могла её за это винить. Кто вообще в здравом уме откажется от завтрака в компании улыбчивого накаченного красавчика? Отрицать, что Барнс чертовски красив иневероятно очарователен, значит признать свою слепоту и тупость. Мария не была слепой или тупой. Из-за этого вся ситуация становилась только сложней. С каждым прожитым днём она всё меньше видела в Барнсе Зимнего Солдата, и всё больше обычного человека, заслуживающего счастье, которое он не мог получить, находясь рядом с такой искалеченной дрянью как она.       Анна знает Баки под тривиальным именем Иван. Знает, что он бывший военный, у которого из родственников осталась только сестра-шизофреничка. Мария сама настояла на этой байке, чтобы свести любые контакты с людьми к минимуму. Анна два года назад приехала в деревню, чтобы помогать пожилому отцу, который после инсульта едва передвигался по комнате. Они жили в соседнем доме, так что не было ничего удивительного в том, что молодая одинокая женщина заинтересовалась таким же одиноким мужчиной. Анна — мать двоих мальчишек дошкольного возраста, которых Мария злобно называла «прицепом». Джеймс же неплохо ладил с соседскими детьми, гонял с ними мяч на пустыре за огородами, ходил на рыбалку и учил базовым приёмам самообороны. В такие моменты Марии становилось особо тошно от осознания, что из Барнса вышел бы замечательный отец. Улыбка на его лице, когда он возился с детьми была такой яркой. Не было ничего удивительного в том, что соседка влюбилась в Джеймса.       Анна была симпатичной. Ей не нужна была тонна косметики, которой Мария в далёкой жизни до ГИДРЫ пользовалась в огромных количествах, чтобы выглядеть хоть немного привлекательной. А ещё Анна была доброй, щедрой и до трясучки навязчивой. Она могла без приглашения ввалиться в их дом с тазом румяных пирожков и пригласить всех на чай. И если Картер не выходила из своего убежища, то она начинала звать её своим до отвращения идеальным певучим голосом:       — Машка, не стесняйся. Налетай пока горячие, мои уже пол таза умяли. Еле урвала вам парочку.        В такие моменты Картер передёргивало и выворачивало на изнанку. «Машка». Так когда-то давно называла её мать, когда в состоянии алкогольного опьянения ползала по полу и просила руку помощи. Хотелось схватить нож, полоснуть себя по коже и избавить мир от одной недалёкой блондинистой дуры, которая не понимала, что ей в этом доме может быть рад только её ёбарь, но никак не его умалишённая сестра. Ситуацию спасал Барнс, который интуитивно чувствовал, когда у Картер начинала стремительно ехать крыша. Он выводил ничего не понимающую Анну во двор и, как настоящий джентльмен, провожал до самого дома, тактично объясняя, что сейчас не лучшее время для гостей. Завтрак был вкусным, и Марии даже стало грустно, что она больше никогда не попробует стряпни Барнса. В их фальшивой семье большинство обязанностей выполнял Джеймс. Он готовил, работал на огороде, чинил дом, общался с людьми, ездил за покупками в город, оплачивал счета, планировал маршрут, покупал билеты. Картер лишь подкидывала тупые идеи, который тут же претворялись в жизнь. Спрятаться в России? Пожалуйста. Купить дом в глуши и прожить там до конца дней? Получите, распишись. Для Джеймса добыть деньги или фальшивые документы не проблема. Он выполнит любой каприз хозяина. Стоит только подчеркнуть, что это приказ и всё решится само собой, словно по взмаху волшебной палочки. Зимний Солдат… нет, Джеймс за этот год сделал для неё слишком много. Она не имеет права больше использовать его, как своего личного раба. Он должен жить, а не существовать вместе с паразитом, который тянет его на дно. Глупо удерживать около себя того, кто вполне способен жить самостоятельно. Если любишь — отпусти. Разве не таково правило?       Мария открыла шкаф и достала собранный рюкзак, подготовленный на случай экстренного побега. Их скромное жилище — самая настоящая база, заботливо обустроенная Барнсом. База, с которой в случае опасности можно легко свалить. Неприметная одноэтажная бревенчатая изба, выгодно расположенная на окраине деревни в гуще еловых лап, даже от дома Анны они находились на приличном расстоянии. Барнс с помощью бензопилы сделал запасной выход в её комнате. Изнутри узкую дверь, похожую на окно, скрывал ковер, снаружи густые насаждения малины. Тайный проход позволял незаметно уйти к реке за лесом, где на берегу в камышах пряталась лодка. В доме находился скрытый мини-склад оружия, который чуть ли не ежедневно менял место своего расположения, чтобы у кое-кого не возник соблазн выстрелить себе в голову.       Почти десять месяцев Барнс не выпускал Картер из поля зрения, не позволяя ей даже посрать без конвоя. Когда Мария стала более-менее вменяемой, то есть прекратила свои попытки случайно вздёрнуться в лесу, утопиться в реке во время купания или истечь кровью на кухне в приступе жалости и ненависти к себе и всему сущему, Барнс заставил её выучить пути отхода, расположение ближайших деревень и убежищ в лесу. У них было три плана на случай, если ГИДРА внезапно нападёт. Один из них относился к сценарию, где Мария оставалась в доме одна, а Джеймс уезжал в город. Если он не возвращается к десяти вечера, она берёт сумку идёт к ближайшему убежищу в лесу, ждёт его там два дня, а затем движется по намеченному маршруту к деревне Касторовка. Барнсу даётся ровно месяц, чтобы догнать её, в противном случае Картер должна позаботиться о себе сама.       Когда Мария заучивала подробный план своего выживания в одиночку, ужас рос в её груди с геометрической прогрессией, достигнув своего апогея в момент судорожного осуществления заученных пунктов. Впервые в одиночку покидая дом, она осознала, насколько зависима от Барнса. Просто слепой беспомощный котёнок, обречённый на смерть. Единственный выход из всей этой истории с неправильной привязанностью — разорвать извращённую связь сейчас, пока она ещё умела дышать без Джеймса Бьюкенена Барнса.       Картер хотела на прощание написать целую поэму полную благодарности и пожеланий счастливого будущего, которое Барнс заслужил, но что-то её остановило. Во первых, это было не в её стиле. Во-вторых… Мария побоялась, что между строк он прочтёт нечто личное, что она хотела оставить себе. Короткое «Не ищи меня» наспех нацарапанное на клочке бумаге — лаконичное эгоистичное прощание, вполне в её духе. Вечерний автобус, на котором местные добирались до города приедет в пять. Времени полно. Жаль Барнс не дал ей шанса разведать территорию, но ждать больше нельзя, придётся разбираться со всем на ходу. Импровизация наше всё. Мария сполоснула посуду, отключила телефон, зашнуровала кроссовки и, откинувшись на спинку стула прикрыла глаза. Во дворе было подозрительно тихо.

***

      — Давай остановимся здесь? Смотри какие цветы! Не хочешь подарить сестрёнке букетик?       Барнс нахмурился. Солнце медленно опускалось за горизонт. Они опаздывали. Не критично, если ехать побыстрее — успеют к одиннадцати, а то и к десяти, но Анна тревожно просила снизить скорость каждый раз, когда стрелка спидометра ползла вверх, теперь ещё и остановка. Барнс не хотел ехать в город с Анной, но личная машина намного удобней и практичней, чем общественный транспорт, да и мальчишки умоляли его составить им компанию. Отчего-то Барнсу было сложно отказать детям, которым просто не хватало давно погибшего отца.       Сначала они закупились всем необходимым, затем его насильно потащили в кино на детский мультик про супергероев и заставили купить сладкий попкорн. Анна краснела и шикала на мальчишек, но особо приструнить их не пыталась. Если бы Анна умела водить машину на механике, Барнс покинул бы город в три часа дня на автобусе, но обстоятельства играли против него. В конце дня пришлось заехать к подруге Анны, чтобы передать ей ведро огурцов. Джеймс уклонился от приглашения на ужин, соврав что ему нужно кое-что купить для ремонта. Когда он вернулся, то обнаружил в старом жугуле только Анну. Дети остались у подруги. В голове зазвенел тревожный звоночек. Вчерашний разговор с Марией уже не казался таким бредом.       — Хорошо. Только позвоню Марии.       Внезапно Анна схватила его за правую руку, останавливая. Она наклонилась вперёд, позволяя Барнсу заглянуть в вырез простого белого платья. Длинные волосы, собранные на макушке заколкой, выбились из причёски и прилипли к мокрой коже шеи и груди. Голубые глаза смотрели тепло. Мария никогда не смотрела на него так, не касалась и не подходила без необходимости ближе, чем на метр. Что-то болезненно кольнуло сердце Джеймса. Анна сжала свою ладонь.       — Она уже большая девочка, — доверительно произнесла женщина. — Дай ей немного свободы, Ваня. Ты же не будешь опекать её до конца своих дней?       Барнс молча отдёрнул руку, выбрался из машины и набрал номер. Анна не обиделась на его очевидно грубое поведение. Она спокойно покинула автомобиль, спустилась вниз по склону и начала без разбору срывать цветы.       «Абонент временно не доступен или находится вне зоне действия сети». Связь в деревне плохая, да и противная девчонка вполне могла разозлиться и отключить телефон. Волноваться раньше времени не стоило, но всё равно хотелось сесть в машину, вдавить педаль газа в пол и оказаться рядом с Марией, чтобы убедиться в её безопасности. Неправильная болезненная установка, мешающая мыслить трезво. Весь день его не отпускала беспочвенная тревога. Так было всегда, когда в поле его зрения не мелькала лохматая голова. Иррациональное желание заглушить не удалось. Барнс уселся обратно и посигналил, поторапливая спутницу. Если они опоздают Мария сорвётся в лес, и ему во второй раз придётся выслеживать испуганную девчонку в лесу в полной темноте. Ночные кошмары могут участиться, а за ними, несомненно, подтянуться приступы и попытки свести счёты с жизнью. Не стоило заставлять Марию лишний раз волноваться, нужно было просто взять её с собой.       — Думаю твоей сестре понравится, — Анна закинула цветы на панель автомобиля и широко улыбнулась. — Что думаешь?       Баки знал, что должен улыбнуться в ответ, кивнуть и выдавить лживое «да». Понравятся ли Марии цветы? Скорее да, чем нет, но узнай она что их сорвала Анна… Тут без вариантов. Букет полетит в выгребную яму.       Барнс медленно повернул лицо, встречая удушливый аромат сладких духов. Губы тёплые и липкие от блеска, напрочь выбили все мысли. Женские руки жадно скользнули вверх по шее, пресекая любые попытки увернуться. Он должен был оттолкнуть Анну, но изголодавшееся тело воспротивилось. Пальцы сами потянулись к вожделенному теплу. Горячее дыхание. Бешенный пульс. Остановиться значит потерять свой единственный шанс. Ему нужна была разрядка. Нужно было отвлечься от съедающих его мыслей о собственном прошлом. Ему категорически было необходимо почувствовать себя человеком, в котором нуждаются без всяких условностей и договоренностей. Баки не успел понять в какой момент Анна перебралась к нему на колени, но так было даже лучше. Стало намного удобней. Одним движением опустить лиф платья вниз. Огладить округлые бёдра. Поцеловать шею. Пути назад нет. Хотелось раствориться в приятных ощущениях соприкасающихся тел, раскалённых летней духотой. Внутренняя тревога, не отпускавшая его целый день, исчезла в темноте сомкнутых век, но слишком громкий звук расстёгивающейся молнии вернул его на землю.       — Стой-стой.       — Что-то не так?       Красное от возбуждения лицо. Молочная кожа груди, усеянная отметинами и озарённая мягким красными светом закатного солнца. Недоумевающий взгляд опьянённых голубых глаз. Анна была прекрасной женщиной, но она не была Марией. Невыносимо болезненная реальность.       — Прости       — Но ты хочешь меня, — Анна нетерпеливо двинула бёдрами. — Я ведь чувствую. Так в чём проблема?       — Прости. Я не могу… Не так… Не здесь…       «Не ты», — добавил про себя Барнс, смотря куда угодно, только не на униженную отказом женщину. Всё ведь так просто. Чертовски просто. В этом поганом мире ему странным образом нужна только Мария Бернадетт Картер.       — Понятно. Не извиняйся, от этого становится только хуже, — Анна заправила грудь обратно в вырез платья и перелезла на соседнее сиденье, одёргивая юбку. — Чувствую себя полной дурой.       — Поверь, я не тот, кто тебе нужен, — тихо проговорил Барнс, выкручивая на максимум звук магнитолы.       Обратно они ехали в гнетущем молчании. С каждым километром Баки ощущал всё возрастающую тревогу, которая медленно переросла в панику и страх, чувства, которые не могли принадлежать ему, а потом всё стихло.