Этот подростковый дух

      — Окей, — произносит Наранча после трёх часов поразительно скучной поездки в — в — в куда бы они ни ехали. Наранче всё равно. — Окей. Окей. Я вот-вот свихнусь и умру от скуки.              Фуго сзади тянется к голове Наранчи и крутит его за ухо.              — Оповести нас, когда это произойдёт, ты смердишь прилично, даже будучи живым. Надо будет выкинуть твоё поганое тело отсюда прежде, чем провоняет вся машина.              Наранча дёргает головой, уворачиваясь от Фуго, и бьёт локтём куда-то назад, надеясь попасть по пальцам или чему-нибудь ещё Паннакотты. Ему это удаётся, и Фуго смачно выругивается и бьёт в спинку кресла.              — Как бы там ни было, Фуго, — громко произносит Наранча, — я бы не хотел помереть в машине с тобой, но теперь это моё желанное место смерти номер один только из-за этого. Выкуси, лошара.              — Моё идеальное место смерти находится как можно подальше от тебя, — рычит Фуго, массажируя раздавленные пальцы. Наранча поворачивается в кресле, чтобы оскорблённо взглянуть на него.              — Ваши разговоры всегда такие? Джоджо, это же странно, нет? — спрашивает Триш, тыкая Джорно в щёку. Джорно зажат между ней и Фуго на задних сидениях этого тупого мелкого минивэна, который они украли, и выглядит абсолютно спокойным даже при такой делёжке мест. Наранча рад, что он на переднем сидении. (Точнее, не совсем на переднем, потому что Аббаккио сидит на переднем. Но это только потому что он самый старший, а Буччеллати за рулём. Но Наранча и Миста оба сидят на детских передних сидениях).              Джорно лишь передёргивает плечами на подначиванием Триш и говорит:              — Не знаю. Мне не кажется необычным представлять свою идеальную смерть. Рано или поздно она ведь всё равно придёт.              — Верно! — щебечет Наранча. — И вот сейчас я надеюсь умереть вместе с Фуго в запертой машине, из которой он не сможет выбраться, но номер два в моём сценарии — это смерть во сне на пляже в окружении горячих девчонок. Ну и как бы тогда, когда я уже успею сделать всю крутую херню, что запланировал, но недостаточно старым, чтобы стать уродливым.              — Твой поезд уже ушёл, — шипит мстительно Фуго.              — Я буду пихать тебе в глотку свою ногу до тех пор, пока ты не задохнёшься, и тогда ты сдохнешь в одной машине со мной, — весело говорит Наранча. — В любом случае, Джорно, ты говоришь так, как будто тоже об этом думал. Как-дробь-где ты планируешь помереть?              Джорно выглядит погружённым в раздумья.              — На самом деле нет, поэтому дай подумать.              Аббаккио наконец доходит до того, чтобы сказать:              — Вот я бы хотел умереть в собственной квартире.              — О нет, — бубнит Буччеллати, словно зная, что последует потом. Аббаккио игнорирует его.              Наранча решает принять вызов.              — Почему, человек-гот?              Аббаккио разворачивается, делая страшные глаза и по очереди взглядывая на каждого.              — Вы не курсе, потому что никому из вас не позволено знать, где я живу, но у меня куча кошек, — раскрывается он.              — Ты кошачий папаша, — выдыхает Наранча. Аббаккио закатывает глаза. — Ну конечно. Так ты хочешь подохнуть, окружённый котами?              — Да, но более важно то, что я хочу, чтобы они сожрали мой труп, когда я откинусь, — говорит Аббаккио, и его лицо пересекает мерзкая ухмылка.              — В этом есть свой смысл, — говорит Джорно задумчиво. — Оставить им в последний раз еду после собственной смерти. Очень тактично с твоей стороны, Аббаккио.              Усмешка Аббаккио резко пропадает с его лица.              — Я забираю слова обратно, никаких смертей в доме с котами, — говорит он с диким взглядом. Наранча смеётся над ним, и он со смешком возвращается обратно к дороге. — В любом случае, это не должно было быть «тактичным», это должно было быть крутым.              Просто потому, что сдохнуть у себя дома в окружении котов — круто.              Буччеллати убирает одну руку с руля, чтобы сочувственно похлопать Аббаккио по колену.              — Аббаккио, я знаю, ты не фанат любви, привязанности и всего такого, и мне жаль, что сейчас придётся сказать...              — Даже не смей, капо, клянусь богом...              — ...но я тебя обожаю, чёртов чудак, — заканчивает Буччеллати, смеясь без самого смеха. Наранча задыхается от хохота, когда Аббаккио открывает дверь и пытается выскочить из машины на полном ходу. Он продвигается не очень далеко, потому что не отстёгивает ремень, а Миста вцепляется ему в плечи и орёт в спину, но всё же Аббаккио определённо серьёзен.              — Я придушу тебя к чертям собачьим, пока ты будешь спать, — шипит он Буччеллати, и его бледное лицо пунцовое. Буччеллати... хихикает? Или что-то в этом роде.              — Боже мой, — вздыхает Триш. — Вы все просто свихнулись. Кроме тебя, Джорно, ты ещё нормальный, но тебе нужно поскорее сбежать отсюда, пока они тебя не заразили.              — Верно, Джорно — образец нормальности, — говорит Миста. — Грёбаный гангстер-имеющий-мечту-ублюдок. Я говорю это со всей добротой и заботой, но Джорно такой же фрик, как и любой из нас.              — Спасибо, Миста, — дипломатично говорит Джорно. Вероятно, ублюдок и правда искренний. — Кстати, я подумал, как бы хотел умереть.              Он делает паузу, выжидая, и поэтому Наранча говорит:              — И какую же смерть ты хочешь?              Джорно чуть улыбается, выглядя мелким принцем-богом, и говорит:              — Я хочу умереть стариком, в кафе на вершине Эйфелевой башни. Очень дорогом кафе. Я хочу поесть там в восемьдесят пять лет, а затем уснуть, глядя на звёзды, и больше не проснуться.              Фуго косит на него взгляд.              — Мне кажется, ты воспринял это слишком серьёзно.              Мягкая улыбка Джорно превращается в говённую ухмылку. Он пожимает плечами и говорит:              — Ну, или вместо Эйфелевой башни в восемьдесят пять я мог бы быть заброшен на Солнце. Просто вылететь прямо на него из атмосферы, и пролететь весь этот путь, — он делает мокро-взрывной звук губами и неопределённо жестикулирует руками вокруг. — Пл-лю-юм! А вот и я.              — Вот это другой разговор, — говорит Наранча, соглашаясь. — Что насчёт тебя, Миста?              — О, я не собираюсь подыхать, — прохладно отзывается тот. — Представлять мою идеальную смерть — это как представлять мою идеальную свиную ферму. То есть, другие люди умирают, и у них есть свиные фермы, и это круто, но не по мне.              Наранча бьёт его по лодыжке.              — Да ладно, Гвидо, — насмехается он. — Когда ты помрёшь, я встречу тебя на Небесах и посмеюсь в лицо.              — Ммм, — тянет Миста. — Говори что хочешь, чувак.              — Окей, Миста — неудачник, но что насчёт тебя, Капо? — Наранча склоняется вперёд и обхватывает плечи Буччеллати.              — Я за рулём, не делай так, — говорит тот, стряхивая его руки. Наранча резко пропускает воздух через губы, точно лошадь. — Хм... Хмммм.... Думаю, у меня нет никаких предпочтений, как бы я хотел умереть, но мне бы хотелось, чтобы моё тело было отдано морю. Вместо погребений, кремации и прочего.              — Мм... — говорит Наранча. — Так значит, утопление?              — Нет, утопление в самом деле неприятно, — говорит Буччеллати. — Я бы не хотел умереть болезненно, просто нет каких-то особых предпочтений, скажем, по сравнению с тем, чтобы получить пулю, а не от какой-нибудь хрени вроде станда.              — Но ты бы предпочёл умереть в бою, раз уж так говоришь, — одобрительно замечает Джорно.              — Оу, — говорит Буччеллати, как будто это относится не к нему. — Думаю, да. Трудно представить место, где мне была бы позволена роскошь умереть как-то иначе.              Они обдумывают эту мрачную мысль один тяжёлый момент. Наранча очень демонстративно не думает о том, что если так себя чувствует Буччеллати, то для него самого надежды считай нет.              — В любом случае, — говорит он, пытаясь уцепиться за ещё какую-то тему для разговора. — Аббаккио, расскажи нам про своих котов! Сколько их, какие они выглядят, и всё прочее!              Аббаккио встряхивает головой, как бы проясняя её.              — Их шесть, — говорит он. — Они все бродяги, никакой чистоты крови и прочей чуши в моём доме. И они все полосатые или что-то в этом роде.              — Окей, но какие они? Рыжие, коричневые или какие? — Наранча тыкает в него. — И как их зовут, — ему вдруг становится искренне любопытно, как такой человек, как Аббаккио, мог назвать своих котов. Кровь? Шип?              — Некоторые рыжие, некоторые коричневые. Один из них сероватый. И всех их зовут Кот, — говорит Аббаккио.              На мгновение единственный звук в минивэне — это болезненное пыхтение двигателя и вой шин, пока все остальные осознают этот факт.              — Нет, — говорит Миста, обескураженный. — Да не может этого быть.              — Кот? — спрашивает Джорно неверяще. — Ты назвал всех их «Кот»?              — Но... Но почему? — восклицает Триш.              — Послушайте, они всё равно не откликаются, когда я их зову, — говорит Аббаккио, защищаясь.              — Кхм, ну да, может, это потому, что ты назвал их всех «Кот»? — замечает Миста.              — Боже, я не знаю, почему это вас вообще волнует, — стонет Аббаккио.              — Всё в порядке, — заговорщицки говорит Буччеллати остальным. — Я дал им имена, пока Аббаккио не видел.              — Чёрт возьми, да, — говорит Миста. — Боже, капо, что бы мы делали без тебя.              — Называли всех своих домашних питомцев «Кот», полагаю. Но да, тёмно-рыжая — Клементина, маленький рыжий — Малыш Принц, а коричневая с тёмными полосками на спине — Прада, а маленькая светло-коричневая — Трота, рыжий с белыми лапами — Феррагамо, а серая — это Эльвира, — заканчивает Буччеллати, поочерёдно стуча по рулю по мере их перечисления.              Аббаккио издаёт задушенный звук.              — Почему Трота? — спрашивает Джорно.              — О, у неё есть маленькие пятнышки на спине, как у форели*, — объясняет Буччеллати. — Это очень мило. Она моя любимица.              — Я тебя ненавижу, — задыхается Аббаккио. Наранча замечает, что тот покраснел.              — Боже, Аббаккио, — говорит он, потому что пустоголовый, — кажется, кто-то взволнован.              — Хей, Наранча, — отвечает тот фальшиво-весело, — ты знаешь хм... удар Фэлкона**? Из игры Нинтендо.              — Хм, да, — говорит Наранча. Он знает, к чему всё идёт.              — Я устрою тебе его. Просто подбегу, подпрыгну и снесу тебе башку. Будет классно. Надо продать на это билеты.              — Могу организовать, — вызывается Фуго. — А знаешь почему? Потому что я могу считать. В отличие от всех вас, придурки.              — Я могу считать тоже! — протестует Миста. — Я почти закончил старшую школу.              — Я закончил старшую школу практически четыре года назад, — говорит Фуго.              — Если уж мы тут меряемся своими достижениями в образовании, то я вообще-то получил высшее, — говорит Аббаккио. — В отличие от тебя.              — Окей, да, конечно, но это как бы были два года в школе копов, а теперь ты вообще гангстер, — замечает Фуго. — Так что кто тут из нас в выигрыше, ха?              — Ты тоже гангстер, — вставляет Триш.              — Да, но я не учился специально для того, чтобы останавливать гангстеров. Я о том, что все мы по-разному облажались, но, по-моему, Аббаккио облажался больше всех.              — Ого, — говорит Аббаккио. Он звучит искренне и чуть обиженно. — Ого. В смысле ты прав, но мы что, реально сейчас будем говорить об этом?              — Нет, — мягко говорит Джорно. — Мы не будем. Потому что это неприятно и непродуктивно, — он добрый малый, думает Наранча. — Как бы там ни было, не все мы облажались, чтобы в итоге стать гангстерами. Это был мой изначальный план, если помните.              — Ох, милый, маленький Джорно, — вздыхает Наранча, разворачиваясь на сидении, чтобы взглянуть на него. — Милый, маленький малыш Джорно. Ты чутка фрик, и потому это не считается.              — Хорошо, — соглашается Джорно. — Я просто хотел убедиться, что все помнят.              — Поверь мне, Джорно, никто не забыл о твоей дикой мечте, — говорит ему Фуго.              — Я не уверена, что знаю об этом на самом деле, — говорит Триш. — Какая у тебя мечта, Джорно?              — О боже, — бубнит Аббаккио.              — Триш, — искренне говорит Джорно, — моя мечта — стать ганг✩стером*.              — Вау, — говорит Триш, неохотно впечатлённая. — Как ты это делаешь со своим голосом?              — Делаю что? — спрашивает Джорно.              — Ну... ты сказал «ганг✩стер», но как бы... как бы словно зажигающе?              — Типа ганг✩стер?              — Да! Что это? — Триш ахает.              — Не знаю. Просто естественная харизма, думаю, — говорит Джорно, пожимая плечами.              — О нет, — говорит Аббакио. — Буччеллати, я знаю, ты по какой-то причине привязан к нему, но я прибью Джованну сейчас тоже.              Буччеллати задумчиво склоняет голову.              — Ты же знаешь, что я скажу на это нет, Аббаккио.              — Ты никогда не позволяешь мне веселиться, — вздыхает Аббаккио.              — Не думаю, что это так, — замечает Буччеллати.              — Парни, это омерзительно, я ведь даже не знаю, что такое секс, — хнычет Наранча.              Буччеллати давится вдохом.              — Воу. Ого, — говорит он. — Кхм. Нет, это не то, к чему я вёл.              Миста кашляет что-то подозрительно похожее на «херня».              — О боже, это просто поездка «Аббаккио-прибьёт-всех», а, — жалуется Аббаккио. — Я просто ненавижу вас, народ, и не могу дождаться, когда уже мои кошки сожрут меня.              — Я бы хотел сказать, что они подождут, пока ты умрёшь, — говорит Буччеллати, — но знаешь что? Я не считаю, что они будут. Думаю, если однажды ты уснёшь без должной бдительности, Малыш Принц примется за дело с огромным энтузиазмом.              — Он подождёт. Он подождёт. Боже, он такой хороший кот, — соглашается Аббаккио.              — Почему его зовут Малыш Принц? — спрашивает Наранча.              — Я подобрал его, когда он был маленьким. Он был очень больным, и я не думал, что он выживет, — объясняет Аббаккио. — Я назвал его Малыш, потому что Кот звучало слишком мощно для него.              — И затем я сказал, что называть его Малышом некрасиво и он наверняка из-за этого плохо себя чувствует, поэтому мы стали звать его Малыш Принц, — заканчивает Буччеллати.              — Нет, теперь он уже Кот, — исправляет его Аббаккио. — Он заслужил своё место.              — Он тоже звал его Малыш Принц до этого, — тихо шепчет Буччеллати остальным в машине.              — Во-первых, этого никогда нахер не было, а во-вторых если и было, то я просто оговорился, — громко говорит Аббаккио.              — Ммммхммммм, — говорит Буччеллати. — Ну да, продолжай убеждать себя в этом.              Наранча поудобнее опускается на кресло и позволяет препирательствам товарищей овладеть собой. Время от времени он тянется через проход, чтобы пнуть спинку кресла Аббаккио, пока тот не ловит его за лодыжку на полуслове и не рисует взявшимся из ниоткуда маркером на его подошве хмурую морду.              — Сделай из него кота, — шепчет Наранча. Аббаккио задумывается, не прекращая разговора, добавляет два треугольника вместо ушей и ещё один поменьше вместо носа. Триш нагибается вперёд между кресел, чтобы оценить это и салютует Наранче большим пальцем. Он усмехается и стукается своим кулаком о её. — Пальце-вверх-кулачно-ударное-супер-мега-комбо, — шепчет он.              — Фу, — отзывается Триш.              — Это значит, что мы теперь лучшие друзья, знаешь, — информирует её Наранча. — Никаких попятных.              Триш задумчиво склоняет голову, а затем пожимает плечами и говорит:              — Окей, идёт. Ты довольно неплохая подружка, думаю.              — О, самая крутая, — соглашается Наранча. — Когда я умру, ты можешь забрать мою коллекцию кассет.              — Что! — пылит Фуго. — Я думал, что это положено мне, Наранча, грёбаный ты предатель!              — Не с таким отношением, как сейчас, — говорит Наранча самодовольно.              — Боже, — роняет Фуго.              Триш тянется через Джорно, чтобы похлопать Фуго по его тощему плечу.              — Ничего страшного, Фуго. Наранча всё равно планирует пережить нас всех.              — Это так. Я слишком мил, чтобы жить, и слишком раздражающий, чтобы умереть, — говорит Наранча. — Это типа моя фишка.              — Если это твоя фишка**, то я возвращаю товар, — говорит Фуго мрачно.              — Слишком поздно, чувак, — весело сообщает ему Наранча. — Я те говорю, ты застрял со мной до конца.