Мой драгоценный свет погас

Темные огни гуляли, сбиваясь в кучки, и разбегались под потолком. Чистая горячая вода приятно щекотала пятки. Шаг, и она коснулась щиколоток, еще шаг, и по телу начал растекаться такой забытый, приятный жар. В последний раз Уиллоу мылась незадолго до поездки на бал: в горячей ванне, под шелест радиоприемника. «Леди не положено отводить столь много времени на водные процедуры. Через два часа подадут таксомотор. Немедленно вылезай!» — гневалась матушка. Уиллоу помнила, как тогда назло выкрутила ручку приемника до упора и навязчивый регтайм заглушил все прочие звуки. Это было так капризно и неправильно. Словно вчера. Хотя прошел уже, кажется, месяц. Или меньше. Или чуть больше. Последние несколько дней в пещере вовсе пролетели как один. Сперва Уиллоу освободила Максвелла. Необдуманно? Необдуманно. Она даже не спросила мнение напарника. «Почему?» — задумалась Уиллоу и тут же придумала оправдание. Естественно, из-за резких слов самого заточителя! Слов о поджоге, в котором она якобы виновата. Слов о том, что она может быть опасна. Хотелось одного: как можно скорее выудить правду. Попытка дозвониться матушке тоже сыграла свою роль: «Соединяю», — дежурно сказала телефонистка, и несколько минут на линии висели сухие длинные гудки. Наконец, все тот же железный голос пробубнил: «Невозможно установить соединение, данного абонента больше не существует. Вы можете попробовать другой номер». Донеслись помехи, с ними какой-то странный шелест… И Уиллоу захлестнуло такое щемящие отчаяние. А потом нашелся этот Кодекс Умбра… Нет. Он сам нашел Уиллоу и велел вернуть хозяину. Жаркий пар поднимался вверх, касался сталактитов и густо обволакивал просторную пещеру. Вода заплескалась у коленей, затем у низа живота. По спине с непривычки пробежали ледяные мурашки. «Был ли все-таки смысл освобождать Максвелла?» — не в первый раз спросила себя Уиллоу, привыкая к горячей воде и силясь сделать следующий шаг. Он обещал все прояснить, но как только кровь растеклась по трону и путы ослабли, Максвелл не выдержал даже пары секунд на ногах. Сперва казалось, упал в обморок или того хуже: умер. Но потом удалось нащупать пульс, проверить дыхание, сердцебиение. Понять, что он просто спит. День, еще день. Как ни тормоши, а некогда грозный король отвечал грузным храпом. Словно проверял без того расшатанные нервы на прочность. И волей-неволей думалось: неужели снова злые чары? Что если он проспит так целую вечность? Как красавица из сказки. Не хватало только всяких поцелуев! Хорошо, что Уилсон крепко связал заточителя. Хорошо, что с горем пополам вышло развести костер и немного обжиться. На второй день огни повели их с джентльменом-ученым вглубь пещер, любезно показав полянку вполне съедобных грибов. На третий удалось отыскать гранитную, украшенную каменными горгульями лестницу. Она вела еще ниже, к горячим источникам. Ну разве не подарок судьбы? Вода плескалась у самой груди, мерцала в переливах темных огней, приобретая то фиолетовые, то полуночно-синие оттенки. Уиллоу сделала короткий прерывистый вдох, закрыла глаза и медленно опустилась под воду, чувствуя, как пальцы ног скребутся о крупную гальку. Она представила, как страхи с тревогами отпускают ее, камнем идут ко дну. Так учила когда-то матушка. Остаются лишь обволакивающее тепло источника и пышущий приятный жар в мышцах. Вынырнув, Уиллоу с наслаждением вдохнула влажный ароматный воздух. Он пах свежестью… И отчего-то розами. Или розовым маслом, какое всегда брала матушка перед водными процедурами. Густые мокрые волосы все лезли на глаза, а Уиллоу поправляла их, предвкушая, как снова соберет в опрятную прическу, заплетет косы или сделает хвостики. Это определенно понравится джентльмену-ученому. Уже на берегу стало непривычно холодно, Уиллоу опустилась, поджав ноги. Закуталась в массивную шкуру бифало, любуясь огоньками под потолком. Как же приятно было наконец помыться! Ее передернуло от осознания, сколько времени приходилось жить не просто без ванны, а даже без самого простого умывальника. Одно не давало покоя: откуда в пещерах взяться розам и такому приторному аромату? Навязчивые мысли рассеялись, лишь когда Уиллоу отстирала засохшую грязь с блузы и юбки и высушила их. Стоило одеться, огоньки сбились в проворную стайку и нетерпеливо понеслись к лестнице. Ступенька за ступенькой повели ее обратно в тронный зал. — Кто там? — издали раздался голос Уилсона. — Свои! Странный розовый аромат не то приелся, не то выветрился. Лишь сырость кругом. Вскоре показалось танцующее пламя костра. Все по-прежнему: связанный Максвелл смотрел, вероятно, сотый по счету сон. Джентльмен-ученый сидел рядом, ссутулившись, одной рукой придерживая копье, а другой переворачивая веточки с нанизанными на них грибами. — Ах, звезды-атомы, наконец-то ты вернулась! Я почти начал волноваться. Мало ли кто там водится в этих источниках. А эти подземные течения… Уиллоу вышла из мрака вслед за огоньками, немного ускорилась и, встретившись взглядом со спутником, добро заулыбалась. — Не бойся, я хорошо плаваю, — с этими словами она игриво потрепала волосы Уилсона, слегка погладив шею. Там, где небрежно сдвинулся ворот рубашки. — В этом я не сомневаюсь. Ты у нас одна стоишь всей королевской рати! И все-таки… — немного замялся он, — не хочу оставлять тебя без присмотра. — Ничего, больше я кровь проливать не собираюсь. Прости еще раз, что не предупредила тогда. — Я не об этом. Знаешь… Уиллоу расположилась на мшистом камне, осторожно протягивая еще немного влажные ладони к огню. Уилсон посмотрел на нее ободряюще. Нет, гораздо больше, чем ободряюще: искрясь воодушевлением. — У нас в кои-то веки все хорошо, — его брови живо заиграли, — погляди, жизнь-то налаживается! Какая-то идиллия! Розовый сон. Просто не верится, что у нас есть еда, тепло, какая-никакая крыша над головой. И самое главное, мы есть друг у друга. Мы можем прожить здесь хоть до весны, хоть до лета, хоть до самой старости! — Только старость неплохо бы встретить дома, в теплом кресле у камина, – подметила Уиллоу, — да и согласись, рано или поздно выйти на солнце все равно придется. Не век же питаться одними грибами. — Само собой, — тембр Уилсона теперь напоминал звучание спокойной блюзовой трубы. — Но представляешь, как, наверное, здорово будет здесь все обустроить? Сделать добротный лагерь: с ловушками, факелами, кроватями, погребами и научной машиной. Не придется больше смотреть в глаза опасности, не придется переживать о ночлеге и пропитании. Может, такая жизнь даже лучше того, что может предложить Непостоянство. Ты же знаешь, для того мира я давным-давно мертв. — Знаю, поэтому и решила, что буду слать тебе телеграммы, когда выберемся, — сказав это, Уиллоу подмигнула. — Если продам пару безделушек, можно наскрести и на билет на пароход. Сколько там плыть от Нового Света до твоего Типперэри? — Довольно прилично, — с теплой усмешкой ответил Уилсон. — Но, если будешь телеграфировать, однозначно станешь моим лучиком света. Моя лачуга на третьей Озерной улице. Индекс должен быть в адресной книге. Это самый север, пригород. Там еще знаешь… Всюду поникшие ивы и топи. Уиллоу слушала, и постепенно какой-то совершенно необъяснимый, романтический порыв захлестнул ее с головой. На мгновение представилась уютная комната. Мягкий свет луны на желтоватой бумаге. И вот она тоненькой перьевой ручкой начинает выводить слова в черновике: «Дорогой Уилсон! Прочла твое письмо. Я так рада, что ты нашелся! У меня тоже все хорошо. Пароход отправляется из порта города Нью-Йорка пятнадцатого числа, в десять вечера. Через пару недель буду у тебя…» — А откуда ты родом, Уиллоу? — поинтересовался джентльмен-ученый. — Из Оквилла, штат Нью-Джерси. До океана рукой подать. Мы с матушкой часто садились на поезд и ездили любоваться на волны. Мой городок рядом с Атлантик-Сити. Может, слышал? Напарник отрицательно покачал головой, но потом, чуть дыша, проговорил: — Я буду очень рад, если мы доживем до дня нашей встречи. Ютившийся у огня Максвелл громко, сильнее прежнего захрапел, давясь сырым промозглым воздухом. Уиллоу и Уилсон обернулись, а тот принялся недовольно морщить лицо, ворочаться, отчаянно пытаться пошевелить связанными руками и ногами. — Королю кошмаров снятся кошмары, вот же каламбур! Еще одно резкое движение — Максвелл дернулся, едва не ударившись лбом о мятую дорожную сумку. Сквозь беспокойный сон принялся быстро, даже отчаянно лепетать: сначала на неясном, каком-то демоническом языке. Потом он перевернулся с бока на бок и уже на вполне разборчивом английском стал молить о помощи. Бредить тенями, шипя и стискивая зубы. — Я бы поосторожнее с ним… — немного боязно сорвалось с губ Уилсона. — Если проснется, огрей его чем-нибудь тяжелым. — Уилсон! — Ладно-ладно, — отмахнулся он, — знаю, что без этой сволочи мы из Константы не выберемся. Но все равно будь наготове. Помнишь же, сейчас моя очередь мыться. Я уже говорил, что оставлять тебя одну… Уиллоу хихикнула: — Прости, но я пока не готова наблюдать за твоим купанием. Слушай, я все понимаю. Но что плохого теперь может произойти? Максвелл сейчас перебесится и будет дальше спать. Ну а если проснется… — задумалась Уиллоу, а потом, сообразив, воскликнула: — Я затолкаю ему кляп в рот! — Отличная идея, — оживился Уилсон, — и за книгой этой его присматривай. Не нравится она мне. — Как прикажите, сэр! — по-ребячески отозвалась она и нерешительно чмокнула в щеку. Просто игривый порыв, наверное, не более. Но щеки Уилсона смешно раскраснелись. Он неуклюже почесал в затылке и, с трудом скрывая смущенную улыбку, сказал: — Ладно, буду собираться. Нажарь-ка пока еще немного грибов. Я, правда, мигом. Уиллоу чуть отвела глаза и принялась нанизывать очередные грибки на очередную веточку. И по сердцу растеклась тягучая истома. Непередаваемое ощущение уюта. Все будет хорошо. Все предсказуемо. Сейчас Уилсон искупается и вернется. Потом они поедят и лягут отдыхать. Нужно было сполна насладиться затишьем, а когда там этот Максвелл проснется? Неважно. Вот только чутье почему-то подсказывало, что скоро.

***

Сизые губы короля кошмаров живо шевелились. Битый час не стихали жалобные стоны, и это начинало не просто раздражать, а пугать. Хуже того, Уилсон задерживался. Даже эха шагов или далекого плеска воды не расслышать. Сложно сказать, сколько времени прошло, но в какой-то момент Уиллоу окончательно стало не по себе. Чуть подрагивающими не то от сырости, не то от дурных мыслей руками она распределила припасы по сумке. Подкинула пару найденных угольков в костер и, пристально глядя на танцующее пламя, проговорила: — Попробуй еще приведи в порядок такую пышную шевелюру. Конечно, Уилсону нужно много времени на все эти… Действия. Взгляд метался от огня к Максвеллу. Испытывал ли он боль? Каким колдовством был зачарован трон и какое проклятие оставил? Может, напоследок он высосал все соки? Свел с ума? Что если трон без хозяина рано или поздно умрет, как обезвоженный организм? Нужно было перестать думать об этом, снова сосредоточиться на чем-то хорошем, снова… Одно резкое движение — Максвелл попытался развести плотно связанные руки. Еще одно — дернулся, едва не ударившись о мятую дорожную сумку. Сквозь беспокойный сон заточитель принялся отчаянно что-то лепетать: сначала на неясном, каком-то демоническом языке. Потом, перевернувшись с боку на бок, на малопонятном английском. Веки дрогнули, он устало выдохнул. И тут по спине пробежал скользкий холодок, Уиллоу инстинктивно отпрянула и лопатками коснулась основания пустующего трона. Кажется, Максвелл приходил в себя… Точно приходил! В груди очень неприятно кольнуло. Нужно было что-то предпринять, а в суматохе не приходило ни одной сколько-нибудь дельной мысли. Может, как говорил Уилсон, и правда огреть его чем-то тяжелым? Кто знает, на что способна магия? Чего ждать от странной книги в черном переплете? Руки принялись суматошно искать копье. Оказалось слишком поздно. Заточитель распахнул глаза так широко, как только можно, узкие зрачки расширились. Его пробило ознобом. Он принялся жадно хватать воздух широко раскрытым ртом и сильнее ворочаться. На шее проступили синеватые жилы. Максвелл все хотел подняться, а сдавившая щиколотки веревка упорно не давала. Еще одна безуспешная попытка — он ударился подбородком о каменный пол, натужно проскулив: — Е-есть… Дай еды… Уиллоу оробело наблюдала за этим, все не решаясь подойти или хотя бы попробовать заговорить. — Дай мне еды! — повторил он охрипшим, даже сиплым басом. Раздался хруст, и его голова медленно повернулась. Словно и не человек, а оживший труп. Уиллоу встретилась взглядом с немигающими выцветшими глазами и, плохо скрывая испуг, ответила: — Сначала ты расскажешь про приют. Про пожар. Ты обещал! Внутри Уиллоу как будто разгорелся крохотный огонек. Знакомое чувство. Максвелл, терзаемый спазмами, вот-вот должен был ответить на все насущные вопросы. Она сейчас все-таки сильнее. Она — воительница, суровая и справедливая. Он — животное, жалкое и голодное. — Мне плохо, разве не видно?! — сердился плененный король кошмаров. — Помоги мне, пешка! — Вот еще, — осмелев, выдавила Уиллоу и осторожно подалась навстречу, — мы уже договорились на кровь. И я ее пожертвовала. Теперь твой черед, Максвелл. Говори, или я сделаю еще хуже. Огонек внутри полыхал все сильнее, танцевал в такт пламени костра. Один шаг, и сапог плотно придавил костистую ладонь заточителя. Тот застонал и болезненно сморщился, цедя сквозь зубы: — Ах ты с-с-садистка! Будет по-твоему! Только дай хоть что-нибудь… «Садистка…» — так Уиллоу еще никто не называл. Слово-то какое! Будь у него вкус, он напоминал бы матушкин ликер: терпкий с горьковатыми вязкими нотками. Она смотрела на Максвелла сверху вниз, вспоминая, как еще недавно сама голодала. Мерзко это… Все что хотелось тогда — убивать, вырывать мерзлые ягоды, пожухлую траву с корнем лишь бы хоть чем-то забить ноющий желудок. Вздох. Руки сами потянулись к дорожной сумке, сгребли в горсть несколько необработанных, проеденных личинками грибов. На самом дне виднелись фиолетовые, подгнившие стейки из монстрятины. Еще Наф-Наф их добыл, но никто из путников не решился отведать. Самое время скормить павшему королю кошмаров. — И не вздумай пользоваться моей добротой, — с этими словами Уиллоу швырнула зловонную пищу. Она помнила, как еще недавно Максвелл высокомерно общался с ней и напарником, пытался унизить, подчеркнуть свою значимость и исключительность. Теперь же он не демон и даже не человек, а зверь. Гулкое чавканье эхом отскочило от каменных стен. Заточитель не мог пошевелить руками, потому хватал пищу ртом, суматошно работая челюстями и разрывая сочащиеся кровью куски мяса. — Кодекс нашептывал, — бурчал он, не прекращая есть, — когда тебе было два года, отца сбил лихой экипаж. Лошади затоптали его насмерть. Мать… Твоя родная мать, — уточнил он, и по подбородку засочились багряные струйки, — наложила на себя руки через пару месяцев. Всеми покинутая, ты провела много времени без воды и пищи. В своей крохотной колыбели с игрушкой в руках. Под детский плач родились все твои кошмары. Ты стала очень интересна Им и Чарли. Почему? Не знаю. Тогда меня не волновали придворные интриги. — А что было потом? — с нетерпением спросила Уиллоу. Ее тон сразу смягчился. Максвелл, недовольно шипя, выплюнул застрявшую меж зубов кость. Он немного насытился, потому заговорил ровнее, увереннее: — Потом сердобольные соседушки спасли тебя и определили в приют. Ночами ты очень громко кричала, мешая спать всему блоку. Воспитательницы пробовали пороть — не помогало. Тогда старшенькая принялась на убой закармливать тебя успокоительными. Тупицы… Меня тошнит от смертных! Им было так плевать на подопечных, что тебе не составляло труда своровать у них бутылку виски. А однажды ты стащила папиросы, не помнишь? Конечно, ты не помнишь. Твой разум как мог пытался очиститься от ужасов прошлого. А ведь именно папиросы сыграли свою роль в твоем… Злодеянии. — Прекрати и доедай остатки! — не выдержав, грубо обрубила Уиллоу. Но вскоре поняла, какая беспомощность звенела в ее голосе. — Я бы никогда никому не сделала зла. — Не веришь мне, спроси у книги, — пробасил Максвелл, принявшись обгладывать шляпки грибов. — Ты на девяносто восьмой странице. Таинственный черный фолиант лежал на подлокотнике трона. Он бы даже слился с ним, если бы не большая ярко-красная буква «М» на обложке. Моментально вспомнились слова Уилсона: «Не нравится мне эта книга», и потому сперва не хотелось даже касаться ее. Кто знает, может, откроешь, а со страниц вспорхнет какое-нибудь странное сияние, вырвется подлинное зло… Может, Максвелл этого и добивался? Вот только поперек горла встал вопрос: что же на самом деле произошло в приюте? Он мучал слишком давно, а Уиллоу помнила лишь короткие обрывки. Правда вскроется сейчас или никогда. Подушечки пальцев чуть задели желтоватые страницы, ладонь непроизвольно скользнула по корешку. Уиллоу опасливо открыла оглавление и… Ничего плохого не произошло. На удивление. Взгляд забегал, выхватывая имена и даты. Похоже, Максвелл или… Сам Кодекс Умбра когда-то записывали всех жертв, следили за ними. Пальцы вновь заскользили по страницам, принялись искать нужную. Сперва Уиллоу остановилась на одиннадцатой — изрядно помятой, с небрежным угольным наброском крупного мужчины. «Вольфганг Бурр Дата рождения: 02.10.1878 Дата смерти: 0000444.121111.334455. в.э Константы. Причина смерти: гончие Статус: мертв Нечестный артист цирка. До 02.02.1906 — друг. Мнит себя самым сильным человеком на Земле. Ненадежен. Ошибочно наделен тайными знаниями. ЧУЖД КОДЕКСУ УМБРА. Опасен??? Стереть неактуальные сведения! Похищен: 03.02.1906» Потом были двенадцатая, двадцатая, тридцатая, и на каждой странице корчащиеся в агонии лица людей. Вот степенная женщина с седыми белыми локонами, вот паренек в клоунском гриме. Жутко. Но Уиллоу все равно не могла прочувствовать их горе. Просто список. Главное самой рано или поздно в нем не оказаться. Она листала, думая в первую очередь об Уилсоне, о том, каково ему было терять все новых и новых напарников. До тех самых пор, пока он наконец не встретил ее. Кусочек заветной, девяносто восьмой страницы был словно выцарапан когтями. И кому только потребовалось портить досье Уиллоу? Даже от ее портрета в грубой штриховке осталась ничтожная половина. Лишь текст неплохо сохранился. «Уиллоу Мэри Фэй Дата рождения: 07.08.1902 Дата смерти: … Причина смерти: … Статус: жива Поджигательница. Сирота с 05.07.1904. Может быть невменяема и опасна. При контакте с огнем теряет контроль. Удочерена Мойрой Уайт. Кто она??? Узнать!!! Не уверена в себе, капризна, СКЛОННА К СОСТРАДАНИЮ. Почему??? Узнать!!! Характер тревожный. Интересуется У.П. Хиггсбери. Похищена: 31.10.1922 (Чарли???)» — Сам это писал? — спросила Уиллоу, лишь украдкой посмотрев на Максвелла. — Не совсем так. Наши с Кодексом мысли едины, но порой он знает немного больше. Сейчас ты все поймешь. Взгляд вновь переметнулся на страницы. Они стали объемнее: буквы тяжело отлипли от бумаги, закружили, выстраиваясь в разные причудливые изображения, как в кинетоскопе. Уиллоу не успела хоть что-то сказать, даже испугаться, а глухой шепот приказал: «Внемли!» Она моргнула, и все исчезло: и пещера, и Максвелл. Заботы и тревоги рассеялись ворохом теней. Тело ощущалось, как комок ваты, перед глазами быстро-быстро замелькали картинки. Вот перед ней далекое детство. Вот мрачный старый приют. Вот чей-то день рождения, и воспитательницы, скрывшись в чулане, распивают джин с ананасовой водой. Вот у малышки Уиллоу в руках украденная пачка папирос и спички. Она очень хочет быть похожей на своих мучительниц. Хочет быть такой же большой и взрослой. Безмозглым малявкам ведь слова не дают! Вот неловкий чирк, и она давится горьким табачным дымом, кашляет. Вот выползают кошмары, фланируют во тьме ползучие ужасы. Они давно ждут, когда малышка Уиллоу ослабнет. Спиртное ненадолго успокаивает. От таблеток наступает блаженство. А табак… Лишь сильнее расшатывает нервы, как нити, смолит легкие. Малышка чиркает еще одной спичкой. Кошмары тушат ее, скалясь, кусая за пятки. И тогда она сжигает целый коробок. Вот вокруг Уиллоу пылает огненный круг. Он разрастается дальше, гоня темных зубастых созданий. Вот огонь перекидывается на койки, шторы. Ярко-алые языки карабкаются по этажам очень быстро, за ними не уследить. Малышка Уиллоу смеется, слыша, как стонут запертые в чулане воспитательницы. Видит, как носятся ненавистные «сожители». Больше никто не будет ее унижать! Никто не подбросит опарышей в суп, думая, будто это смешно. Никто не выпорет за крики ночами. Теперь можно кричать сколько угодно! Треск прогоревших половиц будоражит воображение. Что-то щекочет под ребрами. В животе приятно тянет от наслаждения. Вот малышка Уиллоу на руках у доброго господина пожарника… Запах гари еще бьет в нос. На языке ужасная горечь, и она продолжает смаковать ненависть. Мечтает повелевать огнем. Вот белая вспышка. Самая яркая, что видела Уиллоу. Ожоги сливаются в огромный страшный узор. Ползучие ужасы исследуют раны, глодают подкопченную плоть. Вот появляется странная дама, скрывает лицо за темной вуалью и очень хочет помочь. «Леди не положено столь рано умирать!» Вот новое жилище: пустое и затхлое. Полный запрет на игры со спичками. Эта странная дама — такая зануда! Вот малышка Уиллоу взрослеет. Кошмары идут за ней по пятам. Она хочет забыть, подменяет прошлое чудными образами. «Леди не положено слишком много мечтать!» — твердит странная дама, а Уиллоу мечтает назло, придавая понурой действительности пестрые краски. Она только и слышит: огонь — враг. Он причиняет мучения, ест кожу, ужаснее всего — лишает души. Странная дама требует звать ее матушкой. За отказ больно лупит по ягодицам. Ставит на горох. Уиллоу привыкает. Не сразу, конечно, но привыкает. «Огонь — опасно! — лопочет матушка перед сном после волшебной сказки: — Огонь виноват в твоих бедах в приюте!» «Огонь виноват…» — вторит Уиллоу сквозь тревожную дрему. Она верит матушке, и вера похожа на магию. Вот кошмары изображают горящих людей, расплываясь кровавыми пятнами. Пытаются устрашить. Они шелестят, подобно листве на ветру. «Скоро ты будеш-шь с нами, принцес-с-са!» — из дремы в дрему внушают они. А Уиллоу показывает язык, считая, что не боится. Еще пару дней и проворный автомобильчик мчится на бал. Ползучие ужасы следят из тени, огибают дома. Кошмары парят над землей, как стайки ворон, сливаясь с серостью города. Вот снова пожар и покровительница темных созданий ворует матушкин лик. Вот… «Ах, бедное, бедное, бедное дитя! — шуршит страницами Кодекс Умбра. Так умиротворенно, напоминая прибой. И так жалостливо, напоминая матушку. Его речи совсем не похожи на человеческие, но Уиллоу понимает каждое слово: — Ты так старалась забыть… Подавить стихию. Зачем же, дитя? Сожги сострадание. Освободи своих бесов. Пересеки доску. Стань королевой!» Уиллоу болезненно сглатывает, чувствуя привкус чернил. Книга все норовит погрузить ее в суть. Слова так и кружат в хороводе. «Не сопротивляйся, дитя. Я ощущаю трепет каждой поджилки. И смятение в сердце. Я едва знаю тебя, но каждый твой страх мне знаком. Позволь мне помочь, бедное, бедное, бедное дитя. Ты примешь мой дар?» — Какова же цена? — спрашивает Уиллоу не своим голосом. — И что это за дар? «Смешное, смешное, смешное дитя! Дар не имеет цены! Ты только меня береги. А я не позволю тебе больше обжечься. Очаруйся огнем, подари ему девичью ласку. Полюби его. Обуздай своих демонов! Милое, милое, милое дитя! Затянувшая глаза пелена медленно таяла. Уиллоу что-то резко простонала сквозь зубы, и в голове раздался неприятный треск. Виски как пассатижами сдавило. Очень плотными и острыми. Она моргнула — перед ней снова пещера. Снова пустующий теневой трон и хмурый, связанный Максвелл. Она не успела что-то сказать, подумать. Только почувствовала резко нарастающую боль в груди, словно пожар, разрушительный и беспощадный. Уиллоу случайно коснулась большим пальцем указательного, высекла искры, и на ладонях заплясали два слабеньких, чуть теплых огонька. — Я горю! Горю, Максвелл! — выкрикнула она на грани истерики. И тут же огоньки трусливо затухли. Лишь тонкие струйки дыма чернели, срываясь с кончиков пальцев. — Что это такое было?! Какие-то иллюзии? Фокусы? Прямые, идеально белые зубы Максвелла сверкнули в сиянии одного из блуждающих огоньков. Он засмеялся тихо… И смех этот больше походил на попытки откашляться, вытолкнуть застрявший предмет из горла. Глаза застыли в неясном, хитром прищуре. Он заговорил невозмутимо, будто все произошедшее было в порядке вещей: — Фокусы… О-о, мы с Чарли любили фокусы. Пока ты блуждала по страницам Кодекса, мне вспоминалось, как мы осыпали зрителей деньгами на одном представлении. Людишки толпились, хватали, наступали друг другу на ноги. Как обезумевшее стадо. Но стоило произнести заклинание и у них на руках оказывались грязные зеленые бумажки. — Издеваешься? — рассердилась Уиллоу и уже приготовилась яростно пнуть заточителя, только бы он перестал нести всякую чушь. Только бы наконец понять, что с ней происходит, только бы одежда перестала липнуть к взмокшему телу. Даже огонь не пугал так, как призрачный голос таинственной книги, как застывший в памяти шелест. — Нет, не издеваюсь. Просто ты приглянулась Кодексу. И он поделился с тобой тайными знаниями. Как со мной и Чарли. Когда-то давным-давно, — Максвелл вздохнул и поежился. Но Уиллоу, следившая за ним, не знала, стоит ли всему этому верить. Вряд ли человек, способный заманить сюда столько жертв, окажется бездарным актером. Обреченные, яркие от слез глаза детей мерещились Уиллоу то там, то тут. Проклятые головокружение с тошнотой усиливались с каждой секундой. Можно было опять убедить себя… Нет, заставить думать: все, что она видела в книге, неправда. Однако старые, когда-то подмененные иллюзиями воспоминания начали оживать: старый приют, чей-то день рождения… Аж в горле больно запершило. Все эти видения были слишком реальными. И каждое, как струя ледяной воды. — Двадцать третье августа девятьсот четвертого года, — туманно проговорил Максвелл, — незнакомец вручил мне эту книгу в поезде до Сан-Франциско. Случилась авария, и я узнал, сколь ужасающими могут быть возможности Кодекса Умбра. Не ты читаешь его, а он читает тебя. Кодекс превращает твои слабости в свирепую силу. Повтори-ка руками то бесхитростное действие. Пальцы Уиллоу, большой и указательный, вновь соприкоснулись. Слабые искры кольнули, как током. — А теперь подумай о чем-то плохом. Что у тебя ассоциируется с подлинным злом? Веки стали тяжелеть, наливаясь свинцом. Уиллоу опять представила себя в приюте. Вот пожарный несет ее на руках… Вот ненависть копится в ней с каждым мгновением. К себе в первую очередь… Огоньки заколыхались в ладонях, но уже не вызвали паники. Пара мгновений и она поняла, что это совсем не больно. Щекотно самую малость. Еще немного и Уиллоу любовалась бы ими… Если бы вовремя не одернула себя. Поняла, что нервно смеется, пытаясь обратить воспоминания в пепел. — Так значит, все правда? И про мои… Убийства… — выговорив это, Уиллоу коротко выдохнула, чувствуя, как сложно становится связывать слова в предложения, — и про мальчиков-поросят тоже правда? Они ведь действительно поколотили старушку? Они мучили животных? — Есть у меня один недостаток, — захрипел Максвелл с искренней досадой, — понимаешь ли, совершенно не умею лгать. — Очень плохая шутка, — съязвила Уиллоу, сжимая ладони и пытаясь понять, как правильно тушить странные, не обжигающие огни. — Нет, правда. Врать мне все-таки не дано. Твой дружок, Хиггсбери, бурно сокрушался на счет моей милой племянницы — мисс Картер. Он винит во всем меня, не подозревая, что это Они заставили ее похитить. Они хотели, чтобы я удушил Венди своими руками. Им не нужен мудрый правитель, им нужен кровавый тиран. Это что-то вроде проверки на прочность, понимаешь? — глаза заточителя зловеще мерцали, голос становился все живее и громче. — Но я его провалил. Я выпустил Венди через портал, а потом сделал вид, что она потерялась. Дети понадобились для иллюзии, будто я ловлю племянницу их руками, будто она все еще в Константе. А превращение в свиней, между прочем, очень понравилось Им! Но тайное становится явным. Я неудачно связался с вашим миром через телефон… Я говорил с Венди в последний раз. А потом Они узнали и лишили меня власти, отдав бразды правления этой своенравной Чарли. Вот только нюанс: нельзя полноценно править Константой без трона. А трон невозможно занять, не стерев в пыль прошлого правителя. Приковать меня — ехидная насмешка. И надо мной, и над Чарли. С-сволочи… — шикнул он и опустил глаза. Бескровные щеки тронул легкий румянец. Уиллоу дослушала, и мысли заметались в голове, словно мотыльки вокруг лампы. Интересно, бывший король кошмаров хотел разжалобить ее? Если да, то у него определенно не вышло. «Он получил то, что заслуживает», — искренне посчитала она, и пальцы опять соприкоснулись. Искорки вселили приятный трепет, а прошлое вновь напомнило о себе. Вот матушка говорит, что огонь — плохо. Запрещает игры со спичками. Вот Уиллоу проходит городскую библиотеку, мечтая спалить ей назло… Интересно, каково это — управлять огнем? Стихией, что еще недавно вселяла животный ужас. Щелчок — сгустки пламени волнами побежали по кистям рук и окутали запястья. Еще щелчок — и они бы обняли Уиллоу целиком. Завораживающе! Настолько, что до сих пор тяжело поверить в реальность этой магии. — Не заигрывайся. Кодекс этого не любит, а иногда не прощает. Его силы нам еще пригодятся. — Нам? — Да, нам, — строго надавил Максвелл, вновь подняв взгляд на Уиллоу, — или ты не хочешь… Как это правильно сказать?.. Сотрудничать. Лишь я знаю все секреты Кодекса, без моих наставлений ты будешь опасна и неконтролируема. Мы обязательно выберемся из Константы. Но чтобы наше сотрудничество началось с нужной ноты, развяжи меня, будь так любезна. У меня страшно затекли руки! В его словах сквозило так много слепой уверенности, будто Уиллоу и впрямь возьмет и развяжет. Этот заточитель — подлинный фанфарон. Стоило ему лишь немного набраться сил, и он опять извелся на яд. «Не дождетесь, Ваше Величество», — про себя прыснула Уиллоу, но произнести вслух не решилась. Максвелл молчал. Словно назло. Бурил ее мутным взглядом, и эта неясная игра в гляделки затянулась на целую вечность. Пока кто-то не сдастся. Пока Уиллоу, гоня вновь подступающие образы прошлого, не спросила: — Какие гарантии, что ты не тронешь нас с Уилсоном? Пытаешься перетянуть меня на свою сторону? Хочешь показаться лучше, чем есть? — Да, пытаюсь, — не скрывая, ответил он. — Иначе это сделают Они с Чарли. Вот только я не планирую задерживаться в этом гниющем измерении. Это Их аппетиты велят оставить тебя на тысячи циклов. Они выскребут страхи, как мороженное из стаканчика, швырнув смятую обертку. Я предлагаю тебе самое мудрое решение, девочка: разрежь веревки, и я помогу обуздать твой огонь. Я научу пользоваться тайными знаниями. А взамен… Давай хотя бы притворимся командой. Несплоченной, недружной, но все-таки командой. Ты, я и этот… — Максвелл презрительно хмыкнул, — псевдоученый. Кстати, где он? — Купается, — ответила она первое, что пришло в голову, — в теплых источниках. Тебе все хочется внушить доверие, а вот скажи: ты раньше там расслаблялся, отмывал кровь? Перебивал запахи? Отчего у источников этот розовый аромат? — Розовый?! На этих словах заточитель живо пошевелился. Брови поднялись вверх, и Уиллоу впервые увидела его таким: встревоженным, может, даже немножко напуганным. Угловатые скулы застыли, и лицо сделалось похожим на жуткую театральную маску. — Его очень давно нет? Уиллоу только кивнула, ловя каждое колебание. Максвелл недобро улыбнулся, покачал головой, и эта улыбка сползла с его лица, как намокшая афиша. Еще пару мгновений он лежал неподвижно, а слабый сквозняк ворошил его черные с проседью волосы. — Довольно церемониться. Если ты сейчас же меня не развяжешь, — послышался напряженный ропот, — Хиггсбери конец.

***

Поцелуй напарницы все горел на щеке, ощущался горячее воды в источнике. Странное, забытое тепло окутывало тело. Уилсон расслабился, и только ноющая боль в глазнице напоминала, что он до сих пор в Константе, а не дома. Рядом с Уиллоу. Мысли о разумности беспокойных, все мелькающих под потолком огоньков перемежались с красивыми фантазиями о встрече. Веко медленно опустилось, и в неге возник образ: пароход из Америки швартуется в гавани Типперэри. Целая толпа пассажиров сходит на берег, но он без труда находит мисс Фэй. И все у них становится, как у людей: он наконец берется за ум, находит работу. Где угодно. Неважно. Хоть снова на почте. Уиллоу живет с ним и печет самые вкусные в мире панкейки, следит за хозяйством, превращая лачугу в цветущий загородный особняк. По вечерам она пишет матушке и отдыхает в теплом кресле с клубком и спицами… Хотя нет, кому-кому, а волевой мисс Фэй это бы точно не пришлось по душе. Еще в их жилище вкусно пахнет. Наверное, розами. Уилсон сделал глубокий вдох и понял, что ему очень нравятся царящие кругом ароматы. Откуда им взяться в пещерах? Кто знает… Очередная аномалия этого странного-престранного мира. Но когда он стал вылезать из воды, родились первые опасения. Холод закусал бледную кожу. Чуть отрезвил, и на смену фантазиям пришла осязаемая, пропитанная сыростью действительность. Уилсон принялся одеваться, отмечая, что с каждой минутой воздух все слаще, как разлитые духи. «Нужно быть начеку, — мысленно заключил он, а потом строго добавил: — Прекрати витать в облаках, чудик! Не время сейчас». Пальцы тщательно разгладили рубашку, коснулись с трудом отстиранного жилета. Одна пуговица, за ней другая. Уилсон застегнулся, стал выпрямлять длинные взлохмаченные волосы. И взгляд сам собой упал на водяную гладь. Сквозь мелкую зыбь в ответ посмотрело колеблющиеся отражение. «Очистился. Похорошел. Очень похорошел. Почти как в старые добрые времена! Перспективный ученый. Образованный молодой человек! Еще бы хороший костюм со шляпой и мисс… Уиллоу…» Уилсон снова одернул себя, понимая, что какой-то странный дурман так и просачивается в голову, дразнит. Мозг будто жидкий, булькающий. Ничего он не похорошел! И повязка эта уродская портила без того покрывающееся первыми морщинами лицо. И густую щетину надо бы сбрить, не то скоро она разрастется в неаккуратную бороду. И не факт, что Уиллоу захочет делить с ним жилище… Огни агрессивно вспыхнули тьмой, учуяв смятение. Сталактиты на потолке засочились водой с грязью. Пар от источников взвился густыми клубами, и позвоночник окатило горячей волной. Чей-то елейный голос просочился сквозь ватный, теперь немного липкий воздух: — Как поживаешь, дорогуша? — Кто здесь?! — воскликнул Уилсон, дернувшись, а стены предательски поглотили каждый звук. — Не стоит пугаться, — учуяв его страх, поспешно сказала… Темнота? Он осмотрелся, но так ничего не увидел в повисшей дымке. Застигнутый врасплох, Уилсон едва смог побороть панику: съежился, до боли сжал руку в кулак. Взгляд вновь пробежался по водяной глади. Застыл, как только на ней, бурлящей, возникли очертания огромных ярко-янтарных глаз. Какая-то девушка… Нет, все же молодая женщина, внимательно посмотрела на него из глубин. «Выжившая!» — ликуя подумал Уилсон. Пошли обильные пузыри, стало ясно: она задыхается, тонет. Она тянет руку и молит о помощи… Еще секунда — он бы сорвался, кинулся в воду, силясь помочь. Но стоило сделать размашистый шаг и Уилсон понял, что это дурман повелевает ему разделить судьбу утопленницы. Она настойчиво хочет… Заманить к себе?! Мелкая галька с пологого склона посыпалась вниз и начала уходить из-под ног. На беспокойной глади образовалась воронка. — Уиллоу, сюда! Тут что-то не так! Стены издали протяжный утробный звук, а таинственный голос только тверже произнес: — И кричать тоже не стоит. По крайне мере, пока я не разрешу. — Иди к черту! — не выдержал Уилсон, медленно отступая назад лишь бы не быть утянутым в бурлящий водоворот. Огни под потолком то слабо мерцали, то предательски гасли. Темнота меж каменных выступов смыкалась в плотное кольцо и готовилась поглотить при первой же возможности. — К черту? Как грубо! Папенька не научил тебя разговаривать с леди? — угрожающе сладкий голос все приближался, мгла неприятно щекотала затылок. Пальцы скользнули в карманы, суматошно ища зажигалку. Сердце сделало бешенный кульбит, но зреющий в легких вопль Уилсон каким-то чудом удержал. Конечно же… Зажигалка у напарницы. Все что оставалось теперь — ждать, обреченно улыбаясь. Сквозь нервное хихиканье Уилсон спросил: — С кем я говорю? Что вам от меня нужно?! Может, леди сначала покажется? Ему почудилось, что под одеждой бешено носятся крупные откормленные насекомые. Чей-то истомный вздох коснулся трепещущей шеи, как слабый укус. Хрустнув суставами, Уилсон сжался и зажмурился, понимая, что отступать уже некуда. Мрак окружил его, и чьи-то острые когти несильно скользнули по животу, как лезвия коньков. Прильнули к подбородку. — Не стоит дерзить мне, золотце, — внезапно жестко отчеканила его… Незнакомка? Уилсон так и не осмелился разжать веко, а она властно добавила: — Но раз ты хочешь полюбоваться… Слова магически подействовали, как приказ. Уцелевший глаз испуганно распахнулся, и Уилсон увидел ту самую молодую женщину из отражения на воде. Словно сотканное из теней платье подчеркивало точеную фигуру. В угольных волосах алел пышный бутон розы и теснилась маленькая шляпка с пером. «Так одеваются на торжественный прием…» — закралась совершенно неуместная мысль. А потом захотелось произнести все самые грязные, злобные ругательства. Но Уилсон вновь удержался. Грубить стоит, если ладишь с паранормальщиной, хотя бы на уровне Максвелла. Узкие, словно кошачьи, зрачки расширились, янтарные глаза незнакомки моргнули, она игриво поинтересовалась: — Ну как, нравлюсь? — Вы выглядите… — язык начал предательски заплетаться, как у пьяницы, — грандиозно, мэм. Да-а, просто феерично! Последнее слово было явно лишним, но даже такой, казалось, нелепый комплемент обрадовал незнакомку из тьмы: на, в общем-то, красивом лице засияла жуткая, как у кота из сказки про Алису, улыбка. — Мне давно так никто не льстил! Ты даже не представляешь, каково это, жить среди кошмаров. «Жить среди кошмаров…» — фраза засела в памяти подобно зубной боли. Уилсон вспомнил, как эти самые кошмары окружали их с Уиллоу на шахматном поле, как их покровительница вжала его в землю. Как она… — Вы выкололи мне глаз! — слова резко сорвались с его губ. Их тут же захотелось вернуть обратно. — Ну выколола и выколола. Чего теперь вспоминать? На-ка вот, скушай тортик. Таинственная леди щелкнула пальцами, и две длинные теневые руки выскользнули из мрака и любезно предложили самый настоящий кусок жирного кремового торта. Уилсон покачал головой, вежливо отказался, в сердцах проклиная этих жутких ночных созданий. — Твой чудный глазик… У меня не было выбора, — певучий альт заметно смягчился. — Подданные затребовали крови — я им ее дала. Или ты хотел страданий душечки Уиллоу? Конечно, не хотел, ты влюблен в нее по уши, смешной-смешной дурашка. — И ничего не влюблен… Прекратите. Пожалуйста. От ее жеманностей уже начинало выворачивать, но Уилсон молча слушал, не отводя взгляда, рассматривал каждую деталь от позолоченных крючков на вороте до рубиновой камеи. И с каждым мигом он все лучше понимал, что знает эту женщину. Нет, он познакомился с ней отнюдь не на шахматном поле, это произошло гораздо раньше. Впервые она явилась к нему после гибели повара Варли. Уилсон грелся один у спасительного костра. Хотелось скулить и колотить землю. Он прятался от дождя, старался уснуть, забыть и стереть этот день навсегда. Пламя еле теплилось, веток оставалось все меньше, и вот в какой-то момент из сумрака выглянули эти же яркие, полные интереса глаза. Теневые руки потянулись к костру. «Мне очень холодно… Я просто хочу согреться. Дай мне ощутить себя живой!» А Уилсон в панике замахал факелом, стал отгонять руки, кричать в никуда. Он не знал ее имени, но многие выжившие потом называли просто «Грю» — безликим ночным монстром. И вот теперь оказалось, что есть у нее и другое имя. Имя, которым та представилась Уиллоу и которым ее называл Максвелл. — Чарли… — пролепетал он про себя, и темная леди обрадовалась, смакуя собственное имя. — Как мило, ты помнишь не только про глаз, дурашка! Вот теперь мы с тобой точно поладим. — Поладим? — поморщился Уилсон, и эмоции подступили к глотке. — Это вряд ли. — Я сказала «поладим»! И спорить не надо, — грозно надавила Чарли, из-за плеч показались множественные очертания теней — страхоклювов. — Послушай, золотце, — она вновь постаралась изобразить дружелюбие, — я не прошу о многом. Макси не освободит вас. Я же могу кое-что предложить… — И что же? Чарли на мгновение задумалась, но потом с подозрительной ухмылкой предложила: — Ты немного поможешь мне: вскроешь Максвеллу глотку, пустишь кровь, заставишь его как следует пострадать, чтобы мои маленькие друзья, тени, наелись всласть. Мы же с тобой заключим перемирие. Я дам вам с душечкой Уиллоу пищу, золото, свиней, все что только пожелаете. Совьете уютное гнездышко. Ну как, нравится? Согласен? — Я не совсем… — Ну конечно ты согласен! — торжественно воскликнула Чарли, так и не дав закончить фразу. — Да позвольте же! И все вдруг подозрительно стихло. Безумно захотелось уйти в себя, поразмыслить… Но тени подползали ближе и ближе, порой замирая, словно готовясь к броску. Они так и дали понять: если раздумья затянутся, Уилсону не сдобровать. Пару дней назад он и вправду едва не убил заточителя. Чертов трон уберег. Но кто этот Максвелл без своего позорного стула? Какое чудо будет подпитывать его сухое худощавое тело? Видимо, теперь бывшего короля кошмаров и правда можно прикончить. Но никак не по просьбе этой самонадеянной королевны. Она еще хуже, чем он. Она, как губка, впитала все те отвратительные максвелловские черты и помножила на чисто женское коварство. Уютное гнездышко — слишком заманчивый куш. Вот только Уилсон уже обещал мисс Фэй свободу и встречу в Непостоянстве. А она в ответ пообещала ему. И теперь не было ничего нерушимее их связи. — Я не согласен, – уверенно заявил Уилсон. — Лучше свободы может быть только свобода. Голоса теней надсадно зашелестели со всех сторон. Громко. Нагло. Наперебой. — Глупец! — Глупец! — Какая с-смелая пеш-ш-шка! Уилсон решительно выставил руки вперед, готовясь защищаться. Черт с ним, с копьем, черт с ней, с зажигалкой. Он будет рвать врагов хоть зубами. Тонкая бровь Чарли возмущенно приподнялась. Густо накрашенные глаза стали угрожающе наполняться тьмой, словно какая-то совершенно другая, еще более злобная сущность овладевала королевой. — Ты огорчил меня, пушистик. Ты очень огорчил! Чарли цокнула языком, топнула ножкой, и теневые руки вновь показались у самых плеч. Они властно схватили Уилсона, обвили талию, как веревки. Не успел он что-то подумать, пошевелиться, а у кончиков губ возник медный поднос с крышкой. — Не подавись своими амбициями. Под заклинание на странном языке одна из рук сняла крышку, и… С самого блюда из пышных листьев на Уилсона посмотрел его собственный глаз. Выцветший, но все еще живой, влажный, с перебитым нервом в засохшей бурой крови. Зрачок испугано заметался. Туда-сюда. Туда-сюда. Ладони инстинктивно зажали рот, а вопль отчаяния все равно вырвался. Протяжный, несмолкающий. Осевшая на полу пыль, едкая, как асбест, взметнулась вверх, и земля стала трескаться, уходить из-под ног. Какая-то неведомая сила подхватила Уилсона, и мир внезапно покачнулся и потускнел.