Обломки горной породы

Возвращение в Ли Юэ чем-то напоминало возвращение домой. Чайльд хорошо помнил свои чувства, когда корабль Фатуи впервые вошёл в гавань, начав свой путь в морях далёкой Снежной. Тарталья стоял у борта, опирался вытянутыми руками о перила и жадно втягивал в лёгкие разгорячённый воздух, которого всегда было мало. Голова чуть гудела от шума, стоящего в порту, и было так жарко, словно он сидел в родительском доме рядом с камином, завёрнутый в три одеяла сразу. Взгляд его в тот день с неприкрытым интересом метался от вышек, расположившихся в порту, до зданий, стоящих поодаль, и до скал-громадин, обнимавших город с той стороны, что не примыкала к морю. Город не изменился. Тарталья, собственно, тоже. Только теперь кожа его перестала краснеть после мимолётного касания солнечных лучей, и его загар по цвету почти сравнялся с веснушками, усыпавшими его плечи. Лицо осунулось, но руки окрепли, и потому старая форма была уже не так свободна в плечах. Он улыбался, и впервые за долгое время улыбка была искренней: венец мелких морщинок расцвёл в уголках глаз. По трапу пошла дрожь – это Тарталья то ли быстрым шагом, то ли бегом спускался на берег, на краткое, но драгоценное время оставив позади заботы. Он сделал все необходимые распоряжения ещё до того, как ступил на берег, и потому бумажная волокита и таможенная проверка – всё лежало на плечах его подчинённых. Может, он ещё подарит Анне цветы, а Сергею – бутыль крепкого алкоголя в благодарность за их верную службу. Мелкие сошки на поводке у Цисин проверяли корабль так, словно на его борту были не дипломаты, а преступники. Впрочем, Чайльд удивился бы гораздо сильнее, если бы Ли Юэ после всего случившегося принял их с распростёртыми объятиями. Знакомая фигура стояла чуть в отдалении, опираясь плечом о стену. Работники порта ходили из стороны в сторону, перетаскивали материалы и кидали недоброжелательные взгляды, едва завидев серую форму Фатуи. А фигура была недвижима – маяк в неспокойном море людей. – Сяншен! Чайльд понял, что растянулся в довольной улыбке, только когда услышал собственный голос. Чжун Ли сложил руки на груди и чуть склонил голову вниз, погружённый в раздумья, и потому неожиданный отклик заставил его резко выпрямиться и тотчас же стряхнуть с себя всю мечтательность. Уголки губ Тартальи предательски задёргались, и он фыркнул. Чжун Ли, как и его город, ничуть не изменился. Он стоял точно так же, прислонившись к той же самой стене, когда провожал Чайльда, пока тот отплывал в Инадзуму, и на краткий миг Тарталье даже показалось, будто Чжун Ли отсюда и не уходил. С корабля его можно было увидеть только в том случае, если знать, куда смотреть. Но Тарталья видел: Чжун Ли стоял в порту до тех самых пор, пока корабль совсем не отдалился. Когда гавань Ли Юэ стала казаться ничуть не больше спичечного коробка, Тарталья отвернулся и отправился в свою каюту, больше не оборачиваясь. Но он чувствовал на себе пронзительный взгляд янтарных глаз до тех самых пор, пока город совсем не скрылся за горизонтом. – Чайльд, – в голосе Чжун Ли слышалось что-то среднее между удивлением, радостью и облегчением. Чайльд хорошо помнил всё то великое множество писем, которыми они успели обменяться за время его отсутствия, и потому хмыкнул про себя. Неужто этих писем не хватило, чтобы убедить Архонта, что Тарталья в назначенное время будет в Ли Юэ, целый и невредимый? Чжун Ли улыбался редко. Тарталья, уже давно привыкший читать на неподвижном, словно камень, лице, самые мелкие изменения, готов уже был искать быстрое движение уголков губ, готов был искать едва заметную нежность в выражении глаз. Не пришлось. И Чайльд смотрел, не в силах отвести взгляда, как губы Чжун Ли сами растянулись в широкой улыбке, как из его плеч волной ушло всё напряжение и как он первым сделал два спешных шага вперёд и обнял Тарталью. Тарталья охнул от неожиданности и тут же обнял в ответ. Он кругами вёл ладонью по чужой спине, прижимая крепче к себе, пока руки Чжун Ли касались всего, до чего могли дотянуться, с несвойственной Архонту поспешностью. Правая зароется в рыжие волосы и намотает на пальцы слегка отросшие пряди, левая пройдётся по всей спине сверху вниз, а потом остановится у основания шеи. И Чжун Ли чуть перенесёт вес своего тела на Тарталью, пока не опомнится и не вернёт себе равновесие. – Я скучал, Чайльд. – По тебе видно, сяншен, – с беззлобным смехом отстранился Чайльд, чтобы взглянуть Чжун Ли в лицо. Тот всё ещё улыбался – улыбался так тепло, что легко мог соперничать с нечеловеческой жарой Ли Юэ. Один раз увидев такую улыбку, Чайльд мог бы месяцами выживать без крова в заснеженных лесах своей родины. Один раз увидев, Чайльд мог бы и умереть: ни в Фонтейне, ни в Инадзуме, ни в Снежной больше не найдётся ничего, что сможет привлечь его внимание так же сильно. – Я тоже скучал. В письмах они долго обсуждали момент, когда они снова встретятся. Если раньше каждый ресторан Ли Юэ казался Чжун Ли по-своему замечательным, то теперь ни один из них в глазах Архонта не был достаточно хорош, чтобы украсить памятный вечер. Чайльд с глупой улыбкой читал те страницы письма, где Чжун Ли взвешивал все «за» и «против». Там было и предложение провести вечер дома, и предложение просто пройтись по городу, и великое множество других идей, которые Тарталье вряд ли бы пришли в голову. В ответном письме Чайльд предложил решение, изящное в своей простоте: «Знаешь, сяншен, меня устроит что угодно, если это находится недалеко от порта. Всё что угодно, я серьёзно. Хоть торговая лавочка. Будь уверен, в день моего прибытия я буду голоден как волк, потому что еда на корабле, откровенно говоря, просто ужасна». Путь до ресторана Сян Лин прошёл незаметно. Чжун Ли, видно, решил пока не мучить Чайльда расспросами и потому сам пустился в рассуждения о различиях между видами цветков шелковицы. А Тарталья, загипнотизированный глубоким голосом и бесчисленными огнями города, шагал по брусчатке, крепко сжимая руку Чжун Ли в своей. Поначалу Чжун Ли говорил с увлечением, но позже он продолжал свой рассказ словно скороговорку, выученную наизусть. Чайльд не заметил, как вновь запряглись чужие плечи, чуть стих голос, и как Чжун Ли изредка бросал на Чайльда быстрые, незаметные взгляды. Тарталья точно знал, по какому руслу хочет пустить их вечер, и потому смело заказал бутыль байцзю, стоило им найти свободный столик. Чжун Ли молча указал на строчку меню, где гордо располагался суп с морепродуктами, и одними губами спросил: «Закажешь?» На это Чайльд лишь с буйной энергией отрицательно покачал головой и даже выставил перед собой ладони. – Нет-нет. Ты знаешь, в Инадзуме рыба есть почти что в каждом блюде, – он почесал затылок. – Видимо, даже у моей любви к морепродуктам есть предел. С этого и начался рассказ Чайльда о его похождениях в Инадзуме. Он подробно рассказал о странном подземелье, но избавился совершенно ото всех деталей, связанных с его изначальной миссией. Но сколько бы раз Тарталья ни зачищал детали, рассказывая о своей работе, Чжун Ли никогда не возражал. Наоборот: всегда сидел, сложив руки перед собой, как порядочный школьник, и слушал так внимательно, словно рассказы Тартальи были самой интересной вещью, что Чжун Ли слышал за свою долгую жизнь. Когда они только познакомились, от изучающего взгляда этих янтарных глаз становилось не по себе. Чайльду эти глаза напоминали глаза тигра, затаившегося в зарослях и готового вот-вот наброситься на добычу, – рисунки таких он в Ли Юэ повсюду видел на папирусных ширмах. Но чем больше он разговаривал с Чжун Ли, тем больше понимал, что нападать консультант не собирался. Чем больше они общались, тем больше Чжун Ли напоминал ему скалы, со всех сторон окружавшие Ли Юэ. Стойкие. Холодные. Нерушимые. Но Чжун Ли, сидевший сейчас напротив него, ничуть не был похож на это первое впечатление. Его Чжун Ли уже успел расслабить галстук и расстегнуть пару пуговиц на рубашке, его Чжун Ли посмеивался или хмурил брови в удивлении, всё ещё слушая чужой рассказ. И в момент, когда Чжун Ли опустошил очередную порцию алкоголя, в голове Чайльда что-то щёлкнуло: – Погоди-ка, сяншен. Чжун Ли с лёгким стуком опустил чашечку на стол и поднял взгляд на Чайльда. Взгляд был слегка несфокусированным, что и подогрело его подозрения. – Когда мы пили в последний раз, алкоголь на тебя не действовал. Невосприимчивость к алкоголю – ещё один сигнал среди тысячи других, которые во время их «деловых» встреч Чайльд безбожно игнорировал. Всё потому, что ещё тогда он был безбожно в Чжун Ли влюблён. Теперь, когда он знал правду, он порой оглядывался на прошлое и вспоминал множество деталей. Безграничные знания истории и полное отсутствие понимания человеческой природы, взгляд такой тяжёлый, будто он принадлежит бесконечно старому человеку. Чайльд вспоминал и досадовал. Если бы он знал в те дни, что искать, он бы непременно нашёл. – Я забыл, – Чжун Ли заговорил и сам тут же поморщился от того, как нечётко звучал его голос, – что теперь алкоголь будет иметь на меня действие. Но я не думаю, – он попытался выпрямиться, но Чайльд на личном опыте знал, что попытки его будут тщетны, – что стоит, кхм, беспокоиться об этом. Смертным Чжун Ли назвать не повернётся язык, но и богом он быть перестал. Чайльд до сих пор отлично помнил их с Чжун Ли разговор, произошедший спустя пару месяцев после того, как Синьора покинула Ли Юэ. Чжун Ли сидел на кровати в собственной квартире, полностью одетый и измождённый, а Чайльд сидел где-то напротив и чувствовал, как в его груди слишком сильно колотится сердце. Чжун Ли тогда признался ему: «Мне никогда не приходило в голову, что я могу в чём-то нуждаться». С тех пор бывший Архонт открыл для себя кое-какой поразительный факт. Оказывается, пища и сон необходимы ему, и он не может вспоминать о них только в тот момент, когда он решит себя слегка развлечь. Что-то пугающе неестественное было в том разговоре. Очередное напоминание, что напротив Чайльда сидел вовсе не человек. Ещё несколько чашек спустя Чайльду в голову закралось подозрение, что он наконец-то допился до галлюцинаций. Всё потому, что Чжун Ли, услышав, честно говоря, не самую умную шутку Чайльда, не просто засмеялся – захихикал, тщетно пытаясь прикрыть лицо ладонью. Плечи его потряхивало, на щёки пробрался румянец, и несколько прядей упали на лицо. Прежде чем Чайльд опомнился, он уже тянулся вперёд, чтобы заправить эти пряди за чужое ухо. Взгляд Чжун Ли с трудом сфокусировался на нём, и в этот момент Чайльд понял: в Ли Юэ и правда жарко. И, пожалуй, в этот самый момент им стоило встать из-за стола, в четыре руки найти у Чайльда за пазухой мешочек моры, неосторожно кинуть его на стол и направиться домой, держась друг за друга и шатаясь так, что ещё немного, и они заденут прохожих. Вместо этого они заказали ещё бутыль. – Ты знаешь, – когда и вторая бутыль опустела, Чайльд полулежал на столе, вытянув вперёд руку и чуть сжав пальцы Чжун Ли. Говорил он куда-то себе в плечо, периодически глотая слова и пытаясь растягивать все звуки, чтобы звучать хоть сколько-то трезвым. – Я правда жалею, что я… что пришлось тебя оставить. Чжун Ли в ответ на это только отрицательно качнул головой и взмахнул руками. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и благодаря каким-то неведанным силам ещё оставался в вертикальном положении. Однако на связную речь он уже вряд ли был способен. – Нет, правда. Серьёзно, – Чайльд попытался выпрямиться, чтобы заглянуть Чжун Ли в глаза, и ему это даже удалось. – Ты мне писал, мол, всё хорошо. Но на самом-то… на самом-то деле всё, может, и не хорошо. Я чувствую, что-то не так. – Ничего не изменилось, Чайльд, – Чжун Ли сосредоточенно нахмурился, пытаясь не потерять нить разговора. – Давно уже привык. Как только Тарталья осознал, что мирно поспать на холодной поверхности стола ему не удастся, туман в его голове начал медленно, но верно рассеиваться. Он потёр глаза, встряхнул головой и сразу же пожалел об этом: мир накренился в сторону и вернулся в нормальное положение только спустя долгие пять секунд. – Что значит «привык»? – Быть один. Почему-то эти слова заставили Чайльда опустить взгляд в свою чашку. На поверхности тонкого слоя жидкости лежало его взлохмаченное отражение. – Не-ет, – упрямо протянул он, – не надо так. Именно потому, что ты «привык», мне не надо было тебя оставлять. Тарталья тяжело вздохнул, со стуком опустил чашку обратно на стол и прикрыл глаза. Голова гудела, зато мир уже почти не шатался. – Ты же знаешь, я пытаюсь найти равновесие между… между нами и своей работой. И то, и то для меня ценно. И пусть ты говоришь, что всё нормально, я всё ещё не могу перестать думать… – Чайльд поднял взгляд на Чжун Ли, и слова застряли у него в горле. По неподвижному, словно выточенному из камня лицу Чжун Ли стекала слеза. Сорвавшись с подбородка, она с тихим всплеском упала в чашку, и её место на щеке тут же заняла следующая. Взгляд Чжун Ли неизменно был прикован к единственной точке на столе, дыхание было неровным и частым, и, если присмотреться, можно было заметить, как плечи мелко дрожали. «Блять», – подумал в ту минуту Чайльд. Он неловко приподнялся над столом, вытянул руки вперёд, но коснуться Чжун Ли не решился. Уж лучше бы весь выпитый алкоголь заставил сяншена глупо смеяться над каждым словом или спрашивать Чайльда с явной угрозой в голосе: «А ты, Фатуи, Властелина Камня не уважаешь?» Тарталья коротко взмахнул рукой в воздухе, чтобы отделаться от глупых мыслей. Он обхватил плечи Чжун Ли и наклонился достаточно близко к его лицу, чтобы почувствовать, что от него ожидаемо несло алкоголем. – Так, ладно, сяншен. Я пойду и принесу тебе воды. Чжун Ли, всё ещё не поднимая взгляда, крепко схватил Тарталью за запястье и пробормотал что-то неразборчивое. – Что?.. – Чайльд остановился на середине движения и медленно, будто преодолевая внутреннее сопротивление, уселся обратно на стул. – Я бы никогда… не смог сказать об этом Чайльду, – Чжун Ли нехотя отпустил чужую руку, опёрся локтями на стол, со второй попытки сплёл пальцы в замок и положил на них подбородок. Он лениво глядел куда-то за спину Тарталье. Что-то, что отражалось в глазах Чжун Ли и чему Чайльд не мог дать названия, загнало тупую иглу прямиком в сердце Тартальи. Тарталья открыл рот, но не издал не звука. Он думал было поторопить Чжун Ли, чтобы тот выложил ему всё, что было у него на душе. Но, поразмыслив несколько мгновений, он осознал: он не был уверен, что готов был это услышать. Но консультанта подстёгивать нужды не было: слова лились из него, словно речная вода, когда в дамбе появилась пробоина. Он морщился так, будто и сам хотел бы замолчать, подумать, выбрать выражение получше или сгладить углы, но сил на то не имел. – Чайльд – воин. Мои… мои необоснованные волнения только ранят его гордость. Почему эти волнения вообще меня… преследуют меня? Если бы не растерянность в голосе, Чжун Ли звучал бы почти трезво. Он сжимал губы в тонкую линию, не позволяя вырваться вздохам, подозрительно напоминавшим всхлипы, и шумно дышал через нос. Сдержан даже сейчас, пока по венам курсирует спирт. Горная порода, ещё крепкая на вид, несмотря на сеть глубоких трещин, прошедших под поверхностью. – Я уже давно узнал, каково терять близких. Узнал, каково быть одному. Это должно было войти у меня в привычку. Ни в смерти, ни в расставании нет ничего нового для меня. Но с каждым… Чжун Ли умолк. Он медленно потянулся кончиками пальцев к собственному лицу и, когда обнаружил на нём влажную дорожку слёз, досадливо усмехнулся. И у Чайльда – Чайльда, который никогда за словом в карман не лез, – в голове опустело и в горле пересохло. Не в состоянии пошевелиться, Чайльд смотрел, смотрел и смотрел. – С каждым разом становится только тяжелее. Это кажется мне забавным. В голосе не слышалось ни тени забавы. Чжун Ли вытянул пальцы вперёд, держа руки ладонями вверх, в последний раз наблюдая за тем, как слёзы стекают вдоль пальцев. – Я же не могу привязать его к себе, верно? Мне и самому привязываться не стоит. Ни в одном… – он широким жестом ладони попытался убрать с лица лишние пряди волос, но они упрямо упали обратно, – ни в одном сценарии, который я могу представить себе, он не доживает до сорока лет. – Несправедливо, сяншен, – ответил Чайльд быстрее, чем смог одуматься. В словах Чжун Ли не было ни тени лжи: Чайльд и сам не мог представить себя, покрытого морщинами и лежащего в постели, окружённого внуками и детьми. Но это было несправедливо: Чжун Ли говорил о его смертности так, будто это не Чайльд жил с ней. Будто это не Чайльд мог не увидеть рассвет следующего дня даже не потому, что примет смерть от руки врага, а потому, что умрёт во сне. Чжун Ли не слушал его возражений и не видел внутренней борьбы на лице. – Это малодушно с моей стороны: хоронить его раньше времени. Он помолчал. – Знаешь, а тебя, – сказал он, глядя сквозь Тарталью, – я до сих пор не могу похоронить. У Чайльда воздух застрял в горле, и возник горький привкус неясной злобы на языке. – Когда он отбыл из Ли Юэ, я ещё час простоял в порту. Не мог найти в себе силы, чтобы уйти. И день, когда он… окончательно покинет меня… по той или иной причине, станет днём, когда я наконец… Слова Чжун Ли становились всё более приглушёнными. Локти были упёрты в стол, и голова лежала на сцепленных пальцах, едва-едва не падая на холодную поверхность стола. – Ты знаешь, сейчас мне как никогда… нужен твой совет. Бывший Архонт с глухим стуком упал на стол. Приглушённые разговоры людей за соседними столиками и шаги прохожих по брусчатке казались Чайльду белым шумом. Всё, к чему он мог прислушиваться сейчас, – это мерное дыхание Чжун Ли, который полулежал на столе, уложив голову на скрещённые руки. Чайльд часто примечал морщинку меж чужих бровей, свидетельствующую о глубоком раздумье. Теперь она разгладилась, оставив после себя безмятежное выражение. Может, однажды такое выражение на лице Чжун Ли станет для Тартальи привычным. – Ты жесток, сяншен, – пробормотал Чайльд. – Ещё как жесток. Ночной Ли Юэ ответил ему тихим гулом. *** Тарталья заваривал утренний кофе и проматывал в голове события вчерашнего вечера. Поспать этой ночью ему не удалось: как только он закрывал глаза, перед мысленным взором плыл образ Чжун Ли. Бывший Архонт никогда и ничего у него не просил. Даже в те далёкие дни, когда он ещё не научился носить с собой мору, он не просил – молча надеялся на вмешательство Тартальи. Когда Чайльд променял свою холодную и пустую штабную квартиру на апартаменты Чжун Ли, чем-то напоминавшие небольшой по площади музей, ничего не изменилось. Архонт купал его во внимании и заботе – такой заботе, что в душе Чайльда шевелилось что-то уязвимое, почти жалкое, – и взамен ничего не требовал. Лишь принимал то, что Чайльд изредка хотел ему подарить, – принимал с такой признательностью, что хотелось дарить ещё, ещё и ещё. Как только Чайльд мысленно возвращался ко вчерашнему вечеру, он чувствовал, как в нём кипит раздражение. Но не потому, что он думал, будто на этот раз Чжун Ли просил слишком многого. Причина была иной. Если бы не лишний глоток байцзю, Чайльд бы никогда не узнал о чужих тревогах. Прошёл бы очередной вечер, и вместо человека Чайльд как обычно увидел бы бога: Чжун Ли был щедр, как бог, и так же лишён был людской эгоистичности. Когда взрывоопасная смесь гнева и меланхолии улеглась, Тарталья принялся размышлять о другом. Вчера вечером ему нужно было пошариться по карманам Чжун Ли и проверить, не лежала ли там пара-тройка неподъёмных булыжников. Когда они покинули ресторан, Чайльд понёс чужое тело – впрочем, скорее потащил за собой, закинув руку Чжун Ли себе на плечо и позволяя носам его ботинок волочиться по пыльной брусчатке. Оказавшись дома, он не слишком грациозно уронил Чжун Ли на кровать, путём титанических усилий стащил с его плеч пальто, заботливо накрыл одеялом и рухнул рядом. И в награду за свой тяжёлый труд он получил вот это: непривычно тихий Чжун Ли сидел у противоположного края стола и скорее грел руки о горячий чай, чем пил его. И хоть бы раз янтарные глаза перестали вглядываться в чашку так, словно там сокрыты все тайны Тейвата, и посмотрели на Чайльда. А нет. Тарталья поморщился, и было это точно не от похмелья. Чжун Ли всё помнил, в этом он даже не сомневался. Если бы Архонта просто мучила боль в голове, то он вёл бы себя иначе. Он лениво растянулся бы на диване и принял бы форму адепта. Покрытый золотистой чешуёй хвост скручивался бы в кольца и тут же выпрямлялся. Чжун Ли взял бы с полки недочитанную книгу и принялся бы листать её, но потом сдался и, положив на лицо эту же раскрытую книгу в тщетной попытке скрыться от солнечных лучей, задремал. Чайльд никогда не считал, будто он особенно хорош в понимании людей, но на каком-то уровне читать их он, несомненно, умел. Предугадать следующий удар противника по языку его тела; заранее узнать, согласится ли дипломат из Фонтейна на сделку с Фатуи по тому, как этот дипломат пытается скрыть жажду наживы за наигранным безразличием. Без этих трюков в рядах цепных псов Царицы делать было нечего. Даже Чжун Ли, существо запутанное и древнее, можно было разгадать, проведя с ним столько же времени, сколько провёл Чайльд. Они оба осознанно прилагали усилия, чтобы открыться друг другу, и обоим это давалось тяжело. Именно поэтому Чайльд в мыслях довольно улыбался каждый раз, когда Чжун Ли позволял себе расслабиться рядом с ним. Спустя где-то минут пятнадцать Тарталья понял, что в обозримом будущем Чжун Ли точно не собирался поднимать на него взгляд и заводить привычный утренний разговор обо всём и ни о чём. Даже когда Чайльд подал ему тарелку, Архонт ответил лишь сдержанным кивком. Что ж, пришло время идти с козырей. – Неплохо мы вчера посидели, верно? – Тарталья поставил локти на стол и с расслабленной улыбкой заглянул в чужое лицо. Архонт поднял на него взгляд и даже чуть оживился. – В самом деле? Боюсь, я выпил слишком много, и поэтому часть вечера пропала у меня из памяти, – Чжун Ли ловко ухватил лапшу палочками. – А у тебя пробелов не наблюдается? Если бы Чайльд ничего не помнил, он бы точно не услышал в голосе Чжун Ли тень надежды. Тарталья протяжно вздохнул, улыбка сошла с его лица, и голос лишился игривости, став серьёзным. Надо признать, подобные игры ему быстро надоедали. – Я всё помню, сяншен. До последней детали. И я хочу продолжить наш вчерашний разговор. Чжун Ли с нечитаемым выражением на лице отложил палочки в сторону. – Я искренне надеялся, что ты забыл, – выдохнул Чжун Ли. – Пожалуйста, не принимай мои вчерашние слова близко к сердцу, – он взмахнул рукой. – Минутная слабость, не более. Я бы никогда не стал ограничивать твою сво… – В следующий раз, – Чайльд с силой поставил чашку на стол, и стук вышел громче, чем он рассчитывал. Он поморщился, – просто отправляйся со мной. – Что? Чжун Ли опешил и недоверчиво взглянул на Предвестника, будто был точно уверен в том, что ослышался. Но Чайльд всё так же настойчиво смотрел на него, не оставляя места для сомнений в своих словах. – Нет. – Нет? – эхом отозвался Чайльд, явно не ожидавший такого ответа. – Несмотря на то, – осторожно начал Чжун Ли, – что я действительно скучал по тебе, навязывать тебе моё присутствие – это последнее, чего я хочу. Тарталья невесело усмехнулся и потёр переносицу кончиками пальцев – привычка, которую он перенял у Чжун Ли. – Ты знаешь, сяншен, я всегда хотел позвать тебя с собой. Прогуляться с тобой по Инадзуме в перерывах между заданиями. Если повезёт, лично показать тебе то подземелье. – Чайльд, – судя по выражению лица Чжун Ли, единственное, что крутилось у него на языке, это очередные извинения. – Никаких «Чайльд». Извини, но пришла моя очередь толкать речь, – в улыбке Тартальи была толика сожаления. Спустя миг он стёр её с лица и вернул себе серьёзный тон голоса. – Я так хотел пригласить тебя с собой, но кто я, чтобы привязывать к себе бога? Кто… – Бывшего бога. – Цыц. Кто я, чтобы лишать его возможности прогуливаться по его любимому Ли Юэ? – Чайльд взъерошил волосы на голове, а потом тяжело подпёр голову рукой. – Нет, серьёзно. Ты так долго ждал возможности оставить позади все обязанности и… я не знаю, влиться в жизнь города в качестве человека? Да разве ты откажешься от этого ради какого-то смертного? – Откажусь. Тарталья поднял взгляд на Чжун Ли. Тот улыбался. – Аякс. Я-то полагал, будто тебе давно известно, что для меня ты не просто «какой-то смертный», – Чжун Ли вытянул руку и прошёлся кончиками пальцем по тыльной стороне чужой ладони. По всей поверхности кожи Чайльда раскинулась сеть мурашек. – Если я не хочу быть вдали от тебя, и ты этого не хочешь, то нам не обязательно расставаться, верно? – он обхватил ладонь Тартальи своей, плавно поднёс к губам и, не отрывая взгляда от Чайльда, оставил на костяшках его пальцев невесомый поцелуй. Чайльд кожей почувствовал, как винно-красный румянец расползся от шеи до щёк и до кончиков ушей. – Это попросту неловко, сяншен, – Тарталья прошёлся по горящему лицу ладонями, но сделал, кажется, только хуже. – Если бы ты только знал, как ты действуешь на меня, – он протяжно вздохнул. – Видишь, теперь я и пару месяцев не могу провести без твоего присутствия. Скарамуш бы хохотал до потери пульса. – Даже когда тебя нет рядом со мной, – Чжун Ли обхватил пальцами подбородок в сильной задумчивости, – мои мысли упрямо возвращаются к тебе. Для меня это непривычно. Мой... давний друг, Барбатос, мог проспать пятьсот лет, и дождаться новой встречи с ним для меня не составляло бы никакого труда. С тобой всё иначе. Глаза Чжун Ли сияли расплавленным золотом. Тарталья тонул в них и думал: может, это и хорошо, что никто из них не умел отпускать. *** – Гляди, сяншен! – Тарталья энергично махал рукой, в которой с одного края была зажата картина размером в два раза больше книжной обложки. Чжун Ли пристально следил взглядом за картиной, пытаясь понять, что на ней нарисовано, и в ритм с движениями руки едва заметно поднимал и опускал голову. – Что это? – сдался Чжун Ли и посмотрел на Чайльда. – Пейзаж Сумеру, – довольно улыбнулся он и протянул картину Чжун Ли. – Эту вещицу завезли в твою любимую антикварную лавку, и я подумал: почему бы не прикупить? С картины на Чжун Ли смотрело высокое дерево, тонувшее в зелени. Среди его мощных корней и на широких ветвях размещались едва заметные дома с круглыми куполами. – Говорят, местная Академия – сборище образованных людей, каких поискать, – трещал Чайльд. – Не сомневаюсь, там ты найдёшь себе собеседников по вкусу, – он повернул картину сначала к себе, а потом снова к Чжун Ли. – Атмосферно, ничего не скажешь. Ты согласен? На губах Чжун Ли играла полуулыбка, а полный неясного тепла взгляд был прикован вовсе не к картине, а к Чайльду. – Согласен. На такую красоту я готов смотреть каждый день.