Эфемерно

— Встретимся, может? На коленях перед тобой извинюсь. Некоглай облизывается. Ведёт языком по нижней губе круговым движением вдоль, кусает её, и так насмешливо-ядовито смотрит в глаза: Рома сразу понимает, что здесь заваулированно. Отсосать хочет. Не иначе. Парень сглатывает, смотря через экран на своего оппонента, и стучит по столу быстро, монотонно, будто раздумывая. Коля его замешательство понимает, и загорается ещё больше. Облизывает уже верхнюю губу, выразительно хлопая глазками, и с причмокиванием мочит палец слюной. Мокривскому это кажется просто отвратительным, хотя заводит до упора. По телу проходят фантомные мурашки, что скатываются вдоль тела и льются волной. Гадость. — Может быть. Если уж так сильно вину чувствуешь, то почему бы и нет? Поползаешь, как собачка, может, и в голове ясно станет. Кажется, эта реплика вводит Лебедева в ступор, и он поспешно отключает видеозвонок. Где и когда встретиться — псих не сообщает, но это и к лучшему. Пусть оставит свои извращенные планы и не доёбывает Рому в дальнейшем. С этими мыслями Мокрица отходит от компьютера, пытаясь выкинуть их из головы и сосредоточиться на чём-то более важном. Ну, например, на Юечке.

***

      В этот клуб он ходил каждый четверг, окунаясь в привычную для себя обстановку и расслабляясь. Про спортиков Рома давно уже забыл, и просто с наслаждением потягивал из стакана коктейль. Музыка была тихая, она совершенно не била в уши, за что стример так этот клуб и полюбил. Да и народу всегда собиралось немного. Вот две намалёванные девицы, тут пару знакомых лиц, там какие-то левые ребята, похожие на школоту больше, чем Коля. При мысли об этом придурке в животе болезненно скрутило. Ну что с ним, а? Не допив коктейль, парень уже было разворачивается, но тут ему на плечи ложатся холодные руки, которые больно сжимают расслабленные мышцы. Мокрица шипит от боли. Нет, это не может быть правдой! Боже, и почему он так доверился ему? Медленно поднимает глаза, готовясь к самому худшему, но вдруг чувствует на ухе чужое дыхание: — Пойдём, выйдем? — знакомый шёпот обволакивает и укутывает. Рома поддаётся, встаёт на ватных ногах и, не поднимая головы, следует за этим тихим шелестом. Коля выводит его на улицу, в сумрак и свет фонарей, толкает к машине, и Мокривский, не сопротивляясь ни на грамм, будто сдался уже — отчаялся просто — садится в неё. И только там понимает, что совершил. Парень выпадает из транса и испуганно смотрит на Некоглая через зеркало заднего вида. У того на лице сохраняется привычная безмятежность, но если приглядеться, можно увидеть на его губах лёгкую, победную улыбку. Коля уверенно заводит транспорт и они трогаются. — Ну и что тебе нужно от меня? — стример не узнаёт своего голоса — настолько он охрип. Мокрица вытер ладони об куртку, и начал судорожно искать телефон. Нельзя с этим психом оставаться наедине! — Ничего противозаконного. Расслабься, Рома. И не думай сбежать. — тон становится угрожающим, вопреки содержанию. Мокривский вытащить устройство на свет не решается, и складывает ладони на дрожащих коленях. — Молодец. Хороший мальчик. Знаешь, удивился, когда увидел тебя в клубе. Я всего второй раз в такое место выбираюсь, и тут ты! Очень удачно получилось. Ещё странно, что так спокойно расхаживаешь после моих угроз… Не боишься, что тебя изобьют? Рома промолчал. — Потерял бдительность, да? А ведь это могло бы быть твоей роковой ошибкой… Мокривский. Столько избегал меня, и сам же попался прямо в руки. Стримеру в голову пришла какая-то мысль. Она была расплывчивой, и ускользала, как сухой песок сквозь пальцы. Неужели он сам пришёл намерено? Неужели ждал этого? Рома не хотел верить. Это случайность. Чистая случайность. Свернув влево, машина останавливается, после чего Коля выбирается и открывает дверь для Мокрицы. Тот не двигается. Идти за этим психом нельзя, да ему просто необходимо сбежать! Но как это сделать? — Да не бойся ты, блять. — в голосе Лебедева слышится раздражение. Парень закатывает глаза, хватает свою жертву под локоть и вытаскивает из машины. Мокривский пытается вырваться — но тщётно. Николай цепко держит его, сжимая до боли, отчего стример вскрикивает. — Отпусти! Коля, тварь! Тебе это так всё с рук не сойдёт! — паника окатывает его с головы до ног. — Чего ты боишься? Меня? Я же хилый, а ещё у меня сломана рука, так что перестань дёргаться, нахуй, и иди за мной! — Зачем это всё?! Коля не отвечает, просто тянет своего врага за собой, с силой сжимая пальцы. Синяки останутся — Рома уверен. Тёмная квартира, зелёная лампочка в углу — в спальне, кажется, — Мокривского толкают в спину, заставляя войти в мрак комнаты. Ему такое обращение, мягко говоря, противно и неприятно, но Некоглаю, видимо, всё равно. Да этот человек слова жалость и сочувствие не знает! — А тебя родители в детстве не учили-… — Мокрица осёкся. — Прости, чувак. Казалось, Лебедев на его слова и внимания не обращает, ну или вид делает. Просто продолжает равнодушно стоять, с прищуром смотря на своего врага. — Я же говорил, что буду на коленях извиняться? Ну вот, настал такой момент. Рома недоумённо переводит взгляд с лампочки на него, и видит, как медленно, будто в слоумо, Некоглай опускается на коленки, поднимает голову и улыбается своей самой невинной улыбкой. Именно ей он покоряет сердца миллионов, именно с помощью неё сводит людей с ума. Но Мокривского не проведёшь, и Коля это знает. Поэтому подползает к нему ближе, бесперебойно облизывая губы, и пальцами касается чужой руки, обхватывая на мгновение, затем отпускает, легонько ведёт по ноге и до колена, будто гладя, и бегающими глазками наблюдает за реакцией Ромы. Лицо Мокривского до ужаса спокойное, хотя внутри кипит уже раскалённая лава, готовая прямо сейчас вылиться из ушей кровавой массой. Псих прижимается к нему, и цепляет пальцами ремень, расслабляя и спуская осторожно, неторопливо, кусает губы в предвкушении, и стример вновь подмечает эту дикую озабоченность в чёрных глазах. Но кажется, что он уже не боится. Рома протягивает руку, кладёт на крашеную голову и зарывается в волосы, перебирая зелёные и чёрные прядки, а потом резко дёргает на себя. Коля шипит от боли, и бьёт парня кулаком, попадая куда-то в живот. — Ах ты сука… — цедит сквозь зубы Мокрица, и пытается оттолкнуть «этого ненормального», но тот крепко держит. Вроде у кого-то рука сломана, нет? — Извини, но ты первый сделал мне больно. С грустью так. Будто и не про волосы вовсе, про другое что-то. — Я ведь смотрел тебя… А ты… — тихий, почти не уловимый шёпот, но Мокривский всё-всё слышит. — Ты. Виноват. Сам. Жестоко. Хотя так больно… Колеблется. Рома уйти хочет, сбежать отсюда поскорее — но не может уже. Потому что раньше надо было. Потому что его замешательство видят. Некоглай улыбается — широко так, по-клоунски. Добился, чего хотел. — Если бы был виноват только я, где бы ты уже был? Сидел за компьютером, в компании любимой девушки и кошки. Стримил бы сейчас свои скучные стримы да пиздел на меня хуету свою. Но где ты сейчас? Здесь, передо мной. Так позволь мне просто отсосать тебе и мы вернёмся в привычное русло своей гнилой, сука, жизни. Гребаный ты пидор. Стример медленно растягивает губы в ухмылке, и вдруг со злостью хватает своего оппонента за подбородок. В тёмных глазах Коли тут же отражается страх. Такой же совсем недавно был в глазах Мокрицы. Всё ведь всегда возвращается? — Давай. Ну же, действуй, или только скулить горазд? — от количества яда в его голосе Лебедев морщится. Но всё-таки это его чертовски заводит. И эта боль, растёкшаяся по всему лицу. Рома отпускает его, и парень трёт покрасневший подбородок — но выходит только хуже. Сука. — Ладно. Коротко. Псих больше ни слова не произносит, стягивает с него наконец джинсы, и поднимает глаза. Мокривскому неуютно, он отводит взгляд, смотря куда угодно, лишь бы не вниз, затем и вовсе прикрывает веки. Колины руки подрагивают, когда он обхватывает возбуждённую плоть, рукой вдоль проходит. Пальцы у Лебедева холодные, длинные… Рома рваный вздох сдержать не может, стонет так сипло и глухо, что у Некоглая крышу сносит. Он касается члена языком, мягко обводит головку, делая круговое движение, и с хлюпающим звуком насаживается до середины. Стример вновь руку к чужим волосам тянет, но Николай грубо отбрасывает её в сторону, не позволяя даже коснуться головы. Опять же повторится. Мокривскому, видно, нравится ему больно делать. Ну тогда… Зубами проходится по члену, и слышит чужое шипение. Коля улыбается. Ему тоже нравится делать Роме больно. — Блять, больно же, мразь! — его враг чуть ли не рычит, но Коля уже не слышит, игнорируя и углубляясь в процесс. Запихивает себе в рот полностью, гладя языком неумело, зато очень быстро, и довольно липко, отчего парень периодически стирает со своего подбородка капающую слюну. Второй стон у Ромы получается громче, что выводит психа из транса. Лебедев в последний раз задевает плоть зубами, и чувствует, как рот заполняется горячей, вязкой жидкостью. Коля не шлюха какая-то, он проглатывать не будет. Ну, если только перед ним стоит не Рома Мокривский, такой прекрасный и взбудораженный до крайности. Николай прикрывает рот рукой и сглатывает. Отвращение пропадает, когда его губы чувствуют уже другой вкус — такой сладко-тягучий, хлипкий и до дури эфемерный — последний вкус, что хочется ощущать перед смертью. Мокривский всё-таки доходит до его волос, но Коля уже не чувствует. Он слишком поглощён. Слишком сильно пытается не заплакать. Знал бы, что Рома тоже. Не отпустил бы даже. Но каждого из них впереди ждёт лишь привычное русло гребаной жизни.