курительная соль

Секундная стрелка двигается, в комнате раздается лишь постукивание этого агрегата. Часовая уже дошла до девятки. Через слегка приоткрытую дверь видно его худощавое тело, на носочках, пробегающее ко входной двери. Слышатся тихие шорохи темно-фиолетовой куртки, ободранной до синтепона в некоторых местах. Несомненно голубой любил и дорожил подаренной вещицей. Зачастую трефа можно было заметить мирно сидящем на кровати, качающим головой под ремиксы любимых песен и пришивающим очередную заплатку ткани на рукава. Хлопок закрывшейся железной двери–“действовать”. Опираясь на боковину, заставляя кресло издать жалобный скрип, длинноволосый встает и тяжелыми шагами направляется по маршруту шестого. Бросает взгляд на этажерку–сырая от грязного снега обувь находится на месте, но вот потертые жизнью сланцы пропадают. Значит валет вышел на балкон. Предусмотрительно, ведь как раз около восьми часов вечера консьерж проходится по этажам, разгоняя малолетнюю шпану, ну или же вызывает службы, в случае отказа на милую просьбу свалить в свои дома. Так что в девять встретить хулиганов, способных избить, ограбить Зонтика–уже нет и можно спокойно провести время наедине с собой, разглядывая ночные красоты района. Натянув по-быстрому дряхлые туфли, восьмой выходит следом. Кажись, проходит, как лабораторная крыса, по лабиринту до своей цели. Через светопрозрачную противопожарную дверь тот видит все: как он из кармана достает аккуратный сверток, как оттуда же забирает бензиновую зажигалку, поджигает кончик газеты и собирается сделать первую затяжку. Терпение медленно заканчивается, не может пиковый со спокойствием просто наблюдать, мирно стоять в стороне, ничего не сделать в такой ситуации. Когда из всех клонов, самый боязливый, волнующийся за себя и свое здоровье, боящийся даже прикоснуться к бокалу красного вина, рассуждая, что подхватит алкогольную зависимость–получает наркотическую. Грубые руки опускаются на плечи, спускаясь ниже к предплечьям, ощущается вся щуплость малого и его неподдельный страх. Подойти сзади оказалось правильным решением, ведь треф замер подобно статуе, а его подрагивающие пальцы почти что выронили подожженный сверток от неожиданности. —Как долго это еще будет продолжаться? — четко слышно над ухом знакомый, как всегда, раздраженный голос Пикового Короля. —Пик…? — поднимает голову вверх, убедиться, что это его собрат по несчастью. —Спрашиваю второй раз. Долго собираешься еще травить свой организм этой дрянью? Выражение лица фиолетового передавало брезгливость. Правда неизвестно, к шестому клону или же ситуации в которую тот угодил, да и по видимости–не способный выбраться из нее. Широкая ладонь обернула хрупкое запястье левой руки, удерживающей причину гнева короля. Надавливая, он заставлял откинуть идею с перекуром на сегодняшний вечер, повернуться, провести долгий разговор. —Как давно ты куришь? — не получив ответа на свой первый вопрос–задает второй в надеждах, что хоть на него удосужатся ответить. —М-месяц... — склонив голову, тихо выдает валет, прижимая руку к груди. Быстро уловил суть некого намека Пика: сейчас он не имеет права поднести самокрутку к своему рту. Уже десятая часть просто сгорела, а потемневшие кристаллы дури осыпались на холодный бетон. Шелковистые голубые пряди бросало порывами холодного ветра, он продолжал стоять в оцепенении, ощущая грубые прикосновения. —Ну и зачем ты начал это? — на плече Зонта оказался груз в виде головы пикового, почти шепчущего предложения в шею. Тот бесшумно вдыхает аромат противных мужских духов. —Я... — в голове непролазный туман состоящий из вопросов по типу: “что говорить?”— Я хотел попробовать покурить. —Не правда! Резким рывком руки, карточный поворачивает лицом к себе беззащитного парнишку, вжимается отросшими ногтями в куртку и разъяренно смотрит на стекленеющее аквамариновые глаза. —Захотел бы попробовать–купил обычные сигареты. Взял одну–узнал какого это. Но нет же, захотел именно наркоту, так? Нашел закладчика, и наш боязливый валетик каждое воскресенье стал ходить в сосняк искать пакетик с порошочком, возвращаеться домой — выхватывает косяк из ледяных пальцев, выкидывая ее за парапет — и втихушку делать цыгарки! Хорошо продумываемый несколько дней план летит крахом. Его заметили. Вот так просто и он того даже не заметил, раз сейчас находится в таком положении. Где облажался? Где совершил ошибку? Где оступился? Прижимает руки к груди, взгляд лидера недобрый, пугающий. Красные зрачки пробирают до мурашек, ноги подкашиваются. На улице моросит. Мелкие капли влетают в блоки, создают охровые пятна. Ужасающие монстры изображены на стенах хрущевки. Одежда по-тихому сыреет, стоять на улице уже невыносимо холодно, но ближайшие двадцать минут они продолжат мерзнуть. —Да какая тебе... — склоняет голову, бубнит себе под нос — к черту, разница!? Лучшая защита — нападение. Перевернуть ситуацию, дабы запутать оппонента, спугнуть, избежать дальнейших вопросов. Представление, как он толкая "обидчика" в сторону, убегает обратно в квартиру, закутывается в колкое одеяло слушая недовольный, отвратный голос Куромаку, отчитывающего за нарушение его ценного сна. И малец на всех порах думает, что это сработает. С таким то "опасным" клоном. Наивный, какая прелесть. —Ты окончательно страх потерял? — следует несильный удар по голубому затылку — Какая разница?! Ты чертов наркоман, треф! Моя обязанность следить, что с вами происходит и решать это! —Решать? Тогда займись Вару, раз на то пошло! Или подкидывать червей в мою кровать–это кажется нормой для тебя? Я никому не мешаю, в отличие от этого клоуна! —Не мешаешь? Да никого бы не ебало, что ты употребляешь, если бы не лез со своим стояком ко всем подряд. Думаешь, Феликс просто так тебя избегает? Нет. Зажал к стене, целовал и твердил как сильно хочешь — последние слова произнес тише, шипяще с длительными паузами. А на деле то... Уж далеко не к четвертому лез. Красивый лепет восьмого. Целовал и оставлял засосы, которые сейчас скрывает тональным кремом, на шее самому Пику. Прошла неделя с происшествия из-за которого засыпать невероятно мучительно. Воспоминания с той ночи плотно засели, не отпуская ни на минуту. Тогда под два часа Зонт привалился в дом, упал, запнувшись о порог двери. Выглядел жутко: бледный, красные глаза, на скуле, кем-то поставленный, темно-желтый синяк. Хлюпающие звуки сопровождали при каждом шаге–обувь пропитана серой водой. Не прижимал к стене, а устроился между ног пикового короля, которого ранее страшился. Расстегивал молнию ширинки узких джинс, почти неразборчиво спрашивал: хочет ли он этого, разрешает ли трогать себя во время минета. Как мерзостное животное кратко ответил: —Да. Медленно стягивает нижнее белье. Обхватывает короткими пальцами половой орган, улыбаясь ожидает возбуждение. Тихие стоны, заполоняли гостиную, заглушал их только диктор вещающий о проблемах с экономикой по федеральному каналу. Прикрыв зубы, держась за основание его мужского достоинства, не спеша скользит влажными губами вниз. Задерживается две секунды и двигается в обратном направлении. Отстраняется, прикрывает глаза и блокирует указательным пальцем основание канала пениса. Блудит горячим языком по всему стволу. Выводит непримечательные узоры. Движения разнообразны: от медленных поглаживаний, до кратких прикосновений. Имитирует спазмы, характерные в семяизвержении, экие раньше испытывал при мастурбации на фотографии умилительного личика шестого. Ощущение, что снял опытную проститутку на ночь. Настолько все действия Зонта были профессиональными, словно занимался этим всю сознательную жизнь. Тихие причмокивания, непроизвольные движения задом пуще возбуждали. Но сколько он этим занимается, а главное, с кем? Пик обязательно загрызет глотку тому, кто посмел прикоснуться к его сокровищу. Длительное время доводит своего партнера до сладкого изнеможения, суетливая рука зарылась в голубые волосы, дергала, случайно вырывая парочку из них. Но конца так и нет. Безвольно король хватается за конец вязаного шарфа, тянет на себя–заставляет подняться, а тот послушно выполняет. Залазит под грязный свитер, пересчитывает выступающие позвонки,старается снять чертову одежду. Ладошки лежат на щеках, приятное тепло, то, которое фиолетовый еще ни разу не чувствовал за период своей жизни. И плевать, что пацана контролируют употребленные недавно наркотики. Но правдивы ли тогда все слова о нескончаемой любви? —Бо...льшего... — моля, валет стискивает темно-синюю толстовку с мастью пик с неаккуратно пришитым сзади подранным плащом. Речь несвязна и обрывиста, приглушенные слоги–понять, что он пытается донести, весьма трудно. Однако-это возможно. —Зонтик, я не могу... — останавливает, прислонившись носом в ключицу, выдает мученик. Крепко обнимает хрупкого парня. Ему невыносимо стыдно за все сейчас происходящее. Неспособный себя контролировать, готовый взять тут и сразу. —Ч-что? —Совесть.—кратко и четко, но за этим следует пощечина, весьма болевая и до ужаса неприятная. Рогатый Тош и не понимает, по какому поводу полетел удар. А главное, как хилый человек способен нанести такой поражающий урон. Страх, непонятно из-за чего. —Засунь свою ебанную совесть глубоко в задницу — никому же не послышалось? — и сделай то, чего велит твое возбуждение. Все таки не послышалось. Умилительный валет же произнес свое матерное слово заставившее кинуть его на диван, прижать, жадно цепляться острыми клыками в, через чур, белую шею. Этого же он хотел, верно? Хороший же из тебя король, лидер, прекрасный, раз не способен даже сдержать свою похоть. Все твои жалкие оправдания бессмысленны-смирись наконец, что произошло, прими ошибку, ведь сейчас, своими, режущими уши, орами на весь дом, и заставляешь сделать это Зонта. Ты изнасиловал его. Ну же. Какого теперь смотреть на него, а? Силенок то и не хватило сказать, что это был ты. Приплел ни в чем невиновного черва, спокойно занимающегося подработкой и заботами по дому. —Чт.. — горькие слезы уже стекают по щекам, момент осознания безмерной ошибки — я... Его тяжкие рыдания не заглушают посторонние звуки проезжающих машин, серенады утопших пьяниц под окнами. Признавать свои ошибки–занятие не из легких. Множество людей не могут справиться с глубочайшими страданиями. Их жизнь и только их решение, двигаться ли вперед, меняться, оплошности считать важным поучением, или остаться там, где сейчас, дожидаясь окончание своих дней. Зонтик будет счастлив в "трезвой жизни". Да в принципе у него как-то нет право выбора в этой ситуации. —Я-я н-не хотел. Думал...думал на один раз! Идиот! Какой я чертов придурок! — срываясь на крик, проговаривает треф, интонация передает всю его внутреннюю боль — Боже, Пик! —Тише-тише... — шепчет восьмой, забирая трясущегося валета в свои объятия — Все хорошо, Зонтик, слышишь? Все хорошо — поглаживает шелковистые волосы, запуская в них пальцы, распутывает давно нечесаные пряди. —Ничего не хорошо! Я ужасен! — захлебываясь в слезах, во весь голос кричит и прижимается, ударяя по широким плечам. —Все совершают ошибки, ты то почему не можешь? — с ноткой злобы проговаривает Пик, ладонь легла на выступающую скулу, понимая, что синеволосый сильно похудел. —Что мне делать, П-пик..? Я-я боюсь, что не справлюсь... —Ты не должен справляться с этим один. Обратимся к наркологу, я найду связи, ты пройдешь лечение без справки и поставки на учет. — с ноткой грубости, поднимает его голову за подбородок — Мы вместе пройдем этот путь. Лишь на секунду касается его бледных губ своими–хочет узнать, ответит ли треф взаимностью, как сразу же чувствует холодные пальцы в своих волосах, дрожащие, но притягивающие обратно. Они долго простоят здесь.