её мнимый запах одуванчиков

джинн всегда пахла необъятно солнечным цветком, охватывающим дикие, заросшие мутным инеем поля, попавшими под грозу своими молоденькими листиками и дающими в отблеске перламутровой росы хоть каплю надежды на будущее. но все это — сплошная иллюзорная глушь, в которой нет ни цветов, ни будущего… стальной, как казалось, характер гуннхильдр, не мог выдержать тяжкого бремени-груза, свалившегося из неизвестной материи облачного затемнения рассудка. она это понимала… лиза — вот, единственная, кто по настоящему заботился о затерянном ребенке в кучке макулатуры и бессвязных ночей. минчи — лекарство, то самое, которое не было горько-противным на вкус, то, которое сладким сиропом растекалось по припухлым алым губам и приятно шипело в больной гортани. джинн понимает, что ей нужна двойная доза… краткий миг... и джинн наконец осматривается потерянно, будто её и не существовало вовсе, все вокруг пустое, цикличная ситуация — кошмар, который томно снится… это уже слишком затянулось. лиза… лиза… — это слово словно спасательный круг. и одуванчик хватается за него, отчаянно плескаясь в пучине жара океана [и библиотекарши] минчи для гуннхильдр — это единственный кислород, который она способна вдыхать. темнеет небо, а вместе с тем и рассудок. во вспотевшие виски мягко вдается голос, служивший колыбельной, и джинн безгранично тонет в горячих ладонях, играющих с дюймом кожи, то обхватывающих площадь, то поглаживающих тыльной стороной бледнобольное запястье. почему же один человек может так много значить? —милашка, ты ли не засиделась? —слышится отдалённо мягкий голосок пурпурной ведьмы, обращённый к джинн. гуннхильдр не знает, что и ответить. она явно осознаёт свою беспомощность. всю свою жизнь бедняжка только и думала о других, не заботясь о себе. по её застоявшимся венам протекает агония, очи слепли, а по телу всё еще проходят гнусными грошками пульсации. —так нельзя…джинн, ты же понимаешь… —минчи знает, что слова её не имеют весу. всё тщётно. но это не остановит библиотекаршу каждый день одаривать рыцаря своим теплом, прикосновениями и лёгкими, совсем наивными детскими поцелуями. —знаю, знаю… —джинн наконец вяло отвечает. —спасибо тебе за всё, любовь моя, —такие нежности в свой адрес лизе не часто удаётся услышать и эти слова словно глоток прохладной воды в жару, такие же ценные. и обе признают, что обречены на выстраданное счастье. всё рано или поздно закончится, не успев начаться… и лиза старается наслаждаться, отрывая от жизни лучшие лепестки вишневых роз и выкладывая их на плечи рыцаря. вдох. выдох. и джинн снова становится утопленницей адских рукописей.