Омут

Эйден неторопливо брёл по пустынным крышам Старого Вилледора. Вечерело. Небо затянуло серыми тучами, предвестниками дождя, и всё будто замерло в его ожидании, люди попрятались. Только снизу по обычаю изредка раздавались кряхтения бездушных тварей. Всего пара кварталов оставалась до их с Хаконом убежища. Эйден совершил очередную попытку связаться с ним. Ответом была тишина. Рация предательски треснула. На неё упала капля с хмурого неба. И этой капли оказалось достаточно, чтобы старое, измученное многолетним использованием оборудование перестало работать. Эйден вздохнул с досадой. Это когда-нибудь должно было случиться. Дом впереди не излучал старой теплоты. Дверь казалась запертой и неприступной. Он чувствовал одиночество этого дома издалека, но надежда, всё равно, отголоском звучала в его сердце. Эйден дёрнул за ручку - она поддалась. Парень ступил в тёмную глубь прохода, куда влетал судьбоносный арбалетный болт. Затхлость ударила по бледному лицу. Унылая серая комната, когда-то бывшая светлой и живой, неприветливо впустила в себя холодный воздух и продрогшее тело. Эйден стоял на пороге. На пороге горя и отчаяния. Здесь точно никого нет. Это можно было понять не только по слою пыли, окутавшей, словно пеленой, всё вокруг. Не только по опустевшим полкам, открытым нараспашку крышкам ящиков и дверцам шкафов, но и по той всепоглощающей тишине, которую Эйден боялся больше всего услышать, той знакомой тишине из рации. Он с усилием отпёр закупоренные окна. Прошедшие две недели безмолвия улетели скрюченными тленными листьями с иссохшего подоконника и трухой рассыпались в воздушном пространстве, будто их и не было. Почему же Хакон теперь тоже отсутствовал? Отсутствовал ли всегда? Даже проверить нельзя. На тумбочке, под окном комками лежали другие листья – бумажные. Эйден развернул один клочок. Размашистые неаккуратные буквы выводили фразу: Оставь это дело, не лезь в это место, В мое полое тело, бескровное сердце. У Эйдена возникло ощущение, что время замерло на той роковой секунде, и ничего не происходило в те молчаливые дни. Даже на мгновение показалось, что он уловил полюбившийся хаконовский запах. Запах его крови. Но куда же всё-таки исчез его владелец? Владелец этих... Писем? Почему же они оба разбежались, как два обиженных подростка, и забились по углам. Чем руководствовался Хакон? Сожаление, страх, отчаяние или же ничего из этого? Неужели не было ничего в его, как он написал, бескровном сердце. Бывший напарник прогонял Эйдена в письменах, но ведь он и так ушёл. Или гнал парня из головы, решив обмануть самого себя. А может написал наставление на случай его возвращения. Чёрт его знает. Он сам чёрт. Он был здесь. Его нет. Настойчивый ветер поднял остальные свёртки бумаги и забрал с собой, вслед за гнилыми листьями. Под окном, в углу лежал матрас, на котором стелилась мятая запачканная простыня, оставшаяся с их, с Хаконом относительно беззаботного времени. "Значит он ушёл сразу после... Зачем он ушёл? Зачем я ушёл?" На этом самом месте они занимались сексом, а через несколько дней здесь хлестала кровь. На постель, на одежду, залила ванну и капала на пол. Сочилась из обработанной раны, впитываясь в стерильные бинты. Эйден сделал все быстро, но крайне осторожно. Хакон не успел опомниться, как спаситель уже стоял у конца комнаты. – На этом всё кончено. –выскользнула из мыслей фраза. Он поддался вперёд, не оглядываясь, но ощущая на себе отметины двух черных бездн. Казалось, он до сих пор чувствовал, как жглось то место на спине. Пилигрим опустился вниз на некогда любовное гнёздышко, а была ли любовь? на оплот спокойствия, заботы и безмятежности. Он собрал в руки эту посеревшую от старости простыню, насквозь пропитанную потом и кровью, словно любовью и болью, которые втекали друг в друга внутри Эйдена. Боль въедалась сильнее и отпечатывалась засохшими багровыми пятнами на светлой ткани. И это осталась единственным доказательством того, что Хакон действительно существовал в его жизни? Эйден вдохнул пыльную простыню полной грудью. Тем временем, пустота неспешно подкрадыаалась сзади, можно без неё? сковывая мышцы, пронзая жилы. Морозное дыхание её опалило мочку, затронуло щеку, поцеловало, отдавая ноющее чувство то в пах, то в грудь. А в голове всё это время проворачивались одни и те же мучительные слова. Здесь никого нет.

***

Осень наседала на верхушки деревьев лёгким туманом. Утро встретило Эйдена редкими лучами солнца, но небо всё также удручало своей серостью. Сон не подарил бодрости или свежести, он наградил свинцом давно не стриженную голову пилигрима. В городе теперь была вода, ведь благодаря ему водонапорная башня освобождена. И он умылся, снимая шлейф тяжести. "Хоть что-то приятное осталось в этом захолустье." Пыльное зеркало с отколотым краем ждало парня в ванной. Он выкрутил кран на полную мощность и оставил так, предварительно заткнув пробкой слив, а зеркало забрал с собой в комнату и поставил против света к окну. Бритвенная машинка, купленная на базаре, зажужжала в руках. Дорожка за дорожкой начинали сыпаться темные пряди. Итак больная голова загудела вместе с устройством. Шея и затылок начали наливаться неприятным жаром, но, вместе с тем, отросшие волосы летели вниз мёртвым грузом прошлого, и от этого становилось легче дышать. Закончив, он мельком окинул взглядом на ночь замоченную в тазу кровавую ткань и вышел из спальни. Глаза пилигрима следили за постепенно поднимающимся уровнем воды, которая омывала потрескавшиеся пожелтевшие стенки в кровавых подтёках. Он ослабил напор и стал медленно погружаться, привыкая к приятным ощущениям. Кожа покрылась мурашками. Он опустился под воду с головой. Тепло распространялось по телу, как будто родные сильные руки обхватывали его. Как в тот раз, когда у него случился очередной приступ. Тогда всё и началось. Когда эти крепкие руки вырвали из одной бездны и затащили в другую. Полностью окутали его тело и сознание. Когда Хакон держал его в объятиях и гладил. Гладил по голове, по плечам и спине. Когда Эйден не заметил, как конвульсия перетекла в негу. И когда не смог сдержать стон наслаждения. А после обрушилась стена перед его глазами. Осознание выстрелило в висок, а мужчина напротив остановил всякое движение. От удивления или от возбуждения. Или от всего сразу. А потом мир поплыл от их жара, который выходил за пределы этой комнаты, выходил за их собственные рамки, даже город не мог сдержать его. Он тянулся куда то далеко-далеко к океану, которого они хотели достигнуть вместе. На самом ли деле этого не существовало? Прерывистый гул собственного сердца раздавался в ушах. Это было не по-настоящему? Лёгкая рябь мелькала перед помутневшим взором. – Мы никогда не были друзьями. –раздавалось эхом по старинной церкви и оседало пеплом в голове. "А кем тогда? Скажи. Вслух." Перед ним стоял Хакон, совсем не похожий на того, которого он любил. Его словно подменили. Это был не его Хакон. – А ты что думал, я тебя на свидание решил позвать? Действительно, ему надо было видеть лицо Эйдена, когда тот узнал о долгожданной встрече. – Я боялся, что больше не увижу тебя. – игнорируя насмешливый вопрос, искренне ответил парень. – А я ещё говорил, что я сентиментальный. - сначала ухмыльнулся собеседник. – Слушай, ты же не надеялся на что-то серьезное, а? – уже чуть мягче и тише звучал его голос. "Надеялся." – сразу пронеслось в душе. – Ладно, я здесь не за тем, чтобы сопли распускать. Отдай ключ и разойдёмся по-хорошему. Эйден молчал. Его будто сковало, парализовало каждую клеточку его организма. Он не знал, что и думать, как себя повести, что ответить. Ведь человек напротив был совершенно непредсказуем, закрытая книга под сложным замком, который Эйдену никогда в жизни не удастся взломать. А ключ? Ключ утерян в пучине лжи. Возможно, он просто растворился в ней без остатка. И теперь никому не распутать дряной змеиный клубок этой личности. Стоило ли пытаться? Да, с одной стороны, хотелось прильнуть к близкой фигуре. Сказать как сильно скучал и пообщать, что отдаст всё, что тот попросит хоть свою жизнь лишь бы быть рядом. Другое полушарие говорило Эйдену бежать прочь пока не поздно и больше не останавливаться, не оглядываться, смахивая впопыхах проступишвие слёзы. Больше не видеть этого лица, не радоваться улыбке, не отвечать ей, не отвечать своими губами на чужие. Не смотреть на них, не желать. Пресечь связь, скрепить сердце, отказаться от чувств, которые ещё долго будут напоминать о себе, но все же когда-нибудь отступят с поражением. Более того, впереди ждала Мия. Ждала ли? Её спасение отчасти перекрыло бы боль потери. Совершенно точно нельзя было забывать о сестре. Если она вообще жива. Родная кровь ведь дороже, чем какой-то там непонятный мужик? Правда ведь? Мужик, с которым за такой короткий промежуток времени накопилось больше приятных воспоминаний, чем за всю жизнь. В эту секунду Эйден понял, что почти не помнит лица Мии, лишь смутные очертания... – Время на раздумья вышло, малыш. Я знал, что не выберешь лёгкий путь. – досадливое выражение отпечаталось в памяти. – Значит будет по-плохому. Уныние в его глазах сменилось хмуростью , и Эйден успел ещё раз удивиться его способностью так быстро менять лица, и чуть не пропустил замах топора. Пилигрим быстро спохватился и вынул свое оружие. Два металлических изделия сцепились воедино, создав собою улетевшую в бок искру, которая тут же погасла. – Я не буду с тобой драться Хакон! – сдерживая натиск, выкрикнул Эйден, и обхватил второй ладонью рукоять. – Так благородно с твоей стороны, но у тебя нет выбора. Либо я, либо ты. Толчок не заставил себя долго ждать и пилигрим отшатнулся назад, на мгновение потеряв равновесие. – Давай поговорим, пожалуйста. – взмолился парень. – Нечего тут разговаривать, всё итак понятно. Ты бросил меня. – Что? Но я вернулся! Я вернулся и второй раз, но ты уже ушёл! Ты, всё равно, ушёл! Почему? – Слишком поздно. Ещё один замах беспощадно проскользнул прямо перед лицом парня. Он уклонился и отскочил в сторону. – Эйден, ну давай уже, бери свой металлолом и втащи мне как следует. Ты же этого хотел, я знаю. Эйден помотал головой. "Никогда." – Ты меня обижаешь своим пацифизмом. Будто я для тебя не сильный соперник. А ведь я давно хотел проверить на что ты способен. Излитое кровью сердце не выдержало: – Прошу давай закончим, я спрячу тебя от Вальца, найду Мию и мы убежим навсегда из этой проклятой дыры! – Нас нет, Эйден, нас уже нет! Ни тебя, ни меня. Перед глазами начало плыть, на задворках сознания начали мелькать воспоминания, шум в ушах перекрывал голос. А лёгкие, лёгкие будто наполнились водой, дышать было невыносимо. Лицо напротив близко и так далеко одновременно заливалось светом, который становился все ярче и ярче, он перекрывал даже ультрафиолет. "Но откуда? Сейчас же ночь на дворе." – Напомнить тебе? Это ты сказал что всё кончено. Значит, всё кончено. – эти слова буквально ошеломили его плавящийся мозг. – Тем более я уже настроился на эпичную драку. На смерть. Вырываясь из игр разума, Эйден насильно пробудил в себе второе дыхание и достал трясущейся рукой из кармана свёрток. – И выкинул сердце, как здесь написал? – Что? Какая чушь, ей не верь.

Я тебя защищу!

Тебе я не ровня, парень. Столько потерь.

Одного больше никуда не пущу.

Твое сердце не камень!

Я его растоптал, Если хочешь твое Прихвачу, раздавлю.

Ты постой, на меня посмотри!

Оглянись, осознай где же ты, кто же ты!

Убил бы последнего кто тебя принимает?

Я сейчас этим занимаюсь. Эйдену надоел этот цирк. Прокрученный то ли в голове, то ли наяву сценарий казался смешком в лицо, по сравнению с тем что, думалось, ждало впереди. Неизвестность, страх и отчаяние сковывали мышцы. Реальность наседала на итак воспалённый ум. Непонятно, ничего непонятно. Что делать? "Все потеряно, Эйден, ты все просрал." Но вины твоей в этом не больше, чем его. Одно было ясно, потерянная душа не хотела поддаваться. Земля рушилась под ногами стремительно. Что-то должно было произойти. Резко и быстро. Он мог бы сейчас превратиться, нет, не мог но в нем не существлвало злости, была лишь одна усталость, моральная усталость с оттенком печали в глазах. Измотанное тело мгновенно считало намерение и случайно забыло увернуться. "Без страдания нет счастья." – подумал Эйден. И наконец, почувствовал это счастье, растекавшееся из груди по телу и по полу. Он понял, ради чего всё это испытание, ради чего ему дана была жизнь. Сначала, чтобы кинуть круг утопающему, или всё же утопленнику? который не поможет. Наверное, потому что утопающий слепой. Потом самому нырнуть в омут, чтобы раскрыть эти незрячие глаза. Отдать свои? И больше оттуда не выбраться. Эйден не вынырнул. – Я спасу тебя... – прошептали холодные губы с облегчением. Из своей руки в родную чужую руку передалось всё то, что было недосказанно, всё то, что осталось недопонято, всё, что было упущено. Эйден закрыл усталые веки. Хакон открыл ключом его сердце, и вытащил из раздробленной грудной клетки. Птичка вылетела. А он остался купаться в океане из своих собственных слёз.

Играя в молчанку, проиграли оба. И проиграли самое ценное – самих себя

и друг друга.

Глупая, глупая любовь с разницей в почти двадцать лет. Неоднозначная, непонятная. Реактивная до свиста в ушах, бушующая солёными волнами. Скрытая от непрошеных глаз на верхушке самой высокой башни. А главное, первая и последняя для Эйдена. Теперь же недосягаема, возможно таковой была всегда, как ослепительный ореол на горизонте бесконечной глади. Эйден гнался за его угасающим светом. Шёл вперед, пытаясь уцепиться за лучи, как за канаты. Но те лишь хихикали в ответ. Он думал, что не над ним, и тоже смеялся. Одурманенный жарой, он не захотел разглядеть за отражающей поверхностью мутную суть здешних вод, которая с каждым шагом застилала обнаженное, обгоревшее тело.

А он всё шёл, даже когда снаружи оставались лишь макушка и полные тоски глаза, смотревшие на исчезающий след

небесного светила.

Кожу пробирало ознобом, посиневшие ноги царапали острые камни. А он всё шёл.

И чем глубже, тем холоднее.

Дно закончилось. Солнце погасло.