Повесть о молочном опьянении

Оказалось, у Биккьера действительно не было постоянного жилья, и книги свои писал он вручную, на бумаге. Он носил несколько новеллок в рюкзаке, и разрешил Малье прочесть одну перед сном. У него был очень большой и читаемый почерк, поэтому прочесть пятьдесят страниц рассказа о сумасшедшем колли не составило труда. События по главам кардинально отличались и были вовсе не сопоставимы друг с другом, но это все равно было увлекательно и необычно. Нельзя было сказать, что это произведение было невероятно искусным, но плохим тоже не было. Она еще сильнее захотела писать рассказы, и сумасшедший колли поднял её боевой дух перед выездом. Биккьер долго рассказывал о своих работах. Чаще всего он писал романтические истории, насыщенные драматическими поворотами событий и страстями. Показывать их Гаттовне не стал, ибо очень многое сжег или попросту выбросил: посчитал ненужным. Малья долго слушала, сидя на кровати, а потом по случайности уснула, а Биккьер уснул на коврике у кровати, заскучавши от одиночества. Будильник разбудил обоих. Новый сожитель, только открывши глаза, не дав Гаттовне прийти в себя, начал в самой печальной интонации просить её оставить его у себя, и не прогонять прочь на улицу, хоть у неё и не было планов на это. – Пожалуйста! Не выгоняй меня, пожалуйста, можно я тут останусь? До выезда! Можно тут пожить до выезда? Ей казалось, что он сам тихонько уйдет, и им посчастливится встретится снова только после работы на лужайке. Она была вовсе не против оставить его на пару дней, даже если он сожрет все из холодильника. Он обладал своей собственной харизмой, и по всей видимости прожил не самую легкую и приятную жизнь. Хоть ей и не хотелось устраивать приют для бездомных в своей квартире, Биккьер точно мог стать исключением. – Оставайся настолько, насколько тебе пока что нужно. Придет время – уйдешь. Только не разводи тут бардак, но думаю ты сам это понимаешь. Еда в холодильнике, бери сколько хочешь, не стесняйся, – объяснила командным голосом Гаттовна. Биккьер вновь начал проявлять театральные способности: – Как мне отблагодарить тебя? Ты жертвуешь собственным комфортом ради меня? Такая самоотверженность, такой такт. Спасибо тебе! Благодарю! Он вилял хвостом во все стороны, и даже поклонился. Малье стало интересно, наиграно ли это поведение, или он и правда такой несдержанный? Несмотря на это, она оставила ключи на хранение новому сожителю, и попросила открыть ей дверь, как только она постучит. Обе стороны устроил этот договор. Она вышла на улицу. Погода была прохладная. Противно моросил дождик, сквозь мех продувал влажный ветерок. «Слякоть» – подумала Гаттовна. Обычно ей было все равно на дождь и влагу, сегодня эта погода нагоняла некую печаль. В голове проскочила мысль, что идея поездки на Выселки сильно её нервирует. «Нервы ничему не помогут, меланхолия над погодными условиями – тоже. И ничего сложного в поездке не будет» – уговаривала себя борзая. А в это время капли становились тяжелее и тяжелее, и малюсенькие капли постепенно превратились сначала в легкий дождик, а когда Гаттовна дошла до здания, погода вовсе испортилась, и лило как из ведра. Зашла она в здание вся промокшая, и не сдержав порыва, она стряхнула влагу с шерсти. Прямо на Вотея, стоявшего перед её глазами. Он сразу появился перед нею, как только она вошла вовнутрь, ведь он с нетерпением ждал её, и словно щенок, который узнал что-то новое, он хотел подробнее описать план поездки на Выселки. – Аспирапольверич Вотей! Извините, пожалуйста! Я Вас не заметила! – оправдывалась Малья, только увидев намокшего из-за неё начальника. – Да без проблем! – с энтузиазмом почти воскликнул Вотей, – пойдемте-ка в мой кабинет, я Вас заждался! Гаттовна удивилась, ведь она пришла ни минутой позже положенного ей времени, как он мог заждаться? Но начальник схватил её за руку и чуть-ли не вприпрыжку поскакал со своей работницей в кабинет под номером 103, находившийся рядом с картиной Вотея с кусочком сыра. Начальник открыл кабинет маленьким желтым ключиком, и, открывши дверь, жестом показал коллеге войти вовнутрь. Малья осторожно вошла. Сегодня комната была тусклой и темной, и не было тех слепящих солнечных лучей, попадавших в помещение через огромное окно, и выглядело оно каким-то мертвым, ненастоящим, неприветливым. Аспирапольверич протиснулся между дверной рамкой и Гаттовной и нащупал на стене включатель, и комната залилась теплым, оранжевым светом от хрустальной люстры, которую борзая сразу не заметила. Она имела одновременно строгий и дорогой вид, и свет от лампы мерцал в этих аккуратных стекляшках. Пока Гаттовна любовалась люстрой, Вотей рылся в документах и убирался на столе, странно кряхтя. – А откуда у Вас картина с кусочком сыра? – как-бы невзначай поинтересовалась гостья. – Как же! – встрепенулся Вотей, – молочные продукты – символ власти! Пес возглавил свое превосходство над овцами, коровами, быками и козами, кроликами и тем подобным! Мы настолько ими владеем, что теперь даже забираем молоко их младенцев для наших щенков. Сыр это уже немного другая тема, но тоже от этого происходит. Для одного куска сыра требуется в несколько раз больше молока, и для этого требуется еще и соль, в свою символ богатства и роскоши, здоровья! Аспирапольверич нырнул под стол, и видно было только его хвост и слышно глубокие вздохи. Когда он вынырнул, в его лапах была огромная папка, покрытая пылью. – Наконец нашел! Ах, о чем я? О сыре! Сыр в свою очередь символизирует полную власть над объектом, уже использование его не только ради блага, а даже уже просто ради удовольствия! Не это ли высшая степень власти? Когда ты можешь просто баловаться тем, над кем имеешь власть, когда он не может сопротивляться, когда ты постепенно разрушаешь его ради сиюминутного счастья, дофаминового всплеска, который утонет в других прелестях жизни. Не это ли высшая степень блага, когда ты не переживаешь о своих страданиях, беспокоясь лишь о своем удовольствии? Вотей начал сосредоточенно листать содержимое папки, пока Гаттовна обдумывала его ответ. – А кто написал-то? – Картину? Заказал у уличного художника. Не помню уже, – небрежно бросил лабрадор, всматриваясь в записи. Гаттовна отвела взгляд в окно. Ударила молния, и она взвыла, подскочив. Через одежду выпрыгнула псовина на холке, подняв кофту. Вотей тоже подпрыгнул, но не от раската грома, а от визга белой гончей. – Зачем кричать?! Трусиха! Сама себя пугаешь же, и окружающих беспокоишь! Прекрати! Я нашел подробное описание плана поездки. Уверяю, ничего сложного нету, – прокашлялся Вотей, – слушайте поближе. Странное словосочетание, «слушайте поближе», заметила про себя Гаттовна. Она маленькими шажками подошла к столу, на котором стояла папка, и наклонилась над текстом. Вверх тормашками читать было ей сложно, но полный лабрадор начал зачитывать самое важное, пропуская то, что ему казалось не настолько важным для рабочего. – Раз в определенный промежуток времени отъезжает грузовик. Там неприкасаемые, ученые, и другие, кому нужно на Выселки. Борзая внимательно вслушивалась в его слова, и когда он оторвался от бумаги и посмотрел ей в глаза, она кивнула, доказывая, что она воспринимает сказанную информацию. – Поездка выйдет долгой, ведь мы живем прямо в сердце Цивилизации. По контуру города, как ты уже знаешь, стоит граница, пройти которую составит достаточно труда. – Вы не могли бы сказать, что облегчит переход границы? – перебила Вотея Гаттовна. – Ничего не скажу. Сами разбирайтесь, – лабрадор встал, захлопнул книгу и начал складывать все по местам, – Потому что инструкции старые, может все уже изменилось. Но ты пойдешь искать моих детей, в любом случае. Уже не выкрутишься. И даже если они мертвы, во что верить вовсе не хочется – искать будешь, пока не найдешь. – А как хотя-бы поддерживать с Вами связь? Как оповестить Вас о том, что я нашла их? – Пешком дойдешь до границы, там точно есть те, у кого есть со мной контакт. Кстати, я постараюсь в скором времени им сообщить о тебе, коли найду на это время. Просто так туда редко пускают. Да и выпускать оттуда не всегда собираются, по очевидным причинам. Гаттовна догадалась, что спрашивать про Биккьера не стоит. Да и вообще, по неизвестной ей причине, спрашивать то множество вопросов, которые в ней копились во время рассказа, у нее не было возможности. Ей было страшно, и очень некомфортно. В теле била дрожь. Ей казалось, это будто конец её жизни, ведь действительно, план Вотея не внушал больших надежд. Но с самого начала ей казалось, что затея была очень легким способом подняться по карьерной лестнице, и в её душе пылала надежда. Возможно, ничего более важного и интересного ей бы в жизни не встретилось, поэтому желания отказаться вовсе не было. Просто надеясь, что все пройдет успешно, она поблагодарила Вотея за предоставленную возможность, и он в ответ кивнул, говоря ей, что послезавтра он встретит её у работы, в то же время, в которое Гаттовна всегда приходит на службу, и отведет к грузовику. Аспирапольверич пожелал ей ни пуха, ни пера в сегодняшнем разборе документов, и они пожали друг другу лапы. Малья по мышечной памяти направилась к своему месту, где на неё еще пуще косились коллеги: «С чего ты так поздно? Почему начальник на тебя обращает так много внимания?», но Гаттовна как обычно не заводила бессмысленных диалогов с коллегами, просто отнекиваясь и переводя тему. От этого многие имели ошибочные представления о ней, но от высокого звания не хотели задевать её чувства лично. Было несколько мнений о молчаливой борзой среди трех её коллег: молодой колли, хоть и старше Гаттовны, считал, что она не хочет отвлекаться от тяжелой работы в органе по охране Выселок, и не допускать ни одной ошибки в документации. Впрочем, вторая сторона, на которой стояли далматинцы Кьяццо и Аццо, братья-близнецы, у которых пятна на морде были точь-в-точь одинаковы, и только разная одежда и бирка на ней отличали одного от другого, считали, что Гаттовна просто притворяется такой отстраненной, и абсолютно все псы любят и хотят общаться. Именно они и начинали шептаться между собой, постепенно втягивая и колли, и разводить сплетни в первом разделе насчет борзой. Аццо повернулся к Гаттовне: – Ты уже пару дней ходишь к нашему начальнику и вовсе нам ничего не рассказала об этом. Ладно личные вещи ты не говоришь, но это ведь работа, это все между всеми нами словно между большой семьей! Ну хотя-бы разик, ну Малья, расскажи в чем кроются твои походы к уважаемому Аспирапольверичу? Слова далматинца вернули её на землю. Она утонула в мыслях о том, как ей искать и как ей вернутся в родной город? Скорее всего, придется выкручиваться по ходу событий. – Ну я не думаю, что и это вам всем нужно знать. – Влюбились? – подключился Кьяццо. – Не думаю, – медленно протянула Малья, смотря в документ. Она еще ничего не написала, – не мешайте сосредоточиться на работе. – Мы тебе и так постоянно даем время на раздумья и работу, и практически никогда ты не отвечаешь нам, – Аццо слегка расстроился. – Я на работу пришла, а не болтовней заниматься. – Значит с Аспирапольверичем Вотеем болтовней по пару часов заниматься можно, а с твоими старыми друзьями – нет? Точно вы там романов не накрутили? –На работе только разговоры о работе. С Аспирапольверичем – тоже, только самое необходимое. И необходимого может быть и на несколько часов. – Любовь, ах, любовь! – Подшучивал Аццо. – Конечно, необходимая вещь! – Подхватил Каццо. Они похихикали между собой, и продолжили свой диалог уже не вплетая Гаттовну в него. Она посмотрела в документ, уже приступая к работе, стараясь не витать в мыслях и планах. Дома её ждал Биккьер, с которым стоило обсудить, как его аккуратно притулить в фургон. Она сама понимала, что часть её разума тянется к Выселкам из чистого любопытства: в устах писателей и художников это место могло быть прекрасным, живописным, к которому автора так стремились. Но убедится в красоте и необычности вида и свободы жизни можно было лишь увидевши это своими глазами. И любопытство Биккьера было ей очень знакомо. Повышение начинало меркнуть, как только Малья всматривалась в идеи, которые противоречили её работе. А ведь она должна так много врать для жизни, и она сама не знает, правдой ли или ложью покрывает бумаги и разумы жителей. Она только догадывалась, что скорее всего все было наиграно, что все было некой игрой для контроля населения. Для затуманивания сознаний. А ведь все так было очевидно, ей врали, и от лжи она порождала лишь больше лжи. И была лишь переводчиком и распространителем. Что даст ей повышение? Стоило ли беспокоится о правдивости документов, которые она составляет и подписывает, если жизнь строится на этой системе, и вполне справляется с трудной задачкой по сбалансированному существованию? Манили Выселки все больше и больше. Были слухи, что из них постоянно хотят выбраться в Цивилизацию. А не слухи ли это? Действительно ли жизнь там хуже? Скорее, так же приятна, так же болезненно приятна, и так же блаженно жизнь приносит страдания. У двух сторон, нет, у каждого есть свои чувства и свои страдания от существования. Властям Цивилизации явно выгодно прямо говорить о пользе жизни в условиях, навязывая ложные утверждения. А что если они не выберутся? А вдруг останутся там жить, и поймут, поймут, что вот оно – счастье. И случился момент, в котором два эти события, изгнание в Выселки и встреча с Биккьером. И этот момент – дар судьбы. И они будут смотреть на прошлое, и осознавать слабость Цивилизационного строя. В это время она понимала, что ситуация сложится сама. На это указывало поведение и разъяснения Вотея. Медленно дописывая бумаги, она дождалась конца рабочего дня. Она собралась уходить только тогда, когда в офисе никого кроме неё не было. Выполнила она свою работу не до конца, обычно она могла сделать немного больше объема. Винить себя не хотелось. Ей не позволил затяжной разговор с Вотеем, а также голова, заполненная посторонними мыслями.