День прогресса

У Джинкс было крайне игривое настроение. Это — очевидный факт, но Силко как-то не сразу его осознал, потому что когда он всё-таки сумел докричаться до неё сквозь грохочущую музыку, всякое разумное терпение уже успело дважды закончиться. Джинкс и до этого совершала проступки, разные по степени причинённого вреда, количеству трупов и разрушенных зданий, и чаще всего Силко знал, почему она это сделала и с какой целью. Но шесть миротворцев! Взрыв прямо посреди главной площади! Чем она думала, когда затевала всё это? Если бы что-то пошло не так — а у Джинкс иначе не бывает, иначе Джинкс не была бы Джинкс, все её поступки строились на импровизации и экспромте прямо на месте — она могла бы пострадать. И Силко действительно это волновало — если честно, это его дьявольски пугало — а волнение перерождалось в агрессию, которую он едва сдерживал. (Под горячую руку в таком случае не рисковала лезть даже Севика.) И сейчас злость правила бал, и Силко, выхватив из рук Джинкс ручку, не заметил, что сжал её до хруста. Но когда он увидел, что именно Джинкс держала в ладони и почти смиренно ему демонстрировала, гнев пошёл на спад. Вернулось рациональное мышление, которое, тем не менее, отказывалось верить в реальность происходящего. Отдав ему ярко-синий шарик, Джинкс радостно поскакала к краю лопасти, стремясь поделиться своей радостью не только с ним, но и окружающим миром: запустила самодельные фейерверки, которые, взорвавшись, яркими огоньками медленно тлели в воздухе, а он даже не вздрогнул от громких и резких хлопков — слишком привык. Джинкс всегда была… такой. Она могла сломать тысячу копий на пути к цели, потому что никогда не шла проторенной дорогой, и всегда находила свой путь, который любому другому человеку был бы не по силам. Она была словно олицетворением хекс-ядра: мощная, но нестабильная, обманчиво хрупкая, неимоверно опасная. Абсолютно неподконтрольная сама по себе и при этом отличный материал для работы в опытных руках. Оружие и инструмент в одном, смотря с какой целью использовать. Когда он наконец оторвал взгляд от камня, Джинкс вернулась. Она шла медленно, сложив руки за спиной, чуть покачивая бёдрами, и смотрела, смотрела на него, выжидающе пристально. А затем — резко шагнула вперёд, обняла крепко, рывком, заставив отступить чуть назад — она всегда так делала, и вот к этому он всё не мог привыкнуть, сколько бы лет она так ни поступала. Потому что была единственной, кто вообще так делал. Силко приобнял Джинкс за плечо скорее инстинктивно, чем осознанно. Относительно новый его рефлекс, защищать её тогда, когда она льнёт к нему в поисках поддержки. Шарик в пальцах продолжал светиться равномерно-синим цветом, но Силко было уже не до него. Джинкс была рядом — тёплая, взбудораженная, радостная, словно котёнок, который принёс свою первую настоящую добычу. Чистое чувство, в кои-то веки не омрачённое её призраками, стоимостью всего-то в шесть жизней каких-то пилтоверских вояк — он отдал бы десять раз по столько и ещё больше, лишь бы сохранить её в таком состоянии. Он прислонился щекой к её голове, наслаждаясь, вдохнул запах волос — остаточный шлейф пороха, совсем немного краски, — и прошептал: — Я так тобой горжусь. Джинкс вздрогнула и замерла, шмыгнула носом в плечо, сильнее прижалась всем телом. А затем — толкнула назад, сильно и резко, и Силко верхней частью бедра ощутил твёрдый торец её «рабочего стола». — Джинкс? Она подняла голову и вместе с этим снова прильнула, вклинивая свою ногу меж его. И смотрела — огромными голубыми глазами, так искренне и наивно, что любой другой бы уже и не вспомнил, что часом ранее она устроила самый настоящий теракт просто по своей прихоти. Своей ли? — Правда? — она отбросила нависшую чёлку и хихикнула сама себе. — Правда-правда? — Конечно. — Садись. Джинкс не умела приказывать — в ней вообще не было хоть каких-то лидерских замашек, она была дикаркой-одиночкой, которая от случая к случаю слушалась лишь Силко, и то не всегда в той степени, как ожидалось. Она выполняла задачу по-своему, и Силко никогда не ограничивал её в действиях, давая карт-бланш. В какой момент запросы Джинкс из составляющих для взрывчатки, мелков, фломастеров и красок в баллончиках превратились в требования близости, Силко хорошо помнил. Тогда Джинкс заявилась ни свет ни заря, прошмыгнула под одеяло, прижавшись, принеся с улицы мёрзлую влагу, и бесцеремонно растолкала его ещё в сумерках, чтобы рассказать очередную идею. Силко помнил их все, и тогда это был прототип Скелетницы. Она, словно одержимая, шептала ему технические подробности её устройства, в котором он понимал дай бог чтобы хотя бы третью часть, но Джинкс был важен сам факт, а не процент понимания. И Силко слушал. Полусонный, он старался разобраться и одновременно с этим всё-таки надеялся доспать, прижимал вёрткую Джинкс к себе, согревал ногами её озябшие ступни — хорошо хоть ботинки свои скинула, а не полезла прямо в них. Пригревшись, Джинкс сама уснула даже раньше него, и уж в такой неге грешно было на что-то жаловаться. Ещё раз проснулся Силко уже позже, и прежде, чем открыл глаз и сфокусировал зрение, понял, что приятная жаркая тяжесть на нём — это, собственно, Джинкс. Забралась, забросила ногу ему на бедро, крепко обняла поперёк груди — шпагат крест накрест на её топе не очень приятно давил на рёбра, оставляя следы на коже. И Джинкс как будто почувствовала, что он уже не спит — встрепенулась, потрясла головой, взъерошив и без того торчащие во все стороны волосы, и, взгромоздившись вдруг ему на бёдра, потянулась, вытягивая руки и складывая их за головой. Совершенно очаровательная. Встретившись взглядами, Джинкс помахала ему рукой, наклонилась, чтобы оставить быстрый лёгкий чмок на разорванной шрамом щеке — она совершенно не боялась прикасаться к его коже там, — и в тот же момент Силко ощутил то, что в данной ситуации не должен был. Давление в паху. Приятно-жаркое. И как Джинкс проехалась по нему собственной промежностью. Между ними было всего два слоя ткани — его боксеры и её тонкие спальные голубые шортики, и Силко показалось, что он прочувствовал всё. Выпрямившись, Джинкс снова потянулась, кошкой прогнулась в спине назад, опираясь на руки. Силко казалось, что у него натурально пылали щёки, хотя, чтобы смутить его в любой другой ситуации, пришлось бы хорошенько постараться. Джинкс сделала это собой с лёгкостью и без особого умысла. — Джинкс, — голос предал его вслед за остальным телом и прозвучал слишком тихо и хрипло, — милая, слезь, пожалуйста. — А? — вместо того, чтобы послушаться и просто сделать то, что её попросили, Джинкс, как специально, сдвинулась, устраиваясь удобнее в своём понимании, лишая Силко какой-либо возможности пошевелиться без неудобств. — Мне… Тяжело. — Единственная адекватная мысль, которая ещё была в его голове, настойчиво требовала соблюдать принципы морали, нравственности и всего такого, чего в Зауне всегда было в дефиците. — Будет лучше, если ты… Договорить Силко не успел — пересев ниже (так, что стало действительно неудобно коленям), Джинкс не просто уставилась на совершенно очевидный силуэт, обтянутый тканью боксеров, но и медленно провела по нему пальцем, снизу вверх, и склонила голову набок, как обычно делала, когда встречалась с чем-то интересным, ей незнакомым и относительно безопасным. — А это у нас что-о-о? Вопрос звучал так по-детски и невинно, что Силко в то же мгновение проклял себя всеми известными ему способами. — Я… всё объясню. Это… реакция на… — На меня? — Силко очень, очень хотел попросить Джинкс смотреть ему в глаза, а не пялиться на его пах с каким-то нездоровым исследовательским интересом, но после такого вопроса ему очень и очень захотелось умереть вот прямо сейчас. — Не… — он даже не успел начать отвечать, потому что при первых признаках отрицательного ответа Джинкс вся поникла, опустила плечи, перестала его трогать (господи боги, спасибо!) и подняла взгляд, полный такой невыразимой горечи, что стало тошно, — Не совсем. Ты не так поняла. Сейчас объясню. Только… сядь по-другому. Иногда Джинкс становилась почти что ручной, и, когда Силко, избавившись от крепко удерживающих его девичьих бёдер, вздохнул чуть свободнее, сел и расставил ноги шире, послушно и без пререканий пересела с собственных коленей на попу ровно между ними. И почти искренне пыталась смотреть в глаза, но взгляд её всё равно тянуло ниже. Силко был уверен — тонна неловкости, которая сейчас давила на них обоих, должна была совершенно сбить какое-либо возбуждение, однако же его тело не подчинялось разуму ни в какую. Но что он совершенно точно осознавал, так это то, что Джинкс не было… мерзко. Хотя могло бы. Должно было. — Так бывает… с утра. Я это не совсем контролирую. То есть вообще не контролирую. Ты просто оказалась рядом, и… получилась такая реакция. Лекцию про пестики, тычинки, что куда вставляется и куда ни в коем случае не должны лезть руки и другие органы посторонних людей, Силко прочитал Джинкс после того, как она примчалась к нему в истерике, что у неё кровь там. И не то чтобы Силко был великим знатоком анатомии вообще и женской в частности, но успокоить тогда Джинкс у него получилось. Так что Джинкс-то отлично понимала, что она видела. Её интересовала причина. — То есть это… — она хихикнула, стрельнула взглядом вниз, заслонилась чёлкой, — из-за меня всё-таки? Да? — и вдруг наклонилась вперёд (Джинкс всегда была гибкой), упёрлась одним локтем в постель, подперев кулаком голову, а свободной ладонью накрыла стоящий член и чуть надавила. — Здоровый такой… Силко подавился на вдохе, прикусил палец, чтобы не издать никаких лишних звуков от такой стимуляции, и запрокинул голову — смотреть на неё он просто не мог. Крышу сносило капитально. — Косвенно. Джинкс, пожалуйста, не надо так делать. — Тебе неприятно? — ладонь тут же замерла, но легче Силко не стало. — Я исправлюсь, ты только скажи, как! Ему надо было бы ответить «никак». Ему надо было бы прекратить это всё сразу, в гордом одиночестве уйти в ванную, подумать о любой рабочей встрече, переключить мозг на гораздо менее приятные вещи, и всё было бы гораздо лучше, чем… — Это неправильно. — Так ты покажи, как правильно. — Я не об этом и ты меня поняла. Джинкс обиженно засопела — Силко даже не надо было смотреть, чтобы знать, как она хмурится и поджимает губы, когда не получает желаемого по любой причине, объективной или нет. — Знаешь… а мне плевать, — после недолгих раздумий ответила Джинкс, — плевать. Пле-вать, во, — повторила так, будто Силко был тупым и не понял бы с первого раза. И ведь действительно не понял. Только не фразу, а посыл. Когда её ладонь исчезла, он сумел впервые за несколько минут нормально глубоко вдохнуть. Когда вместо ладони он вдруг ощутил дыхание, а затем как ткань белья намокла от слюны, какой-либо стопор сорвало бесповоротно. Силко сумел сдержать хрип — потому что его слишком давно (никогда?) не касались так и там по собственному желанию и не за деньги, и он не был к этому готов, в особенности от Джинкс, о которой не думал (не смел и запрещал себе думать) в таком ключе, потому что он должен был быть выше этого, не допустить подобного, не возжелать ближнюю свою… — Фе, — Джинкс продолжала общаться то ли сама с собой, то ли с абсолютно неадекватным ним, — надеюсь, дальше будет лучше. — Что ты… Но Джинкс действовала гораздо быстрее, чем Силко успевал соображать, и потому ему осталось совершенно постыдно застонать, когда она запустила руку ему в трусы и крепко сжала у самого основания. Чертовка. Дьяволица. Он сдался без боя, потому что не смог бы ей отказать. И потому что действительно сам этого хотел. И потому, что она этого хотела, а это было куда важнее. — Джинкс, — Силко успел поймать её за подбородок в самый последний момент, когда она уже почти насильно стянула с него бельё и крайне хищно смотрела на уже влажную головку. — Да что?! Она перевела взгляд, вперилась им в его глаза — смело, дерзко, чуть скалясь, всей собой показывая, что не отступится, пока не получит желаемое, не потерпит отказа. — Зубы. Осторожнее с… зубами. — Ага, — Джинкс согласилась (согласилась? Ему не показалось? Он явно не в себе), дёрнулась вперёд, впечатываясь в губы почти невесомым скорее чмоком, чем поцелуем, и нырнула вниз. Впервые Силко было одновременно дико стыдно и при этом невыносимо желанно стонать во весь голос. В голове было до восхитительного пусто: всё затмевало ощущение горячего рта, язычка, который проходился по головке, когда Джинкс брала неглубоко, и узкого горла, когда ей вдруг хотелось попробовать что-то изменить. Силко едва успел схватить её за основание кос и сильно дёрнуть вверх — больно, наверняка ей было больно! — прежде, чем кончить, чтобы окончательно её не испачкать. Джинкс замерла. Не вырывалась, молчала, широко раскрыв глаза и чуть приоткрыв рот. Боялась. Его. И его реакции. А Силко, заметив капельку слюны, которая медленно скатывалась по её шее, думал только об одном. «Она идеальна». Он поцеловал её, хотя никогда — в самом деле никогда — так не делал ни с одной из тех, кого к себе подпускал когда-то так близко. И почему-то даже не удивился, когда понял, что целоваться Джинкс не умеет вовсе. Пришлось учить. И в итоге… в итоге они пришли к тому, что у них было сейчас — к связи, крепче которой никогда ни у кого из них до того не было. Которая в том числе включала в себя желание обладать друг другом во всех возможных смыслах. И потому Силко, услышав этот полуприказ-полупросьбу, лишь едва улыбнулся и глянул на стол через плечо. — Я ничего тебе тут не сломаю? — Похер, плевать, починю. Просто сядь на этот долбанный стол. Джинкс нравилось делать вид, что она командует, хотя в их отношениях всё равно ведущим был Силко. И роль играло даже не то, что он был старше, опытнее или ещё что-то, просто… он мог и умел приказывать, и делал это так, будто это было его прирождённым умением, словно иначе он никогда не общался с людьми. Джинкс нравилось разрушать этот образ и представлять, что она может управлять тем, кто управляет другими. Именно поэтому Силко прислушался, широким движением руки сдвинул всё, над чем Джинкс работала, в сторону, и сел на стол, достаточно широкий для такого действа. Пришлось лишь вместить плечо между двумя подвесными полками, и край правой несколько неприятно колол плечо, но… Джинкс уже успела расстегнуть верхние пуговицы его штанов, и единственное, что ему оставалось — это поймать её запястья ладонью и чуть потянуть на себя. — Сядь ко мне. — На тебя. — На меня. Исправлять её или возражать ей было простой тратой времени. Проще было подвести, подсказать, направить, потому что Джинкс всё ещё нравилось учиться и изучать его и его реакции. Да и собственные тоже. Коленями Джинкс сжала его бёдра, стянула с себя топ, небрежно отправив тот куда-то на пол (Силко понадеялся, что им потом не придётся спускаться на дно турбины, чтобы найти одежду) и всхлипнула, когда Силко, зверино вдохнув запах её чуть мокрой кожи — в любом другом состоянии он не смог бы его описать, но узнавал мгновенно, — губами припал к груди, лаская настойчиво и жадно. Он знал, как Джинкс нравится, он знал, что Джинкс нравится, и без зазрения совести пользовался этим. Оставлять друг на друге следы нравилось им обоим. Придерживая Джинкс за пояс одной рукой, Силко хотел было провести ладонью второй у неё между ног, подразнить сквозь ткань, но вовремя вспомнил, что всё ещё держал «подарок» на День Прогресса. Этот магический камушек сейчас был очень некстати. Нащупав что-то, хотя бы отдалённо похожее на контейнер, он затолкнул хекс-ядро туда и тут же выполнил собственное желание, почувствовав, как Джинкс прижалась к его пальцам. В её глазах сверкало что-то, что не имело названия и аналога, но выражало всю ту гамму чувств, на которые была способна Джинкс. На их языке это означало любовь. Избавив Джинкс от штанов, которые отправились куда-то вслед за топом, Силко едва успел расстегнуть оставшиеся пуговицы на своих — Джинкс, запустив ладони в его волосы, растрепала их, провела ногтями, почёсывая голову, и, следуя его властной ладони на бедре, медленно опустилась, впуская в себя его полностью. Джинкс была (и оставалась) узкой и жаркой, несмотря на то, что они достаточно времени уже практиковали и такое, и потому Силко никогда не спешил в начале, зная, что ей будет неприятно. Наслаждаться ощущением её в своих руках ему было достаточно, но Джинкс всегда хотела больше. Она двигалась сама, так, как ей нравилось и хотелось, регулировала скорость и глубину, и периодически сжимала его мышцами внутри — Силко от такого хотелось выть, и он порыкивал, зная, что их всё равно тут никто не услышит. А если бы и слышал, то пусть бы завидовал. Джинкс была идеальна для него. Всем: и телом, и характером, и мыслями, и желаниями. Он хотел её всю, и принимал её всякой. Когда Джинкс потянулась пальцами к клитору, Силко сжал ладони на её талии крепче и надавил, надёжно удерживая её глубоко на себе и не позволяя сдвинуться. И короткая улыбка в ответ означала, что он всё сделал верно. Джинкс прижалась к его лбу, и он прикрыл глаз, ориентируясь лишь по звуку, представляя, как она ласкает себя, бесстыдно, развратно, желая получить удовольствие и разделить его с ним. Силко невольно облизнул губы, потому что Джинкс дышала прямо в них — рвано, быстро, жарко, и только поэтому он успел поймать фразу, которую Джинкс почти что выдохнула беззвучно. Он всё не мог привыкнуть, что Джинкс так искренне говорила ему «я люблю тебя». Но ответить не успел, потому что оргазм Джинкс ощущался так ярко и сильно, что себя сдерживать у него уже просто не было сил. С того раза Джинкс так ему и не простила, что он позволил себе оттолкнуть её в последний момент. И потому Силко больше не смел ей отказывать в этом удовольствии. (Что-то ему подсказывало, что кто бы ни был создателем этого мира, он вряд ли бы позволил Силко иметь детей хотя бы просто из вредности.) К тому же ему нравилось видеть Джинкс такой — на себе, расслабленную, обессиленную и разморённую, с редкими белыми густыми подтёками на внутренней стороне бёдер. Он обладал её телом, он владел её разумом, и точно так же отдавал ей всего себя. Джинкс было лень двигаться, она лежала щекой у него на плече — почти всегда после секса, впрочем, — и Силко протянул руку в поисках какой-нибудь тряпицы, но вместо этого ребром ладони наткнулся на твёрдый острый угол. Он едва не сбросил это что-то в пропасть — плевать, ещё купит, невелика потеря, когда услышал, как что-то звонко стукнулось о стенки. Карандашницу, в которую он некоторым временем ранее впихнул хекс-камень, Силко успел поймать уже на самом краю стола. — Ну дава-а-ай, разнеси-и-и мне тут всё, — сонно заворчала Джинкс, — что ты сломал? — Пока ничего. Ты будешь спать? — Не тут же, ты мне всё испортишь, — осторожно поднявшись, Джинкс некоторое время постояла на коленях, глядя на Силко, который не преминул посмотреть на её бёдра, потянулась, прогнулась (привычка никуда не делась) и слезла со стола, отошла на пару шагов, оценивая масштаб разрушений. Всё так же голышом. Ну, почти. В носках. — Ты замёрзнешь, — сказал очевидное Силко, и, не дожидаясь возражений, подхватил Джинкс на руки, — Выбирай, в душ или на диван? — Не-не-не-не, — затараторила с улыбкой, — Я это… не готова пока… на второй раунд. Ты это, как там… пощади, ненасытный! — Твои слова да богам в уши, дитя, — и, всё решив самостоятельно, Силко пошёл к дивану, — Но я просто несу тебя спать. Ты же не дойдёшь сама. — Смотрите, он ещё этим гордится! — отсалютовала бывшим друзьям Джинкс, когда Силко спнул манекен, который отыгрывал роль Майло. — Но я правда всё. — Я не заставляю, — ему было более чем достаточно как физического, так и морального удовлетворения. И хотя диванчик у Джинкс в мастерской был небольшим, они не в первый раз на нём засыпали. Под одной из подушек даже хранилось лёгкое тёплое одеяло — как раз для таких случаев. Слушая размеренное дыхание Джинкс у себя на шее, Силко, и сам погружаясь в сон, думал об одном. Шесть миротворцев и одно взорванное здание — это, конечно, не очень хорошо, но, в сущности, такая мелочь. Потому что если они овладеют силой хекс-ядра… Когда. Когда они овладеют силой хекс-ядра. В том, что у Джинкс это получится, Силко не сомневался. В ней он не сомневался никогда.