Мой драгоценный свет погас

Тени шепчут, что у злых цветов нет ни цвета, ни запаха — все это иллюзия. Они лгут. Цветы на самом деле багровые и пахнут кориандром, сандалом, иногда крахмалом, гуталином. От них веет… Максвеллом. Его духами, волшебными зельями из серого фокуснического саквояжа на позолоченных застежках. Чарли уверена в этом, а Грю без конца повторяет: «Чушь!» Она бесцеремонно точит остатки разума, шипит, как охотящаяся гадюка, извиваясь, причиняя боль искалеченной плоти. Грю внушает, что в пустоши кругом разит страхом и мокрядью. Только ими, больше ничем. Нет никаких чудесных запахов, у Чарли просто играет больная фантазия. Просто ностальгия — признак малодушия. На пустошь наползает ледяная хмарь, поднимается ветер такой силы, что даже хозяева-тени ежатся, недовольно клацают пастями. Им не холодно, так же, как и Чарли. Они просто делают это зачем-то… Для вида. Лишь душечку Уиллоу и Максвелла холодные порывы сбивают с ног, не дают разжечь огонь, рассеять тьму, вмешаться в совершенно необязательный ритуал. Ритуал нужен лишь Им — хозяевам! Ненасытные твари хотят выжать побольше страхов из пешек. «Пора!» Губы Чарли мягко касаются лба пушистика-Уилсона, этого и так настрадавшегося от ее лоз, чар, когтей недотепы-ученого. Хорошего, в общем-то, человечка. Потешного, милого. Была бы у Чарли дочь… Настоящая дочь… Тогда, может, она бы выдала ее замуж за такого. Вдруг Чарли слышит, как бешено пульсирует кровь в черепе ученого. Уилсон пахнет… «Мясом! Мясом!» — подсказывает Грю, желая наконец перехватить бразды правления и приступить к трапезе. Лицо Уилсона похоже на мордочку фарфоровой куклы. Кожа бледнеет и бледнеет. — Мне правда неловко. Я не хотела тебя убивать. Но теперь по-другому никак, — роняет Чарли, и ветер крадет розу из ее затейливой прически. Что самое забавное, в ее словах нет и толики лжи! Если сейчас не оборвать жизнь пешки — тени оборвут жизнь самой Чарли. «Не нужна нам такая королева…» — фыркнут они и растерзают лодыжки, бедра, ключицы. Что хуже всего — душу. Они. Хотят. Есть. Они просили принести в жертву Максвелла, но Чарли так и не добралась до него. Не смогла. Просто ее глупая игра в интриги, в поддавки, в культ имени себя любимой непростительно затянулась. Хотя эксперимент со свиньями вышел довольно занимательным… Очень в духе начала правления Его Величества Максвелла. Ну и что тут еще сказать? Просто… В конце концов пришлось выбрать добычу попроще. Просто Макси хорошо защищался или… Все еще немножечко, да был дорог гнилому сердцу. В конце концов, на саму Чарли Макси руку так и не поднял, вот и она не посмела, дала фору. Ма-аленькую такую… Так было честно. А этот Уилсон — никто, просто интерес душечки Уиллоу, просто разменная фигура. Ну разве можно судить королеву за съеденную пешку? Тем более зевнувшую пешку. В любой партии всегда побеждает сильнейший. «Не оправдывайс-ся… Ты просто слиш-шком мягкая, душечка!» — ехидничает Грю. «Довольно!» — Чарли кажется, что ее голова вот-вот разорвется на мелкие кровавые ошметки с кусами костей и мозга. Им с паразиткой по имени Грю слишком тесно в одном теле. Они в последнее время просто ненавидят друг друга. «О, я с наслаждением бы тебя придуш-шила, душ-шечка!» Руки Чарли наконец медленно обвивают туловище Уилсона, обожженные пальцы отчего-то подрагивают. Она держит ученого, словно младенца: испуганного и абсолютно беспомощного, почему-то до последнего не хочет выпускать когти. Просто взгляд у этого человечка слишком пронзительный, молящий… Живой! Влага бежит по щекам, в громко стучащем сердце, должно быть, таится яркий добрый свет. Чарли пытается сделать глубокий вдох, хочет как следует насладиться ядреным ночным воздухом, и только потом убить… Но она ничего не чувствует. И тут ее руки замирают. Разумеется! Зачем живому трупу что-то чувствовать? Зачем дышать? Это просто старые привычки, о которых давным-давно пора забыть. «Прекращай этот с-спектакль! Дейс-ствуй, моя дорогая!» — Грю сначала шипит, а потом срывается на хищный рык. Чарли не выдерживает, пугается, как маленькая девочка грозовых раскатов. Она выпускает когти, одним коротким, проворным движением вспарывает ученому живот. Так она когда-то перешивала театральные платья. Человечек дергается, со всем отчаянием пытаясь отбить следующую атаку, но тени хватают его за запястья, крепко прижимают к земле. Клыки Чарли жадно вонзаются в глотку Уилсона, кровь обильно хлещет из перекушенной артерии, попадает на язык, утоляет безмерную жажду, заставляя Чарли урчать от наслаждения. Кровь господина Хиггсбери отчего-то напоминает вишневый вермут… Приторный, с легкой горчинкой на послевкусии. Его мясо, должно быть, как хороший мраморный стейк малой прожарки… От последних мыслей Чарли становится мерзко до колючих спазмов в груди. Этот Уилсон… Этот хлипкий человечек… Этот еще совсем наивный мальчишка умирает. Быстро, не мучаясь. Некоторым пешкам везло гораздо меньше, чем ему. Некоторые пешки липли к паутине, а потом насекомые сутками поедали их заживо. Некоторые… Тени налетают на обмякший труп, подобно алчущим гиенам, копошатся в нем, как опарыши. От неприятных звуков сводит скулы… И вдруг тело Чарли предательски расслабляется, она слепо жмурится, разум дурманит сладкая ядовитая пелена. «Теперь мой черед, душ-шечка! Спать! С-спать!» И Чарли строго по команде проваливается в дрему, в бездну, полностью уступая контроль Грю. Что было дальше с Максвеллом? Что было с душечкой-Уиллоу? Известно лишь Им — хозяевам… Им и этой проклятой паразитке — Грю, которая, конечно же, ничего потом не расскажет. Все. Антракт. Веселый рэгтайм. Бурные громкие аплодисменты. Чарли когда-то очень любила аплодисменты. «Ты у меня большая молодец!» — говорил Макси, когда зрители ненадолго разбредались по холлу, обсуждая кульминационную часть их программы, ожидая финального акта. Ты мерцай, звезда ночная! Кто ты, где ты — я не знаю. Высоко ты надо мной, Как алмаз во тьме ночной. Грю — та еще шутница. Завывает колыбельную и пытается таким странным образом скрасить пребывание в бездне… Как будто ее хоть сколечко волнует состояние «соседки»! Да и поет она, откровенно говоря, так себе. Хрипло, с неестественным надрывом. Иногда она завладевает телом на день, иногда издевается больше недели. Когда Чарли снова может видеть, говорить, шевелить когтистыми пальцами, то чувствует себя абсолютно счастливой, опьяненной долгожданной свободой. — Что, наигралась, душечка? Снова решила уступить мне? — произносит Чарли вслух, вымучивая усмешку. Сколько на этот раз прошло времени? Сколько Чарли спала? Где она теперь? Кругом высокие стены цвета креозота и длинный узкий коридор. Чарли проводит рукой по собственной талии, опускает взгляд, и понимает, что на ней совсем другое, незнакомое одеяние. Не такое вычурное, как прежнее, в чем-то даже откровенное, оголяющее ключицы, шею и плечи. Его цвет напоминает океанскую синь, его портят совершенно вульгарные алые кружева, как у куртизанок, розочки чуть выше лифа. «Реш-шила привести тебя в порядок, душ-шечка!» — гордо заявляет Грю. — У тебя дурной вкус, — фыркает Чарли в ответ. «С-ступай, выйди в с-свет, крас-савица… Они. Хотят. Тебя видеть». Чарли согласно кивает и скользит вперед. Она двигается плавно, словно фигуристка на льду, и собственные движения приводят ее в восторг. Давно она не ощущала такой легкости. И такой… Сытости. Поглощенные страхи придают сил, ожоги затягиваются, и теперь кожа не болит, выглядит, красивой, молочной, как у виллисы. Чарли на мгновение представляет, что она — действительно виллиса и следует на свой последний бал. Помещение в конце коридора слабо подсвечивают теневые огни. Это траурный зал или крипта. Сводчатые потолки держат колонны, напоминающие кости животных, меж ними ютятся вазы, точно погребальные урны. Надписи на них кривые, небрежные, сделанные на непонятном языке. В самом центре крипты чахнет постройка, напоминающая врата, из тулицита и камня… Существо! Рядом с постройкой дремлет незнакомое существо! Рогатый скелет с небрежно наращенной, сотканной из теней, плотью, с прикрытыми глазами-рубинами. На вид футов восемь ростом, с вытянутыми, как у росомахи лапами и козлиной шеей. Что это за создание? Что за пещера? Что за измерение? Чарли еще никогда не была здесь. Или… Не помнила, что была. — Атриум! С-святилище прежней… С-слабой цивилизации! — ликуя и привычно шипя, объясняет рождающаяся из пустоты ползучая тень. За ней появляются другие: страхоклювы, пажи, наблюдатели. Вторят наперебой: — Напис-сали кодекс-с… Древние напис-сали кодекс-с! «…и заигрались! Прямо, как твой с-суженый, моя неразумная душ-ш-шечка!» — хихикает Грю. Чарли едва шевелит краешком губ, хочет буднично передразнить паразитку, но не решается. Рука одергивает слишком длинный подол нового платья. Не спросив разрешения у хозяев, Чарли делает шаг, за ним еще один… Потом ускоряется. «Такая походка не для королев!» Чарли суетится, как тревожная фрейлина, подходит вплотную к мшистой постройке, к вратам. Взгляд скользит сначала по ним снизу вверх, потом вновь перекидывается на древнее существо, изучает ребра, рога, потрескавшийся продолговатый череп. Пожалуй, это хищник. Сердце Чарли измученно бьется, наполняется вязкой тьмой и чувствует какое-то непонятное родство с этим… Монстром. — Зачем вы привели меня сюда? — тихо обращается Чарли к множащимся и множащимся теням — точно к зрителям. — Метей… — хрипит старшая тень — Наблюдатель. — Ис-сполина зовут Метей. — Его невес-сту, их-и-х-хи-хи, — гогочет страхоклюв, — замуровали! — Первый правитель! Ш-ш! Первый! Голоса порождений ночи сливаются в бурную какофонию. Тени всегда говорят загадками. Это нормально. Такова их природа. Чарли не привыкать. Она хорошо знает повадки: свои, Их, Грю… Но почему-то все равно замирает, смотрит по сторонам с каким-то неведанным раньше испугом… Пытается понять, распробовать услышанное, как какое-то сложное блюдо. Пытается сложить обрывки шорохов, фраз, подобно кусочкам расписной мозаики. Итак… Это существо, Метей — правитель древней цивилизации, расы существ, вероятно, населявших Константу еще до теней. Его могли погубить, но зачем-то оставили… «Рабс-скую жизнь. С-сделали стражем врат, дурнуш-шка!» — тон Грю гадкий, насмешливый, будто она беседует не с подлинной хозяйкой их общего тела, а с какой-то трактирной дешевкой. Будто паразитка здесь не Грю, а Ее Величество Королева Шарлотта. — А эти врата, значит… — Чарли не замечает, как произносит это вслух. — Вас-с не кас-сается, королева. Не должно кас-саться, — шорох прочих теней разбивает строгая речь Наблюдателя. — Вы. Здес-сь. Не за тем… Кусочки мозаики наконец складываются воедино, образуя фантасмагоричный пейзаж, пропитанный ужасом этого места, крипты. «Эврика!» — как бы сейчас ляпнул покойный, наконец отмучившийся господин Хиггсбери. Перед Чарли не просто постройка, а врата из Константы, дверь между мирами. Настоящая дверь, а не какие-то там порталы, разрывы! Через нее когда-то пришли Они, захватили власть над миром, а Метея, его заигравшегося с Кодексом правителя, сделали прислужником… О, это так в Их вкусе! Чарли снова хочет что-то сказать, но язык немеет, презрительный рот сшивает незримая нить. И она не выдерживает, бросается к монстру из костей и теневой плоти, преклоняет колено и невыносимо хочет заключить его в долгие объятия. «Я знаю, каково тебе, дорогой… Я знаю!» — удивительно, что это не голос Грю. Это Чарли думает сама, без чуткого руководства. Чарли настороженно дотрагивается до лап Метея, внимательно изучает их, потом гладит, чувствуя почти нерушимую связь с другим правителем этого уродливого мира. Наверняка более справедливым и чутким, чем Макси. Оживленный скелет пахнет горем, руинами, известью, пылью. Пустотой. Из ниоткуда рождаются мысли, что они бы с Метеем могли объединиться, дать отпор общему врагу, найти ключ от врат и… «Даже не с-смей!» — гневается Грю и больно жалит живот изнутри. Чарли морщится, обвивает занывшее тело руками, опускает второе колено и теперь будто стоит в позе рабыни. — Да что ты творишь, вредительница вшивая?! О, Макс-свел… — Отчего-то Чарли не может вспомнить другого, более авторитетного божества или демона, — как же я тебя ненавижу! Как я тебя ненавижу, паразитка! — Метей! Вас вместе, — вновь едко гогочет тень-страхоклюв, — с-сшивал! — Что значит «сшивал»?! Что ты хочешь сказать, мой подданный? Тени разбредаются по залу, как по партеру, по театральной ложе: одни сидят снизу, другие, более важные, нависают сверху, из-под потолка. Перешептываются, словно замерли в ожидании шоу, словно Чарли сейчас покажет им старый фокус или разыграет веселую сценку. «Метей сделал нас-с единым целым, душ-шечка… С-смирись…» — неожиданно сознается Грю, а затем трагично, совсем не похоже на себя, смолкает. Чарли быстро встает с колен, инстинктивно делает несколько шагов назад. Она вспоминает все слышимые когда-либо заклинания, колдует, выставляя перед собой ладони, готовясь защищаться. От кого? От Них? От Метея? Вдруг, от самой себя, от Грю? Чарли пока точно не знает. — Мои хорошие, дорогие подданные! — старается обратиться она как можно более сдержанно, сухо, но голос подрагивает, выдает совершенно ненужный и неуместный сейчас страх. — Так для чего я здесь? Что вы хотели мне передать? Я сделала все как надо, я принесла вам прекрасную пищу, мои сладкие… Наблюдатель — старшая тень, все вьется возле Метея, моргает пустыми глазницами, меняет образы, формы, и говорит строго, словно судья: — Ты понимаеш-шь, что этого недос-статочно? То, сколько ты нам дала — крайне мало, Чарли. Мы хотим ес-сть еще. Еще! В этом все же твое… Предназначение. Кормить. — Ну как же мало, радость моя ненаглядная? Вы попросили — я сделала. Я раздобыла чудного пушистика… Разве вы не рады? — Ты с-скверная! С-с-скверная, с-скверная королева! — гудят, перекрикивают, заливаются гомоном ползучие тени из первых рядов импровизированной ложи. — Это не так! Я очень много сделала! Кто молодец? Я молодец! Чарли пытается возражать, защищаться, но при этом зачем-то только и делает, что послушно кивает на все обвинения, начинает терять контроль над мимикой, над движениями. Ей кажется, что приступ паники вот-вот подкатит к горлу, что Грю опять перехватит контроль, разум снова отправится в забытие. «Нужно сменить тактику!» — Да! Да! Я отвратительная! — кричит Чарли с надрывом, стараясь изобразить раскаяние. Выходит это невероятно пошло, в манере дешевого фарса даже по ее мнению. — Но у меня есть идея… — Что ещ-ще за идея? — в унисон вопрошают тени. Все до единой, от высших до пажей. А потом в крипте воцаряется кристальная тишина. Такая приятная, такая легкая… Как передышка после боя. Настает самый ответственный в жизни Чарли… Нет, в жизнях Чарли и Грю момент. Душечка Уиллоу — вот ключ от всех бед, она — призрачный символ спасения. Не зря все же Чарли так с нею возилась, не зря следила, воспитывала и даже оберегала. Не зря охраняла детскую колыбель, проливая слезы и зная, что у нее никогда не будет собственной дочери. Демонам счастье не положено, у зла не бывает «долго и счастливо». — Мои чудные подданные! — Чарли с усилием натягивает одну из притворных улыбок, будто с яркого рекламного плаката. — Я хочу предложить маленькую сделку… — С-сделку? — рычат высшие тени. — Никаких с-с-сделок. Ты добьешь ос-статки людишек… И приведеш-шь нам новых. А потом еще. «И еще! И ещ-ще! И еще!» — Сыграем финальный акт шоу? — в этот раз Чарли и не думает уступать ни теням, ни жалящий изнутри, отчаянно требующей замолчать Грю. — Приведем сюда девочку с зажигалкой. Ее одурманил Кодекс и разбила смерть любимого… Вы же знаете! Так позвольте ей служить вам, а меня отпустите… Я помогла и жду благодарности. Я хочу узнать, что скрывается по ту сторону тулецитовых врат. Разве не ясно?! Тишина продолжает царствовать в крипте. Чарли что есть злобы кусает губы, темная кровь бежит по подбородку, грудь быстро вздымается. «Почему тишина? Почему вы молчите?» — хочется прокричать громче всех прежних фраз. Может, хозяевам эта идея приглянулась, может, они согласны? А если наоборот? Что если они разозлились? Чарли ждет… Ждет, что сейчас погребальный зал утонет в мерзком хохоте теневых тварей. Но он, будь трижды проклят, никак не заполняется хотя бы глухими, едва слышными звуками. Хотя бы шепотом… «Ты такая ж-жалкая!» — цедит Грю и после этого замолкает совсем, лишая Чарли всякой поддержки, оставляя одну с глазу на глаз со своими мучителями. — У вас все равно нет мне замены! Только душечка Уиллоу! Что вы будете делать, если девчонка умрет, а я не захочу больше править? — бросает Чарли, и тут редкий смех все-таки доносится из-за колонн, ваз. Потом звучит чаще, громче, то там, то тут. Резкий пронзительный скрип бьет по ушам. Пол начинает вибрировать, уходить из-под ног, и страшная дрожь сотрясает стены, потолок крипты. Сыплются камни, огни, сталактиты. Так уже было когда-то… В другом месте и в другом мире. В далеком девятьсот шестом году. «А-а-аг-гх!!!» — вырывается с болью из пасти древнего существа — Метея. Он встает на задние лапы, как разъяренный медведь после спячки. Его кости гремят, сыплются, и лишь теневое мясо, искусственное сердце, отравленный мозг, поддерживают жизнь. Постепенно Метей вспоминает, как правильно ходить и как, самое главное, охотиться. Он движется навстречу Чарли, раскидывая в сторону вазы, ломая колонны, и… — Убирайся прочь! Ты не смеешь! Чарли пытается прочесть заклинание, но выходит одна несвязная тарабарщина. — Будь проклято Их имя! Как долго я спал? — хрипит все приближающийся Метей. — Я чую, ткань этого мира истрепана и порвана! Верните мне Дею! Верите облик! Верните! Тени гогочут все громче. Нет, не так… Они насмехаются. Именно насмехаются над своей королевой и над прошлым правителем. Гиены, опарыши, гады… «Проучи!» — приказывают Они Метею, и тот повинуется. Кулак Чарли наполняет пульсирующая темная энергия. Одна лишняя секунда, один миг — она вырастит шипастые лозы, защитит себя, но… Порой секунда — это слишком большая и непредставимо дорогая роскошь. Лапы Метея сметают падшую королеву с пути. Она бьется спиной, слышит хруст… Крайне недобрый хруст… Потом чувствует боль: слабую, но совсем для нее новую: ноющую, похожую на укусы сотен пиявок. Чарли хочет скулить, хочет бороться, хотя понимает, что это бесполезно от слова «совсем». — Ты будеш-шь играть по наш-шим правилам… — с этими словами тени удаляются, тают, сливаются с пустотой, оставляя Чарли наедине с их новой игрушкой, с их козырем — карманным монстром. Метей издает надсадный призрачный вопль, снова сшибает колоны, рычит и хватает ослабшую Чарли. Его рубины-глаза мерцают, как угли в камине, его лапы сжимают талию, что стальные тиски, норовят сломать пополам уставшее тело. Метей дышит, как прокаженный дракон, смотрит на Чарли, как на злого врага, словно это она виновница его мук. — Тише, тише, мой дорогой собрат по несчастью… Оба теперь хотят одного: свободы. Вот только… Только скелет-исполин явно сильнее какой-то зазнавшейся королевы, и чтобы доказать это, он снова швыряет ее об стену, как хрупкую, надоевшую игрушку. Снова хруст. Снова боль. Боль… Они, тени, были крайне коварны, когда оставили Чарли такое абсолютно понятное, абсолютно животное чувство… На этот раз удар стремительнее, яростнее. Послевкусие все еще не походит на агонию, не сводит с ума, не заставляет кричать. Чарли стискивает зубы, знает, что Метей нападет еще раз, изведет, добьется желаемых стонов, истошных воплей, но не убьет… Не-ет. Это было бы слишком гуманно с его… С Их стороны. Чарли давно уяснила: смерть в Константе не наказание, а избавление. Так завещал Невероятный Максвелл.