Мы просто поиграем

Я жила в маленьком польском городке, каких много, и все они похожи друг на друга. Его называла игрушечным, потому что здания выше трёх этажей отыскать было сложно, и стилем весь он застрял в нелепом Средневековье. Нелепом, потому что в декорациях старого времени горели вывески кебабных и телеги разъезжали с меховыми брелоками на зеркальцах. Единственное, что в полной мере сохраняло дух той эпохи — церкви. Колокол часовни на главной площади монотонно звонил каждый божий день ровно в двенадцать. Кто-то мог влюбиться в атмосферу безмятежности, но мне было там до жути скучно, пока я не познакомилась с Ежи. Он мотался из города в город по работе, и не сразу я узнала, для чего Ежи командироваться. Наркоторговля и сутенёрство. Как ни странно, меня это не сильно смутило. Наверное, дело в том, что ему было уже двадцать восемь, а мне всего четырнадцать. Мне представлялось это чем-то крутым. Я знала, у моего парня всё под контролем, быть под его крылом успокаивало. Каждый день покидала дом, минуя мать, валяющуюся в алкогольной коме, и прибегала к Ежи. По случаю с ним и нашей дружеской компанией задерживались в Варшаве или Кракове, где бары и клубы проще найти. Тогда я почувствовала, что живу по-настоящему. Вечерами, засыпая в его руках, слушала обещания как мантры: — Заработаю достаточно, и переедем в мегаполис в роскошную квартиру. — Ежи часто говорил о деньгах. — Азья? Азька, спишь? Ну, хорошо, доброй ночи, зая. Согревало странное чувство: я понимала, Ежи спал со многими из своих проституток, но засыпал только со мной. *** За веками было уже не темно, а значит, наступило утро. Действительно, на улице кричали вороны, гудели машины, болтали прохожии. Шумы ворвались в моё сознание и, казалось, что во всё тело, прошибая колючими мурашками. Я вытянулась на измятой простыне, такой белой, что глаза щипало, но я заставила себя их распахнуть. Передо мной в тёплом свете постепенно собирались в чёткую картинку черты Ежи. Он спал так безмятежно, будить совсем не хотелось, но я прижала его к себе со всей силы. Видимо, тиски моих объятий и горячее дыхание в шею его разбудили, и Ежи, не открывая глаз, принялся осыпать меня поцелуями. Моё лицо горело под мягкими губами. Ежи рассмеялся на ухо: — Отпусти, задушишь! Мы отошли на балкон покурить. Ежи с наслаждением потянулся, рассматривая затуманенные улицу и вдыхая сырой утренний воздух, но тут же помрачнел: — Представляешь, одна из шкур у меня денег украла. — Сколько? — Штуки две. — И что ты с ней делать будешь? — А я тебе покажу, Азька, — оголил зубы Ежи. — Съездишь со мной в игровую квартиру? — Игровую? Что мы там делать будем? Он немного нервно расхохотался, отводя взгляд: — Мы просто поиграем. Я привыкла доверять Ежи, особенно, когда речь шла о веселье, поэтому покорно согласилась. *** Ежи, Войтек и Адам по-джентельменски пропустили даму вперёд. Меня встретила ужаснейшая обстановка: вздыбившийся линолеум, ободранные обои и застоявшийся воздух. Парни позвали меня в комнату. Там меня ждали всё так же неприглядные обои, только с детским ресунком — зайчиками и цветочками; вся кровать была завалена мягкими игрушками, и в их пёстрой куче я не сразу заметила съёжевшуюся в комочек женщину. Она сидела в одной широкой и помятой рубашке. Рубашке Ежи? Её тело казалось таким напряженным, что тронь — дёрнет током. Войтек безропотно приблизился и за волосы оторвал её голову от коленей. Женщина изо всех сил сморщилась, боясь открыть глаза, а он металлическим голосом скамандывал: — Верни деньги, сучка! Она была явно без всяких сумок и даже карманов, поэтому я совершенно не видела смысла просить у неё денег. Не из ничего же она их наколдует. Я была уверенна, что женщина ему плохого не сделала, но Войтек выглядел очень остервенелым. Рвался, как пёс с цепи, пока Ежи властно удерживал того за плечо тяжёлой хваткой. Тогда всё помещение заполнилось тревогой нас всех. Ежи по-хозяйски размерил комнату шагами и наклонился к пленнице: — Альма, дорогая, улыбнись гостям. Он будто гипнотизировал её острым взглядом чёрных гляз, словно змей кролика, и Альма послушно ‹‹посветлела›› . Подумалось, какой же Ежи сильный, строгий. Меня это тоже завораживало, и я бы согласилась на всё, что он скажет. Пока что он сказал только оставить их с Альмой наедине. Мы с парнями устроились в гостинной. Из-за стенки доносились женские крики боли и звуки ударов. — Войтек, а она правда должна всего две тысячи? Он со злобой выдохнул сигаретный дым сквозь сжатые зубы: — Две она стащила, а должна десять. Процент накапал. — Десять?! Откуда у проститутки такие деньги? — Как украла — пусть так и вернёт, — спокойно ответил Войтек без секунды размышления, и больше мы не беседовали. С Адамом поиграли в приставку. Думаю, он поддавался, потому что я девушка его босса. Вопли Альмы сильно мешали и тем раздражали. Когда устали от игры, я поинтересовалась у Адама, почему он работает на Ежи. Тот ничего внятного не ответил. Сама не заметила, как досуг в игровой квартире стал для меня обыденностью. Я даже почти привыкла к крикам, стонам и плачу , хотя те становились всё громче, потому что парни изобретали новые пытки. Так они догадались перетащить Альму на кухню, там нашёлся богатый ассортимент острых предметов, а ещё уксус, который ей успели позаливать, куда только возможно. Креатив впечатлял, и порой бывало интересно наблюдать за их издевательствами. Однажды я спросила: — А разве родные её не ищут? — Нет у неё никого. Муж разве что, бывший, но этому наркоману и на неё похрен и на сына. — У неё есть ребёнок? — Был, — усмехнулся Войтек. В общем-то, от догадок, как они могли расправиться с маленьким мальчиком, мне было ни горячо ни холодно. Чтобы поддерживать форму и заодно выплеснуть гнев, Ежи бил боксёрскую грушу. Однажды его инвентарём стала Альма. Он подвешивал её на крюк от люстры на всю ночь. Неуютно было вставать в туалет и проходить мимо кухни. Я постоянно забывала, что её тело свисает с потолка. Поэтому я перестала ночевать в игровой квартире и перебралась обратно к Ежи. Он хихикал надо мной и говорил, что умиляется моей пугливости. *** В один день я тоже вызвалась поучавствовать в играх. Мне было интересно, какого это, причинять кому-то боль. Ежи очень охотно протянул молоток и гвозди. Войтек с силой схватил Альму за запястья и швырнул на пол. От удара она взвизгнула и тут же получила за это наказание — Ежи пнул её в бок увесистым ботинком, после чего отошёл, давая мне место. Альма отчаянно и тщетно пыталась поджать пальцы. — Прибей её к полу, — задорно и гордо скамандывал Ежи, словно рассказал анекдот. Молоток показался слишком тяжелым, хотя был не большим. По началу я не верила в возможность пробить руку. Инструмент завис в воздухе и как в замедленной съёмке упал, стукнув о шляпку гвоздя. Звук мне не понравился, он прогремел на всю квартиру. Стержень вошёл только на половину, и почему-то страстно захотелось довести дело до конца. Возможно, тогда я вспомнила, что мой парень изменял мне с ней. Ежи стоял за спиной, но я чувствовала, как он натягивается его довольный оскал. Я уже с первого раза приколотила вторую кисть. Видимо, попала в кость, потому что раздался противный хруст, и один из пальцев дёрнулся. Так пригвоздила на целых двенадцать гвоздей. Всё это время я не смотрела на лицо Альмы. Обратила внимание тогда, когда на пол полились красные капли. Это она прикусила губу от боли — кричать не разрешали. Я была благодарна ей, не хотела слышать стоны. — Малка! А ты чего такая грустная? Улыбнись! Мы же развлекаемся. Мне виделось, слова Ежи приносили ей большие страдания, чем увечия. Альма состроила кривую гримассу чего-то на подобии радости. Её глаза были для меня не живыми, замыленными. Я не опознавала в ней человека. На меня смотрела будто кукла или глупая собачка. А потом поняла — это из-за пелены слёз. *** На утро мы нашли Альму мёртвой. Почему-то я совсем не удивилась. Говорят, смерть всегда застаёт врасплох, но то было настолько ожидаемо и естественно. Впервые я видела её спокойной. Мягкий, густой свет заливал кухню, за окнами шептал ветер в утренней тишине, и мне внезапно сделалось так хорошо, так легко. Ежи только цокнул языком и, выковырив гвозди, потащил труп в ванную. Парни встали вокруг как вкопаные, помялись и решили пойти со мной развеятся, пока не придумают, что делать с телом. На ярмарке Ежи выграл мне в тире огромного плюшевого кролика. Честно, не верила, что там можно уйти с призом, тем более, со стоящим. Игрушка была почти с меня! Я неуклюже обхватила кролика руками и пыталась шагать, выглядывая из-за его пушистой головы. Кожу приятно щекотал мех. Я засмеялась как ребёнок, и Ежи присоединился, трепля меня по макушке. — Всё для тебя, зая. Это было настолько мило, что я забыла про Альму, да и про всё на свете, кроме его заботы. *** По возвращение на свежий ум пришли к выводу, что труп следует расчленить. К соседям уже наведалась глиняжа, но, вроде как, по поводу какого-то изнасилования. Как бы то ни было, всегда лучше перестраховаться. Ежи нервно шарил по ящикам в поисках еды и матерился, видя пустые полки. В эту квартиру парни редко приносили продукты, обычно просто заказывали доставку. — Сука, как жрать хочется! Ещё и от этой мясом воняет... — он взглянул на кастрюлю, где несколько часов варилась голова Альмы. — О, макароны! Ежи поставил вторую посудину рядом и спокойно принялся готовить, помешивая пасту той же ложкой, которой отковыривал разваренную плоть от костей. — Азька, подойди, посмотри! — Я догадалась, что он не про макароны. — Нет, — покачала я головой, — мне страшно. Ежи усмехнулся, облизывая ложку: — Да не бойся, дурашка, представь, что смотришь фильм. Я аккуратно нависла над плитой. В лицо мне пахнуло жаром и запахом мясного супа. В мутной бурлящей воде плавали волосы, куски того, что было лицом, и уже совсем голый череп. Мир утонул для меня в этой кастрюле. — Ты прав, такое можно увидеть только в кино. Ежи расплылся в торжествующей улыбке, слил жидкость из кастрюли и, взяв череп в руку, театрально продекламировал: — Быть или не быть? Вот в чём вопрос! Её череп не выглядел пугающим. Наоборот, скорее, печальным и жалостливым. Он был маленьким, с широкими круглыми глазницами. Внутри кружочков находилась одна темнота, но я не могла избавиться от ощущения, что Альма смотрит на меня с разочарованием. Не особо приятно. Я бы съязвила, чтобы показать, как мне всё равно на её укор, вот только вспомнила — она мертва. — Не расстраивайся, зая, сейчас папочка тебя нарядит, — с этими словами Ежи вспорол кухонным ножом горло зайке, которого мне подарил, и всунул череп в игрушечную голову. Меня как будто ударило молнией; ноги во мгновение вросли в пол. ‹‹Зая››. Он называл меня заей. На секунду представилось, что на месте Альмы могу оказаться я. В страхе балванчиком кивала на вопросы Ежи ‹‹Ну разве не прелесть?››, ‹‹Тебе нравится?››. Комната сжималась, воздух становился густым и вязким, очертания предметов плыли. И где-то в помутневшем мире мелькал призрак Альмы. Я поняла — она будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Ежи таки заметил моё оцепенение и кинулся успокаивать. Его ладони гладили меня, ощущаясь наждачной бумагой. Мне хотелось одного — скорее выбраться и пойти в полицию. *** После ареста интернет заполонили обсуждения, заслуживает ли Ежи и ему подобные смертной казни. Я посчитала это глупым. За преступление полагается наказание. Смерть — не наказание, хотя бы потому, что цель наказания — привести преступника к раскаянию. Для Альмы смерть была облегчением. А Ежи так никогда и не поймёт, что поступил неправильно. Он болен. Психопаты, в каком-то смысле, естественны обществу. Убить его было бы пребесполейзнейшим мероприятием. Уверенна, Ежи сам бы справился с этим в скором времени посредством передоза. Журналисты спрашивали меня, не символизировали ли гвозди в руках распятие Иисуса Христа; не было ли убийство ритуальным. Я поражалась тому, насколько человеку свойственно всё усложнять и наводить фарсу. «Друзья» Ежи по делам с головой гуляли в плащах на голое тело по паркам, а фантазёры приписали ему высокую философию. Единственное, зачем нужна была казнь, — удовлетворить жажду крови толпы. Люди писали в обсуждениях, как с наслаждением мучали бы его, убивали. Ежи тоже наслаждался тем, что сделал с Альмой. Я поняла, смерть — не страшно, страшно — получать удовольствие от чей-то смерти. Народ всегда хочет хлеба и зрелищ, и казнь — такое же развлечение. Самые ужасные вещи в мире происходят, потому что скучно. А мне уже не скучно и не весело. Мне уже очень всё равно.