Минуты гордости

— Читал, что сказал… Эй! Шнайдер возмущенным взглядом проводил свой телефон, который Пауль выхватил у него прямо из рук и теперь с хитрой улыбкой прятал куда-то во внутренний карман куртки. В Нью-Йорке было достаточно прохладно, как для марта, и для небольшой прогулки до ближайшего кафе пришлось порядочно утеплиться. — Хватит новостей. И с тебя, и с меня. Ценника на бензоколонке достаточно. Пауль с улыбкой покачал головой. Взял руку Шнайдера в свою ладонь, сжимая ощутимо пальцы и обозначая свое присутствие; факт, что он был рядом в стремлении прогнать прочь тень обиды из свеже-нарисованных бровей и голубых глаз, заставить мягкие губы вновь улыбаться, а не расстроенно кривиться. — Только и делаешь, что листаешь заголовки Шпигеля. Я тебе больше не интересен? Он тоже скривил обиженную мордочку, преувеличенно выпячивая вперед нижнюю челюсть в попытке развеселить Шнайдера. Сработало. — Не говори глупостей, — фыркнул тот, теперь уже совершенно точно переключаясь с небольшого воровства на более приятные вещи, улыбаясь расслабленно и почти нежно. Таймс-Сквер, как и всегда, встречал сотнями разноцветных огней и людской толчеёй. Конечно, слух выхватывал иногда в гомоне озабоченные возгласы сложившейся обстановкой, но город был слишком большой, чтобы полностью погрязнуть в общемировой нервозности. И Шнайдеру это даже нравилось. Даже в Берлине от новостей последних дней было сложно скрыться, поэтому он спешно, по выдуманному предлогу заявил, что улетает в Америку — переписывать одну из партий с ошибкой. А Пауль традиционно последовал за ним. Студия записи была совершенно в другом квартале: подмигивала в воспоминаниях полупустой чашкой с кофе, оставленной на столе; брошенной на диване толстовкой и почти интимным полумраком, а здесь… Здесь был центр Нью-Йорка и совершенно не было времени для плохих мыслей. Пауль продолжал сжимать его руку: несильно, но ощутимо, не напоказ, но и не скрываясь особо, и Шнайдер приободрился. В груди разлилось тепло, и он придвинулся ближе в стремлении прижаться к чужому плечу. Партию он, конечно, перепишет. Но потом… — Планируешь операцию по возвращению телефона, диверсант? — Пауль, улыбаясь уже открыто, быстро прижался ближе, почти вжимаясь в лоб Шнайдера своим. Не ожидавший подобного маневра Шнайдер, оказавшись с Паулем лицом к лицу, только рассмеялся. Они почти обнимались у всех на виду, и это неожиданно вызывало внутри почти детский восторг, какую-то легкомысленную радость. Как будто снова шестнадцать и он впервые идет на самое настоящее, серьезное свидание. А на свидании — он знает точно — будет все: и поцелуи, и прикосновения, и вид оголенного тела… — Дурак, — Шнайдер покачал головой, силой заставляя себя успокоиться. Для откровенного флирта еще будет время и более подходящее место. Звукарь в студии, конечно, сидел, но очень тактично и немного нервно выходил перекурить каждый раз, как Пауль принимался болтать в микрофон что-то полупохабное и на самой грани нормального голоса, а не интимного хриплого полушепота. — Я верну тебе его. Потом. С заблокированным интернетом. Обещаю компенсировать одной интересной штучкой, которую скачаю специально для тебя. Шнайдер непонимающе нахмурился, уже открыв рот в желании выяснить, что там опять придумал Пауль и его дьявольский мозг, но друг внезапно отвернулся, толкнул в бок локтем и бросил короткое: «Смотри!». На огромном экране Шнайдер увидел… Себя. Свои руки, повязку на глазах, песок, ощущение которого — царапающего кожу, жило в памяти до сих пор. В Америке, в самом центре огромного мегаполиса, на одной из известнейших улиц мира крутили тизер их клипа, который должен был выйти в ближайшие часы. Шнайдер даже замер удивленно, рассматривая повторяющиеся кадры. Показ тизера, видимо, решили крутануть несколько раз подряд, и он дернул Пауля за руку, привлекая к себе внимание. — Снимай быстрее! Хочу запостить в инстаграм. — Телефон не верну, — ухмыльнулся Пауль, но покорно полез в карман. — Да на свой сними — мне все равно, быстрее только. С восторгом Шнайдер, переводя взгляд с маленького экрана на большой, следил за тем, как Пауль фиксирует небольшой момент их славы. Очередной момент их большой славы. Внутри сдавило от тепла, граничащей с чванливостью искрометной радости, что он, не удержавшись, повис на Пауле, приобняв того за плечи. — Я заслужил поцелуй за старания, мой король? — не преминул тот позубоскалить, но заулыбался очень искренне, когда Шнайдер шутливо пихнул его и быстро ткнулся носом в щеку. — Об этом поговорим вечером в отеле, — вернул Шнайдер шпильку, на повторе гоняя коротенькое видео. — У тебя ведь сохранен пароль от моего аккаунта? — Конечно, сладкий. Слежу, что там тебе шлют в директе молоденькие девочки и мальчики, кидаю репорты. — Я догадывался, что что-то здесь нечисто, когда все эти мальчики и девочки пропадали после первого же сообщения. Жадина. Не переставая улыбаться, Шнайдер быстро набросал пост, полюбовался первыми посыпавшимися «сердечками», а затем вернул телефон хозяину. — Теперь, наконец, мы можем идти пить кофе? Шнайдер только кивнул. Они проторчали посреди площади достаточно, чтобы начать привлекать внимание, и какая-нибудь уютная и теплая кафешка была бы сейчас как нельзя кстати. — Чем старше, тем хвастливее ты становишься. Кто бы мог ожидать такого от пай-мальчика, марширующего в шортиках под пионерский гимн. — Иди на хуй, — ухмыльнулся Шнайдер, медленно просматривая комментарии в своем инстаграме. Свет в студии горел неярко и стыдливо; звукарь давно ушел, поняв, что он тут становится все более лишним с каждой минутой, и сейчас никто не мешал им перебрасываться шуточками на грани с откровенными намеками. — Я имею полное моральное право наслаждаться результатами своих многолетних трудов. Теплая кофта была отброшена в сторону; Шнайдер задумчиво почесывал влажный живот, забравшись рукой под футболку. Пауль где-то в стороне прожигал его взглядом внимательных глаз, сложив на груди руки. Их нахождение здесь в данный конкретный момент было чистой формальностью, показушничеством: обоим было ясно, что записывать и перезаписывать сегодня уже никто и ничего не будет. — Своего многолетнего «сummin and drummin», ты хотел сказать, — громко фыркнул Пауль, но с места не сдвинулся, предпочитая плавить Шнайдеру кожу на расстоянии. В воздухе потрескивало напряжение, и эти маленькие искорки заставляли волоски на шее болезненно-приятно приподниматься, а сердце стучать чаще. Внимание рассеивалось, и комментарии больше не казались Шнайдеру такими интересными, как минуту назад. Или важными. — Я рад, что ты оценил, — вернул он ухмылку, поднимая следом на Пауля взгляд. Глаза напротив сейчас были особенно темными, почти черными, и такими же глубокими. Как омут, как пропасть — и Шнайдер уже понимал, что готов рухнуть в эту бесконечную удушливую тьму с головой. — Не мог не оценить. Не сочти за комплимент — все время казалось, что все смотрят только на тебя, минуя мою сиятельную величественную фигуру. — Зависть, — Шнайдер покачал головой, показательно потягиваясь и чувствуя, как взгляд Пауля тут же падает на полоску кожи, оголившейся под задравшейся футболкой. Хотелось горделиво ухмыляться, наслаждаясь властью. Пауль откровенно терял голову все это время, и точка невозврата была совсем недалеко. — Очень низменное чувство. — Есть еще более низменные, если хочешь знать мое мнение, — Пауль поиграл бровями, но насмешки в его глазах видно не было. Невидимая сила вдавливала Шнайдера в диван, заставляя растечься по мягкой ткани, сдаться напору, развалившись на подушках, и он на чистом упрямстве поднялся на ноги, разминая затекшую спину и потягиваясь всем телом. Дразнить Пауля всегда было их общей забавой — как ответ на все насмешки и подколки, которые сыпались из того при любом удобном и не удобном случае. — Ладно. Давай еще разок — и закругляемся на сегодня, — уже чуть более серьезным голосом бросил Шнайдер, разминая еще и шею. Партию и правда следовало переписать: досадная смазанная нота пробралась в финальную запись. Ее не слышал даже Рихард, но Шнайдер… Шнайдер слышал: речь ведь шла о барабанах. Он вошел в комнату звукозаписи, привычно перебросил ногу через стульчик, взял в руки палочки. Пауль даже врубил метроном с басом Оливера, замер по ту сторону стекла, рассматривая внимательно, увлеченно. Шнайдер успел настучать несколько первых тактов, падая в привычный ритм, атмосферу вибрации в руках. По телу взметнулся жар: он успел достаточно долго просидеть в этой комнате, надышать и нанести тепла, и теперь тепло возвращалось обратно, просачиваясь через кожу. Он почти увлекся, почти смирился с мыслью, что придется доиграть до конца, когда дверь тихо скрипнула, тепла стало больше, и Пауль навис над ним, сдавливая жаром еще и своего тела. Поймал губы в поцелуй, пробираясь ладонью через растянутый ворот футболки к коже, лаская грудные мышцы и ключицы. — Трудяга… Идем уже. Слова скатились вниз, оставаясь без ответа — Шнайдер увлеченно отвечал на поцелуй, тяжело дыша Паулю в губы и покорно раскрывая рот навстречу чужому напору. Палочки выскальзывали из слабеющих пальцев и наконец остались лежать на малом как раз в тот момент, когда Пауль оседлал его бедра.