Голубой Огонёк

— Готов? — раздался сзади голос, и Нагито отвернулся от своего отражения, встречаясь со взглядом Хаджиме. В ответ юноша лишь кивнул, по пути прихватил чемодан с вещами и, коротко мазнув губами по загорелой щеке, вышел из комнаты. С момента признания в лагере прошёл целый год. Хаджиме и Нагито успели поступить в университет, сдать множество экзаменов и сессий и теперь со спокойной душой могли немного отдохнуть вместе. Они и так встречались часто, оставались на ночь друг у друга, особенно по выходным и во время каникул, но лето — особенная пора. Пришло время отрываться по полной и вспомнить старину. Все, а именно Чиаки, Хаджиме и Нагито во главе с матерью последнего сели в машину, которая уже через минуту держала путь в знакомый лагерь. Разговор шёл обо всем и обо всех: Нагито, Хаджиме и Чиаки рассказывали о своём личном опыте, а мама со смехом говорила о том, как проходила её юность в лагерях. Как же отличалась атмосфера лагерей, поимевших расстояние во времени! И как разнились рассказы мамы с представлением друзей… Однако сей чудесной полемике суждено было закончиться, а трём друзьям — выйти из машины, помахать рукой на прощание и отправиться в лагерь, где уже ожидала администрация. Вожатым надо было подъезжать на день раньше, чтобы заранее обустроиться и поселиться в номерах. Номера — это, конечно, сильно преувеличено, ведь эти «номера» — просто оборудованные комнатки вожатых. Многие другие вожатые уже прибыли в лагерь, иные же были совсем на подходе, но трёх друзей это не сильно волновало. Хаджиме и Нагито определили для первого отряда, а Чиаки вместе с каким-то парнем стала предводителем второго, что был помладше. Совсем малышей девушка брать как-то не решилась, а разъединять сладкую парочку вообще не хотела, так что такой вариант был для неё самым оптимальным. Наконец, когда регистрация была завершена, Нагито и Хаджиме отправились в один корпус, а Чиаки — в другой. На этом они попрощались и пошли разбирать вещи. Какого было облегчение Нагито, когда оказалось, что для вожатых предоставлены не скрипучие кровати, подключение к вайфай сети лагеря и небольшой мини-холодильник, в который можно запихнуть что-то скоропортящееся. А ещё Хаджиме рассказал, что посредством недолгих опытов он в прошлом году выяснил, что и стены тут намного крепче — то есть криков и ночной болтовни детишек не слышно. Либо же эти партизаны слишком хорошо прикрываются, подумал Нагито, но вслух не сказал. Хаджиме и Нагито успели разобрать вещи, сходить в столовую на обед и ужин с полдником, которые им так любезно предложили, познакомились с другими вожатыми и поболтали о том да о сём. Коллеги оказались довольно интеллигентными, весёлыми и порядочными людьми — не матерились даже! — из-за чего Нагито стало немного стыдно, ведь их троица — те ещё сапожники. Но каждый, во избежание недоразумений, пытался сдерживать свою истинную сущность и подбирал максимально вежливые синонимы, создавая о них впечатление как о не менее интеллигентных людях, чем их собеседники. Вставать на следующий день пришлось рано, потому что надо было регистрировать детей по отрядам. Кажется, Нагито понял, почему в прошлом году Хаджиме вечно куда-то убегал от Чиаки: жара убивала мозг, а бутылка воды кончалась за считанные секунды, так что её нужно было постоянно заполнять заново. В общем, Нагито и Хаджиме скооперировались, и пока один записывал детей в отряд, другой бегал за водой и отдыхал в теньке. Так они и сменяли роли, пока не собрали себе весь отряд и не пошли в корпус. Жизнь и рутина вожатых в старших отрядах гораздо легче, чем у тех же самых малышей, но даже так Нагито умудрялся уставать. Впрочем, эта усталость была более приятной, чем угнетающей: он постепенно проникался к своим практически сверстникам чувством какой-то единственности и сплочённости, помогал им в рисовании плакатов и даже со стихами для кричалок, за что в конкурсе их отряд получил первое место! Хината корил его, мол, ты всё сам делаешь, а это они должны думать, но Нагито не мог не помогать. Он хорошо относился к подопечным, подопечные — к нему, почему бы и нет? — И все-таки ты их балуешь, — пожаловался однажды Хаджиме, когда они после свечки остались одни в комнате. — И с ними ты больше времени, чем со мной проводишь! Так не честно! — Ревнуешь? — хихикнул Нагито, а потом поцеловал в нос своего парня. — Не бойся, от тебя-то я уж точно никуда не уйду. Я просто исполняю работу. Ты тоже, вообще-то, должен! — Ла-адно, — пробормотал Хината и потянулся за поцелуем, но получил лишь короткий чмок в губы, после чего Комаэда отошёл от растерянного Хаджиме. — Эй! И это всё? — Я слишком устал для долгих поцелуев. — Нагито показательно зевнул и скрылся за одеялом. — Спокойной ночи! Нет, Нагито не разлюбил целоваться и уж тем более не разлюбил Хаджиме, но, зная его любовь к долгим, глубоким и страстным поцелуям, перерастающим во что-то большее, он, как бы так сказать… Побаивался. Лагерь — явно не то место, где можно позволить вести себя распутно, так что на эти восемнадцать дней Нагито поставил себе установку отказаться от плотских желаний и побыть беззаботным ребёнком. Только вот у Хаджиме были совсем другие планы на этот счёт.

***

Вожатые всегда принимают в конкурсах непосредственное участие, потому что чаще всего именно от них требуется помощь для ничего не знающих и незрелых ребят. Но этот конкурс был немного не из тех, в которых требовалась большая помощь, однако Нагито всё равно девочки забрали с собой. В лагере проводилось соревнование на самый лучший венок из цветов. Нагито утащили почти на полтора часа, а Хаджиме бесновался рядом с Чиаки, которая тоже не принимала участие в конкурсах, любезно уступив место своему напарнику. Пытаясь успокоить ревнивую душу, она поглаживала расстроенного и злого Хинату, который почти что потерял надежду провести чуть больше времени в лагере со своим парнем. — А если он меня больше не любит? — Любит, — уверяла его Чиаки и успокаивающе гладила по спине. — Ты видел, как он влюблённо на тебя смотрит? Не думаю, что он смог бы разлюбить тебя. — И всё-таки… Мы с ним хоть и видимся целый день, но мне его не хватает. — жаловался Хаджиме, хмурясь. — У меня будто из-под носа его уводят! А ночью он мне не даёт даже себя целовать, потому что думает, что я затащу его в постель! — А ты затащишь? — …Да, — упавшим голосом признался Хаджиме, оттягивая и так короткие волосы. — Но всё равно! Чиаки на мгновение замерла, будто над чем-то раздумывала, а потом задумчиво протянула: — Вообще… Есть у меня кое-какая идея.

***

Нагито слегка удивило то, что после того, как он пришёл с конкурса венков, получив с такой красотой на голове первое место для отряда, Хаджиме не накинулся на него ревнивым ураганом, не лез жадно целоваться, а просто улыбнулся и похвалил за проведённую работу. Это было странно, очень странно, а зная характер Хаджиме — Нагито насторожился. Даже ночью он совершенно спокойно попрощался, пожелал спокойной ночи и отвернулся к стене! Диво-то какое! На утро эти мысли покинули уставшего Нагито, и он пошёл будить всех на зарядку. День шёл довольно плавно и безобидно: Нагито опять много общался с детьми, уделял Хаджиме лишь нежные взгляды и немые обещания того, что скоро всё вернётся на круги своя. Под вечер Хаджиме удалился со свечки под предлогом больного живота. Нагито с искренним волнением поцеловал в щеку своего парня, сказал, где лежат какие лекарства, и всё-таки отправился на свечку, которую удачно провёл, после совершил обход по комнатам и, удостоверившись, что все легли, начал пробираться и к себе. Из щелки не горел свет. Видимо, Хаджиме уснул, подумал Нагито, и аккуратно приоткрыл дверь, щуря глаза и пытаясь что-то разглядеть, но его резко развернули и прижали к стене, заставляя выдохнуть в чужие губы удивлённый клич. До ушей Нагито донёсся тихий звук запираемой дверной защелки, а после Хаджиме сжал кисти рук Нагито и прижал их к стене, заставляя почти слиться с нею. И снова мокро, с желанием, но уже более открытым и ярким, чем в их самый первый поцелуй, Хаджиме терзал губы Нагито, не давая тому издать и звука против, а потом не на долго отстранился, в потёмках разглядывая тёмные блики в оливковых глазах. — У-у меня дежавю, — прошептал Нагито, тяжело дыша, и попытался освободиться от цепкой хватки. — Живот у него, блин, болит… Х-Хаджиме… Мы же уже обсуждали… — Плевать! — почти зарычал тот на пониженных тонах. — А если дети увидят?! — А как они увидят? — Хината медленно провёл одной рукой под футболкой Нагито, задирая её выше. — Я закрыл дверь на замок, — продолжал томно выдыхать Хаджиме на ухо, заставляя бедного Нагито плавиться. — Они спокойно спят в своих кроватках и видят сны про единорогов… И нас никто-никто не услышит… Если мы будем тихими, конечно. Ну, что скажешь? — Е-если об этом узнают, — свободной рукой Комаэда притянул Хаджиме к себе ещё ближе, с диким желанием смотря на его губы. Ему тоже рвало все тормоза, когда они оказывались вместе в таком контексте. Безумцы. — То я скажу, что вся вина на тебе. — Я тебе даже заплачу. За моральный ущерб. Нагито тихо ойкнул, когда его подхватили на руки и кинули на его же кровать, прижимая руками с обеих сторон. Ну вот и всё. Они оба вырыли себе могилу, можно прощаться с лагерем, а если кто-то из детей услышит хоть звук… Стыдно даже думать о том, что будет. Нагито потянулся к губам напротив, выклянчивая поцелуй. Честно, ему и самому не хватало близости все эти дни, но выдержка Хаджиме в плане секса гораздо слабее, чем у Нагито. Поэтому иногда Комаэде приходится потакать желаниям Хинаты, и этот момент — не исключение. Отличие состоит в одном: он сам изголодался по сексу с Хаджиме и по самому Хаджиме. Наверное, из-за нетерпения Хината так быстр и так резко снимает с тощенького тела футболку, и, если честно, Нагито чувствует себя до одури прекрасно, когда Хаджиме снимает перед ним уже свою одежду. Ему до сих пор иногда не верится, что этот парень принадлежит ему одному. Что ни перед кем он так сексуально футболки снимать не будет. Что никого больше он не будет так горячо трогать, как Комаэду. Едва футболки были откинуты на соседнюю кровать, Хаджиме припал к губам, кусая их, пробираясь языком внутрь и отдавая мокрое тёпло Комаэде. Тот тихо скулил, дрожащими от возбуждения руками притягивал Хинату ближе и рвано целовал его в губы. Обычно Хаджиме любил доводить своего возлюбленного до исступления, заставляя извиваться по кровати и чуть ли не на коленях молить о большем, но что-то подсказывало, что сегодня Хаджиме обойдёт прелюдии стороной и со вкусом, толком и расстановкой трахнет его без промедлений. И от этого низ живота обдавало приятным кипятком. Хаджиме подтянул к себе за ноги Комаэду, на что из того вырвался удивлённый вздох, и откуда-то из своей сумки достал упаковку презервативов и смазку. Откровенно говоря, Нагито даже не был удивлён, что Хината додумался это взять с собой. Наверняка же продумал этот план с самого начала, паршивец! Но, если быть честными, то сейчас Нагито ничего, кроме искреннего кайфа, не чувствует. Хината с улыбкой провёл рукой по впалому животику, огладил соски рукой, а потом чувственно поцеловал бедро ближе к стоящему члену, почти касаясь щекой и заставляя его болезненно заныть. Хината случайно вылил смазки чуть больше, чем нужно было, и теперь внутри Нагито громко в тишине комнаты хлюпали пальцы рук Хинаты, помогающие в растяжке, и спокойно входили и выходили из отверстия, оповещая о том, что можно входить уже по-нормальному. Нагито метался по кровати от этих звуков и мило прикрывал руками глаза от смущения. Шатен тихо смеялся в ответ на эти маленькие прелести своего парня и нежно гладил его в разных местах, пусть и знал, что успокаивать и подбадривать Комаэду не надо — он и так доверяет Хаджиме почти так же, как себе, и не боится, что тот сделает больно. Хината зубами открыл глянцевый пакетик презерватива — он блестел на тонкой полоске света Луны из окна — и раскатал резинку по члену, поднося его к разработанной заднице Нагито. Слегка сжав бедра и ягодицы в руках и получив одобрительный, тихий стон, Хината толкнулся внутрь, получая в награду прекрасное возбужденное лицо своего мальчика. Нагито разрывало от ощущений. Он боялся, что их услышат, и в то же время ему было так всё равно, так что из этого диссонанса вытекало то, что он пытался не застонать, прикусывая своё запястье так сильно, что на нём оставались следы. Чертов Хината. Ещё и смотрит так, мол, давай, будь хорошим, тихим мальчиком, и я продвинусь дальше. Но и Нагито не промах. Он, с видом самой настоящей распутицы, облизал свои пальцы и поддался вперёд, насаживаясь глубже на член. Хаджиме сорвало башню. Он с дикой быстротой впился в губы Нагито, заглушая таким образом его стоны, и толкнулся глубже, на что его и провоцировали. Комаэда в жарком экстазе схватился за шею, притягивая ближе и почти что плача от того, как это, блять, приятно, и целовал в ответ. Пока Хаджиме нещадно вбивался внутрь, не давая и звука издать, Нагито чувствовал член внутри себя и готов был кончить только от этого ощущения. Блять, ну почему нельзя стонать?! Почему?! Это чертовски раздражает! После недолгих, но бешеных фрикций Нагито со стыдом кончил себе на живот, а потом почувствовал, как резинка, моментально нагреваясь, сдержала жаркий поток. Нагито затрясся, размякая на кровати, когда Хаджиме вышел из него и выбросил презерватив куда-то в сторону, но вскоре снова тихо пискнул, когда его поставили в позу березки и, сверкнув зелёными глазами, открыли ещё один презерватив зубами. — Ну что, второй раунд?

***

Утром, когда Хаджиме и Нагито появились на завтраке, Чиаки не удержалась от нескольких уточняющих фраз. — Выглядишь помятым… — обратилась она к Нагито, уж слишком приукрашивая свои слова. Нагито был не просто помятым, он был напрочь выжатым и абсолютно не выспавшимся, в своей уж чересчур мятой футболке, с гнездом на голове и прекрасными глубокими синяками от недосыпа под глазами. В отличие от него, Хаджиме светился радостью и бодростью. — Ага, спасибо, — буркнул Нагито, зевая. — Сейчас я бы чувствовал себя нормально, если бы один кретин не раскачал мою кровать так, что потом она стала скрипеть не хуже, чем у детей в комнатах! — Серьезно? — Чиаки с энтузиазмом отхлебнула чай. — Чего ж у вас произошло? — Ну… Я его совратил. Кстати, Чиаки, вот твоя сотка. Нагито с нечитаемым выражением лица проследил, как Хината отдал сто рублей своей подруге, а потом в Хаджиме полетели молнии из глаз Комаэды. — Вы что, на меня поспорили?! — Не совсем, — девушка отложила в сторону чашку и принялась слишком спокойно для подобной ситуации объяснять. — Хаджиме хотел тебя, но он не знал, как тебя совратить. Ну а я ему помогла. — Гениальный план! Надёжный, блять, как швейцарские часы! — бушевал Нагито на двух идиотов с их «планом по совращению». — Ну не злись ты так. Ну, потрогал я тебя немного… — И трахнул три раза. Спасибо, теперь у меня не только жопа болит, но и ноги не ходят! — Сколько-сколько? — подавилась чаем Нанами. — ну ты машина, конечно, Хаджиме… — Придурок он, а не машина! — продолжал возмущаться Комаэда, пока «придурок» еле сдерживал смех, — Он меня так трахал, что раскачал кровать, а потом она при каждом движении скрипела так, что я думал: «Блять, да уж повеситься легче». А этот спал, как ни в чем не бывало! — Ну всё, всё, не злись. Я тебя на своей кровати положу, договорились! — Спасибо, блин, — буркнул Нагито, а потом мрачно добавил, — А я тебя без секса на месяц оставлю. — А сам-то выдержишь? — едва сдерживая смешки, спросил Хината, а Чиаки уже почти умирала от смеха за столом. Нагито опасно прищурился и процедил: — Клянусь, я специально для тебя отыщу самый большой дилдак и засуну его тебе в жопу! — Хорошо. Всегда мечтал побыть снизу! Чиаки и Хаджиме рассмеялись под агрессивные и злые удары Нагито, но вскоре и у того начали появляться отголоски улыбки на лице. Хорошо, да, он зол, но всё-таки ему… Понравилось. А скрипучая кровать, один день недосыпа и слегка ноющая поясница — это всё поправимо. Сегодня он переляжет на кровать Хаджиме, ляжет пораньше и намажет свою спину каким-нибудь разогревающим кремом или мазью, и всё сразу изменится. Злиться нет смысла. Всё это — житейские маленькие трудности, и то — не трудности, а скорее неурядицы, которые и жизни-то не сильно мешают. Кажется, такими правилами руководствуются китайские мыслители. Нагито начинает понимать, почему все они настолько спокойны. Да похуисты они просто, вот и всё. — Ладно, ладно, — смиренно наконец улыбнулся Комаэда, подпирая рукой щеку. — Я больше на вас не обижаюсь. — Ну вот и хорошо, — усмехнулся Хината, под столом сплетая их руки в замочек. Это всегда смущало Нагито, а сам Хаджиме безумно любил смотреть на краснеющее лицо своего мальчика. — Покушаем и пойдём на зарядку.

***

— Ну всё, всё, хватит плакать! — Нагито сам уже рыдал, пока с ним под светом фонарей зачем-то заранее прощались дети. Последний день — это всегда слёзы, сопли и разочарования. Нагито уже в полной мере познал это чувство, и теперь сердечно обнимал всех плачущих, хотя у них ещё было время почти в день. — Или вы собираетесь в слезах пойти на дискотеку? Да, в этом году лагерь решил немного «омолодиться» и провести такие современные мероприятия, как дискотека. Нагито не очень любил танцы на сцене под громкую музыку, но бросить своих чад не мог — таков уж долг каждого вожатого. За детей и в огонь, и в воду, и вступать в борьбу с крапивой. Форма была свободной, что очень радовало, поэтому Нагито оделся вполне себе… Привлекательно. И это мало сказано. Ему делал комплимент буквально каждый второй, хотя сам он не понимал, что такого красивого в его, казалось бы, непринуждённом и лёгком наряде да небрежном хвосте. А вот Хаджиме… Хаджиме буквально сжирал его взглядом. И, возможно — но только возможно! — раздевал им же. Стоять в сторонке у Нагито всё-таки не получилось, потому что подопечные общей силой выставили его чуть ли не на середину сцены и заставили танцевать. Сначала Нагито стеснялся. Потом раскрепостился. А потом был центром внимания, причём у всех и каждого. — Хаджиме, кажется, статус главного красавчика лагеря теперь не у тебя, — толкнула шатена в плечо Чиаки, который не мог отвести взгляд. Да и не считал он себя красавчиком. Возможно, Хаджиме и был объектом влюбленностей многих девушек, но в его внешности ничего цепляющего не было. Харизма? Возможно. И то не факт. А вот Нагито — это просто что-то с чем-то. Возможно, Хината был слишком влюблён и идеализировал его. Возможно, он правда плевал на все плохие стороны, если таковые имелись. Но черт. Нагито ахуенный. У Хинаты не самый богатый словарный запас, но это слово идеально его характеризует. Честно? Хаджиме даже не хотелось что-то сейчас менять, пусть помимо него самого за Комаэдой сейчас наблюдали все. Пусть наблюдают, ведь сейчас Нагито сногсшибателен. Он открывается и смеётся, улыбается и больше говорит — разве это всё не прекрасно? Разве это не значит, что он растёт как личность? Значит. И поэтому Хинате не хочется ничего менять. — Хэй, на медляк его не хочешь пригласить? — спросила Чиаки сквозь шум, и Хаджиме наконец оторвался от созерцания. — Пожалуй, — улыбнулся Хаджиме и поправил край своей одежды. — Ты смотри, — усмехнулась девушка, опираясь на стену. — Ещё раньше тебя его заберут. Нет. Уж чего-чего, а этого Хината никак не допустит. Через пару песен музыка действительно сменилась, и лагерь разошёлся на парочек и одиночек, стоящих у стены. Хаджиме отошёл от Чиаки, которая успела подмигнуть ему и показать палец вверх, и юноша уверенно кивнул, подходя к запыхавшемуся Комаэде. — Не желает ли прекрасный юноша станцевать со мной? — с услужливой улыбкой Хината протянул руку, и её тут же с трепетной уверенностью, с радостью взяли. — Конечно, желает, — улыбнулся Нагито, приближаясь к своему напарнику. Хаджиме впервые видел, чтобы его возлюбленный так горел чем-то, чтобы был таким разгоряченным и податливым в его руках. И это ощущалось странно и приятно одновременно. Хаджиме обхватил его талию и сжал руку, позволяя Комаэде коснуться головой его груди и с улыбкой прикрыть глаза. Такой чудесный, прекрасный. Под сопливые песни двухтысячных годов Хаджиме медленно, как смущенная восьмиклассница, покачивался и ходил в темпе в чего-то, слишком отдаленно напоминающего вальс. Нагито иногда что-то тихо рассказывал, смеясь, будто он был слегка пьян, но нет. Он совершенно трезв, просто безумно счастлив. И это, возможно, и делало его разум пьяным. Когда танец подходил к концу, Нагито уже хотел поблагодарить за танец и отойти, но Хаджиме притянул его ближе к себе, нависая над ним. По лицу Комаэды пронеслась тень удивления. — Хаджиме? — Тише, белобрысик. — Хината наклонился совсем близко, к губам, и посмотрел в прекрасные глаза, горящие неоново-зелёным и фиолетовым от огоньков на стене и потолке. — Я хочу, чтобы ты запомнил этот танец навсегда. И Хината сократил разрыв между губами, удерживая за спину Нагито одной лишь рукой и сжимая её так, чтобы он точно не устал. Хаджиме ожидал того, что его оттолкнут, ведь они договаривались о скрытности, но, вопреки его мыслям, всё вышло совсем наоборот. Нагито притянул его ближе, мягко оглаживая щеку и углубляя поцелуй. Прекрасно. Бабочки в животе — это прекрасно. Чувствовать губы любимого человека на себе — прекрасно. Понимать, с какой нежностью он смотрит на тебя — прекрасно. Нагито абсолютно прекрасен в глазах Хаджиме. Хаджиме — абсолютно прекрасный идиот в глазах Нагито. — Придурок, — беззлобно усмехнулся Нагито, когда Хаджиме оторвался от его губ. — Придурок. — согласился Хаджиме, поднимая его одним движением на ноги. Кажется, их видели многие, если не все, но имеет ли это сейчас значение? — Обижаешься? — На дураков не обижаются, — лучезарно улыбнулся Комаэда, но тут же начала играть активная музыка для подвижных танцев. Нагито схватил Хаджиме за руку и потащил за собой. — Пойдём! — Куда? — Не хочу один танцевать, — Комаэда игриво подмигнул, пытаясь перекричать толпу. — А с тобой — самое то! — Пытаешься меня совратить? — Хаджиме обхватил чужую талию, сжимая бедра. — Может быть, — Комаэда выгнулся, будто кошка, и выбрался из хватки. — Если ты будешь хорошим мальчиком. — Давай целоваться на каждом медляке? — предложил резко Хаджиме, не замечая, как на его губы нарывается до безумия странная улыбка. — А давай, — только и сказал Нагито и потащил его в самую середину танцпола.