Яблочный пирог

      — Узнай твоя мама, чем ты тут занимаешься — посадила бы под домашний арест.       — Его мама нам тоже спасибо не скажет.       — Зато брат твой скажет.       Люди в проезжающих мимо машинах не обращают на них никакого внимания. Никто не остановится, не сбавит скорость, не обернется — это самое страшное. Самое страшное, что всем плевать и ничего не случится. Никакой кары от правосудия, беспристрастного и безжалостного, как сама жизнь.       Когда судят официально, все как-то полегче: суд выбирает наказание снисходительней, чем совесть, когда ей больше делать нечего.       Сначала они следили за гнидой, чтоб носа из своей норы не высовывала. Теперь гнида уже остыла, а где-то глубоко в башке у неё застряла пуля девяти миллиметрового калибра. Ситуация вышла из-под контроля, и Митч не отвечает на звонки.       — Я должен был его арестовать, — вяло бубнит Кайл.       — Ага. На основании того, что он говно, — предлагает Йен. — И поклясться на мизинчиках, что его угрозы донести на твоего брата тут ни при чем. Давай, выше нос. Что сделано, то сделано.       Кайл не сел в тюрьму и остался жив на воле — мама им уже гордится. Мама болеет за него, как на бейсбольном матче, как будто она самый преданный болельщик на трибуне, а он сидит в полицейской машине с трупом в багажнике и не знает, что делать.       Стрелял он.       Мама говорила, что хорошим человеком быть нужно, даже если окружают тебя люди не самые лучшие. В ее объяснении это было легко, проще простого. Мама не говорила, что на деле все немного сложнее.       Вещдок, не сразу осевший в хранилище под распиской — один килограмм или девятьсот грамм, кто взвешивать будет, сколько осталось на руках. Главное — взять, пусть даже и за хранение. Так они выиграют время, а потом Митч подгонит им полноценную картину преступления, по которой этот молодец отправится куковать. Таков был план: в рамках закона. Плохиш получает по заслугам.       И никого не касается, почему после ареста он уже не сможет дать показания в суде. На это всем было бы точно так же плевать, как на полицейскую машину у обочины.       Теперь он лежит в пакете, несчастный и мертвый, этот Хуан. Или Карлос. Или Мигель. Лежит в багажнике, а Кайл даже имени вспомнить не может. Потому что на деле всё всегда в разы сложнее.       — Приятного аппетита, — говорит Йен, когда открывает багажник.       Если ничего не сделать, у Митча будут проблемы. Проблемы Митча — это проблемы всего города, но в академии полиции такому не научат. Кайл делал это не для города, а для Митча. Потому что старший брат попросил.       Трупы закапывать в академии тоже не учат.       Никто и не говорил, что будет легко. Разве что братья старались, чтоб Кайлу не было сложно, но сберечь его от неотвратимого у братьев не получилось: в этом городе копам время от времени приходится принимать действительно трудные решения, которые выворачивают нутро наизнанку.       Вот у федералов работа, что надо: знай себе расследуй и получай медали. Отливай золотые пули из монет налогоплательщиков, пока рядовые копы продолжают коптить небо.       Зато дома мама может закрыть окна на ночь и не бояться, что когда-нибудь их разобьет бутылка с горючей смесью.       Металлический привкус во рту, головокружение, сырая и тяжёлая земля — все нереальное, как будто не на самом деле. Как будто вот-вот произойдет что-то важное и все изменится: приедет подкрепление, потому что на такого опасного подозреваемого нужен весь спецназ, и Кайла будут чествовать за то, что он с ним справился в одиночку.       Но пока этого не происходит, и Кайла подташнивает.       Кайлу хочется верить, что на самом деле все окажется по-другому: завернутое в чёрный мешок тело даже не выглядит, как труп — оно и не страшное вовсе, только когда трогаешь рукой пробивает холодный пот.       — Может, оно и к лучшему, — говорит Йен. — Живым он бы нам покоя не дал.       На самом деле Йен так не думает. Йен думает, что только убитого табельным оружием мексиканца им не хватало. Йен думает, что пропажа главного свидетеля в деле не обрадует окружного прокурора. А еще Йен знает: если пустить все на самотек и ждать, что проблема рассосется сама собой, Кайлу точно крышка.       В первый день Митч представил его, и очередному МакЛаски все были рады. Вечером того же дня Йен хлопнул Кайла по плечу и спросил:       — Живой?       Вот так просто. Они только познакомились, и Йен спрашивает его: живой? Спрашивает, как будто они знакомы уже черт знает сколько лет. Как друг семьи.       Они быстро сработались, а Митч получил сразу двух подручных. В комплекте.       Поэтому теперь Йен пытается подсластить пилюлю.       Поэтому теперь они закопали для Митча парня, который просто играл не по правилам Кингстауна.       Оставайся в своей лиге, приятель. Не хочешь — получай сто грамм порошка в карман или шесть грамм свинца в голову. Так они и работают, даром что надпись «ПОЛИЦИЯ» на жетоне.       В городе простая до тошноты иерархия.       Хорошим человеком быть действительно легко, трудно избежать пагубного влияния местности. Потому что с тем, кто бросает вызов городу, поступают вот так.       Парень был не чист на руку. Он был гнидой. Имел на руках наркотики, не раз попадался на мелких правонарушениях, но он еще ни разу не сидел, потому что был умным. Парень суетился — знал, что ему светит. Но когда это наконец случилось, ничего сделать он не смог: последняя горсть земли уже упала на его могилу. Парень мертв, потому что захотел быть умнее всех.       И с Майком в свое время случилось так же. Но тот парень, которого они закопали — это не Майк. Это Мигель.       Или Диего.       Хосе Антонио, чтоб его.       А Майк жив. Кайл вдруг подумал, что это очень хорошо. Когда Майк сел, Кайл не понимал толком, что произошло: только запоминал события и причинно-следственные связи. Это у него всегда хорошо получалось. Может, поэтому он и стал копом.       Когда Майка посадили, Кайл знал, что дома брата нет не просто так: тогда он еще верил в хорошие и плохие поступки, знал, что все происходит по справедливости и думал, что за плохие дела людей наказывают. Поэтому для него все было правильно, хоть и грустно.       Теперь Кайл наконец в полной мере понимает, что произошло тогда. Понимает, что на стрельбище в цель попасть проще, чем в жизни. А ещё бывают ситуации, в которых можно не вспомнить о правилах и открыть огонь на поражение. Случайно убить человека.       Тот парень должен был знать, что за ним присматривают, и не дергаться. Видеть полицейскую машину и чувствовать себя в безопасности. Они заняли позицию прямо перед домом — чтоб защищать его, как основного свидетеля, а он должен был им доверять. Взаимное доверие, чувак. Как иначе.       Но он был не слишком высокого мнения о полиции, вот и захотел уйти. Сделать ход конём. По крайней мере, Кайл в этом уверен.       Может, он хотел уехать далеко-далеко и начать новую жизнь. Может, рвануть в Вегас и хорошо провести выходные.       Но если бы он ушёл, они бы уже не смогли ничего исправить.       Хесус долго стоял на крыльце дома, курил и смотрел на них. Смотрел с лихим прищуром и ухмылкой. Испытывал терпение. Показывал, что он их не боится.       Или чего-то ждал.       — Малыш, на улице холодно, ты очень гостеприимен — какая удача, что ты заглянул… — Напевает Йен вполголоса, выстукивая мелодию пальцем по рулю.       Умирают только идиоты. Значит, не таким уж и умным был этот парень.       Только идиоты — и те, кому не повезло попасть под пулю молодого копа, который еще не научился держать эмоции под контролем.       Кайл нервничал. Ему не нравилось, что Хесус на них смотрит, и не нравилось не знать, что у него в карманах. А за поясом у Хесуса мог быть припрятан пистолет.       Пока Хесус стоял на крыльце, пистолет за его поясом становился все реальнее. Спустя пятнадцать минут Кайл уже не сомневался в его наличии.       Йену о своих подозрениях он не сообщил.       Но когда Хесус спустился с крыльца и пошёл к своему гаражу, Кайл выбежал из машины и взял его на мушку.       — Ни с места, руки за голову!       Хесус поднял пустые руки.       И Кайл выстрелил. В ту же секунду.       Хесус упал. Кайл ждал, что он пошевелится, но Хесус лежал неподвижной кучей мусора посреди дороги.       Йен сказал:       — Ну приплыли.       Йен пожал плечами:       — Теперь он точно не пересечет границу штата.       Парень задолжал городу, а город не прощает долги.        Пистолета при нем не было.       Кайл совсем по-детски торопился влезть обратно в машину, как будто бежал после школы разделаться с домашним заданием, чтоб после рвануть играть в футбол на пустыре.       — Все будет хорошо, — сказал ему Йен.       Пускай тошнота превращается во что-то тёмное и глубокое — у всех есть черная дыра под сердцем, в которую их утягивает, пока никто не смотрит. Кайл все стерпит и вернется домой.       Завоевывать Кайлу нечего, а оправдать ожидания он еще успеет. С самого детства все знали, что его ждет блестящее будущее: сладкое, как огромный ломоть яблочного пирога. Оно было таким близким, что встань на цыпочки — удастся поймать голыми руками серое небо с облаками из сахарной ваты. В десять лет не подрался на спортивной площадке, в шестнадцать не выгнали из школы, в двадцать с хвостиком получил назначение и прилежно нес службу: с тех пор и навсегда. Сумел не угробить свою жизнь, в отличие от братьев. Женился. Ни разу не сбросил звонок жены за первый год брака, суммарно задерживался по вечерам всего на час. Не знал, что такое деньги, не знал, как реагировать на подколы коллег, не знал, что делать с собой-главой семьи, но что-то все-таки делал, и это у него получалось здорово. И если Йен сказал, что все будет хорошо, значит, так и будет.