Позор

From my tower I must dive Leaving safety far behind Let it crash and burn Let my illusions die Aleah — The Tower

«Со своей башни я должен нырнуть, Оставляя безопасность далеко позади, Позволив ей разрушиться и сгореть, Позволив моим иллюзиям умереть»

      Конан мучили дебри сомнений. Теряясь в угрызениях совести, она чувствовала, что совершает непоправимую ошибку, но доказать сама себе этого не могла. Сердце с треском надорвалось, когда вечно угрюмый Саске взял трубку. И ведь еще по первым прозвучавшим ноткам девушка поняла — Учиха, запертый в алмазной клетке, увидел свой шанс и с пути не свернет. Мальчик, гонимый ветром, растоптанный кем-то далеким. С ее стороны предложить нечто криминальное и рисковое под видом «нормальной работы» было не просто неправильно — это было жестоко. По-родительски, пускай она не являлась для Саске авторитетом, это было губительно. У друзей же такое сравнимо с предательством.       Сидя на водительском кресле, Конан барабанила пальцами по оплётке руля. До окончания занятий Учихи оставалось ровно двадцать минут. Ещё можно успеть уехать, позвонить и сказать: «Извини, место заняли» — вот только руки словно приросли, не давая нажать кнопку стартера. Муки. Конан чувствовала себя стоящей за спиной беззащитного ребёнка смертью, а в руке зажат острый стилет взамен привычной косы. Ведь стилет бьет точнее, а боль приносит острую. Она не нашла. Никого не нашла и всех подводила.       Учиха пришёл минута в минуту, будто специально сбежал пораньше, чтобы дойти до большой парковки университета и найти фиолетовую машину. Вероятно, так оно и было. Вид у него потрёпанный, непривычно умотанный. Со вздохом облегчения он рухнул на соседнее сидение и захлопнул дверь, что-то бубня под нос; бубня неразборчиво и очень быстро.       — Уебался, — выпрямив ноги, в конце концов, объяснил Саске.       — Я вижу, — натянуто улыбнулась Конан, нажимая на подсвеченную синим кнопку. — В «Джорджию» заедем?       — Да.       Кафе, что так нравилось девушке, находилось относительно недалеко от центра. В обычный будний день без пробок можно было спокойно добраться за пятнадцать-двадцать минут, в противном случае метод объезда всегда оставался в памяти, да пользоваться им не любили. В этот же раз обошлось без происшествий. Конан и не заметила, как вскоре оказалась у ряда параллельной парковки, готовая вновь заглушить теплый двигатель.       — Закажи что-нибудь.       — Я не хочу есть, — отказался Учиха с меланхоличным видом, зачем-то все ещё листая меню.              — Ради приличия, господи… Я угощаю, — тихо попросила Конан, не уступая в споре собственным приоритетам.       И Саске вздохнул, однако заказ сделал. Тот оказался совсем скромным: маленькая кола и незнакомый салат. Хотя бы за это девушка была благодарна. Куда больше ее волновал вопрос начала беседы.       Конан грела руки о стенки горячей кружки, задумчиво глядя, как парнишка ковыряется вилкой во всякого рода ботве. Учиха не торопился выпрашивать подробности, потому разум не покидала мысль, что до сих пор не пропадает возможность солгать, сказать, что ошиблась. С другой стороны, встреча уже состоялась, значит, отступать поздно. Неоднозначно. Опять же, Учиха может и сам отказать. Может ведь, или девушке только хотелось так думать?       — Начнём? — в голосе ее шепотом прозвучала неуверенность. Саске в ответ только кивнул, не поднимая головы, и сделал вид, что не заметил. — Я не буду вводить тебя в заблуждение, не хочу, чтобы ты соглашался, не зная всех деталей.       — О чем ты?       — Не спеши… — Конан сделала глубокий вдох, и взятая на доли секунд пауза позволила смелости вновь скромно воспылать. — Работа, о которой я говорила, не связана с моей фирмой, Саске. Я говорила о нас с Яхико. Это предложение, возможно, покажется тебе смехотворным, но, к сожалению, сколько бы я не вела порученные поиски, не нашла никого более подходящего чем ты.       — Давай конкретнее, — Учиха смутился, а девушка понизила голос до едва различимого шепота, пропустив мимо столика посторонних людей.       — Яхико нужен личный курьер. Работа заключается в прямой доставке товара от дилера к заказчику. Всего один человек.       — Какая-то деловая шишка? — на губах появилась кривизна, однако глаза по-прежнему оставались беспристрастными.       — Вроде того.       — Почему я? Неужели не нашлось никого поприличнее?       — Нам нужно лицо, которому я бы могла доверять безоговорочно, — в пальцы отдало мелкой дрожью. Казалось, горячая кружка нисколько не способствует согреванию.       — Так, значит, ты мне доверяешь? — с подозрением выдавил Саске, слабо представляя, о каком доверии идет речь. — Безоговорочно?       — Да.       Тут к столику в дальнем углу, который они заняли, желая оказаться как можно дальше от нежелательных ушей, подошёл официант. На гладкую поверхность опустилось две тарелки, куда оба по инерции заглянули, и тема разговора, зависнув над блюдом резко, словно оборвавшись, неожиданно заглохла в тонне противоречий. Конан отвела взгляд первой. Ее настораживали вопросы Саске. По какой-то причине того интересовали неправильные, с точки зрения девушки, вещи. Доверяет, не доверяет — какая, к черту, разница? Разве это должно волновать? Думалось, что Саске не понимал серьезности вставшей темы.       — А если я проебу товар или выйдет что-то из этого рода? — негромко поинтересовался Учиха, дождавшись, пока официант скроется за баром. — Что тогда?       — Откажись, если воспринимаешь затею игрой. В противном случае навредишь не только себе.       — А если это произойдёт случайно?       — Это не шутка, и дурковать нельзя. В нашей работе люди не те, к которым ты привыкаешь в обществе. Они не прощают дури, поблажек не делают. Ошибки стоят очень дорого, понимаешь? Не стоит ожидать покровительства.       — Я понял.       — Это не значит, что ты согласен.       — На пробу не выйдет, да?       Конан тяжело вздохнула. Она не рассчитывала на это, нет. Надеялась, что Саске придет в голову что-то новое — нечто, чем она сама не сумела бы оправдаться. Итачи убил бы ее, узнай об этом.       — Я не тороплю тебя. Подумай как следует, это очень важное решение. Пойми, что тебе придётся нести колоссальную ответственность и обратного пути не будет, — Саске смотрел прямо, и во взгляде ясно читалась настойчивость. Не свернёт — поняла Конан.       В действительности же Учиха думал. Медленно и внимательно рассматривал все «за» и «против». Конан права — работа не будет простой, к ней нельзя относиться с безответственностью или легкомыслием. А любой, даже малозначительный промах может пересечь будущее крестом в одночасье. Едва ли, согласившись, человек не ставит на нем крест заранее. И в то же время Учиха понимал, что продолжать сидеть в вонючей яме, где ноги превратились в корни, ушедшие глубоко под поверхность, отныне высечено табу. Сколько ещё он сможет выслушивать истеричный бред? А сколько сможет выживать на незначительные суммы, что мать отстегивала по собственной милости? Может, из всей сложившейся ситуации и есть выход, но работа у Конан, как минимум, могла бы связать его с братом, с семьей. С настоящей семьей.              Как ни странно, рассматривать варианты легального заработка мысли не возникало. Итачи был бы рад узнать, что Саске выбрался из своего кошмара, заработал на съемное жилье и пошёл по пути самостоятельности, наконец приобретя повод для роста. Итачи был бы рад, пойди Саске по пути, который в своё время стал для него недоступен. Но младший увидел единственную возможность стать к брату ближе. Вновь вернуться на один круг, и тот зацепил.       Теперь перед Саске стоял всего один вопрос. Если ничего не выйдет, его, вероятно, убьют или лишат возможности двигаться в это громкое туманное будущее. Как там говорится — перейдет дорогу не тем людям? Черт с ним. Учиха не боялся смерти, не боялся оказаться на дне, поскольку нынешняя жизнь мало чем отличалась от этого. Однако все ли нормально будет с его семьей? С Итачи, который точно не поддержит идею и может допустить немало ошибок? В том, что брат обладал недюжинной гениальностью ко многим вопросам, для Саске секретом не было. Если что-то случалось, Итачи всегда находил из этого выход, не решая чужую проблему собственноручно, а лишь наставляя на верный путь, давая возможность справиться самому. Но, к сожалению, у него слишком мягкое сердце. Жертвенник. И Саске был уверен — Итачи лучше подставит себя. Это останавливало от принятия однозначного решения.       Что касается Конан — девушка всегда была добра к Учихе, всячески проявляя свою благосклонность и никогда не давая права считать свои действия направленными во вред. Если что-то пойдёт не так, она понесёт ответственность в первую очередь. В этом Саске не сомневался. Несмотря на то, что Яхико член ее семьи, для него нет причин сохраняться. Ничего не стоит убрать препятствие с пути, если то по истине скажется неудобным. Парень неоднократно виделся с ним, хотя Итачи старался максимально оградить его от встречи, а потому считал, что прекрасно знал, какой Яхико человек. Интересный собеседник, душа компании, любящий и заботливый брат. Но в реалиях работы все эти качества выворачивались наизнанку. Жестокий и властный, целеустремленный, готовый бросить каждого из своей команды, если кто-то из них станет новой преградой на пути к делу всей его жизни. Учиха знал, кто на самом деле скрывается за маской, но проще от того не становилось. Что знать, если в случае неблагоприятного исхода это знание ничем не поможет.       — Я согласен, — уверенно произнёс Саске, пускай на самом деле сомнения раздирали. — Только не говори ни о чём Итачи.       — Не собиралась. Но тебе, правда, стоит подумать. Это не шутки, Саске. Обратного пути не будет.       — Знаю. Я согласен.       Конан пожалела. Жалеть начала с того момента, как карие глаза загорелись решимостью. Она думала об этом, думала долго и, предлагая работу, не отказывала себе в понимании, что мыслить о том не прекратит даже после. Выбор ушёл.       — В подробности посвятить не могу, — тем не менее спокойно произнесла девушка. — Если решение окончательно, то я даю твой номер Яхико, он назначит встречу. Насколько мне известно, работать придётся от вызова к вызову. Тебе звонят, ты приезжаешь, забираешь, доставляешь.       — Ладно, не думаю, что это окажется чем-то трудным, — улыбнулся Саске, а Конан вдруг зарылась пальцами в волосы и обреченно склонила голову.       — Трудным? Ты совсем идиот. Я так переживаю… Зря, наверное, предложила. Прости меня… Прости… — зашептала она. И видя, как девушка мужественно сдерживает внутри отчаяние, Учиха прикоснувшись к ее руке, плавно огладил кожу предплечья.       — Не надо, все будет хорошо. Веришь?       Не полагал Саске, как тяжко решение для другого. Конан же слабо кивнула, под конец найдя в себе силы солгать.       — Верю.       Выбор не ушел. Выбора не было.

***

      Место встречи показалось Саске странным ещё в тот момент, когда вместо привычной обстановки за дверями подъезда оказалось просторное, освещённое гибким неоном, помещение. Здесь не было выкрашенных в стандартный цвет стен, не было грязи на бетонном полу, как собственно, и самого бетона. Учиха оказался в заведении, которое больше напоминало закрытый клуб. По телефону Яхико немногословно указал адрес, дату и время, назвав дополнительно комбинацию цифр, которые парню пришлось ввести при входе.       — Ты Учиха?       Из-за дверного проёма одной из бывших квартир выглянул неприятный мужик. Радужки его глаз сверкали ярко-зелёными, а белки залило чёрной краской. Саске промолчал, смотря в его лицо с неприязнью.       — Хозяин ждёт наверху, — приняв такую реакцию за утвердительный ответ, тот кивнул в сторону лестницы, с верхушек которой так же лился странноватый салатовый свет.       Учиха медленно, словно по полу были рассыпаны стеклянные осколки, прошёл в указанном направлении. Хозяин. Чёртов скотный двор. В глаза вскоре бросились зеленоватые пятна. На каждой ступени едва заметно подсвечивались крохотные цифры, коих оказалось девять. Остановившись на седьмой, Саске внимательно вгляделся в свечение на девятой ступени, в то время как в коридоре, находясь немного выше, перед ним остановился рыжеволосый мужчина.       — Что значат эти цифры? — тихо поинтересовался он, не прерывая зрительного контакта с гипнотизирующим свечением. Яхико смотрел холодно, по-рабочему.       — У меня мало времени. Идём.       — Девять кругов ада, — догадался Учиха, и губы его поджались. Эта мысль сама пришла в голову.       — Угадал, — согласился Яхико, и, не будь на нем столько искажающего черты лица пирсинга, выглядело бы почти естественно.       — Облепился девятью кругами, на входе встречает страшная свита… Да, наверное, тебе это подходит.       — Да, — холодно процедил мужчина, не считая значение цифр на ступенях такой уж сложной загадкой. — А теперь идём.       Саске, молча повиновавшись, двинулся вслед за Яхико. Пройдя по коридору почти до конца, он вошёл в открытую дверь, где обстановка изменилась до неузнаваемости. В отличие от тех частей когда-то многоквартирного дома, тут было достаточно светло, а само освещение оказалось схоже с привычным желтовато-белым. Некоторых стен не хватало, видимо, их сочли здесь ненужными, раз уж вместо арки, отделяющей прихожую от гостиной, красовалась одна большая дыра, превращающая обе комнаты в цельное помещение.       В отдалении, рядом с кушеткой, на чём-то, схожем с игровым креслом, сидел парнишка с выкрашенными в ярко-красный цвет волосами. Это напомнило Учихе кабинет в тату салоне, в коих никогда не бывал, только ракурс неподходящий для точечного осмотра.       — Садись, — в голосе Яхико не было и намёка на доброжелательность. Взгляд Саске безразлично пробежался по высокомерному мужчине, будто бы оценивая, и остановился на парне позади.       — Сасори, — заметив изучающий вид, представился тот. — Я буду бить тебе.       — Чего? — удивился Учиха.       Саске в недоумении посмотрел на схожего с изваянием Яхико, однако тот в беспристрастной манере игнорировал.       — Садись, — уже жёстче приказал мужчина. — На вопросы отвечу, пока этот будет работать. Нечего тратить время впустую.       Учиха ещё с минуту прожигал того взглядом, но сопротивляться и перечить не стал. Яхико был не в духе, потому спорить не тянуло. Грязная сторона монеты грозилась заляпать подсохшие руки.       Сасори попросил раздеться до пояса и жестом предложил лечь на кушетку. Прежде Учихе не доводилось становиться холстом для работы «игольных художников», вот только, имея самостоятельно растянутые тоннели в ушах, он особенно не переживал о появлении на теле чудного рисунка. Посредственностью сквозило повсеместно, да так, что Саске сам едва ее не учуял.       Яхико же сел на подлокотник кресла, что стояло у окна, пока парень-работник неспешно проводил махинации, то и дело нанося на кожу неизвестные жидкости, а следом приложил небольшой кусок тонкой бумаги. Трансфер.       — Человека, с которым ты будешь работать, зовут Орочимару. Чем он занимается — тебя не касается. Эту оговорку следует быстро усвоить. Первое правило, запомни: работаешь только на меня, с кем-то другим контакт по рабочим вопросам поддерживать запрещается. Трубку получишь левую, использовать ее только для работы. Второе правило: я звоню — ты выезжаешь, никаких уважительных причин и прочей муры я не принимаю. Заказчик специфичен, поэтому если не хочешь обзавестись проблемами, умей держать рот закрытым. Третье правило: никакие вопросы самостоятельно не решаешь. Твоя задача забрать и отвезти. В случае чего — звонишь мне и говоришь коротко и ясно. По ходу дела разберёшься, но времени на акклиматизацию даю ровно неделю.       — Зачем татуировка? — хрипло поинтересовался Учиха, пока мастер фанатично уже вбивал в кожу пигмент.       — Этот символ прислал Орочимару. Отличительная черта личного курьера, чтобы избежать возможных подстав.       — Забавно… — устало улыбнулся парень. — Выходит, я не просто раб, ещё и кем-то меченый.       — Как угодно.       Нежная кожа припухла, и процесс уже не причинял свежей боли, скорее, наоборот, та стала тупой и куда более раздражающей. Сасори закончил быстро, наклеил пленку и пояснил что-то о правильном уходе. Саске же не понимал, зачем ухаживать за клеймом.       — На сегодня все. Какузу даст тебе трубку, зайди во второй номер на первом этаже. С правилами мы разобрались.       Так Учиха и сделал. Мысли в голове путались. Домой он шёл медленно, умышленно обходя короткие дороги незнакомыми дворами. Сигареты были на исходе, да в кои-то веки Саске это не огорчало. Мутило другое.       Вырвался. Наконец-то нашёл способ разорвать круг. Но кнопочный телефон с чужой симкой в кармане давил на совесть похлеще любого преднамеренного убийства. Отчего же такое мерзкое, скребущее душу, чувство? Может, стыдно перед братом, который ни за что не смог бы поддержать это решение? Или перед самим собой, ведь всегда считал себя выше, достойнее, талантливее.       А может, Саске впервые почувствовал настоящий страх. Испугался, что своим эгоизмом навлечёт беду на дорогого ему человека или причинит этими действиями боль не только себе. Сложно представить, что то действительно верно. Кажется, Учиха впервые пришел к пониманию, что не может все быть столь же просто. Ему казалось, стоит только найти способ заработать, стать независимым, и жизнь тут же перевернётся с ног на голову. Свобода, краски, мечты. Но вот он способ. Нашёлся. И что?       — Ещё не заработал, — шепнул себе под нос Саске.       Если реальность окажется другой, одно неверное действие сделает из него труп. Или семья — трупы. Или Итачи.       Конан поручилась за него, зная о многих подводных камнях, но что, если и она не предполагает полного масштаба возможной катастрофы? В конце концов, Учиха должен остаться совсем один. Наверняка останется… Без места на ночлег, которое люди привычно называют «домом», без средств к существованию, без близких, без Итачи… Он, привыкший считать себя абсолютно одиноким, впервые испугался одиночества, сжимал зубы, ведь те, кто заставили его думать, что стремление к абсолютному — счастье… Какое они имели право? Поднять бы белые глаза от иллюзий и бросить в пространство, увидеть мир. Посмотреть не на обложку должного, а сквозь — наконец-то. На проржавевший инструмент его паршивой индивидуальности.       Холод темной комнаты показался как никогда родным. В отражении зеркала мелькнули худые руки, скользнувшие вверх по расстегнутой куртке. Саске оттянул воротник толстовки, откуда слабо блеснула поверхность заживляющей пленки. Сквозь искажение он старался рассмотреть свою метку. В темноте различить что-то было почти невозможно, а лунный свет, лившийся из-за разъехавшихся плотных штор, только отбрасывал ненужную тень. Но Учиха не включал свет. Казалось, стоит прикоснуться к выключателю, и глаза тут же выжжет яркое солнце чужой пустоты.       То, что все-таки удалось разглядеть, показалось ему интересным. Три черные запятые, расположенные на равном расстоянии друг от друга, образовывали рваный круг, а какие-то символы вокруг них завершали его. Кто же такой этот Орочимару, и что это значит? Саске не верил, что печать, оставленная на нем по воле некоего Большого человека, ничего не значит.       В сети информации о нем почти не удалось найти. На всех доступных фото мужчина появлялся в маске, так называемого, Шинигами. Из найденного Учиха узнал, что тот принадлежал к ветке картеля второго круга. Что значило «второго круга», Саске так и не понял. Информация таилась в открытом источнике на сомнительном сайте, явно излагавшем некоторые подробности жизни их города. Вряд ли написанному можно было чистосердечно доверять, в конце концов, существовать подобные люди могли лишь в неизвестности, иной разворот событий всегда отправлял их за решетку. Всегда — не всегда. Зачастую. Тем не менее из приписанных Орочимару грехов он сложил определенную картинку. Скользкий, грязный и аморальный. Странно ожидать чего-то благого, но почему-то Учиха почувствовал себя неуютно, впервые явственно и необъяснимо заныло сердце.

***

      Несколько дней было тихо. Ничего нового, такого, что выделялось бы из привычного распорядка, не происходило. Вновь приходилось корпеть над множеством одновременно заданных работ, ночами не вылезая из своеобразного мира водных красок и промокшей насквозь бумаги. Снова изводящая душу бессонница и нудные будни, где, бродя по университетским коридорам, изо всех сил стараясь цепляться взглядом хоть за что-то, Учиха пытался не уснуть.       Узумаки, наконец, хоть в чем-то оказался Саске полезным. Он, похоже, разглядел в Учихе отличного собеседника или, учитывая тот факт, что парень чаще молчал, хорошего слушателя. На самом деле, тот действительно слушал и все чаще ловил себя на мысли, что делает это не для того, чтобы бодрствовать, а потому, что слова Наруто ему во многом понятны. Они цепляли и заставляли задумываться порой о вещах, не связанных с увлечениями молодежи. Впрочем, Узумаки не делился подробностями, не описывал боле свою личную жизнь, словно стыдился сказанного прежде, и не пытался Учихе помочь выстроить определенный образ. Нет, Наруто всего лишь говорил о первом, что приходило в его странную голову, нередко отвлекаясь на телефон и уходя прочь, будто моменты молчания его не пленили.       Странно, что со временем Саске и сам изо дня в день начинал искать в шумной толпе знакомые черты лица. Надеясь ли вновь отвлечься, слушая чужой голос, или уже по привычке — никто не знал. Иногда Учиха задумывался об этом; предполагал, что новость могла его напугать, однако не чувствовал страха. Избегать знакомств ведь не значит бояться контакта? Вот его и засасывало все сильнее, пока Узумаки медленно, но верно, становился все ближе. Ближе, чем мама и папа, по крайней мере. Ближе, чем одногруппники, одинаковые на вид, вкус и запах.       Телефон, о котором Саске уже позабыл, все-таки зазвонил. На четвёртый день, ровно после пар, Яхико вызвал на один из складов, принадлежащих компании Конан, куда добираться пришлось с пересадками. По итогу Учиха потратил времени даже больше, чем рассчитывал.       Там, на подземном этаже царил мрак, в воздухе пахло пылью, громадные несуразные стеллажи занимали пространство вдоль стен. Фигуру мужчины Саске уловил взглядом совершенно случайно, пока медленно следовал по залу, чудом не задевая стоящие в нем коробки на полках.       — Вес двести граммов, отвезёшь за час, — Яхико указал в сторону собранной сумки, по виду ничем не отличающейся от простого рюкзака, с которым люди возраста Учихи, как правило, уходили на учебу. — Раньше — лучше.       Свой же рюкзак пришлось оставить на месте. Немудрено, что мужчина ожидал последующего возвращения. Отчетность была важна, пускай и лично слышать о бренных мелочах его совсем не вдохновляло.       Первая поездка казалась Саске странной. Вроде бы должны играть эмоции, адреналин, и мозги включаться на полную, заставляя следить за каждым шагом, а глаза следовать за прохожими, но ничего не произошло. Учиха понимал, что делает, точно знал, что лежит в сумке, и сколь долгим сроком эта мура могла оказаться, но в то же время разум спал. Никаких ощущений реальности происходящего. Пусто.       Адрес, по которому Яхико приказал ехать, явил крупногабаритный дом. Тот выглядел вычурно и безвкусно, больше смахивая на заброшенное жилище бедняков, некогда зажиточных и знаменитых, но в какой-то момент все потерявших. Дверь отворилась сама. Здоровенный амбал, смерив Саске презренным взглядом, попросил предоставить приглашение, и, сразу поняв, о чем идёт речь, Учиха оттянул ворот толстовки, показывая почти зажившую татуировку. Тогда же перед ним открылась и следующая дверь, за которой, на удивление, вновь никого не оказалось.       Неприятно влажный коридор с затхлым запахом гнили провожал множеством заколоченных окон. Создавалось впечатление, что очутился он в одном из знаменитых фильмов ужасов, где в полумраке, по пояс в грязи, персонажи встречаются с неизвестным, совсем не подозревая об опасности, таящейся где-то рядом.       — Курьер? — раздался неприятный, скрипучий голос.       Саске обернулся и увидел щуплого невысокого паренька со светлыми волосами и огромными круглыми очками, которые, казалось, вот-вот съедут с его носа. Учиха молча кивнул.       — Сюда.       Спустя, как показалось, вечность блуждания по темному лабиринту, паренёк привёл Саске в комнату, которую тот ни за что бы не нашёл самостоятельно. В углу, на старом потрепанном кресле, сидел мужчина. Лица его видно не было, ровно как и тела, скрывающегося за широкой спинкой, и лишь грубые, совершенно точно — мужские, пальцы свидетельствовали о том, что человек не молод.       — Саске-кун… — прозвучал шёпот, больше похожий на шипение. Учиха не удивился, но обращение в японском стиле показалось своеобразно странным. — Яхико обещал подобрать мне хорошего мальчика.       Саске молчал, невольно затаив дыхание. Место, в которое его отправили, само здание и эти люди пока что не вызвали приятных ощущений. Недоверие и осторожность сквозили чрез разум, держа наготове. О том, что в понимании мужчины означало «хороший мальчик», Учиха даже думать не хотел. Может, он и попал в подобную ситуацию впервые, но идиотом не был.       Массивное кресло странным образом развернулось на подвижной опоре, и перед взором Учихи образовалось нечто, от которого того невольно передернуло. Это действительно был немолодой мужчина. Длинные сальные волосы спадали на плечи, с которых висели неровными патлами. В свою очередь глаза словно чем-то подкрашены, а на губах играл отвратительный изгиб.       — Не соврал. Ты и правда хорошенький мальчик, — появилось стойкое желание бросить в морду этот чертов рюкзак и бежать. Бежать, как можно быстрее и дальше, никогда не возвращаясь.       — Ваш заказ, — вместо желаемого Саске медленно протянул сумку, которую тут же вырвали из его рук, и светловолосый парнишка, осмотрев содержимое, буркнул: «В порядке».       — Славно… Очень хорошо, Саске-кун… Это твой первый рабочий день?       — Да, — вспомнив предостережения Яхико, Учиха ответил односложно. Будь его воля, Саске бы промолчал, но чувство самосохранения подсказывало, что в этот раз и бесстрастно брошенного слова должно было стать достаточно.       — Подойди.       — Зачем?       — Ну же. Разве тебе можно нарушать правила, мальчик? — посмеялся мужчина. — Не бойся, мы просто познакомимся.       Учиха с трудом переступил через собственную гордость, не видя иного пути. Ошибки допускать нельзя, по крайней мере, сопротивление в этой ситуации казалось именно ими. Смерив находящихся в комнате поочередно, Саске медленно, но решительно сделал шаг вперёд, оказываясь прямиком перед креслом, где мерзкий мужчина самодовольно расползался.       — Замечательно. Меня зовут Орочимару, и, как тебе наверняка известно, метка на твоей коже — моя работа.       — Известно.       — Мне бы не хотелось, чтобы ты воспринимал ее как клеймо. Этот символ значит для меня многое, и передав эскиз Яхико, я оказал тебе немалую честь, — Саске в личностной тишине смотрел в ответ с тенью презрения, что, впрочем, не осталось незамеченным. Взглядом жёлтых глаз Орочимару прожигал насквозь, от этого становилось и неуютно и неприятно, тогда как в нос явственно ударил стойкий аромат полумертвой старости. — Когда Яхико рассказывал мне о тебе, я счёл твой поступок достойным уважения. Это знак силы, Саске-кун. Поверь, даже в наше время не многие способны подписать себе кровавый контракт, — прошелестел голос, а Учиха никак не мог понять, о каком таком поступке идёт речь.       — Не знаю, что он мог обо мне рассказать, но это не имеет значения. Вам не известны причины. Не стоит делать вид, что знаете обо мне что-то личное, — очевидные вещи в Учихе не удержались.       — Ты прав. Но нам предстоит долго работать вместе. Ещё узнаю.       — Я могу идти?       — Как пожелаешь. Саске-кун.       В след ему подернутые похотью глаза смотрели долго. Права отстоять свою гордость Учиха не имел. Не сегодня.       Каким образом вышло найти дорогу к выходу, Саске не уследил. В мыслях держались только множественные заломы коридоров и комнат, а память наскоро выбросила за корму все ориентиры. Увидев же за дверью бугая, Учиха несказанно обрадовался оказаться на улице. Как доехал до склада, забрал вещи и очутился дома — не помнил. В голове один за другим возникали неприятные образы. Вспоминалось змеиное лицо Орочимару, запах гнили и шипение, с которым тот говорил. Хотелось залезть в душ, отмыться, содрать с себя кожу, лишь бы стереть мерзкое липкое чувство. Так Саске и просидел в ванной порядка пары часов, но избавиться от него не удалось.       За несколько последующих дней ощущение все же притупилось. Страшные образы, сгенерированные собственным воображением, стали мягче, а многие детали выветрились и забылись.       На второй вызов Учиха поехал уже морально готовым, однако, ступив на порог убежища Орочимару, снова пропитался отвращением. Амбал при входе мимолётом взглянул на татуировку и пропустил дальше. Как и в прошлый раз, парнишка в очках встретился в коридоре, ведя Саске через лабиринты одинаковых линий и стен. Постепенно Учиха начал привыкать к этому месту. Щуплый блондин, в который раз поправляющий массивные круглые очки, уже не вызывал вспышек прежней нелепости. Повторяющие друг друга коридоры теперь казались просто однотипными.       Саске приходил согласно положенному времени и уходил, стоило рюкзаку только коснуться пола. Орочимару молчал, лишь наблюдая за действиями Учихи. Он поворачивался, ни словом вскользь не проявлял интереса, тогда как во взгляде мужчины разгорался бессовестный огонь.       Дома снова хлопала дверь его комнаты, отрезая от воплей матери. В университете дни пролетали как один, не откладываясь в памяти ничем примечательным. И лишь в квартире Итачи Саске вновь удавалось почувствовать жизнь. Только вот смотреть в глаза брату он больше не мог.       Конан ничего не рассказала, и, наверное, так действительно было лучше. По крайней мере, Учиха не знал, как сообщить старшему эту новость, как вразумить, заставив взглянуть на нее своими глазами. Саске и сам едва отдавал отчет о том, что происходит.       Ночами он зависал над просмотром тысячи объявлений о сдачи квартир, выборочно прикидывая, какой из вариантов окажется наилучшим. Всякий раз возникала, как минимум, одна проблема. О нехватке средств на съем чего-то нормального Учиха не беспокоился. С того момента, как нога впервые коснулась пола прогнившего насквозь дома заказчика, прошло всего несколько поездок. Деньги будут, и их вполне хватит не только на квартиру, но и на прочие расходы. Однако, как съехать и главное — как объяснить ситуацию с доходом Итачи, Саске придумать не мог.       Переживания накапливались снежным комом, стремительно летящим по отвесной скале вниз. Это сказалось и на повышенной утомляемости, отчего под глазами появились тёмные, местами набухшие пятна, и на чутком к тонкой настройке души ощущении внутренней жизни. Жизнь тухла. К зеркалу Учиха подходил все реже, уже не надеясь увидеть в отражении себя. Мать что-то говорила о его внешнем виде, что-то продолжала кричать в след удаляющейся на лестнице спине, а Саске не слушал. Мысленно он уже обрубил с ней все связи, потому не заметил, как та нашла рабочий телефон и с ужасом во плоти в один из будних дней встретила сына дома. Микото молчала, провожая бездумно идущее вперёд тело. Молчала, закрывая рукой рот, пока по щекам бежали прозрачные дорожки горьких слез. Она не знала, что контактом под именем «1» был мужчина, дважды разрушивший ее семью. Не знала. Но и без того все поняла.       А Учиха волочил бренное существование, раз в неделю навещая Орочимару; тот шипел грязные пошлости в его сторону, фривольно раскрывал злую пасть. И ничего не замечал. Злоба пробуждалась где-то глубоко в душе. Она искала выход наружу, желая превратиться в нечто осязаемое. Саске чувствовал это, но не мог дать волю эмоциям. Хотелось одного — быстрее разобраться с возникшими вопросами.       — Знаешь, труп веселее выглядит, — Узумаки подскочил как раз у выхода с территории университета и, широко зевнув, поспешил идти рядом.       — Разбираешься? — пытаясь не обращать внимание на образовавшуюся компанию, Саске шел по прямой.       — М?       — В трупах. Разбираешься? — Наруто ненадолго подвис, пытаясь верно переварить услышанное, как вдруг улыбнулся, чем всяко напомнил знакомых прошлого.       — Все-таки ты в порядке, — засмеялся Узумаки. — Но в последнее время ты какой-то…       — Был живым, теперь сдох.       — Нет. Унылый, — с упрёком во взгляде поправил его Узумаки.       — О, и ты видишь причины? А ну, удиви, философ, — Саске причины не волновали. Наруто же устало покачал головой, не способный пробудить больше эмоций.       — Что ты прицепился… Не знаю я, какие у тебя причины, и не оттого, что учусь на философском, да и вообще…       — Тогда зачем говоришь?       — Разве это плохо? У нас же вроде как дружба. А друзья должны интересоваться друг другом.       — Хуюжба. Не суй нос в мое дело. У меня все в порядке, — Узумаки остановился, пропустив сделавшего уже несколько шагов Саске вперёд.       — Если тебя что-то беспокоит, ты можешь сказать об этом мне, — весомо проговорил Наруто. — Саске, я… Ты правда считаешь, что мне делать больше нечего, кроме как таскаться за тобой?       — Да.       — А мне плевать, кем ты меня считаешь. Но я не идиот, и мне есть чем заняться. С какого ты вытираешь ноги о человека, который проявляет к тебе внимание и пытается помочь?       — Отвали, раз плевать, — донеслось точно из толщи воды, отчего Узумаки вспылил. За несколько больших шагов тот догнал Саске и, вцепившись в плечо, резко развернул лицом к себе. Убитый вид Учихи бросился в глаза ярче прежнего.       — Ты меня слышишь вообще? Что с тобой происходит? Какого хера ты бродишь как мумия и то слушаешь меня, то нахуй шлешь?       — Чего ты от меня хочешь? — устало вопросил Саске, осмысленно заглядывая в чужие глаза. От переизбытка вопросов в который раз начинало мутить.       — Чтобы ты объяснил, что происходит.       — Ничего не… Слушай сюда, — с надменным посылом внезапно начал Учиха, перехватывая руками чужие предплечья. — Что бы там не происходило — моя жизнь тебя не касается. Понял? Отвали, Узумаки. Прекрати совать нос не в своё дело. Ищешь друзей — пиздуй к другим. Я не собираюсь играть с тобой.       Наруто с горечью взирал в антрацитовые глаза и не видел в них ни света, ни понимания. Все, что было ранее, для Узумаки тотчас стало ясно. Болезненно ясно, едва то случилось впервые. С ним разводили общение, потому что удобно. Слушали, потому как развеивал скуку. Использовали. Кажется, Наруто вновь отлично сыграл роль заправского клоуна, а Саске даже не стесняется этого признать.       — Знаешь… Ты прав.

***

      За несколько прошедших с того момента недель Учиха не изменился. Наруто не ждал извинений, принятия с его стороны вины или каких бы то ни было откровений, но не иметь никакого общения с Саске оказалось сложно. Он думал: всего лишь новый знакомый, отношения с которым не заладились с самого начала; однако сколько таилось самообмана вокруг. В душе Узумаки успел прикипеть. И было странным проходить мимо того, не бросая уже привычного приветствия, не ввязываться в споры, не говорить о простых и недоступных вещах, а ведь тянуло. О чем тот думал? Чем жил в эти дни? Не умирал от тоски, не становился тоньше. И Наруто понимал, что сам не должен испытывать горя. Отчего-то засевшая внутри обида не давала успокоиться. Место же в первом ряду радушно встретило его вновь, так и зная, что все возвращается.       Понимая причину конфликта, Наруто рад бы и рассмеяться, но на лице не проскальзывало улыбки. Даже не поругались. Разошлись на какой-то ерунде. И за все это время Учиха, казалось, не заметил никаких изменений. Что бы Узумаки сам себе ни внушал, в реальности его угнетала печаль. Он привык к Саске. Привык встречать того в коридорах и без умолку сетовать на будни; говорить затем, чтобы высказаться; знать, что рядом слышат и слушают, потому что он особый. Привык настолько, что внезапно и сам не заметил, как посчитал Учиху другом или кем-то вроде того. Наруто же оказался простым белым шумом. Вирусом, живущим на чужой энергии. Нашел задачу, что бросила вызов, примерился к головоломке и так и эдак, да как же… В реальности всего лишь облюбовал новое место, и плевать, что то не греет, плевать, что жрать в Саске нечего; облюбовал и присвоил, забыв о том, как вечно сторонился топких ям.       Саске, в свою очередь, не видел и не замечал вокруг себя никого, поглощенный вселенским вопросом о жизни. В какой-то момент ему наконец удалось снять квартиру. Район находился недалеко от дома заказчика, до места учебы доезжать стало многим ближе, а квартира брата оказалась в сорока минутах ходьбы от его собственной. Всего-то посредственность, да как упрощает жизнь. Напрягало лишь то, как бесшумно мать провожала его. Она не подошла, когда Саске появился на первом этаже со всеми вещами. Ничего не сказала, когда тот прошёл мимо. Отца дома не было, но и от него не поступило ни одного звонка с того дня, как за Учихой захлопнулась дверь родительского дома. Саске не был расстроен, скорее — серьезно удивлён. Привычная модель собственной семьи, выстроенная в подсознании сотни веков назад, модель, не имеющая изъянов и погрешностей в своём устройстве, впервые дала сбой. Может, родители и специально вели себя подобным образом, может, желали, чтобы Саске покинул их дом как можно скорее? Не хотелось в это верить, но и такой вариант Учиха отметать не решил. Что, в конце концов, теперь думать об этом? Неужели задело? Ни сколько.       Давняя мечта осуществилась, и теперь преграды, отделявшие его от получения желаемого, улетучились по свежему ветру. Замечательно. Он, наконец-таки, вырос, окреп и сменился. Однако сердце его, почему-то, стучать не продолжило. Молчало. Ни стука.

***

      — Хорошее сегодня утро, да, Саске-кун? Воскресенье… В этот день воскрес Христос, первый день сотворения Богом Земли.       Учиха молча приблизился к старому креслу и опустил такой же, как и прежде, рюкзак рядом с ним, коротко взглянув на воодушевленное лицо старика. Задерживаться не стоило. Пускай и воскресенье. Черт бы с ним.       — Религия полна мистики и чудес, в ней так легко заблудиться, а люди все равно верят и находят в этом успокоение. Стоило бы попробовать, Саске, и, быть может, нашёл бы в этом себя…       — Я верю в другое, — сдержанно отказался Учиха, утомившись от беспочвенного разговора.       — Понимаю. Каждая строптивая личность считает себя уникальной, отдельной от общей стаи.       — Считайте как угодно.       Дневной свет в комнату не попадал совсем, казалось, даже самую тонкую щель в обветшалых стенах усердно замазали или закололи. Развернувшись, Учиха засобирался уходить. Нечего торчать тут понапрасну, не самое приятное место, да и компания в том числе.       — Мне нравятся такие, — елейно улыбаясь, продолжил Орочимару: — Такие, как ты. Должно быть, ты и представить себе не можешь, как разгоняется старая застоявшаяся кровь от одного твоего вида. Да…       Учиха замер, и тело его обездвижил поток прогнатизма. В один момент водяную толщу разрезало лезвием, и ощущения вспыхнули как взрыв сверхновой. О, Саске прекрасно знал, что у старого извращенца стоит. И стоит давно, пожалуй, с тех пор, как он впервые перешагнул порог этого дома.       — Ты интересный экземпляр, — что-то тёплое и шершавое коснулось дрожащей кисти руки. — Напоминаешь чёрную мамбу. Красота и явно читаемая опасность. Готов поспорить, твоего яда хватит на всех в этом доме, а потому ты так уверенно стоишь на ногах.       — Неужели? — напряженно прошептал Учиха, готовый выслушать продолжение.       — Но любую змею можно укротить, Саске-кун. И я тот, кто сделает это с тобой.       Опьяненные лаской руки в один миг скрутили за спину, и воздух выбило из лёгких нежданным толчком. Падать коленями на грязный вспученный пол оказалось не столько болезненно, сколько унизительно. Учиха проклинал собственную недальновидность. Проклинал чертового старика, ехидно улыбающегося на проклятом кресле, покуда за спиной уже стояли двое. Своими потными грубыми граблями они держали крепко — настолько, что вырваться не получилось бы, даже будь ситуация располагающей.       — Ну же, не сломайте мальчику руки, — усмехнулся Орочимару. — Воскресенье. Только начало.       Мужчина лениво перекинул ногу через другую и поднялся с кресла. Люди за спиной к чему-то приготовились, но с места не сдвинулись. Тогда Орочимару медленно, со скользкой грацией, приблизился к Учихе и, оказавшись с ним на одном уровне, схватился длинными пальцами за чужой подбородок.       — Тебе же больно, Саске-кун? — мужчина выдохнул в лицо, наигранно строя сочувствие. От него несло сыростью и тухлятиной. — Не упрямься, ты ведь знаешь, что поможет тебе.       — Иди нахуй.       — Я получу желаемое, потому в твоих интересах смирить гордость.       — Да что ты? — злобно усмехнулся Саске. Предчувствие томилось медлительно, окружало его всякий раз, застав в гостях нерадивого змееносца, и все же не подвело.       Разжав пальцы, Орочимару схватил Учиху за волосы и, опрокинув голову назад, грубо впился в открытую шею кривыми зубами. Кожа под ними вскоре заскрипела, тонкая струйка крови побежала вниз, впитываясь в мягкую ткань толстовки, а мужчина сжимал челюсти все сильнее, с наслаждением высасывая из образовавшейся раны телесную жидкость, пока Саске казалось, что ноги вот-вот перестанут слушаться и он позорно рухнет на пол. Однако несколько позже до него дошло, что этого не случится хотя бы по той причине, что держащим позади его людям дословно приказано на совесть держать. Вой застыл поперек глотки, передавленный, сиплый, холодный. Вой держал на плаву все оставшееся. Там и гордость, и чувства, и память.       — Видишь, мальчик… — прохрипел Орочимару, перебирая пряди волос на чужой голове.       — К черту… Иди к черту.       — Уважаемый, держи его крепче, — обратился он к одному из лиц за спиной, и тот выкрутил руки до максимума. Так, что в уголках глаз выступили жгучие капли.       Учиха не рвался, натура его кучей болталась в подвешенном состоянии, тело боялось и напрягало поочередно окаменевшие мышцы. Он верил, что дорогу сюда непременно забудет. Верил дотошно оберегающим словам брата, смирению в глазах Конан, бредовым россказням о трупах, с чем оборвал увлечение Наруто. Всему верил, что только убеждало в слабости и зависимости. Повторял себе, как жалок и противен в воскресный день у подножия грязного кресла. Прошлое жило однородностью, будущее туманно, а в настоящем он вновь не сумел опровергнуть ярлык, повешенный мудрым обществом.       — А теперь расслабься, — с отвратительной нежностью приказал мужчина. — Я устал.       Саске невольно вздрогнул, когда холодная скользкая рука оказалась на голой коже. Нарочито медленно Орочимару потянул одежду вверх, проходясь костлявыми пальцами по дугам рёбер, забираясь все дальше, пороча сильнее. Учиха же закрыл глаза, не желая видеть происходящего. Зверь внутри него рвался наружу, вот только у Саске не получалось его выпустить. Клетка трещала абажуром, засов на ней сварен, прутья нерушимы.       Если бы веки остались открытыми, Учиха увидел бы, как блеснуло лезвие, зажатое меж чужих пальцев, как оно прошло сквозь нежную плоть, разрезая алебастровую кожу, как стремительно выступила и покатилась вниз яркая кровь.       — У таких, как ты, яд содержится в крови, — прошептал Орочимару, слизывая несколько алых капель с дрожащего живота.       — Ты — сумасшедший, — зашипел Саске, пока тело судорожно напрягало остатки бесчувственной плоти. Боль застилала глаза. Яркая, острая, словно на самих костях впредь остались порезы. Учиха едва через раз делал шумные вдохи. — Конченный… Старый… — и вновь пропадал, зная, что пал ниже плинтуса.       Орочимару довольно заулыбался. Губы его неестественно растянулись, обнажая пожелтевшие острые зубы. Скальпель плыл дальше, прорезаясь сквозь плоть глубже. Кружилась голова, и запах смешавшейся с чужой слюной крови стоял столь отчетливо, что от вони Учиху затошнило.       За ножом последовали поцелуи. Грязные, влажные, они отдавали смертью. Если бы не те двое, что держали руки и сидели на ногах, Саске был бы рад отключиться и, очнувшись, забыть все. Неприятный скрип раздался из чужой гортани. Так Орочимару издал первый стон.       — Разденьте его, — скомандовал он. И двое подручных быстро стянули верхнюю одежду. Толстовка, за ней и футболка — все полетело в сторону. Теперь Саске и сам видел красоту, сотворенную этим ублюдком. Рёбра словно перечеркивала решетка. Красной, кровавой, прутья которой наливались все больше. Вокруг скрытого полотна бледной кожи уже проявились гематомы. Смотреть на это невыносимо; искусство крови отвращало. Однако куда хуже стало после, тогда как вернулась физическая боль.       Изо всех сил, что только удалось в себе найти, Учиха вырвался из ослабшего захвата и двинул Орочимару в морду. Странно, но самого Саске после этого никто ловить не спешил. Возможно, сыграл фактор неожиданности, а может, по неведомому регламенту те обязаны бежать на помощь хозяину. Сморгнув пелену, Учиха сгрёб всю одежду и выбежал в коридор. Мыслей снова не хватало, как и понимания происходящего. Натягивая футболку обратно и цепляя свежие раны, Саске на ощупь шёл в сторону выхода. Брел, полз, бежал — как получалось, насколько выходило, стремился вылететь за пределы стен.       Кровоточа, разрезы набухли. Учиха и не думал об этом, продолжая натягивать толстовку, то и дело задевая что-то в темном коридоре. Его не беспокоило то, что сейчас расцветало на теле. Не беспокоили шрамы, призванные остаться с ним на всю жизнь с этого дня. Единственное, чего желал Саске, — сбежать. Оказаться как можно дальше от этой грязи. Вдохнуть воздух не пропитанный запахом крови, пыли и сырости. Иначе Учиха не был уверен, что сможет сделать хоть что-то ещё. Что будет способен дышать ей.       Бесконечная игра лабиринтов приобрела монотонный характер. Однородная масса дверей и забитых окон провожала Саске уже вечность. Поворот за поворотом и никакого тупика, словно тот решил пробежать по солярному символу. Глаза непроизвольно закрывались, сдаваясь под общим напором слабости. Рёбра горели. Адски пересохло в горле, отчего даже дыхание стало слишком шумным. Саске слышал его эхо, оно отражалось от стен и возвращалось к нему с каждым новым вдохом. И все по чертовому кругу вновь. Вновь те же стены.

***

      Люди потихоньку расходились, Узумаки блаженно прикрыл глаза и растянулся на музыкальной банкетке. Стоило собираться, как взгляд его зацепился за спину совсем незнакомого, да крайне интересного мужчины. Тот был высоким, с виду грозным. Голову украшали ярко-рыжие волосы топорщащиеся в разные стороны, руки покрыты татуировками. Наруто показалось это забавным, и он улыбнулся, зная, как нечасто в храм захаживали столь необычные и внешне противоречивые люди. Видимо, даже у тех, кого общество обходило стороной, есть вера, сердце и все из этой программы. Мужчина стоял, отойдя от прохода. Стоял и смотрел, а Наруто изучал в ответ, прекрасно зная, что видит здесь только он.       Посидев ещё какое-то время, Узумаки все же собрался с мыслями воедино и, хлопнув себя по коленям, поднялся. Стоило бы набрать кому-то из друзей. Может, встреча с кем-нибудь привела бы мысли в порядок, возвращая нервы в шаткий, но бесценный покой. Тем не менее эту мысль Наруто снова отбросил. Помнил же. Нет у него никаких друзей. Как показала практика — никому и даром не нужен.       Тут вспомнилась и любящая Сакура, и верный друг Киба, и Учиха, который ничего не обещал. Но, как бы там ни было, Узумаки при любом раскладе выбрал бы Саске. Да, у того полный комплект неизведанной придури, Учиха злобный и неблагодарный, но в отличие от бывших друзей ни в чем не клялся и ничего не нарушал.       Сверившись со временем, Наруто подхватил со скамейки рюкзак и последовал к выходу. Мысли, мысли, мысли. Это хорошо. Это говорит о том, что человек жив и все ещё способен функционировать. Только острый ком, засевший где-то в горле, считал иначе.       — Извините! — Наруто обернулся, принимая оклик на свой счёт, однако обращались далеко не к нему. — Молодой человек! Стойте, туда нельзя!       Рыжеволосый мужчина, за которым некоторое время назад наблюдал Узумаки, остановился рядом с конфессионалом, и женщина преклонных лет с легким испугом во взгляде сейчас старалась смотреть ему в глаза, вот только те продолжали судорожно блуждать по татуировкам и многочисленному пирсингу. Отчего-то и Наруто вдруг стало не по себе.       — Туда нельзя, это комнаты для служащих церкви, — дрожащим голосом продолжила она.       — Яхико? Сюда, — за одной из дверей прозвучал знакомый голос Святого Отца. Женщина вздохнула и отвела взгляд. Названный, не обратив на это внимания, тут же скрылся в комнате.       Стараясь не зацикливаться на увиденном, Наруто пошёл дальше. Храм выплюнул его за массивные двери, словно Узумаки был чужаком, создающим шум и проблемы в святом доме Божием. Какого черта только что произошло внутри, знать ему по большей степени не хотелось. Впечатление перекрыло другое, навело чернь на поверхностные эмоции, а все потому, что люди разные. Однотипная жизнь для одного — для многих, возможно, является апогеем желаний и стремлений. Наруто не тянуло углубляться в это заново. Тот человек действительно показался странным. Не из этого мира.       Утром накрапывал мелкий противный дождь, теперь же погода словно оживилась. Выглянуло декабрьское солнце, небо просветлело. Правда, ветер оставался таким же холодным, но от наличия одного лишь света на душе становилось как-то спокойнее. В кармане у Наруто завибрировал телефон и, опомнившись, он быстро извлёк тот наружу, где на дисплее висели уведомления о трёх пропущенных звонках, последний из которых был сделан около двадцати минут назад. Все были от Саске. Недавняя же вибрация свидетельствовала о входящем сообщении. Оно было коротким, до жути тревожным. Учиха написал лишь адрес, не указав ни времени, ни причины, и что-то в миг защемило в груди. Узумаки не мог понять, что это. То ли от воспоминаний о последнем разговоре, то ли от странности самого сообщения, но как бы там ни было он поспешно принял решение, о котором заведомо пожалел, ставя метку на карте и совсем позабыв даже глянуть на цену.              Место, указанное Саске расположилось относительно недалеко от храма. Всего двадцать минут ходьбы или семь на машине.       Думать о ссоре соблазна не нашлось, а мысли, так или иначе, все равно сводились именно к ней. Что опять взбрело Учихе в голову? Заскучал? Да тогда почему Наруто несётся неизвестно куда по первому зову? Голову разом заполнила тревожная каша. Может, что-то случилось, и потому Саске написал быстро и ясно, где его можно найти. А может, он снова развлекался, заманивая Наруто в свою игру, где учудит что-то из ряда вон. Странно, что в неопределенный момент времени это стало вызывать интерес. Вновь вызывать. Вновь опьянять им.       Машина остановилась точно по адресу. Там, выскочив на улицу, Узумаки быстро обошёл дом со всех сторон, не обнаружив ничего примечательного. Закономерно началу второй круг ровно так же не принёс результата, потому Наруто практически уверовал, что это и впрямь игра, мерзкий розыгрыш, клюнув на который в очередной раз доказал, что ничем не умнее голодной рыбы. Однако на третьем круге глаза зацепились за темную фигурку вдалеке. Кто-то чересчур знакомый виднелся под раскидистым деревом, и дыхание его оборвалось, притупив работу легких, как только узнал.       Учиха сидел на земле, склонив голову к коленям, и облокачивался на массивный ствол дерева. Его поза Узумаки не нравилась, пускай и бежал Наруто быстро, достаточно было просто видеть, чтобы понять, как та ненормальна. Преодолев разделяющее их расстояние, Узумаки неровно сел рядом и дотронулся до чужого плеча, опустившись в собственных глазах на уровень неформальности.       — Эй? — тихо позвал он. — Что с тобой? — в ответ Учиха молчал, не меняя позы. Тогда Наруто легонько потряс его, не прикладывая чрезмерных сил. — Саске? Ты слышишь меня?       Едва не впервые он чувствовал страх непонимания. Ситуация чужая, пугающая неожиданным. На его опыте было немало случаев, когда кто-то из знакомых страдал, только тогда Наруто знал, что было тому причиной, и вдобавок рядом всегда оказывался кто-то ещё. А сейчас он видел перед собой нереагирующее ни на что тело Учихи, залитые бордовым веки, бесцветные губы и синеву ярко-темных волос. В округе чисто и ни души, а просить чьей-то помощи он вовсе был неспособен.       Нервным рваным движением Узумаки приложил два пальца к месту сонной артерии, помня лишь это, зная, что в случае чего не поможет. Однако пульс был. Внезапно, заметив что-то неладное на шее, Наруто осторожно отодвинул пряди волос и вздрогнул. На бледной коже багровел и наливался кровью громадный животный укус. Кожа вокруг вымазана кровью, засохшими частичками однородной субстанции и чем-то ещё. Пенным, светлым.       Шокированный увиденным, Узумаки пробрал внутрь холод. Не заметил, как Саске вяло шевельнулся и положил свою руку поверх его.       — Наруто… — от этого голоса нечто внутри оборвалось. Безжизненный, тихий и болезненный.       — Что с тобой случилось, Боже… — дрожащими кистями рук, Узумаки приподнял его голову, осматривая лицо. Некогда припухлые синяки под глазами теперь превратились в жуткие фиолетово-серые пятна. — Кто это сделал? — прошептал он, бережно отодвигая длинные пряди челки назад.       — Никто.       — Ты себя видел? — глядя, как у того непроизвольно закрываются глаза, Наруто занервничал ещё больше. — Что у тебя болит? Ну же, Саске, говори! Замерз?       — Рёбра.       Поспешно кивнув услышанному, Узумаки максимально осторожно, насколько позволяли трясущиеся руки, приподнял края одежды и охнул. Вся грудь и частично бока оказались рассечены полосами. Кожа набухла настолько, что стала представлять собой бурое с болезненной синевой отёкшее полотно. Каким чудом Саске ещё не умер от потери крови для Наруто оставалось загадкой, однако большая часть этих трещин уже не кровоточила, покрывшись темными, на вид совершенно непрочными корками.       — Это… Тебе в больницу надо, причём срочно… — заплетающимся языком выдавил из себя Узумаки. Зрелище угнетало чудовищностью, оторваться же от него он почему-то не мог. Росчерки металлической боли прилипли к глазам.       — Нет, просто помоги мне заклеить это… — с нездоровыми паузами выдавил Саске.       — Ты в своём уме? Это зашивать надо, а не заклеивать! Сколько кровищи, твою мать. Твою ж, блять… Саске. Слышишь?       — Никакой больницы… Либо помоги, либо свали, Узумаки…       — Черт… Ладно. Ладно…       Вскочив с места, Наруто ухватился за волосы, пытаясь быстро придумать вариант дальнейших действий. Саске пустым взглядом наблюдал за ним снизу. Боль притупилась, но приобрела настолько фоновый характер, что сознание то и дело пыталось отключиться, убаюканное холодом и свистящим ветром, пробившим наглухо все нейроны.       — Я живу недалеко. Матери сейчас не должно быть дома, — наконец нашёл за что зацепиться Наруто. — Давай туда. Ты же сможешь?       — До меня минут десять. Если поможешь дойти…       — С ума сошёл? Мы в другом конце города.       — Да послушай ты, придурок… — со злости Учиха резко выпрямил ноги, отчего перед глазами заплясали разноцветные пятна. Боль ненадолго сковала тело, не давая нормально вдохнуть, но вскоре вновь отошла на покой. — Я квартиру снимаю. Восточный парк знаешь? Первый двор за ним. Совсем близко…       — Ладно. Встанешь сам? — Узумаки уверенно кивнул, так и не заметив, с какой интенсивностью трясло задеревеневшие конечности. Ни обморожение, ни страх.       — Да.       Несмотря на твердость ответа, тело двигаться не желало. Кое-как, попытавшись сделать это максимально медленно, Саске подобрал под себя ноги, но далее встать не смог, оставаясь сидеть на земле.       — Черт…       — Помочь?       — Нет, — Учиха продолжил попытки подняться. Удивительно, что в конечном итоге ему это удалось. Правда, ноги, не выдерживая нагрузки, тут же попытались согнуться обратно, заставив уцепиться за бурый хрустящий ствол. — Идём.       Приобняв Учиху одной рукой, Наруто прижался к его боку на случай, если тому станет совсем плохо. Шли до ужаса медленно, молча, собирая все дикие газоны и ветки. Лишь несколько раз, превозмогая силу притяжения век, Саске тихо говорил, как лучше пройти, чтобы срезать пару сотен метров. Он думал системой, рассчитывал математикой.       Двор его оказался более чем приличным. Симпатичный сдержанный экстерьер — симбиоз камня и зелени. Район относительно новый в связи с масштабной перестройкой несколько лет назад. Тихие улочки, много скамеек с фонарями, окружёнными декоративными кустарниками. Грузди пожухлых листьев у стоптанных ног. И Наруто сразу подумал, что квартиры здесь стоят недёшево, но откуда у Саске деньги на съем в таком месте, решил поинтересоваться чуть позже.       — Ключи? — тихо позвал Узумаки, остановившись у подъездной двери. Учиха практически висел на нем, изредка пытаясь выпрямиться, что выходило из ряда вон несуразно.       — Я сам.       Стискивая губы и мышцы, Саске порылся в кармане куртки, и, наконец, необходимый металл, звякнув, оказался у него в руке. Даже подняться на второй этаж составило львиную долю проблем. Кое-как затащив Учиху на нужный пролёт, Узумаки получил кивок на нужную дверь и все же отобрал у Саске ключи, не найдясь в терпении наблюдать за попытками выжить.       — Заползай.       Наруто осторожно завёл того в прихожую, удерживая одной рукой, а второй пытаясь стянуть с обоих кроссовки. Учиха не сопротивлялся. Казалось, он вообще отошёл в мир иной, поскольку признаков жизнедеятельности отныне не подавал. До первой попавшейся комнаты с кроватью теперь Саске пришлось тащить на себе. С виду хрупкий и худой, он оказался удивительно тяжёлым.       — Наруто… — едва слышно позвали в тишине. — Наруто…       — Что? — тут же отозвался Узумаки, укладывая того на просторную заправленную кровать. Криво, во всяком случае не по центру, положенному служить лучшим спальным местом, и все же достаточно для полноценной безопасности.       Саске потирал язвенные бока, страшные, омертвевшие, да сквозь кофту и темень ни черта не видно. Боли он точно не чувствовал — ни снаружи, ни внутри. Затерялась она на фоне плывущего вдоль берега горизонта. Походил тот на туманный набросок мелом; набросок, лишенный эмоций, словно зарисовка пришедшего настроения.       — Наруто… — словно в бреду повторял Саске, не видя конца края пестрящей во тьме карусели.       — Я здесь, все нормально, — врал Узумаки, рыская по незнакомой комнате взглядом, а сам продолжал бормотать. — Обработать… Чем бы тебя обработать…       — Только попробуй уснуть со мной…       — Да что ты несешь. Лежи, сейчас принесу что-нибудь.       — Облапаешь — я повешу…       Наруто верно подумал, что Саске не в себе, но, посмотрев на него и увидев на лице блаженную насмешливую улыбку, вдруг изменился во мнении. Учиха в себе. Более чем, если дурость осенила подсознание новой идеей. Пускай и улыбающийся сейчас как душевнобольной, он хотя бы шутил.       — Облапаю. Непременно.