То, что мы потеряли

      Осознание накрыло Селену ледяной волной, выбив из легких весь воздух. С коротким выдохом хрупкая надежда, удерживаемая последней самой тонкой нитью, рухнула вниз, разбившись о земь с громким лязгом, рассыпалась стеклянной крошкой. Девушка уже не видела ничего вокруг, силуэты расплывались, уходили на задний план. Селена могла теперь видеть только его, отраженного словно в кривом зеркале. Губы Лиама, всегда плавно изогнутые в мягкой мечтательной улыбке, сейчас заострились в жуткую ухмылку. Его глаза, так много раз смотревшие на нее с беспредельной нежностью, граничившей с глубокой тоской, сейчас округлились в безумном припадке, горя нездоровым блеском. Лиам держал в дрожащих руках портрет, не отнимая от него восторженного взора. Казалось, ничто вокруг его больше не интересовало. Глядя на эту безмолвную сцену, будто со стороны, будто немой наблюдатель, глаза Селены нестерпимо щипали. Непрошенные слезы кривыми дорожками заструились по ее щекам. Ее сердце больно билось о грудную клетку. Земля уходила из-под ног, девушке казалось, что она все больше теряет связь с реальностью.       — Только не ты… — неосознанный шепот сорвался с губ Селены.       Селена больше не могла выносить это, с каждой минутой все дальше продвигаясь в утверждении того, что именно Лиам виновник трагедий отеля. Негнущимися ногами девушка начала отступать назад. В свете желтой луны, молчаливой свидетельницы преступления, окружающие предметы меняли очертания, воспаленный рассудок девушки превращал длинные ветки кустарников в когтистые лапы, стремящиеся схватить подол ее шелкового платья. Чувствуя, как вымощенная дорожка начала плясать под ее ногами, девушка неловко упала наземь. Созданный шум отвлек Лиама от созерцания картины. Его затуманенный взор вмиг стал совсем ясным. Его испуганные глаза обратились на Селену. Небрежно впихнув картину Мэри в руки, парень подбежал к пытающейся подняться девушке, упал рядом с ней на колени. Лиам схватил Селену за руки, не позволяя ей высвободиться. Его била мелкая дрожь. Отчаянный взгляд его ледяных глаз бегал по лицу девушки, выхватывая каждую ее черту, каждую деталь. Так смотрят на самого дорогого человека. Так смотрят после вековой разлуки. Но так не смотрят безумцы. Внутри Селены поднялась волна необъяснимых чувств, они все смешались как краски на полотнах, одно невозможно отделить от другого. Они были сильны настолько, что приносили боль.       — Ты все-таки с ними заодно! — голос Селены предательски задрожал. Она отвернулась, пытаясь высвободить руки. Лицо Лиама исказила гримаса боли, его губы дрогнули. На секунду он отпрянул от Селены. Он выглядел словно потерянный котенок — испуганный, брошенный, отвергнутый всем миром. В следующий миг он притянул Селену к себе, его ладонь легла ей на затылок. Лиам прижался своим лбом к ее. Он был так близко, что Селена чувствовала, как резко вздымается его грудь.       — Как же я мог… Ты ведь забыла, — выдохнул Лиам. Он крепко зажмурился, будто боялся, что если сейчас откроет глаза, приступ безумия вернется. — Прошу тебя, вспомни… Милая Лилит, вспомни, — он шептал в каком-то полубреду, сжимая руку Селены.       Первым порывом, когда Лиам оказался рядом с ней, был страх, желание вырваться и убежать так далеко от этого места, как только она может. Сейчас же девушка не могла пошевелиться, словно невидимые путы сковали ее, а безумная синева пригвоздила к этому месту навсегда. Она чувствовала, что мольбы Лиама обладают сакраментальным смыслом. Но не только для него, а еще и для нее. Селене передавалась дрожь Лиама, ее тоже начало трясти. Вдруг Лиам резко открыл глаза. Он обхватил щеки Селены руками — крепко, но не без нежности.       — Прошу, не смотри на меня так. Ты единственная, кто никогда не осуждал меня, — тяжелый взгляд Лиама словно стремился заглянуть ей в душу, нащупать там рычажок, дернуть его и прекратить наконец эти страдания, оживить все утерянные воспоминания. Ведь без них все теряет смысл. Его Лилит смотрела на него как на чужака, она его боялась. Нести мысль о их потерянной истории стало невыносимо. В отчаянии Лиам накрыл губами губы Селены. Он целовал ее так, словно от этого зависели их жизни, словно это их последний поцелуй. Его холодные, но мягкие губы прижимались к ее в бешеном порыве. Тонкими пальцами он растирал мокрые дорожки от слез по ее щекам.       На мгновение он отстранился и прошептал, почти плача:       — Прошу, вспомни… — Он вновь и вновь приникал к ее сжатым губам. Все его существо молило, чтобы она ответила ему. Его губы упрямым порывом стремились рассказать Селене обо всем, что он трепетно хранил в своём сердце. Дикое, как необузданная стихия, чувство, рвущееся откуда-то из глубин его существа, стремилось вложить в неё утерянное знание.

—

      Касаясь ее холодных сомкнутых губ, Лиам вспоминал Лилит, вспоминал их прежнюю жизнь. В его голове яркой картинкой вспыхнуло давно отброшенное в глубины сознания воспоминание.       Над зеленеющей далью плыла цветочная дымка пыльцы, сияя в летнем мареве. Заливистый смех Лилит эхом разносился по бескрайнему полю. Она бежала босая, задевая яркие головы цветов, поднимая стаи потревоженных бабочек. В ее руке была зажата рука Лиама, который едва поспевал за ней. Его глаза горели неподдельным блеском, сквозь сбившееся дыхание прорывались громкие смешки. Он уверенно следовал за ней. И так бывало всякий раз, что бы она не предложила. Он последовал бы за Лилит, даже предложи она ему станцевать на краю пропасти.       Девушка отпустила его руку. Повинуясь какой-то мелодии в голове, ее гибкое тело плавно балансировало над землей. Возводя руки к солнцу, затем разводя их в стороны, оставляя на пальцах медовые отпечатки, она на бегу срывала цветы. Они ложились на ее предплечье пестрым веером, гармонично сочетаясь со струящимся атласом платья. Лиам чуть поодаль наблюдал за подругой, кружащейся и порхающей в легком танце. Ее каштановые локоны, ниспадающие на хрупкие плечи, переливались в солнечных лучах, образуя огненный ореол вокруг ее головы. Он завороженно смотрел на нее, сохраняя дистанцию, словно подойди он ближе, она исчезнет, рассыплется золотой пылью, будто никогда ее и не было, и все это было лишь прекрасным видением. Лилит вдруг замерла. На ее губах играла сладко-трогательная улыбка, какую она была способна дарить лишь ему, ее глаза смотрели на него с нескрываемой нежностью. Она уронила собранный букет цветов и медленно, словно паря над землей, приблизилась к Лиаму. Едва касаясь, одними пальцами она провела по его лицу, скользнула по его длинной стройной шее. Ее рука зарылась в копну белоснежных волос, гладя и расправляя растрепавшиеся пряди. Лиам закрыл глаза, расплываясь в блаженной улыбке. Он перехватил ее руку, поцеловал в раскрытую ладонь. В этом невинном поцелуе таилась вся глубина его любви, вся сила его преданной души, которую без остатка заполнила она. С тех пор, как Лилит пришла в их дом — эта странная девочка со взрослым грустным взглядом, будто зверёныш, запуганная, но уже выпустившая коготки — они почти никогда не расставались. Они делили на двоих всю радость и печаль, каждое приключение и каждое наказание за очередную шалость. Он считывал каждую тонкость ее быстро меняющегося настроения, знал все оттенки ее улыбки — от самой безобидной, наивно-детской до коварно растянутых губ в ехидном оскале. Она единственная была способна вернуть ему душевный покой в вновь настигшем его порыве истерзанной души. Рядом с ней тьма отступала. А может, просто его тьма, встречаясь с ее, глушила крик в томительном поцелуе. Это было неважно. Важно лишь то, что без нее становилось пусто и холодно.       Его сердце полнилось страстью к ней, с каждым днем разрастаясь все больше. Дойдя до крайнего предела, его чувства были готовы излиться наружу, заполнить собой все. Хранить их в тайне становилось все невыносимее.       Лиам боялся потревожить ее, напугать своим порывом, перейти границу и потерять безвозвратно. Но как удержать весь накопленный огонь, рвущийся на свободу, в границах юного тела? Его взор, устремленный на нее, становился все откровеннее с каждым днем. Он позволял себе изредка ласкать ее хрупкое тело одним взглядом. Украдкой обрисовывать ее изящный силуэт, размытый в полумраке комнаты, что был прекраснее и ценнее всех картин отеля, взятых вместе. И она никогда не сопротивлялась этим редким, но заметным порывистым сменам с дружеского тона настроениям. Кажется, наслаждаясь этими полутонами их претерпевающих изменения отношений, она охотно подавалась навстречу каждый раз, когда он тянул ее в свои объятия. Не раз она подходила к нему в свете камина пожелать доброй ночи, и ее дрожащая рука с особым трепетом ложилась ему на плечо. Порой взгляды их глаз пересекались, задерживаясь дольше положенного, тогда щеки Лилит подергивались алым румянцем и она в смущении косилась в пол, не в силах сдержать улыбки.       Их чувства родились внезапно, как появление солнца, изредка проглядывающего сквозь плотную пелену тумана, всегда нависающую над хмурым Тотспелом: они позволили одиноким сердцам согреться в теплых ласковых лучах, как серые здания города позволяли свету изгнать с их стен вековые тени. Они и сами не успели осознать, как это произошло. Может в один из вечеров, когда в радостном порыве Лилит схватила Лиама за руку, крепко прижала ее к своей груди, позволив чувствовать ее гулко бьющееся сердце, и уже в следующую секунду наэлектризованный воздух искрами рассыпался на них. Может когда их побеги из дома, из-под внимательного, везде преследующего взора Жозефины, стали приятной традицией. Может когда его губы впервые едва коснулись ее — не поцелуй, легкое прикосновение шаловливого ветерка…       Лиам тряхнул головой, когда податливое тело Лилит вжалось в его. Раскрыв глаза, он столкнулся с ее лукавой улыбкой. Она принялась покрывать его лицо медленными мокрыми поцелуями — скулы, щеки, уголки глаз, лоб. Она словно нарочно оставляла без внимания его губы, как бы приглашая его в свою игру. Лиаму нравилось то, как она его дразнит. Подогнув колени, он повалился на спину. С глухим стоном она оказалась распростерта вдоль его тела, зажатая в кольце его рук. Парень поймал ее губы, утягивая в томительную сладость. Его ладони, доселе по-хозяйски расположившиеся на ее талии, сейчас продолжали свой путь по другим участкам ее тела. Легко скользнув по спине девушки, пройдясь короткими шагами по позвоночнику, они уже сжимали ее бедра, все сильнее обнажая стройные ягодицы. Тонкие пальцы девушки запутались в снежном шелке его волос. Губы Лиама беззастенчиво обжигали тонкую кожу шеи девушки. Лилит распалялась с каждой секундой, ее тело скользило по телу парня, ее бедра двигались под стать ритмичным звукам, создаваемым их разгоряченными губами. Лиам чувствовал, как сознание начинает уплывать, как они отдаются во власть инстинктов. Воспользовавшись тем, что девушка оставила его губы, завозившись с веревками его рубашки, парень, напрягая пресс, перекатился, подминая девушку под себя. Упираясь руками в землю по обе стороны от девушки, он навис всем корпусом над ней. Они шумно переводили дыхание.       Затуманенным взглядом Лиам осматривал тело Лилит, и сквозь пелену страсти в его глазах плескалось восхищение. Он провел руками по сбившемуся атласному платью, повторяя каждую линию, задевая вздымающуюся грудь. Лилит подалась ему навстречу, прогибаясь в пояснице, всем своим существом стремясь соединить в бесконечную гармонию два разгоряченных тела. Ее бушующие мысли и пальцы Лиама, сминающие мягкую кожу, заставили сорваться с ее полураскрытых губ томный гортанный вздох…       Внезапно поднявшийся ветер, гулкий шелест травы со всех сторон, сливаясь в тонкую симфонию природы, вернули чувство реальности. По молодой зелени забарабанили мелкие капли, стекая с опущенных голов цветов серебряными слезами. Мелкий летний дождь, не в силах соревноваться с солнцем, лишь игрался, красовался перед ним в беззаботном танце, переливаясь многоцветием. Теплые брызги разбивались о лица молодой пары, нашедшей убежище на цветущей поляне, понемногу сбивая охвативший их огонь.       Лиам с озорной улыбкой помог Лилит подняться, и она, подставив лицо под дождь, раскинула руки, засмеялась громко, по-детски. Лиам любил в ней эти вспышки непосредственности и наивной, беспечной искренности. В легкости этих мгновений он видел Лилит без брони — незащищенной, уязвимой. Такой, какой она не позволяла себе быть с другими. Такой, какой она не позволяла себе быть даже с собой. Глядя на нее такую — открытую, свободную от оков, он особенно ярко чувствовал ее связь с маленькой, брошенной всем миром девочкой, что однажды распахнула дверь в их дом и в его сердце. От этих мыслей в груди больно сжималось. Лиаму хотелось укрыть ее, спрятать от этого мира, заслонить собой. Но посягать на ее свободу он не смел. Лилит была подобна весне в Тотспеле — игра солнца и дождя, которые постоянно меняются ролями. Так и его Лилит — порой уязвимая и хрупкая, сокрытая в его объятиях от всего мира, а порой твердая как гранит и жесткая как северный ветер, не прощающая за созданные для ее же защиты стены.       Уже вслух он промолвил:       — Будь я проклят, если контрасты в твоем поведении это не то, что мне в тебе так сильно нравится.       Силуэты двух слившихся в объятии людей, застывших под дождем, посреди бескрайнего поля, стали уноситься вдаль, бледнеть, сливаться с высоким небом. Картинка рассыпалась. Лиам раскрыл глаза, возвращаясь в суровую действительность. Перед ним та же Лилит — те же глаза цвета молодой зелени, те же густые каштановые волосы, отливающие золотом. Вот только она его не помнит.

—

      Лиам резко отстранился от Селены, но его руки легли ей на плечи, зажав их в тиски. И в этот момент, когда Селена наконец подняла на него взгляд и столкнулась с льдом его глаз, подсвечиваемым выступающими слезами, внутри у нее все оборвалось. Поток мучительных, ярких, донельзя сильных, вышибающих остатки разумного из сознания чувств поглотил Селену в бескрайний омут. Воспоминания Лилит, слившись в один вихрь, настигли ее ярким резким светом, бьющим в глаза, давно привыкшим к непроглядной тьме. Пестрые картинки закружились стаей птиц в ее голове, боль и сладость переживаний пронзила ее тело.       Повинуясь внутреннему чувству, Лилит спешила по длинным темным коридорам. Ее тело било крупной дрожью — то ли свидетельство выброшенности теплого ото сна тела в холод остывших комнат, то ли отпечаток утраченного покоя. Свеча в ее дрожащей руке распугивала тени, прыгающие по стенам. Сердце билось где-то в районе горла, во рту пересохло, внутренности были скованы льдом острой тревоги и тяжелых домыслов. Дурные сны, овладевшие ее разумом в самый темный ночной час, выбросили Лилит из кровати раньше, чем она услышала шум. Не успев ни восстановить выбитый из горящих легких воздух, ни даже накинуть что-то поверх тонкой хлопковой сорочки, она выбежала из комнаты. Ноги сами вели ее в то единственное место, кроме его спальни, где можно было обнаружить Лиама в столь поздний час.       Преодолев бесконечное количество скрипящих ступеней, Лилит распахнула тяжелую дубовую дверь. Она оцепенело остановилась в проеме, одной рукой ухватившись за дверной косяк. Во тьме безлунной ночи казалось, что в комнате не произошло никаких изменений, только высокий стройный силуэт одиноко замер у мольберта. Но стоило только глазам привыкнуть к густой темноте, как Лилит, словно на картине, начала выхватывать отдельные детали, постепенно обретающие единый смысл. Пламя свечи на узком подоконнике было сбито ветром, впущенным распахнутым настежь окном, только тонкая ниточка дыма беспокойно подрагивала, вырисовывая замысловатые фигуры. Перевернутый стол залит вязкой темной субстанцией, похожей на краску. Раскрытые книги с измятыми страницами были безжалостно сброшены с полок. Бисером рассыпалась по полу разбитая утварь, покоящаяся на столе за секунду до погрома.       Неподвижная фигура Лиама с опущенной на грудь головой будто часть этого полотна абстрактного хаоса. Не подающий признаков жизни, он напоминал готическую скульптуру, слитую в единстве предметной композиции, растворенную в холоде безмолвной молитвы. У ног Лиама лежала ненужная кисть, в его дрожащих обессиленных руках опущенная палитра — краска слезами капала на пол с гнетущей, словно в замедленной съемке, медлительностью. Зябко обхватив себя за плечи, с трудом переставляя ватные ноги, Лилит осторожно, едва дыша, почти бесшумно вошла в комнату. Она не видела больше ничего — ее взгляд был прикован к полотну перед Лиамом. Небытие поглотило содержание, вобрало в себя смысл. Тяжелая рука злыми мазками, раз за разом накладывала черную краску поверх рисунка — остервенело, яростно, до продавленного холста, до непоправимых повреждений. Было ясно, создатель хотел уничтожить действительность своего творчества, стереть его, предать забвению. Уничтожить для себя, в первую очередь. Лилит чувствовала, как сердце сжимает в своих когтистых лапах беспредельная тоска. Она порывисто шагнула вперед и под ее ногой с звенящим хрустом истерся в пыль осколок фарфора. Плечи Лиама дернулись — он не замечал ее присутствия. Вырванный из мучительных минут беспамятства и пребывания в студеной пустоте, он резко обернулся к ней. С гулким стуком она столкнулась с его красными глазами, светящимися нездоровым, лихорадочным блеском. Едва различимый шепот сорвался с ее губ:       — Ты снова рисовал?..       Палитра выпала из его рук и следом он опустился на пол, спрятав лицо в перепачканных ладонях. Лиам отчаянно мотал головой, будто пытаясь сбросить с себя всю горечь и отчаяние. Лилит бросилась к нему, упала рядом с ним на колени, непослушными руками вцепившись в его запястья.       — Посмотри на меня, Лиам. Прошу, посмотри.       Он не отнимал рук от лица, будто боялся, что увиденное в его глазах заставит Лилит сбежать, оттолкнет ее навсегда. Ей пришлось применить силу, чтобы заставить его поднять голову.       — Лиам, смотри на меня, я здесь, я никуда не уйду, — ее руки беспрестанно гладили его впалые щеки, большие пальцы проходились по глубоким теням, лежащим под глазами.       — Ты не должна видеть меня таким, не должна… — он избегал смотреть ей в глаза.       Лилит двумя руками обхватила его голову, крепко прижалась лбом к его лбу.       — Это все не имеет никакого значения. Я знаю, кто ты. Ты знаешь, кто я. Мы всегда это знали. Мы дали друг другу обещание быть рядом задолго до того, как сказали это вслух. Ничто не может изменить это.       В больших глазах калейдоскоп образов — от глубоких синих арктических вод до лазури безоблачного неба. Лилит медленно отстранилась от него, стремясь проникнуть в его мысли сквозь ширму меняющей оттенки радужки. Живот словно пронзило бездушным клинком. «Разве может человек выносить столько любви и боли?.. — девушка прикусила губу, пытаясь вернуть телу чувствительность, — Я так хочу унять твою печаль, забрать ее…»       Лилит давно повенчалась с равнодушием, но Лиам был для нее единственным во всем мире существом, имеющим значение, каждый день напоминающим, что она жива, а ее сердце все еще бьется. Словно все средоточие ее слабостей и силы, ее человечности и желания принадлежности сошлось в одной точке, в одном человеке, которому она вручила свою жизнь и душу.       — Я обещал тебе, что больше не притронусь к краскам. Но, пусть небо всей тяжестью обрушиться мне на голову, если я вру, без этого моя жизнь теряет смысл. Однако каждый раз, когда неверная рука делает оплошность, меня охватывает ярость, безумство. Я не могу себя контролировать… Но ты права, Лилит, сто раз права… — рука Лиама безвольно лежащая на его бедре, сейчас с злой силой сжалась в кулак. В его душе шла ожесточенная борьба. Глазные яблоки дрожали под прикрытыми веками. Минута тягостных раздумий, тянувшаяся безвременной рекой, и его пальцы разжались, обнажив красные полосы на ладони. Напряженная грубость жестов сменилась мягкой слабостью. Лиам потянулся к руке Лилит, вернул ее к себе на щеку, глядя куда-то вниз, в пустоту.       — Прости, милая. Моя милая Лилит. Я слеп, — он нахмурился, кивнув каким-то своим мыслям, и наконец посмотрел на нее долгим неотрывным взглядом, — как я могу говорить такое, когда в моей жизни есть ты? Когда ты раз за разом берешь мою руку и прогоняешь боль?.. Мне не справиться без тебя. Только рядом с тобой я живу по-настоящему, а все, что без тебя — это только жестокая иллюзия больного разума, — он сильнее прижимается щекой к ее руке, — Ты единственная, кто понимает меня, единственная, кто чувствует… Никого ближе тебя просто нет.       Не в силах выносить расстояние, Лилит прижалась к его груди, ее руки крепко обвились вокруг его талии. Опустившиеся тяжелые веки прикрыли воспаленные глаза, пряча едкие слезинки. Под гулкие удары его сердца, в ее голове огнем пылала мысль: «Я найду выход. Ради него. Ради нас».       Звенящая тишина разбилась с острым треском, резонируя в сознании Селены низким толстым гудением высоковольтного провода. Ее перенесло в другой закоулок памяти.       Жозефина, стальной хваткой вцепившись в руку Лилит, втащила ее в гостиную. С силой захлопнув дверь, Жозефина с жутким визгом налетела на девушку. Ее глаза горели лихорадочным блеском. Бессвязным потоком слова полились из нее:       — Твое сумасшествие страшнее любого родового проклятья! Твои идеи погубят его и нас всех. Если бы не он — давно бы вышвырнула тебя из дому, исчадие ада. Бесноватая девчонка, твое черное сердце давно не бьется, ты рушишь все, к чему прикасаешься.       — Пусти, старая фурия, не смей приближаться ко мне! — Лилит отчаянно пыталась ослабить хватку Жозефины, железным хомутом стягивающую запястье девушки.       В порыве неконтролируемой злобы, явно потеряв над собой всякий контроль, Жозефина занесла над Селеной руку, обнажая оскал острых зубов.       — Что ты делаешь? — стальной голос Лиама заполнил комнату, отражаясь от стен.       Неожиданность его появления застала Жозефину врасплох. На миг воцарилось тяжёлое молчание, словно каждый силился осознать происходящее. В полумраке комнаты тишина звучала оглушающе.       Жозефина медленно опустила застывшую в замахе руку. Раскрытый рот тяжело втягивал воздух.       В несколько шагов Лиам пересек комнату, тугим кнутом обхватывая руку сестры. Его глаза всегда лучащиеся ярким светом, сейчас были словно тучи наполненные дождем. Крепко сжимая зубы, он напоминал небесного громовержца.       — Я повторяю, что ты делаешь?! — его голос разит ледяными иголками.       Лиам имел власть над Жозефиной и знал об этом. Она упорно избегала его взгляда, теребя в руках край платья. Пальцы Лиама обхватили скулы сестры, вынуждая ее поднять взгляд. Лилит знала, Жозефина вовсе не испытывала сожаления по отношению к ней, но осознание вины перед братом сжирало ее нутро. Этого было почти достаточно.       — Не смей трогать ее. Делая больно ей, ты делаешь больно мне, — каждое слово он отчеканил с холодной точностью. — Пойди прочь, — неопределенным жестом он махнул в сторону двери.       Некоторое время Лиам молча смотрел на затворенную Жозефиной дверь, до тех пор пока ее шаги не растворились в бездне коридоров особняка.       Лилит, немой наблюдатель, вытянувшись по струнке, стояла боком к секунду назад разыгравшейся сцене. Она не шевелилась, туго сжав зубы, но краем сознания отмечала радикальные изменения в поведении Лиама. Не говоря ни слова, он подошёл к Лилит, уставившейся в точку на уровне ее глаз. Парень взял ее руку, внимательно осмотрел алую отметку, оставленную злым безумством. Большим пальцем он погладил ее кисть, хмурясь каким-то своим мыслям. Спустя вечность тягостного молчания, Лиам произнес:       — Прости ее. Страх сестры за меня ослепляет ее, она не контролирует себя. Прости меня за нее.       Лиам смотрел куда-то поверх ее головы. Лилит смерила его раздражённым взглядом, но промолчала. В ней злость смешалась с досадой. Она не знала, злится ли она на Жозефину, на весь мир или на себя саму. Внезапность поднявшихся чувств отозвалась дрожью в пальцах — хотелось закричать, кинуть что-то в дверь, ногами яростно размолоть в крошку самый дорогой фарфор из сервиза хозяйки дома. Но встретившись с глазами Лиама, в которых плескались невысказанные тревоги и бесконечная трепетная забота о ней, Лилит почувствовала, как медленно тухнет огонь, охватившего ее гнева. Она ведь уже давно приняла посох глашатая ада, который ей так навязчиво стремились вложить в руки, и смеялась над каждым едким обвинением, но теперь подсознательно Лилит знала, чем ее задели слова Жозефины.       — Я не пытаюсь ее оправдать, но ты же знаешь, она не в себе, знаешь нашу историю… Она подозрительна и мстительна… Но я не позволю причинить тебе вред. Ни ей, ни кому-либо еще, — его мысли путались, он устало провел рукой по лбу.       Лилит не могла злиться на него. Она знала, что как бы там ни было, Лиам был благодарен Жозефине за ее заботу и любовь. Даже такую болезненную. Но ещё она знала, где бы не разверзлась земля, он будет на ее стороне. Так было всегда. Знала о его готовности грудью броситься под огонь, лишь бы защитить ее. От этой мысли с сердца словно упал камень. Но, видно, столкнулся по пути с другими внутренностями. Тоска тугим узлом оплела Лилит.

***

      Лилит откинулась на спинку кресла. Пустым взглядом она смотрела на камин уже продолжительное время, сжимая в руках чашку чая, заботливо приготовленную для неё Лиамом. Он сидел на широком подлокотнике и задумчиво перебирал ее волосы.       — Я чувствую, тебя тревожат тяжёлые мысли. — Лиам аккуратно забрал из ее рук чай, к которому она давно потеряла интерес.       Лилит обернулась к нему. Его глаза, ещё некоторое время назад горящие праведным гневом, сейчас смотрели на неё с мягким беспокойством.       — В тебе столько света. Не возьму лишь в толк, как он умещается в тебе, — ее голос звучал непривычно глухо, — Я же вся есть тьма, ее так много, что уже не видно граней.       На лице Лиама удивление, граничащее со страхом. Будто слова обладают силой ужасать пуще призраков.       — Наслушалась Жозефины?       — Нет, дело не в этом. Я не раз гнушалась мыслью, что гублю тебя. Я тону сама, и тебя тяну на дно…       Его пухлые губы растянулись нитью теплой улыбки, в которой не было места снисхождению, лишь всепоглощающее принятие.       — Сколько бы ни было в твоей душе мрачных углов, я всегда вижу свет. Всегда, — оборвал ее Лиам. — Порой совсем редкий, полупрозрачный как дымка, — его тёплая ладонь нашла приют на ее щеке, — а порой плотный, пробивающий своей силой тугие засовы твоей вовсе не черствой души. И он согревает, позволяет быть в нем уязвимым и хрупким. Ты как прохладное утро после ночной грозы. Ты словно пробуждение после тревожного сна, словно последняя крупица надежды среди всепоглощающей ненависти. Даже если твое добро другого порядка, это неважно. Лилит, мой дом там, где ты. И ни одно место в мире не способно подарить мне это чувство. И я не верю, что человек, способный давать столько любви, состоит лишь из черных лоскутков. Милая, я люблю каждую твою грань и каждый твой полутон. И я никогда бы не захотел что-то в тебе изменить.       Он сказал это просто, легко, словно речь шла о прописных истинах, будто каждое его слово не отдавалось внутри трепетным колоколом, не тянулось вязкой патокой, сплетая все органы в один комок. Но именно это и чувствовала Лилит, каждое его слово летело прямо в сердце. Но не разило его. Рассыпаясь веером нежности, собирало воедино куски, давно отделенные друг от друга.       Прижимая его ладонь сильнее к себе, Лилит прикрыв глаза, потерлась щекой о неё.       — Ты единственный, кто удерживает меня на поверхности. Моя душа давно принадлежит тебе, и ты держишь ее обеими руками.       Двумя пальцами, задержавшимися на ее подбородке, Лиам притянул ее к себе. Лилит стало щекотно от его теплого ровного дыхания. Коротким движением, разбивая последние сантиметры между ними, Лиам поцеловал ее — мягко, одними губами, ни намека на вызывающую откровенность. Но его близость, его запах, напоминающий воздух после грозы, листву, умытую дождем, свежесть летнего утра, контраст его холодных губ и теплых поцелуев, невесомость прикосновения его пальцев нажали на какой-то потаенный рычаг внутри естества Лилит. В ней поднялась волна томительной тоски по его близости, пусть даже еще небывалой, сконцентрировалась внизу ее живота, затянувшись тугим узлом. Сотни самых жарких поцелуев поставить против нежной ласки самых желанных на свете губ. Что они оставят, кроме вороха золы, оседающей в легких и не позволяющей дышать? Чуткие, почти осторожные касания Лиама, такие трепетные, оберегающие, давали Лилит возможность самой раскрыться, без напора, без спешки. Он дарил ей время, вел ее за собой медленно, но уверенно, вселяя в неё веру, что он всегда будет рядом — крепко сожмет ее руку, когда она в нерешительности будет заглядывать в жерло вулкана, и встретит с объятиями внизу, когда окажется готова спрыгнуть в пылающую пропасть первозданных желаний.       От этой мысли по телу разлилась горячая волна. Лилит, на миг прерывая поцелуй, скривала губы в усмешке, встретилась глазами с поглотившей радужку темнотой сокровенных мечтаний Лиама. Она вновь потянулась к нему, но на этот раз, распаляя страсть, она впилась в его губы — просяще, требующе. Она чувствовала, что готова. И эта ослепляющая уверенность в своем чувстве больше не позволяла ей брать меньше. Лиам подхватил ее порыв — целовал ее жадно, отчаянно. Их языки сплелись в танце, повинуясь ритму, который диктовала сила, природу которой невозможно постичь. Их зубы то и дело сталкивались с характерным стуком. Лилит посасывала его припухшие под напором чувств губы, слегка оттягивала их. Комната вмиг сжалась до крошечных размеров — не осталось ничего кроме крепких, но чутких рук Лиама. Обостренные чувства больше не ухватывали треск дерева в камине — только сбитое неглубокое дыхание — его и ее. Жадно дыша, Лиам неторопливо, прокладывая путь от ее губ, смазанными поцелуями гулял по ее скулам, подбородку, медленно спускался к шее. Легонько оттягивал чувствительную кожу, но тут же нежно касался губами, проводил языком по слегка краснеющим местам. Его руки, сначала робко и несмело, затем со спокойной уверенностью, скользя вниз, нашли завязки корсета. Лилит закусила губу, когда его ладони легли на ее поясницу. На миг Лиам отстранился. Сохранять размеренность действий ему становилось тяжело, Лилит видела, чувствовала это. Но получив на свой вопрошающий взгляд быстрый кивок, он нарочито неспешно встал с кресла, потянул Лилит за собой и, бережно развернув ее к себе спиной, начал распутывать узлы. Тонкие музыкальные пальцы легко справлялись с шелковыми нитями, но он не спешил. Легко скользнув вверх, поглаживая ее предплечья, чем вызывал у неё стаю мелких мурашек, Лиам аккуратно спустил с плеч Лилит ткань платья. Мягко, будто сотканное из воды, платье лилось с девичьего тела, перегибаясь и повисая на поясе. Плавность и уверенность его движений неимоверно будоражила, кружила голову, заставляла тело вздрагивать и дрожать. Чувство пьянящей томительности рождало желание избавиться скорее от одежды. Девушка резко повернулась к Лиаму, небрежно смахнула платье с бедер. Лилит рваным движением дрожащей руки потянулась к пряжке мужских брюк. Вдруг она почувствовала, как мягко Лиам взял ее за руку, останавливая. Лилит встретилась с глазами Лиама — в них, кажется, приютилась сама нежность.       — Лилит, дорогая, не торопись, — он поцеловал ее запястье, поднимаясь выше — к плечу, соединяя губами в соцветия веснушки, рассыпанные по ключицам, — позволь себе прочувствовать каждый момент.       Влажные поцелуи на внутренней стороне предплечья отзывались тягучим наслаждением где-то в ее почти ватном теле. Лилит прикрыла глаза и с особым удовольствием откинула голову, даруя Лиаму пространство своей шеи и груди — чистое полотно для выведения иероглифов их чувств.       Лиам касался ее кожи влажными губами с наслаждением, с дразнящим и будоражащим звуком крепких поцелуев. Но даже под напором страсти, он не позволял себе оставлять яркие метки — дань бесконечного уважения и бережного отношения к ней. Словно ревностный апологет, оставивший обувь у храма.       В голове Лилит внезапно вспыхнуло осознание: «Каждое его прикосновение наделено особым смыслом. Каждая ласка говорит на своём языке, каждое действие повествует о таких многогранных чувствах Лиама. Размеренность их действа должна была показать яркость каждого чувства в отдельности. Они не сливаются в одну, плохо различимую смесь. Они ощущаются по-разному, каждое — особенное».       И если бы он сейчас прервал диалог их тел, остановил это медленное узнавание и привыкание друг к другу, она бы просто сошла с ума. Но он продолжал. Он хотел читать ее, чувствовать ее реакцию на его близость. А Лилит стремилась разгадать его послания, разбросанные по ее телу.       Тёплая ладонь на затылке — я оберегаю тебя;       Отброшенные длинные волосы с шеи — я доверяю тебе;       Мягкий отпечаток поцелуя на раскрытой ладони — я дорожу тобой;       Порывистое движение тел друг к другу — я принимаю тебя;       Шелковистое очерчивание изгибов — я восхищаюсь тобой;       Дрожь в пальцах — я желаю тебя.       Они узнавали друг друга заново, привыкали, тонули в усладе долгой прелюдии знакомства их душ.       Хлопковая сорочка слегка приоткрывала кожу, зацелованную солнцем. Заметив мелкую дрожь девушки, Лиам накрыл руками упругую женскую грудь, обвел большими пальцами ареолы вздымающихся сосков сквозь ткань, скользнул по острым плечам, растер их согревающим жестом.       «Даже сейчас он думает в первую очередь о моем комфорте, — хмельная мысль растопила сердце девушки в бескрайней лилейности, — он весь олицетворение уюта».       В мягком приглушенном свете, подсвечивающем тонкую материю ее одежды, она чувствовала себя обнаженной. Но желания прикрыться не возникало. Она хотела открыться перед Лиамом, хотела, чтобы между ними не осталось секретов. Она знала, что он не станет относиться к ней иначе. И нет в мире более сильного желания, чем желание его тёплого взгляда на ее теле сейчас.       Лилит отступила на несколько шагов назад, лениво спуская по хрупкому телу последнюю преграду, скрывающую ее тело. Она позволила рассмотреть себя. В его глазах синева сгорала в огне — здесь вожделение, но без примеси пошлости, здесь обожание и трепет. Так смотрят на самое ценное и сокровенное. Его взгляд окутывал тёплой дымкой бесконечной заботы, и в ней ее сердце сгорало до тла, заполняя все пространство вокруг любовью к нему. Вместе с осознанием почти полного отсутствия одежды пришло что-то более важное. Она была обнажена душой перед ним, открыта всеми ее уголками, каждым шрамом и несовершенством. Но она знала, что каждый ее изъян для Лиама превращался в идеал. Чувствовала, что с ним из каждого ее ножевого прорастают цветы.       И это единство двух израненных сердец, двух светлых душ, которым этот мир не дал шанса, было больше, чем просто слияние тел. Это чувство превратилось для неё в единственную веру, которой она была готова следовать, в религию.       Лилит такая грубая в своих импульсивных движениях подстраивалась под его ритм — спокойный, чуткий. Тягучесть его сладостной пытки обволакивала нутро, смягчала ее острые углы. А ее спешность и пылкость распаляли страсть, отзываясь новыми, доныне им неведомыми ощущениями. Единство их полюсов создавало целый мир. И Лилит осознавала всю правильность происходящего. Их такие одинокие и неправильные, поломанные пазлы, соединяясь, создавали самое тонкое искусство, произведение, саму любовь.       — Ты так прекрасна, — приглушенный голос дрожал как пламя свечи, затуманенный взгляд ласкал тело, — каждый раз, видя тебя, я не перестаю удивляться тому, насколько ты красива.       Нежная кожа плавилась под его губами. Вожделение накрыло их с головой. Напряженное мужское тело подталкивало гибкое женское в сторону кресла. Разрывая поцелуй, Лиам усадил Лилит на подушки. Не отнимая от нее горящих глаз, он медленно опустился перед ней на одного колено. Его ладони прошлись по коже, оглаживая острые колени, степенно, но уверенно расправляясь с креплениями чулок, Лиам плавно стянул их, любуясь каждым обнажаемым сантиметром, попутно осыпая поцелуями тонкую девичью ножку. Не оставил без внимания и другую, языком скользя по внутренней стороне бедра. Одним легким жестом Лиам закинул ногу Лилит себе на плечо. Желанность этих прикосновений не позволяла Лилит спокойно усидеть в кресле. По ее телу неустанно бегали мурашки, низ живота ныл, отправляя электрические импульсы зудящими ощущениями в кончики немеющих пальцев. Пульсация крови отдавалась в ушах оглушающим гулом. В сладкой грезе ласк она с трудом смогла расслышать, как где-то подле ее ног вибрировал сдавленный шёпот: «Позволь коснуться тебя?» Лилит краем сознания понимала, о чем идет речь, ведь отпечатки прикосновений Лиама были рассыпаны уже по всему ее телу. Но один участок ее тела, изнывающий желанием, пока не был согрет его вниманием. Ему ответом служил влажный взгляд затуманенных глаз и короткий, нетерпящий подавления стон. Селена чувствовала, как мир начинает уплывать, а мягкое кресло превращается в бездонную пропасть, даря ей ощущение свободного падения. Тёплое щекотливое дыхание пробиралось все выше, топя ее галопом пустившееся сердце в бескрайней неге.       Горячая волна разлилась, разгоняя кровь по телу, отдалась мелкой судорогой близости в конечностях, до предела заполнила каждую клеточку жизнью.       Тишина — мягкая, бескрайняя, обволакивающая — встретила Селену в следующий миг. Она не могла определить — перед ней продолжение ранее увиденного или новый кадр, но точно знала, это фрагмент одной истории.       Лилит, с трудом прогоняя ставший в горле ком, жадно прошлась взглядом по обнаженному телу Лиама. Стройный высокий силуэт будто не имел четких очертаний, расплываясь мягким светом, заполнял им комнату. Он словно большая гибкая кошка плыл по комнате, сокращая расстояние между ними. Белое золото волос рассыпалось по широким плечам.       От его фарфоровой кожи, казалось, исходило магическое свечение. Ниточки лиловых вен причудливыми узорами разбегались под полупрозрачной плотью. Он весь словно был соткан из сияющего света и томительных грёз, что тревожат и услаждают разум в предрассветном сумраке. В молочном свете рогатого месяца он казался мифическим существом — того и гляди, расправит за спиной мощные крылья, отливающие дорогим серебром, упрется ими в своды стен, разрушит свою же клетку и навсегда покинет границы этого темного мира, в котором реальность его кристальной чистоты вновь и вновь ставилась под сомнение.       Лилит любовно коснулась его шеи, кончиками пальцев проскользила вниз по его жилистому телу, с наслаждением чувствуя, как под ее прикосновениями напрягаются его мышцы, красиво очерчивающие мужское тело. Ее пальцы остановились на его подрагивающем плоском животе.       Губами она припала к манящей пульсирующей жилке на его шее, словно к чаше, из которой ей суждено испить и либо сгореть до тла, либо возродиться из пепла.       Прикрыв глаза, Лилит с особым трепетом провела из стороны в сторону своими губами по губам Лиама, потерлась носом о его. Сладкое желание встретившихся глаз сливалось в симфонию. Большой палец Лилит проник в полуоткрытый рот Лиама, нежно прошелся вниз по пухлой губе.       — Твоя красота разбивает мне сердце, — дрожащим мокрым поцелуем она коснулась его длинных пальцев.       Зеркальным жестом он бережно спрятал холод ее пальцев в своем тепле.       — Милая… мечта моя, печаль моя, радость моя, — порывистым движением он привлек ее к себе, тепло закутал в своих объятиях. Большие ладони крепко стиснули гибкий стан, пальцы запутались в густых волосах.       Пряча лицо у него на груди, Лилит окончательно успокоилась, отпустила страхи, почувствовала, как каждый мускул, сбрасывая оцепенение, расслабляется, боль уходит. Тело заполнила невесомая легкость.       «С ним не страшно быть слабой, уязвимой. Я всегда чувствовала себя старой ненужной выброшенной игрушкой. Мне суждено было пылиться среди забытых вещей, что ещё совсем недавно представляли интерес. Но сломанные игрушки обычно не чинят, про них забывают, оставляют на чердаке — острове безымянных жителей… Но он нашел меня, согрел меня, подарил смысл. Его ласки — бальзам на мои раны. Спокойно. Так спокойно», — последние оковы, стягивающие плечи Лилит, с лязгом полетели вниз.       Небрежно рассыпанная по паркету одежда дорожками прокладывала путь к широкому окну, в которое смущенно заглядывал лунный человек. Его свет — невольный свидетель великой созидательной силы, открытой в стремлении к единству — в близости тел и в союзе душ.       Это было похоже на танец, на соединение нот в мелодию, на слияние двух рек — соприкосновения тесные, плотные. Чувствительная кожа отзывалась на каждое касание, вспыхивала плоть под плотью. Тонкие мужские пальцы поглаживали изящную ямочку на женском бедре. Шелковые подушки, раскиданные по кровати, попеременно покидали широкое ложе, оставленные ускользающей тканью.       Долгий, жаждущий взгляд и движение навстречу друг другу. Ее влага вобрала в себя его огонь. Руки бесконечно скользили по влажной коже, сминая ее в томительном желании утолить голод. Этой наполненности мало, хотелось ближе, хотелось под кожу. Девичьи ноги туго сжимали стройную талию парня. Вечно ищущие друг друга взгляды встречаясь, отправляли телу чистый ток. Тяжело глотая воздух, губы Лиама прижимались к шее Лилит.       Нестерпимое влечение тонуло в плавности и силе глубоких совместных толчков. Синхронно распахнутые уста говорили на языке страсти. Это было уверенное обладание друг другом — без стремления к подчинению и господствованию. «Кажется, именно это называют занятием любовью», — думалось Лилит.       Растекающиеся мелкие струйки горячими дорожками наслаждения разбежались по всему телу. Ухватившись за руку Лиама, словно за единственную в мире опору, Лилит одними губами мягко укусила его в плечо, крупно дрожа.       Селена почувствовала, что ее выбрасывает из потока ярких картинок, словно невидимый портал засасывал ее в воронку — картинки стали бледнеть, как быстро сменяющиеся кадры кинохроники, проноситься в голове отдельными пазлами, в которых было невозможно угадать хронометраж. Вереница прожитых лет, каждое значимое событие которых связано с его именем, накрыло Селену тяжёлой волной. Она не только видела, она чувствовала, проживала каждый момент.       Вот она видит, как Лилит вплетает в волосы Лиама полевые цветы. Вот перед глазами стекающие с полотна чёрные разводы, словно следы от когтей хищника, вобрали в себя цвета картины, сюжет которой уже никогда не распознать. Вот острое лезвие, царапающее бледную тонкую кожу. Вот Лилит крепко обхватив скулы Лиама, шепчет ему на ухо свои кровавые идеи. Голоса смешались. Слова шумели в голове Селены потоком бурной реки: «Можно избежать боли, делая больно другим», «Я доверяю тебя больше, чем кому бы то ни было». Вот в полумраке ночи сильное мужское тело вжимает податливое женское в простыни, в изголовье над головами пары замок переплетенных пальцев, сжимаемых в сладостной истоме.       Эхом разносится вырванный из кадра глухой, полный томительного желания стон. Он звенит долгой мелодией, когда перед глазами Селены встают беспокойные цвета грозового неба глаза Лиама. Она уже не в силах распознать, в каком из смешавшихся клочков реальности и воспоминаний Селену встретил этот взгляд. Тело сводит свинцовой тяжестью. Селена краем сознания понимает, что реальность ускользает от нее. Последнее, что она чувствует — чуткие руки стремительно подхватывают ее обмякшее тело.