непереносимость твоего отсутствия

В полночном мраке комнаты тлеет оранжевым пламенем уголёк. Бледноликая, полупрозрачная луна, отливая своими бликами, освещает её. Они находят своё пристанище на коже крепкого мужчины, любуют грубые черты лица, сжавшиеся в напряжении челюсти, когда он выдыхает серый табачный дым, заходясь в приступе кашля. В голове прокручиваются заботливые слова, сказанные когда-то таким необходимым сейчас голосом. «Прекращай курить, всё здоровье загубишь. Кого мне целовать потом?». Бархатистый баритон заполняет сознание, раздаётся в ушах звонким эхо и заставляет тепло вместе с волнами нежности прилить к грудной клетке, наполняя её до краёв, выливаясь через верх, подступая к самому горлу. Потому что ей не хватает места. Обворожительная мягкая улыбка, заставляющая его возрождаться из пепла, подобно фениксу, всплывает в голове без разрешения. Волшебные минуты вместе не позволяют забыть о человеке, ради которого сердце до сих пор бьётся загнанной птицей, к которому тянется. Счастливых моментов так много, что они сменяются один за другим так быстро, будто плёнки старенькой киноленты. Джуну кажется, что он задыхается и сходит с ума, стараясь заглушить разошедшийся пульс, который ощущается словно во всём теле. Ночь тёмная, глубокая, тихая и леденяще холодная и это лучшее время, чтобы забыться, но единственный верный способ, который он знает — забываться в объекте обожания и мыслях о нём. Его не хватает, катастрофически мало, он — как кислород, такой же нужный, без него точно так же невыносимо, невообразимо жить. Прошло несколько месяцев после того, как Ким совершил роковую ошибку, которая лишила его жизни, остановила, поставила на паузу. Потому что его никчёмная, такая неправильная, порочная и грязная жизнь принадлежит светлому ангелу, ставшему причиной жить. И в тот момент, когда он осмелился отпустить его, он потерял себя. Потерялся в этом огромном и страшном мире, полном жестокости, темноты и человеческого равнодушия, а он, словно слепой котёнок, пытался найти свет, только сильнее погружаясь в темноту. Он утратил свой свет, когда выпустил из своих объятий, желая сберечь от собственного монстра внутри. Он всегда хотел давать своему драгоценному мальчику только самое лучшее, то, что достойно его, потому что он действительно невероятен и в глазах Джуна — самый лучший, прелестный, очаровательный. Тот, кто может покорить весь мир своей красотой и заставить других склониться к его ногам, поражая своей силой, умом, терпением и нежностью. Он не любит, когда Сокджин много обижается, дуется и ревнует без причины, потому что есть одна непреклонная истина: для него нет никого прекраснее его. Он не посмотрим ни на кого, кроме человека, поселившегося напрочно в его сердце и ставшего причиной жить. Сокджин — его личный синоним к слову искусство и любовь, тот, кто своим светом и теплом освещает и согревает всё вокруг, подобно солнцу. Джун никогда не забудет их долгие, медленные, такие трепетные поцелуи, когда губы жадно сминают друг друга, когда они не могут насытиться и оторваться, когда весь мир перестаёт существовать. Когда два языка встречаются в страстном танце, а по телу волнами проходятся мурашки вместе с удовольствием, когда низ живота скручивается узлом предвкушения жаркой ночи. Вкус этих мягких, вечно желанных и манящих пухлых губ он не забудет никогда. Их сладость до сих пор остаётся на языке, заставляя голодно облизывать собственные. Бархатистость пушистых, волнистых волос, в которые пальцы привычно забираются из раза в раз. Тонкая шея, на которой обязательно будут его метки, которые обновляются ежедневно. Широкие, надёжные плечи и крепкая, сильная спина, которые он так любил подолгу ласкать, массажируя напряжённые мышцы. Жилистое, стройное, подтянутое, не лишённое изящности тело Джина не сотрётся из его памяти никогда. Это — сокровенное, особенное, таинственное, излюбленное Джуна. Парень двигается плавно, грациозно, без спешки, довольно наблюдая за тем, как его партнёр теряет своё самообладание, теряя рассудок от того, насколько потрясающе и крышесносно он выглядит обнажённым. Как своими ласками доводит его до исступления одними лишь пальцами и соблазнительным ртом. Как красиво, чарующе, за гранью реальности, особенно волшебно он стонал, когда младший вбивался в него, доводя до апогея наслаждения. Их занятия любовью — особое место на подкорке сознания, таинство для двоих, когда они становятся близки не только физически, когда их души переплетаются друг с другом и они становятся единым целым, неразделимым. Тепло, безграничное, невыносимое счастье, которое он испытывал, находясь рядом с этим солнечным человеком не описать словами. Он всегда любил, любит и будет любить только его. Воспоминания меняются, мрачнеют, когда мысли хозяина разума перетекают в другое русло. Его челюсти напрягаются ещё больше, чем прежде, сжимаются и желваки играют на скулах, пока кулаки нервно сжимаются и мужчина борется с самим собой, чтобы не ударить ими во что-то, что попадётся под руку. Потому что возможности делиться своим теплом и дарить эту чёртову нежность, разрывающую изнутри, переполняющую его нутро, больше нет, потому что он сам виноват в этом. Сигарета, зажатая между двумя пальцами, сгорает, стремительно выкуривается и блондин и сам не замечает, как тянется за следующей. Он сам всё испортил. Насколько придурком нужно быть, чтобы лишиться своего счастья? Достаточно быть Ким Намджуном. Уже глубокая ночь, по ощущениям в районе двух-трёх часов, когда многочисленные тёмные краски на небе сгущаются во что-то особенно мрачное и начинают плавно растекаться, поддаваясь настойчивости света, но пока ещё не отдаваясь в полную его власть. Горькая улыбка трогает уголки бледных губ, а бывшая нежность внутри сменяется океаном горечи, тяжести и чувства вины от невысказанных слов, признаний, таких нужных когда-то откровений. Вспоминается каждый свой проёб, но картинки перед закрытыми веками продолжают сменяться. Фокус внимания вновь останавливается на самом очаровательном создании. Парне, который забрался в сердце, в самую глубину и не желает оттуда никак выбираться. Нежные, немного даже женственные черты. Красота, которая, кажется, подобна лишь богам. Светло-карие глаза, в которых собрана вся вселенная и Джун готов продать душу дьяволу, лишь бы искорки в этих глазах никогда не погасли, только бы этот огонёк горел всегда. И голос, который возвращает веру в ангелов, потому что так петь, определённо, способны только они. Он способен брать такие высокие ноты, пробирающиеся сквозь тернии, сквозь стены, пробивающий все препятствия, лишь бы добраться до сердца Намджуна. Мужчина всегда обожал, когда Сокджин пел для него. Он замирал каменным изваянием, отстранялся от всего мира, вслушиваясь в тонкие нотки голоса, сияющего всеми цветами радугами, заставляющего душу расцветать. — Я такой идиот, — отчаянно посмеиваясь, вновь заходясь в кашле, хрипло шепчет во мрак мужчина, выкидывая истлевшую вторую сигарету и придавливает её ногой, смотря вниз, — как я мог отпустить тебя? Как мог выпустить из своих ладоней? — неверяще спрашивает сам у себя и кулак всё же прилетает в стену. Мгновенная боль пробирается по каждой клеточке ладони, костяшки горят, но она не отрезвляет, не может заглушить моральную и он снова целится, снова и снова, пока не разбивает руку в кровь, сводя зубы от болезненных, невыносимых ощущений. Перед глазами сцена расставания, когда он говорит, что им лучше стать друзьями. Он видит эту ни с чем несравненную боль в глазах напротив и ощущает себя самым последним ублюдком, потому что его ангел подобного не заслужил. Собственные страхи, старые раны, что не смогли зажить, открылись и спутали его сознание и он решил, что не достоин его, что сделает счастливее, только если сможет отпустить. Но просчитал, не учел одного: им обоим друг без друга нельзя. Просто невыносимо, смертельно. Он прокручивает эту сцену в голове снова и снова, это покорное смирение, эта всепоглощающая боль, эта жгучая обида и непонимание, застывшие непролитые слёзы и непередаваемый ужас в глазах. Всё это время он беспощадно избивает стену, стирая ладонь в кровь и останавливается только тогда, когда не может больше продолжать. Лампочка в голове загорается неоновым светом совершенно внезапно и он слышит заветный щелчок, который заставляет его рывком подняться и направиться в только ему известном направлении. Костяшки саднят, наливаются фиолетовыми, серо-бардовыми цветами, а кровь завершает композицию. Возможно, несколько костяшек сломаны, потому что малейшее движение причиняет боль, но Намджуну глубоко плевать. Он сам не осознаёт, как добирается до заветной квартиры, ноги ведут сами, прекрасно помня дорогу, потому что сам он на неё не смотрит, перед глазами стоит этот священный образ. Звенит в звонок и сталкивается с изумлёнными светло-карими омутами, пропадая в них, как и всегда. И он тянется к чужим губам, вмиг преодолевая разделяющее их расстояние, уничтожая его вместе со всеми стенами, преградами, что сам построил и накрывает их своими. Прижимает несопротивляющегося парнишку к себе, водя ладонью по чувствительной спине. Повреждённая ладонь ложится на мягкую скулу, поглаживая её, и поебать на боль. Требуется всего мгновение, чтобы на поцелуй стали пылко отвечать и от этого всё внутри сводит приятной истомой. Они целуются жадно, страстно и долго, как умеют, словно выпивают друг друга по-немногу, без остатка. Не могут насытиться после разлуки, которая казалась вечностью. Оба сгорают в объятиях друг друга. Кожа плавится от ощущения пальцев на ней, от прикосновений пульсации проходятся по всему телу, а внутри фейерверки взрываются. Юноша льнёт ближе, сдавленно стонет, обнимая крепче, и, только насытившись, потратив весь кислород, что был в лёгких, отстраняется, расфокусированным, мутным взглядом, подёрнутым дымкой страсти и возбуждения, смотрит в глаза напротив. — Было глупо думать, что мы сможем быть друзьями после всего, что между нами было, — счастливо улыбаясь, выдыхает Джун, опять притягивая своё очарованье к себе и утыкается в его лоб своим, — я не могу жить без тебя, не могу забыть тебя, ты из мыслей не выходишь, в сердце забрался и остался там навсегда, — выпаливает на одном дыхании, продолжая, мужчина, компенсируя всю боль, которой наградил, — я не могу отпустить тебя. — Я рад, что ты понял это, — раздаётся над ухом, а на лице остаётся несколько хаотичных мазков губ, — потому что я почти сошёл с ума без тебя. Уголки губ у обоих растягиваются в самых ярких, искренних и безгранично счастливых улыбках. Они сделали много ошибок, оба глупцы, влюблённые глупцы, и они совершают ещё много проёбов, но с этого момента будут разбираться со всем вместе. И они справятся. — Мой ангел. — И я люблю тебя, Джуни.