If it’s you

      В сорок пятом, помнил Стив, зима пришла суровая, правда, совсем бесснежная. Было так: сначала зарядили дожди, Баки пришел тогда с наряда и выливал из сапог воду, Стив увидел это и орал в штабе час, потом выдали новое обмундирование. Стив тогда долго вздыхал. Непривычно ему было орать.       Потом случайно выяснилось, что средняя температура по полку немного выше нормированной: слег Дуган. В санобозе не оказалось даже аспирина. Стив постоял над Дуганом, раздувая ноздри, исчез, а минут через сорок Дугана забрали фельдшера и вернули через три дня здоровым. Это стоило Стиву всего ничего: сурового взгляда исподлобья и пары веских слов. Он просто начинал ненавидеть штабных. Но пока держался.       Где-то вот здесь, помнил Стив, он затоптался на пороге, отгибая край палатки, но не заходя, Баки лежал тогда на койке, крутил ручку приемника: передавали концерт. — Ты не голодный? — осторожно уточнил Стив. Баки отвлекся и посмотрел на него, как Иисус на ребенка. Стив даже задохнулся немного по привычке, но вспомнил, что больше не болен. Отчего же так легкие сдавливало, травя воздух, как из покрышки? — А ты? — уточнил тогда Баки. Стив посмотрел сурово, потоптался снова. В этом вопросе был весь Баки. Всегда. Так и было: по радио передавали Конни Босвелл, шел дождь, Баки спрашивал у него, не голодный ли он. Так Стив запомнил эту зиму.       Он помнил ещё много чего: как хлопала от сквозняка рама в доме Роджерсов и как Баки закрывал ему ноги сшитым еще покойницей Сарой пледом. Он помнил, как они вставали в четыре утра и шли в типографию, чтобы успеть разнести газеты, и как ничем нельзя было оттереть с рук типографскую краску, и как потом Баки бежал на завод, а Стив в редакцию.       Стив помнил много чего, и половина, нет, все эти воспоминания были одним словом: Баки.       Стив помнил: дождь, радио, Баки, пахнет сыро и терпко. Конни Босвелл больше не поет, поет Фред Астер, Баки подмигивает и помогает ему снять форму, напевая тихонько про цилиндр и белый фрак. Щелчок. Больше Стив ничего не помнил.       Словно его самого посадили на кресло тогда, в сорок пятом, и хорошенько промыли ему мозги первоклассным отбеливателем для мозгов. Стив помнил много чего. Кроме того, что было после песенки Фреда Астера. Цилиндр, белый фрак… как там дальше?

***

      В Ваканде не было никаких дождей. Пахло костром, он лежал на спине, вздыхал и смотрел в бездонное небо. Но слышал, почему-то, дождь, воздушную тревогу и дурацкую песенку Фреда Астера. — Я все хотел спросить, — сказал он наконец. — Я уж понял, — мурлыкнул Баки. — Вздыхаешь битый час. Скажи что-нибудь. — Цилиндр, белый фрак и? Баки приподнялся на локте, забавно сдул со лба прядку и посмотрел на Стива, как на неумного. — Ты мог спросить что угодно, — медленно сказал он. — Начиная с «Ты убил Кеннеди?» и заканчивая «Ты меня любишь?», но ты спросил, что поется в долбаной песне столетней давности? Стив засопел. — Я знаю, что ты меня любишь, Бак, — сказал он, продолжая напряженно сопеть. — И мне совершенно неважно, убил ли ты Кеннеди. — Убил, если хочешь знать, — проворчал Баки и сел ровно. Хитон плотно облегал его с левой стороны, не давая и намека на воображение, и Стив видел, как дергается его культя. — Ты что, не удосужился переслушать песню? Или только что вспомнилось? — Проблема в том, что мне не вспомнилось, Бак, — вздохнул Стив. — Я помню палатку, передают концерт. Ты помогаешь мне снять форму, поешь про цилиндр, белый фрак и…все. — Ну ты и задница, — неожиданно громко выпалил Баки и упер руку в бок. Стив поморгал. Помогло плохо, Баки все ещё упирал руку в бок. — Почему? — уточнил Стив и посмотрел украдкой: Баки был прекрасен, как рассвет. Психованный, столетний рассвет. — Балда. — Баки обернулся и Стив увидел, что он закусывает губы. — С фалдами. Цилиндр и белый фрак с фалдами. Баки тогда закусывал губы, напевал, что он сбросит цилиндр, и стягивал со Стива сапоги. Вот, как все было.       Потом они, конечно, сбросили и цилиндр, и все остальное, и передавали радиоспектакль «Большой магазин», и они уснули, пока шел дождь, и Тони Мартин пел «Если это ты», и они проспали караул, а утром запрыгнули на поезд, в котором сидел Зола. А потом пальцы Баки выскользнули из рук Стива. — Прости, — услышал Стив разбившийся на осколки голос, а потом осознал, что это говорит он сам. — Балда, — нежно повторил Баки и зацепил его за шею лапой, и потянул головой к себе на колени. — Как я мог это забыть, — проскрипел Стив и мерзкая капля скатилась со щеки ему за воротник. — Это же было впервые. — У нас с тобой все теперь впервые, — эхом отозвался Баки и пальцами стер ещё одну каплю Стиву со щеки. Он был готов поклясться, что на пальцах Баки все еще есть въевшаяся типографская краска. — Шури показала мне, как включить на телефоне приемник. Хочешь, послушаем по радио концерт?