Позор

Don't you ever leave me alone My war is over Be my shelter from the storm My war is over I am a sad boy SYML — The War

«Никогда не оставляй меня одного

Моя война окончена,

Стань же моим укрытием от бури

Война моя окончена

Я печальный мальчишка»

      Монстры, спящие по углам тёмных комнат, просыпаются и выходят наружу лишь по ночам. Так принято с давних времён, ведь свет разгоняет тьму и всегда оказывается сильнее. Во мраке же люди прячут то, с чем боятся столкнуться. Там они хранят секреты и никому неугодную искренность. Страх движет этой привычкой, и он заразен.       Где-то глубоко в груди вдруг забулькало, зарокотало, заставив Наруто судорожно глотнуть ртом воздух. Проснулся резко, скорее, от невыносимого удушья, нежели от необходимости завершить отдых. Вдох оказался ледяным, обжёг горло и лёгкие отравленными парами, скрутив внутри живота острую проволоку. Даже сон в конечном итоге покинул его, приходя лишь в моменты сильнейшей усталости, что могла копиться целыми сутками, мучая часы напролёт, но не видимая ощущениям. Приходилось перебиваться с места на место, глотая горькие сухие таблетки, изредка имея под рукой лишний стакан воды. Толерантность к веществу росла, а вместе с ней пропорционально увеличивалась и паранойя, не дававшая сомкнуть глаза ни на минуту.       Узумаки вылез из-под одеяла и свесил ноги с кровати. Рано или поздно это должно было кончиться, до сего момента чума только набирала обороты. Наруто не знал, почему кости болели так, что по утрам он уже едва находил силы на них опереться, а сердце то отстукивало импульсивную чечётку, то и вовсе затихало, болтаясь без дела. Будни шли одним днём. Голова отчаянно гудела. Этот шум не стихал даже на время непродолжительного беспокойного сна. В мозгу что-то происходило. Что-то, из-за чего комната иногда накренялась в сторону, а перед глазами шла тёмная пелена. Узумаки молчал, хотя от постоянно щемящей в груди боли хотелось выть и кричать. Молчал, потому что некому было рассказывать. Потому что умер для окружающих ещё тем январским вечером, вернувшись в пустую квартиру матери, а прочего места тишины для него не существовало.

***

      От раздражения зубы тихо скрипели друг о друга, вот только сил взбеситься окончательно всё ещё не хватало. Многое навалилось за последние дни. Столького с людьми порой и за год не происходит, да если упорно держать волю в руках, со временем становится в большинстве своём всё равно, и жизнь кружит монотонную серость, размазывая оттенки и звуки, и не даёт понять, что ничего как прежде уже не стало.       Навязчивый звон застоялся в ушах от наполняющей квартиру трели. Нужно было избавиться от дверного звонка ещё при въезде сюда, в любом случае в гости ходить некому, а открывать чёрт-те кому не было нужды даже после вежливого стука с той стороны. Но Саске всё равно поднялся с дивана, потому что знал, кто стоял за воображаемой баррикадой двери.       — Зачем припёрлись? — холодно поинтересовался он, даже не смотря на взволнованные лица двух близких людей.       — Мимо ехали, решили к тебе зайти, — доброжелательно произнесла Конан, в своей мягкой манере желая оказаться понятой.       — Я занят, — бросил Учиха и схватился за ручку, намереваясь закрыться назад. Однако, прикоснувшись к металлу, не смог сдвинуться с места.       Взгляд Итачи бил резко, без предупреждения. Хотелось запустить ему в лицо кроссовком, лишь бы перестал смотреть с такой жалостью и грёбаным пониманием. Ничего они не знают. Зачем только ходят сюда каждые пару дней, совершенно по-идиотски всякий раз говоря, что ехали мимо. Напоминало день сурка, где вся сюжетная линия с её диалогами зациклена на одной петле.       — У меня всё нормально! — с отчаянной злобой отчитался Саске, не выдержав прямых, переполненных сожалением взглядов. — Зачем вы приходите?       Они не могли смотреть по-другому. Губы у Конан дрожали, обнажая её собственные чувства, тогда как Учихе это было не нужно. Чужие горести следовало оставлять там, откуда они исходят, и себе дороже пытаться что-то исправить или изменить путём постороннего вмешательства. Ему ни к чему призрачное ощущение поддержки. Оно лжёт и добивает.       — Я звонила ему… — по внутренней стороне рёбер потянуло колючей проволокой, стоило в усталых тёмных глазах вспыхнуть слабому огоньку надежды. — Он не взял.       — Ясно, — болезненно усмехнувшись, кивнул Саске. — Это его право.       Когда внутренний мир рушится, становится странным осознавать окружающую реальность прежней. Она всё та же, и люди в ней те же, но ни один глобальный вопрос уже не колышет, а обращать внимание на жизнь за пределами маленькой комнатушки необходимости становится всё меньше.       Каждый человек имеет право на свободу собственного выбора, и каждый, так или иначе, его делает, опираясь на те или иные цели, желания и потребности. Саске свой сделал, но простую истину понял уже позже.       Его кокон был матовым, чёрным, совсем незаметным среди тысяч других, сверкающих и красивых. Оболочка прятала от нежелательных взглядов, защищала, поглощая весь окружающий свет. Никто не полез бы во тьму изучать, ведь никому не нужно приближаться к неизведанной мрачной гуще, где таится нечто опасное и ужасное. Учиха плёл тонкие нити, наслаивал их друг на друга. Кокон становился толще, служа прекрасным убежищем от внешнего мира. Так было, и было хорошо. Пока один человек, случайно проходивший мимо, не проявил любопытство к странному, всасывающему весь попадающий на участок свет саркофагу.       — Его выбор больше не моя проблема.       Твёрдо стоя на месте, Саске почему-то смотрел в глаза именно брату. Разумеется, доказывал он нечто не ему, а самому себе. В очередной раз.       — Не моя, потому что я тоже сделал свой, — в завершение мысль оборвалась точкой.       Нервная улыбка на лице Конан была настолько чуднóй, что поразительный, ненормальный смех так и лез наружу. Однако Учиха не смеялся, потому что не ведал веселья. Потому что, несмотря на собственные убеждения, ему до сих пор оставалось чертовски больно.       — Почему ты не ушёл, когда Яхико отпустил тебя? — спокойно поинтересовался Итачи, отнюдь не считая тему закрытой.       Кажется, и этот вопрос брат уже задавал раньше. Спрашивал он по вине формальности, всё искал причину и оправдание своей личной потере.       — Потому что это тоже мой выбор.       — Выбор лгать и убивать ложью человека, который в трудные минуты пытался быть с тобой рядом?       — А это был уже его выбор, — губы нелепо дрогнули в беспомощной злой гримасе. Улыбка Учихе не далась.       Итачи не злился, хотя сейчас Саске вызывал совершенно противоречивые эмоции. Он шёл сюда не в первый раз и прекрасно знал, в каком неизменном состоянии они застанут младшего брата дома. Разговаривать через порог стало нормой, других вариантов не предлагали.       — На кой хуй вы уже третью неделю сюда ходите? — Саске растягивал гласные, будто задавал вопрос формальности ради. Уставший и вымученный голос порой перебривался вздохами. Жалкое зрелище. Он действительно измучился повторять его в сотый раз. — Дерьмо случается, и вы не отсосёте его, какими благими не были бы ваши намерения. Мне не нужна помощь.       — Ты встал на неудачный путь…       Итачи сделал шаг навстречу, как вдруг остановился. Отсутствующая реакция окончательно добила смутную уверенность в достатке воли. Учиха не терпел, не боролся с гордостью. Он просто сдался. Принял поворот событий и перестал ему сопротивляться.       — Всё поправимо, Саске, — старательно произнёс брат, пускай и понимал, что тому больше не нужны ни ласка, ни пустая защита.       — Поправляй, — Учиха же махнул рукой и, опустив грузный взгляд вниз, отшатнулся от двери.       Слепая ярость и ненависть уже не душили. На них пришлись первые несколько дней. Тогда Саске понял, что бесцельные прогулки не успокаивают, а сумасшедшие поездки — лишь игра наперегонки со смертью. Правда, даже ей не оказалось никакого дела до ядерной войны внутри простого парня.       Надоело мучиться от чувства вины, тогда как рвать себя по инерции приелось абсолютной нормой. Без неё нельзя встать с кровати, нельзя умыться, нельзя выйти в свет. Ведь стоило только приоткрыть глаза, как изнутри сжимало стальным канатом. Саске привык день ото дня сидеть в этом склепе, рассматривать нудный серый вид за окном и тешить голову идеями перечитать что-то интересное. Всё — лишь попытки убежать от реальности. И дополнительная пачка сигарет, стремительно исчезавшая за тот же день, извела лаконично об этом напоминать.       Мириться с потерей тяжело. Но лучше так, чем продолжать отрицать очевидные вещи. Наруто дал свой ответ, и как бы тот не ударил, Саске понимал его и молча признавал. Учиться жить снова поначалу не так уж страшно, и человек не теряет воспоминаний, не забывает имени, не прекращает дышать, однако рано или поздно осознаёт, что делать это далеко не так просто, как было прежде. Как подниматься с инвалидной коляски спустя много лет после аварии с единственной разницей в том, что до неё были ноги, а после — мёртвый металл протезов.       — Делайте что хотите, — бесцветно выдохнул Саске, лениво поднимая безжизненные глаза. — С меня хватит.

***

      Февраль оказался жесток не только на душевные перестройки. Морозы беспокойным галопом нападали на город, замораживая улицы дикой стужей и пронизывающим ветром. Выходя на улицу, Учиха будто прыгал в огромную нишу, наполненную водой, набирал в полёте приличную скорость и ударялся о бетонную поверхность ледяной глади.       Саске шёл на учебу пешком, неприязненно рассматривая вид полумёртвых, впавших в длительный анабиоз деревьев. От мотоцикла пришлось отказаться. Неудобно. Непривычно. Но ездить в последнее время стало почти невозможно. Когда адреналин перестал разбавлять в венах кровь, Учиха понял, что на этом достоинства двухколёсной игрушки, пожалуй, заканчиваются. Зима не терпела пафоса, не жаловала исключений.       Саске окончательно сник, перешагивая большую трещину на побитой плитке, словно то могло уберечь от нехорошей участи, уготованной глупой детской игрой. Никогда не наступай на швы и стыки и всегда обходи стороной сломанное и разбитое. Горькая правда жизни, которой следуют многие люди.       И правильно делают.       Здание университета дремало тишиной. Учиха опоздал, пропустив, судя по всему, даже не одну пару. Высокие окна появления его не заметили. Когда-то те украшали стены строгой грацией, однако теперь становились всё более облезлыми и посеревшими, а мутные, давно затёртые стекла едва ли пропускали холодный белый свет с улицы. Мрачно и пусто. Будто это место давно забросили и забыли, а он неловкой судьбой наткнулся на него, гуляя по старому разрушенному городу.       Саске проходил вдоль кабинетов, когда из-за дверей вдруг стали вываливаться студенты. Неожиданно шум от их голосов начал усиливаться и больно резать по ушам, словно до этого те были затянуты защитными мембранами и вдруг лопнули под тяжестью острого звука. Учиха остановился у стены, засунув руки в карманы. Прикинулся статуей гипсовой, перевёл дыхание и наблюдал за тем, как по коридору бежал светловолосый парень, держа у груди здоровенную папку бумаг. Ему тут вряд ли доводилось скучать. Блондин не стал частичкой общей массы и на удивление твёрдо направился ровно к нему, уверенно смотря в лицо, едва заметно поджимая губы.       — Привет. Тебя Учиха Саске зовут? — остановившись напротив, незнакомец выбросил фразу немногим грубее ожидаемого.       Глаза мальчишки блестели фиолетовым, бликами играя и светясь за счёт ярких линз. Саске даже отвечать стало невмоготу, достаточно было взглянуть на плотную стопку бумаг под твёрдой тёмно-синей обложкой и сделать банальные выводы. Однако Учиха кивнул.       — Я Суйгецу Хозуки, — протянул свободную руку парень. — Куратор тебя третий день ищет. Теперь меня решил взъебнуть, хотя было бы проще просить кого-то из твоей группы. Ты типа не постоянный?       — Типа, не постоянный? — уточнил Саске, неловко перешагивая с ноги на ногу. Суйгецу виновато улыбнулся, выпячивая острые клыки.       — Типа, приходишь только по обстоятельствам, — пояснил он, вызывающе щурясь.       — Нет.       — Ладно. Меня просили передать, что посещаемость у тебя низкая. Так что… Сам понимаешь, куратор спросит не только с тебя.       Поток студентов постепенно уносил звонкое гарканье дальше по коридору. Казалось, только Саске стоял на прежнем месте и смотрел на белобрысого парня с интересом. Его жизнерадостность была до невозможного странной, учитывая осязаемую даже на вид усталость и страшную стопу бумажек в руках. Вряд ли он сам смог бы улыбаться так же искренне, загрузи его ненужной работой пытливый дряхлый мужик.       — Я тебя понял, — Учиха кивнул, прислоняясь спиной обратно к стене.       — У меня ещё несколько человек в списке, — непонятно на что намекая, поделился Хозуки, тут же разворачивая сложенный пополам лист. — Инузука Киба, Нара Шикамару, Акимичи без имени, Узумаки Наруто… Ты кого-то из них знаешь?       — Нет.       Под рёбрами что-то скользнуло. Они не виделись почти месяц, и Саске посчитал, что отстрадал своё и наконец избавился от зависимости. Но одно упоминание его имени вновь выдернуло сердце из ритма, оставив зияющую дыру на том месте, куда, был уверен, не подпускал Узумаки.       — У Наруто даже сессия не закрыта, — удивлённо протянул Суйгецу, задумчиво листая таблицы. — Прикинь.       Звонок прогремел внезапно, оглушая новизной и ярким металлическим звуком. Саске померещилось, что слышал он его впервые, хотя и учился здесь уже не первый год.       — Приятно было познакомиться, — улыбчиво кивнул Хозуки, и Учиха даже обернуться не успел, как тот избавил его от своего ненавязчивого присутствия.       Что послужило началом странной идеи, Саске понять не успел. Через мгновение вкладка на экране сменилась другой, а затем третьей, и перед глазами всплыло новое расписание занятий второго курса. Он не помнил, какой предмет стоял по плану у него самого, зато теперь точно знал, что и в каком кабинете сейчас началось у чужой группы.       Полы пальто грациозно развеялись от быстрого шага, пока Учиха, направляясь в сторону нужной аудитории, беспочвенно не дышал. В горле образовался покалывающий ком. Так происходило всякий раз, когда вспоминал о том, что следовало забыть. Саске поднял руку и, задержав ту в воздухе на пару секунд, медленно опустил обратно. Здесь не было принято стучать, не в школе уже. Странная традиция, словно вежливость, отменили вместе с выпуском во взрослую жизнь, однако всеми соблюдалась.       Дверь распахнулась, являя почти пустой кабинет древней истории его впалым глазам. Занятыми оказались всего несколько парт, но Учиха не ошибся, потому как в следующую секунду глаза неотрывно прицепились к человеку, склонившемуся над тетрадью.       — Вы что-то хотели? — раздался спокойный голос преподавателя.       А Саске на него не взглянул, ведь подарил внимание всецело тому, кто, наконец, оторвал нос от конспекта и послушно согласился встретиться один на один с наглым нарушителем чужого покоя.       Губы Наруто дрогнули, словно тот хотел привычно улыбнуться и поздороваться, но серые осунувшиеся черты лица замерли в гримасе скупой боли. Глаза потухли и больше не излучали ни голубого неба, ни холодной атлантики. Под ними залегли большие тёмные круги, а на бывшем месте искрящихся светлых радужек остались лишь чёрные дыры.       Саске уже видел такой взгляд. В зеркале по утрам. Только Узумаки выглядел ещё хуже. Словно похороненный заживо.       — Извините. Ошибся.       Учиха вылетел за дверь, импульсивно вдыхая ртом. Чтобы совладать с паникой, требовались титанические усилия, но даже их не хватило на то, чтобы спокойно уйти. Саске трясло, будто тело сковала тяжёлая ломка. Шатаясь во все стороны, он еле дошёл до конца коридора и медленно спустился по лестнице.       В трудную минуту людям нужен помощник, что и сейчас не помешал бы, однако у него никогда таковых не было. Учиха имел многое в сравнении с тем, чего всегда не хватало. От большей части тех возможностей он самолично отказался. Впредь не жаловался, не тосковал, не вспоминал былого с сожалением. Только Наруто — совсем другая история. С ним нужна была помощь, а той, как и прочего, отныне не было. Зато курево водилось систематически, и оно чудесно заменяло сразу всех. И советчиков, и слушателей, и поддержку.       Учиха так и приник к успокоительному, остановившись за главным корпусом, не доходя до курилки каких-то метров пятьдесят. Глупый поступок он совершил, а любопытство это — ещё более дурацкое наказание. Ничего лучше угрызения совести этот мимолётный порыв не принёс. На Узумаки смотреть жалко, а он, как ни крути, но с беспокойным метанием души ожидал встретить там улыбку и принятие. Хотел убедиться, что Наруто всё равно. Что тот пережил и стал двигаться дальше…       Девчонки, стоявшие рядом с ним, оживились. Не видя зияющей пропасти на лице Саске, заигрывая, они улыбались, а тот и внимания обратить не мог, не заметил, как подруги появились из-за угла. Легкомысленному хихиканью не удалось помешать скорбящему сердцеболению. И хотя Учиха впервые был рад постороннему вниманию, оно не помогало, напротив, разжигало лишь образ мрачного, избитого всеми фронтами лица с глубокими тенями под глазами и бледной, как призрачная шаль, кожей. Только сейчас Саске осознал, что слышит в голове смех. Грустный, усталый, безжизненный. Узумаки не мог так смеяться. Он и не смеялся. Этот звук издавала его собственная душа, издеваясь и переворачивая верное представление о несчастном человеке.       Наруто перед ним молчит, кривит душой и, как обычно, пытается казаться сильным. Наруто не выбирает жалость, но взгляд выдаёт его, ведь смотрит он с ненавистью и печалью. И Саске отродясь не видел настолько голых и жестоких эмоций. Нельзя заслужить такой черноты. Не мог другой человек так смотреть на него. Не должен был.       Однако он убежал, трусливо поджав драный хвост, потому что знал, что увидит именно его. Если задержится на пару мгновений дольше, увидит именно больной прокаженный взгляд и сам заболеет сильнее. Ибо заслужил не грехами, а чистосердечным предательством.       Рядом с Наруто должны быть другие люди. Те, что не причинят больше зла и защитят от сурового мира. Они справятся, вытащат Узумаки из персонально выстроенного Ада, рассадят цветы, соберут по кусочкам. А Саске не способен на это, его стезя лишь рушить и убивать.       Пускай тот пока что не видит в людях людей и отрицает любые невербальные связи с человеческим обществом, однажды всё обязательно изменится. Наруто изменится. А Учихи к тому моменту уже не будет рядом с ним. Значит, никто не помешает. Саске никогда не отрицал того, что не способен меняться. В особенности делать это ради кого-то. И сошлись они, пожалуй, лишь в этом, ведь Узумаки так же, как и он сам, не был рассчитан на адаптацию под кого-то другого, к тому же, как оказалось, нет ничего удивительного в эгоистичности человеческих желаний. Странно, что, отпугивая друг друга так долго, они, наоборот, сумели притереться.       — Ма-альчик… Ты нас не слышишь?       Одна из девиц, стреляющих глазками, всё же решилась на весьма опрометчивый поступок и попыталась повиснуть на Учихе, забрасывая на него длинные пальцы.       Наруто был светлым.       Пустой взгляд не ловил чётких очертаний чужого тела. Тогда Саске скинул с плеча тонкую руку.       — Как тебя зовут, зайка? — заливисто смеясь над неудачей подруги, проворковала вторая.       Холод пробирался под тонкие одежды Учихи, накрывая спину ледяной вуалью. Снова дрожь.       А рядом с Наруто было тепло.       Все события в жизни мимолётны.       — Эй, ну куда ты?       Отвергнутая особа прикурила неизвестную по счёту сигарету, разочарованно крича в спину удаляющейся с места встречи фигуры. Саске её не слышал, слепо смотря на пересечение двух основных дорог, опоясывающих территорию слева и справа.       Всё слишком просто. Наруто всего лишь посчастливилось стать первым близким человеком из посторонних. Первым другом. А потому его так трудно отпустить.       Вроде бы и время уже подлечило, но, как ни старайся, выкинуть его из головы не получится. Он пропитал собой всё. Его номер и адрес отпечатались на корке головного мозга, и, сколько бы Саске не пил, забыть не получалось. Он помнил про ноутбук, так и оставшийся лежать в нижнем ящике, к которому Учиха и близко подходить боялся. Даже его чёртово пальто было той вещью, в которой Наруто выходил на улицу в последний раз. Тот, живой Наруто. Человек прошлого и былого величия.              Дни летели большими однотонными пятнами, неблагодарно скрывая границы между друг другом. Ночи медленно, но верно, затирали яркость воспоминаний, а Саске всё ещё помнил многое. И продолжал по привычке ждать того, чего, наверное, уже никогда не последует, покуда телефон молчал.       Молчал, словно Учиха и не был в сети круглые сутки, неосознанно ожидая уведомления о новом сообщении. Молчал, будто просто завис, великодушно отдавая право на последний шаг Наруто. И правда так. Ведь Саске не мог начать диалог первым, потому что нечего было сказать. Потому что даже извинения прозвучали бы жалко, а Узумаки это больше не нужно. Не выносил он смотреть на чужое «в сети» и каждый раз со злостью закрывал вкладку соцсети, возвращаясь туда лишь поздно ночью, когда отчаяние брало верх над разумом. И всё равно не мог написать ни строчки. Потому что если бы Наруто нужны были его слова, он давно бы написал первым.

***

      Рука скользнула меж двух рассохшихся досок, и пальцы натолкнулись на свёрток, обмотанный гладкой изолентой. Наруто быстро поднялся на ноги, всего за несколько размашистых шагов покидая поле действия, освещённое горящей тусклым жёлтым светом лампы накаливания. Чужой подъезд, незнакомый район, окраина города. Только путешествия по местным гетто и баракам оставались для него в новинку, однако и те уже стали нормой, привычным еженедельным занятием.       На раскрытой ладони лежал не шибко большой комок шарообразной формы, замотанный в несколько слоёв разноцветного пластика. Узумаки потянул за липкий край, и прозрачный зиплок начал медленно освобождаться от оболочки тёмной изоляционной ленты. Новая ценность, способная наполнить гниющее заживо тело иллюзией временной живости. Тридцать маленьких белых колёс баклофена. А в них ещё месяц сознательного существования.       Неясно, находясь между какими этажами, Наруто неожиданно замер, по инерции пусто уставившись перед собой. За спиной, в глубине тёмного коридора, что-то хрустнуло, убив крепчавшую уверенность в одиночестве. Пришлось обернуться. А то лишь чудная галлюцинация.       Во мраке стояло нечто плотное, непросвечиваемое. И сердце сжало болезненной судорогой от одного только взгляда на странный объект. Пусть оно окажется неведомой тварью, сущностью, готовящейся вылезти из черноты и удушить его, сжимая оборванные гнилые лапы на тонкой шее, но только не Саске. Хоть бы не он. Ибо видеть его пустое лицо в прохожих, чувствовать незримое присутствие рядом и ощущать горячее дыхание на кромке волос позади стало уже невыносимо.       Узумаки отвернулся. Упорно спускался по лестнице, назад не смотрел, выдыхал через раз, однако тело, будто противореча установленным целям, ломило и вздрагивало. Наруто уже не помнил, когда последний раз физически чувствовал себя хорошо. Все его кости будто ссыпáлись в штаны, изо дня в день становясь всё прозрачнее и тоньше. Кожа выгорела, потрескалась и уже не могла скрыть ни воспалённого мяса, ни оголённых струн натянутых нервов. Мертвецкая бледность местами разбавлялась тёмным, грязно-вишнёвым цветом нехороших пятен, а мышцы ныли, вместе с ними болели руки и ноги, да в груди то и дело досадно тянуло. Не может у человека щемить сразу в стольких местах. Но Узумаки было откровенно плевать на это. Может. Иначе он бы не разваливался от каждого вдоха.       Больше всего в последние дни болела голова. Наруто чувствовал лишь непреодолимое желание спать, но по иронии судьбы именно это выходило хуже всего. Ему не удавалось умориться или умолить пустую бессонницу. Ему становилось всё хуже.       За ближайшим безлюдным углом пакетик открылся, и на ладонь упало плоское колесо. На сухую таблетка прошла тяжело, оставила отвратительное горькое послевкусие на языке, а эти ощущения в один момент оказались привычнее прохлады простой воды. Её он практически не ведал. Наруто жил таблетками. Знал, что после них обязательно последуют часы спокойствия и безразличия. Они уймут боль.       Ходить по инерции. Дышать по инерции. Или писать что-то в тетради, абсолютно не понимая ни слова из объёмного конспекта.       Думать не получалось, и если поначалу Узумаки казалось, что это из-за переизбытка навалившегося в одно мгновение стресса, то в дальнейшем он просто смирился с фактом собственной отныне недееспособности. Мысли в голову практически не просачивались, хотя и в этом определённо был некий плюс. Не удавалось загонять себя на ещё бóльшую глубину топкого болота. Никаких размышлений, одна пустота. Только это не являлось правдой абсолютной.       В глубине, за прочной стеной, там, где ещё не догорел адский пламень предательства, копошилась зверская, рвущая на части, обида. И та всплывала из глубин, стоило порой только встретить глазами фигуру ненавистного человека в заполненной до завязки аудитории или у главного выхода, неподалёку от курилки, куда ещё месяц назад Наруто окончательно для себя обозначил — ни ногой.       Он и не заметил неудобной смены обстановки. На мгновение в ушах раздался треск открываемой двери, как тихий голос преподавателя нарушил устаканившуюся в пустой аудитории тишину.       — Вы что-то хотели?       Глаза сами собой оторвались от смазавшихся строк на бумаге для того, чтобы взглянуть на вошедшего. Там же был Саске. Не галлюцинация. Настоящий. Но, вопреки буре эмоций, вдруг проснувшейся в глубине сознания, сил на переживания не осталось. Препарат профессионально добил все их остатки, и Наруто спокойно моргнул, не прерывая зрительный контакт, смотря в испуганные чёрные глаза.       — Извините. Ошибся, — скомканно выдохнул Учиха, и через мгновение дверь снова захлопнулась с обратной стороны. Слишком нервно. Слишком быстро.       А в голове всего одна мысль: не холодно ли ему в лёгком пальто? А если то всё же не спасает от сурового мороза, тогда зачем Саске его надел?       Странная несправедливость: человека в жизни уже по сути и нет, а напоминание о нём в каждой мелочи, в каждом образе. В нём самом. В голове непонятно что. То ли злость, то ли скорбь, но тоска ощущается ярче. Больше нет глупых споров, и закалённые в тернистых битвах нервы уже не нужны. Теперь рядом нет замудрённой и сложной задачи, а потому и разгадывать стало некого. Где он, этот смысл, которого не искал раньше и про который никогда не вспоминал? Ничего больше нет.       Казалось, это оставалось единственной истиной. Однако, стоило увидеть его снова, и бессознательная чернь вновь заскользила по венам.       — Простите, — вышло приглушённо, неуверенно.       Наруто рваным движением забросил тетрадь с ручкой в рюкзак и поднялся с места, тут же выходя из кабинета. Глупо уподобляться примитивному животному, следующему лишь инстинкту, но в этот раз был хотя бы он. Инстинкт следовать за Саске, куда бы тот не ушёл. Догонять и хрипло кричать вслед о том, какой тот на самом деле ублюдок.       Сердце ёкнуло, в моменте резко закружилась голова. Не удержавшись на ногах ровно, Узумаки обтёр плечом стену, падая на колени рядом с одним из выходов на пожарную лестницу.       — Ненавижу тебя… — кривясь, шевелились губы. — Ненавижу… Ненавижу…       Рукам никак не удавалось нащупать что-то твёрдое, за что можно было бы зацепиться. Пальцы проскальзывали сквозь прохладный воздух, и неизменно казалось, что это мягкие полы чёрного пальто Учихи. Ускользающие. Уходящие.       Параноик с топором рушил в голове тонкие барьеры, возводимые долгое время колоссальным трудом. Наруто слушал однородный стук и приглушённый писк, расходящийся по коридору из неизвестного источника, и чем больше он слушал, тем дальше уходил человек, из-за которого всё началось. Ужас мелкими иголками разбежался по коже, перед глазами заплясали цветные мушки, когда он осознал, что звуков на самом деле нет, а всё происходящее — очередной оплот галлюцинации.       Узумаки вновь оказался на ногах, но тут же рухнул к стене, подпирая её своим телом. Кто-то приближался. Сил не осталось даже на несостоятельные попытки держаться ровно, оттого ноги подкосились и позвоночник изогнулся немыслимой дугой, прострелянный неожиданной блеклой вспышкой.       — Всё нормально?       Парень за спиной остановился, не решаясь прикоснуться к вздрагивающему плечу странного незнакомца. Наруто неповоротливо обернулся и встретился с ярко-фиолетовыми линзами, прячущими натуральный цвет глаз.       — Помощь нужна? — вновь поинтересовался блондин, бегло осматривая чужую наружность. Наруто его взволнованное лицо показалось слегка забавным.       Игнорируя нелепую заботу, Узумаки отстранился от стены, хмыкнул и, ничего не говоря в ответ, неуклюже развернулся, чтобы, как мог, спокойным шагом направиться вдоль по коридору. Он не обращал внимания на брошенный в спину взгляд, полный негодования. Не обращал внимания на ставшую звенящей тишину.       В фойе он случайно врезался в двух по-дурацки улыбающихся девушек. От тех несло табаком и чем-то приторно-сладким, но едва ли Наруто мог обвинить в состоянии адского разрушения невесомо парящие запахи. Они притупились настолько, что от привычного остались лишь тонкие нотки ароматов, да и те, похоже, были неудачным воспроизведением отвечающих за это участков памяти.       Голову вот-вот должно было разорвать на ломти, тогда как череп сдерживал давление внутри. Медленно, небольшими шагами Наруто проходил мимо здания, вдоль одной из опоясывающих его дорог, направляясь в сторону курилки. Принципы уже не волновали, ведь когда у человека начисто пропадают желания, единственно верным остаётся хвататься за любое, первое попавшееся, умудрившееся просочиться в бездонную мозговую коробку.       В беседке было шумно, людно и слишком ярко. Саске же там не оказалось, а вместе с тем окончательно иссяк запас энергии, которого едва ли теперь хватило бы понуро добраться до дома. Большие серые тучи закрыли холодное бледное солнце, и голова опустилась к земле. Не должны люди при жизни превращаться в трупы. Наруто шёл дальше. На глазах его, пощипывая, выступали скудные мелкие капли, однако он упорно жмурился, не давая им копиться в уголках и вытекать за пределы глазниц. Нечего жаловаться. Месяц не плакал и сейчас не будет. А мыслями он воспылал. Вот бы наложить на шею удавку и затянуть как следует, чтобы вены на висках полопались, да глазные яблоки вывалились наружу.       Дома спокойней. Странно, но Кушина больше не водила в квартиру посторонних людей и пропадать по ночам стала гораздо реже. Узумаки замечал, что вечерами та что-то вяжет на кухне, слушает книги и мирно провожает птиц на подоконнике, хотя и удивляться уже не мог. Бóльшую половину дня он по традиции проводил где-то на улице, медитируя на ходу под найденным лекарством, которое творило какие-никакие чудеса, почти полностью убивая внутри тревогу и заглушая агонию.       Кровать стала единственным местом, где Узумаки мог чувствовать себя человеком. Больным, измученным, но живым. Свернувшись в три погибели на боку, он вставил в уши наушники, закрыл глаза и по инерции нажал на кнопку воспроизведения. Плейлист Учихи всё время стоял на повторе. Сто восемьдесят часов чужих песен, что в этот раз пойдут по второму кругу. Плохая привычка появилась давно и началась, как ни странно, с формального интереса. С нездоровой озабоченности, граничащей с помешательством. С потребности узнать, как скоро изменилась чужая природа. Однако так было гораздо спокойней. Саске больше нет, но оставаться связанным с ним было жизненно необходимо, важнее кислорода и воды, важнее сна и пищи. Потому что, если он исчезнет окончательно, Наруто точно ослепнет.       Вместе с музыкой в голову заливались непривычно знакомые звуки, образовывались обрывки когда-то сказанных фраз, и слышался собственный заливистый смех. Отчаянно зажав ладонями лицо, Узумаки улыбался, пытаясь распахнуть разорванные крылья и улететь туда, где это благо происходило. Вот бы проснуться, раскрыть опухшие от долгого сна глаза и осознать, что всё было глупым, нереальным сном. Но, словно в коме, Наруто продолжал жить в этом мире, не просыпаясь, не осознавая иллюзии. Продолжал верить картинам и звукам, хотя понимал, что в них нет ни толики от реального Саске, ни грамма от человека, что перевернул жизнь с ног на голову и размозжил мозги тяжёлым ботинком. Он щипал себя сотни раз, но даже это не помогало, наконец, очнуться.       Поначалу боль душила легче, тогда же было обидно до скрежета костей, и неотёсанная первобытная злоба так и лезла наружу. Наруто перебил много посуды, изорвал несколько футболок и чуть не выбросился в окно, зная, что пролетит не долго. Но ничего.       Об Учихе осталось много напоминаний, и даже маленькие колёса, едва спасавшие от безоговорочной самоликвидации, по сути, были куплены за его счёт. А тонкая связка ключей всё продолжала пылиться на тумбочке, ведь отчего-то Узумаки успокаивался, стоило вспомнить о ней и наткнуться на холодный металл взглядом. Он может вернуться, когда того пожелает. Может просто прийти и задушить Саске ночью, пока тот, ничего не подозревая, будет крепко спать в своей проклятой квартире. Но Наруто не придёт. Уже давно так решил. А ключи — лишь видимость наличия очередного выбора, будто кто-то его там всё ещё ждёт.       Ловить себя на этой мысли становилось смешно, да вместе с тем и дико страшно.

***

      Адская боль, сжавшая виски со всех сторон, резко привела в чувства едва подёрнутое сном сознание. Рот распахнулся в беззвучном хрипе, так и не дошедшем до стона или пронзительного крика. Яркая вспышка перед глазами унесла понимание происходящего далеко за пределы нехитрой квартиры.       Наруто ненавидел себя за это. За слабость. За Саске, что, вновь появившись перед ним, вкручивал в голову раскалённую проволоку. И терпеть невыносимо, и вырваться не удавалось. Невозможно столько мучиться от концентрированного нашествия нечеловеческой пытки, а он как-то умудрялся справляться с ним до сих пор.       — Мам! — что есть силы позвал Узумаки, особо и не надеясь, что женщина могла оказаться дома.       Тишина глухо разбилась о стены, стоило шагам в коридоре окраситься звуком.       — Мам! Пожалуйста…       Дверь его комнаты стремительно распахнулась. Лицо Кушины странно окаменело, будто та наблюдала за заживо горящим человеком. Только Наруто не видел этого, безвольно жмурясь изо всех сил, стараясь удержать рвущее изнутри давление.       — Что происходит? — голос был заспанным, однако прежде никогда Узумаки не слышал в нём столько тревоги. Неужели настолько паршиво он выглядел?       — Голова… Помоги мне…       Судорожный шёпот заполнил небольшую комнатушку до краёв. Недолго думая, убежав на кухню, женщина нервно перебрала все оставшиеся ампулы обезболивающих и, выбрав наиболее сильнодействующее, со всем готовым вернулась в комнату сына.       Тело на кровати неправильно извивалось, его заламывало то влево, то вправо, тогда как руки Наруто накрепко вцепились в смятую простынь. Чужая боль витала в воздухе, и женщина остро ощущала её сквозь расстояние пары метров на собственном теле. Непроизвольные попытки ухватиться за яркий кристаллик, съехавший по груди на тонком шнурке, парень не прекращал до победного, вот только натягивал тот куда больше, вынуждая врезаться в кожу. Нечто странное, нехорошее происходило в последнее время; что-то глухое и отчаянное, чего боялись даже бесстрашные, где с ужасом Кушина осознала, что до сих пор не замечала ничего необычного, словно все эти дни была слепа и глуха.       — Я умираю, мам… — отчаянно простонал Наруто, пока женщина помогала перевернуться ему на живот.       Кушина сжалась от того, как пусто и тихо вдруг стало внутри. Смоченная в антисептике вата побежала по горящей покрасневшей коже, и рука дрогнула, замирая в воздухе с зажатым между пальцев шприцом. Её ребёнок сошёл с ума, заболел неизведанной дрянью, а она даже не подозревала чего-то неладного.       — Терпи, — полушёпотом приказала женщина, успокаивающе проводя ладонью по пояснице.       Игла вонзилась в мягкие ткани, и ядовитая субстанция потекла внутрь, под кожу, разъедая и прожигая там мышцу.       Саске протянул к нему руку, касаясь подушечками пальцев раскалённого лба, проводя ими вниз, очерчивая щеку. Приятно… Он успокаивал разгоревшуюся боль и снимал нездоровый жар. От его рук по телу вдруг побежали мурашки, и расползлись маленькие иголочки облегчения.       Пальцы у Саске прохладные, тонкие, отчасти непривычно мягкие, но пахли всё так же. Лёгкий шлейф горьковатого шоколада оставался от их прикосновения, витал в воздухе, окружал защитной дымкой, погружая в тёплое, едва ощутимое марево. Наруто приоткрыл глаза, зная, что спазм перебило, однако никого не увидел.       — Разберись с этим, — собирая использованные инструменты, произнесла мать. Вопреки категоричности тона, цинизма в нём почти не осталось. Кушина просила, искренне волнуясь за ближнего, пускай раньше и не делала подобных вещей. Она просила разобраться со ставшей вечной спутницей болью и с тем, что её держало. Ведь никогда о том не говорила до этого дня.       В ответ Узумаки промычал что-то бессмысленное, тяжёлое дыхание и нервно вздымающаяся спина отвлекали от разумного мышления с анализом накопившихся проблем. Впрочем, куда там. Наруто давным-давно осознал, что без Учихи всё прошлое вернулось задом-наперёд и началось то ещё в далекий девятнадцатый день рождения.       — И сними эту верёвку, — женщина указала на тонкую чёрную полосу кожаного шнурка. — Мне казалось, ты себя задушишь.       Перевернувшись на спину, Узумаки вяло приоткрыл глаза. Свет за окном постепенно становился ярче, видимо, приближая время к рассвету. Дверь за матерью тихо закрылась, а пальцы сами собой наткнулись на гладкие, грани голубоватой стекляшки.       Вскоре боль окончательно стихла, оставляя одно только неприятное послевкусие и лёгкое жжение в окоченевших мышцах задницы. Наруто так и лежал, бездумно глядя в потолок, не видя там ничего, кроме смутно знакомого бледного росчерка.       Это безумие. Пальцы мяли рёбра кристалла, царапаясь об острые углы. Тот грел их, запечатывая внутри нечто важное, бесценное. Возможно, то был отголосок прежней жизни, где Узумаки дышал, говорил и смеялся, возможно, так горел чужой долг, что по стечению обстоятельств сумел оказаться в его распоряжении.       Наруто вновь засыпал, на этот раз спокойнее и мягче, а перед погружением на самое дно, в голове вдруг промелькнула маленькая блеклая мысль. Надежда снова быть самим собой. Без лишней тени пустоглазой чёрствой печали. Он знал, что ему делать. Всегда знал.

***

      Двухэтажный домик возвышался за неприметным кованным забором посреди спокойного недорогого района в южной части города. Здесь ничто не бросалось в глаза, и удивляться было нечему, поскольку всю улицу словно специально застроили под один манер.       Пробегая мимо входной двери в прихожей, молодой мужчина краем слуха уловил звон от задвинутой щеколды на низкой калитке, и мягкий хруст подмерзшего снега под чужой подошвой с тихим стуком о металл снаружи ласково растеклись по ушам, заставив тотчас его остановиться. Дверь отворилась, где, по привычке улыбаясь, жилец посмотрел на пришедшего, вот только тут же смыл с лица краску приветствия, не увидев никого, кто мог бы пожаловать с визитом по особым обстоятельствам.       — Вы Учиха Мадара? — хрипло поинтересовался на вид однозначно юный парень.       Снежные хлопья облепили свитер, что безобразно торчал из-под расстёгнутой куртки, лицо серьёзное, бледное, вид запоминающийся. Юноша замер на пороге, глядя сквозь мужчину, обутого в мягкие домашние тапочки, с печалью. Удивления не было ни в одном из них, но что-то непонятное, на редкость неожиданное, пронеслось в голове у второго. Ощущение, будто ждал незапланированного визита целое утро, ведь именно потому не отходил далеко от окон, выходящих на сторону дороги.       — Кто Вы? — неспешно поинтересовался мужчина, не отмечая в госте ни наглости, ни агрессии. Люди часто приходили сюда с дурными намерениями, истекая ядовитой слюной и бесцеремонными претензиями.       — Сам не знаю, — невесело усмехнулся парень, импровизированно наматывая на палец завязку от капюшона куртки.       — Мадара не предупреждал меня о Вашем приходе.       Мужчина облокотился о косяк, складывая руки на груди, и посмотрел в ответ не столько недоброжелательно, сколько с выжиданием. Оборонительная стойка. Потребность защищаться.       Ничего, Наруто и сам знал, что выглядел не очень презентабельно. На морду свою уже не заглядывался, в отражении не искал красоты. Его ничто не прельщало внушать сему неизвестному иллюзию доверия, прочности и гарантий. Узумаки их не имел, покуда сам не понимал, для чего на деле пожаловал.       — Паршивый из тебя дворецкий, раз заставляешь гостя мёрзнуть на пороге, — раздался глубокий низкий голос старика, что вдруг появился из-за спины высокой фигурой.       Узумаки оторвал взгляд от мужчины, переводя тот на человека, что тихой поступью неожиданно появился в прихожей. Седые длинные лохмы скрывали некогда благородный цвет волос, наверняка так кстати подчёркивавший светлую кожу и тёмные, такие же как у братьев Учиха, глаза. Наблюдая за ними, Наруто безошибочно мог сказать, что интерес приковал тех к болтающейся на шее подвеске. И вовсе не прогадал.       — Давно не видел этот камень.       Чернота радужек блеснула стариной, позабытой тоскливой радостью, несвойственной серьёзным, перешедшим брод суровых рек людям. Наруто неосознанно прикоснулся к голубому стеклу, очерчивая его края кончиком пальца. Вспоминал, отчего оно стало связующим звеном.       — Предпочитаешь эклеры со сливками или без?       Грозный низкий голос никак не вязался с манерами речи Мадары, оттого ощущение ирреальности запорхало вокруг белобрысой головы, не давая лишнего времени сориентироваться.       — Со сливками, — понятливо кивнул Учиха, делая выбор за двоих, — Проходи, посмотрим, чем смогу тебе помочь.       Мягкий длинный халат тепло зашуршал. Развернувшись, мужчина зашагал в глубину дома, оставляя гостя и дворецкого позади. Благо Наруто сумел опомниться раньше, чем Мадара успел скрыться за углом коридора, и, отодвинувшись от косяка, поспешил раскрыть рот.       — Вексель обязывает Вас помочь. О чём бы я не просил, — твёрдо возразил Узумаки, грузно смотря в спину остановившегося человека.       Дворецкий едва отошёл в сторону, как Наруто тут же прошёл внутрь помещения, на автомате опуская молнии высоких сапог.       — Верно. Вот и посмотрим, о чём ты попросишь.       Голос Учихи заглушил гипсокартон, разделявший вместительную гостиную на несколько сторонних комнат, а вскоре тот и вовсе стих, но Узумаки не растерялся и нагло поспешил за хозяином жилища, стремительно обходя выставленные в коридоре вазоны и декоративные статуэтки. Его не останавливали ни правила приличия, что когда-то чтил и уважал, ни крики открывшего дверь мужчины, старательно пытавшегося привести обезумевшего гостя в чувства. Он пришёл сюда ни за эклерами, ни в поисках светской беседы, а за решением конкретной задачи, с которой не смог справиться сам.       — Мадара.       Старика Узумаки застал у холодильника, из которого тот любовно доставал несколько бумажных коробочек с предполагаемой сладостью. Кухня была небольшой, однако светлой, обставленной в своеобразном вкусе. Её убранство казалось весьма аскетичным, хотя в некоторых деталях таился по истине домашний, приятный уют. Женщины в доме не было. Каждая мелочь стояла на чётком месте с умом и вниманием, вот только без намёка на разнообразие и бытовой структуры.       — Прекратите, пожалуйста, — мягче попросил Наруто, остановившись неподалёку от раздвижной двери. — Мы друг друга не знаем, это неуместно.       — Неуместно помогать человеку, о беде которого неинтересно знать, — интеллигентно опустив сладостную ношу на рабочую поверхность стола, изрёк мужчина. — Нам же суждено обойти это недоразумение стороной. Садись.       Наруто вразрез облокотился о стену, вдруг сильно напрягаясь. Головная боль вновь дала о себе знать смазанными бликами перед глазами и странным жжением в области носа.       — Кто Вы такой? За что Итачи получил этот вексель? И Вы ведь не были удивлены, увидев меня на пороге. Ждали чего-то?       Шквал вопросов на удивление качественно высосал оставшиеся силы. Для Учихи же они зазвучали песней. Жить вдалеке от близких нелегко, в особенности, когда тем нет до старого родственника никакого дела.       — Если чего-то хочешь от меня, найди в себе силы сказать об этом. Я дед. Годы мои давно позади, и остаётся только сидеть в своей каморке, изредка решая наши старческие заморочки, — прохрипел Мадара, возясь с контейнером под еду. — Твои вопросы хоть и уместны, к сожалению, весьма бесполезны.       — Это ещё почему?       — Потому что в твоей голове сейчас идёт сложный мыслительный процесс, где ты пытаешься сопоставить навязанное самому себе ожидание с суровой действительностью, в то время как главная тема ускользает с языка, боясь показаться на свет.       Мужчина педантичным движением смахнул с доски крошки и обернулся, прислоняясь поясницей к краю стола. Тусклые глаза молодого гостя болезненно слезились, хотя когда-то, Учиха был уверен, они горели яркой солнечной синевой.       — Итачи дал тебе эту безделушку, видимо, из-за того, что сам наступил на те же грабли, что и я в одно время. Не всегда люди могут решить образовавшиеся проблемы, используя только собственные силы, порой нам нужна помощь. Это ответ на твой второй вопрос. Хотя уверен, ничего нового ты сейчас не услышал, — довольно жёстко припечатал Мадара, чем только усилил головную боль.       — Говорите так, будто всё знаете, — тут же ощерился Наруто, ловя взглядом на миг ставший чётким образ Учихи.       — Я пережил многое, и лишь Господу судить, что из увиденного мной было нужным, а что нет. Но уши мои до сих пор в исправном состоянии, благодаря чему я отлично слышу и понимаю. В том числе и то, что происходит с моими внуками.       — Видите, Вы и сами прекрасно подходите к нужной теме, — болезненно усмехаясь, Наруто стиснул пальцами дверную раму позади, стараясь удержаться на ногах.       Мужчина оторвался от созерцания чужих мучений и выдвинул из-за стола стул, не прекращая следить за мелкой серенькой мушкой, ползающей по стыку паркетных досок. Смотреть на дрожащие от изнеможения ноги становилось отчаянно невмоготу.       — Головные боли не прекратятся, пока не выбросишь его из мыслей. Сядь.       Едва не столкнувшись с полом коленями, Наруто занял предложенное место, уткнувшись лбом в подставленную руку, опущенную на спинку резного стула. Мир вокруг загудел, словно поезд проехал по слуху на низких частотах. Однако новое положение частично ослабило хватку стальных жёстких прутьев.       — Итачи звонил месяц назад. Он немногословен, — улыбнулся мужчина. — Но я услышал от него всё необходимое. Ещё тогда сказал мне, что вексель переехал в другие руки, — опережая не сформировавшиеся в больной голове вопросы, пояснил Мадара.       — Я не собираюсь выбрасывать его из головы, — сжимая зубы до тихого скрежета, проскрипел Узумаки. — Раз и так всё знаете, сделайте, что должны.       Лакированные доски запели, оглашая кухню негромким, но достаточно резким звуком. Наруто никак не удавалось оторвать взгляд от пола, а потому он видел лишь края шахматного халата, что замаячили внизу у чужих ног.       — На, выпей, — Мадара осторожно оторвал висящую руку от ножки стула и передал стакан с непонятной мутно-жёлтой субстанцией. — Не уверен, что поможет, но это всё, что я пока что могу для тебя сделать.       — Вот, значит, как… — совсем невесело усмехнулся Узумаки, тем временем разведённую в воде капсулу обезболивающего принял, поспешно выпивая.       — Даже если бы я мог повлиять на действия нынешнего управления, не стал бы этого делать. Система слишком сложна для необоснованного вмешательства интересов третьего лица. С этим тебе стоит разобраться самому. Локально. Уверен, меня твой несостоявшийся парень станет слушать в последнюю очередь.       — С чего Вы всё это взяли? — не уловил смысл сказанного Наруто.       — Твоя проблема не в том, чем занимается мой внук. Право на это и выбор у него не отнимешь, пускай и попахивает незаконом… Ты страдаешь из-за его отношения к твоим желаниям и принципам. Из-за того, что обманули, не посчитавшись.       — И Вы призываете действовать самостоятельно? — Наруто стукнул днищем стакана по столу. — Итачи говорил…       — Да. Я могу помочь, ответив формальностью на формальность, — грубо перебил Учиха, раздражённо закатывая глаза. — Но сейчас не вижу в этом никакого смысла. Так проблема не решится. Хочешь успокоиться — обратись к врачу, хотя это вряд ли поможет избавиться от пожирающей зависимости. Хочешь, чтобы с тобой были честными — говори об этом, ибо людям свойственно врать. Везде можно найти рычаги давления. — Как у Вас всё просто, — вскинул руками Узумаки, прямо смотря в нечитаемые, покрытые мутной пеленой глаза напротив, после чего сам виртуозно-удивлённо раскрыл рот. — Что изменят мои слова? Если не хотите портить отношения с человеком — не мешайте ему врать. Слышали такое? Мадара, Вы же понимаете, что я ищу совершенно противоположное.       — Я скажу тебе кое-что, раз уж ты так хватаешься за правду.       Учиха отошёл на несколько шагов в сторону, устало опускаясь на сидение соседнего стула. Скрип старых костей был слышен даже оттуда, и Наруто бессовестно вслушивался в этот звук.       — Ты знаешь, кто такой Яхико? — поинтересовался старик едва между прочим, на что получил унылый удовлетворительный кивок. — Тогда уверен, ты не знаешь, что Яхико отпустил Саске.       Мадара слегка побелел, принимая более удобное положение и полноправно, наконец, приобретая вид хозяина кухни. Светский, интеллигентный мужчина преклонного возраста, во всём домашнем и с по-уютному скрещенными стопами.       — Отпустил — значит, позволил добровольно выйти оттуда, откуда для людей обычно нет обратного выхода, — продолжил он спустя небольшую акцентную паузу. — Не могу сказать, что стало причиной для принятия сего безрассудного решения, впрочем, это не играет особой роли. Мораль очевидна. Ты должен подумать как следует, прежде чем отчаиваться или пытаться что-то вернуть. Прошлое на то и прошлое, чтобы оставаться за нашими спинами.       — Отпустил? — скупо переспросил Наруто, разлепляя склеенные густой влагой глаза. Внутри надорвался толстый пузырь, отвечавший за накопление едкого вещества, и на мгновение стало гораздо легче, тогда как Учиха кивнул.       — Отпустил. Но Саске не ушёл. Отказался.       — Когда это было? — сморщившись от подступившей тошноты, каркнул Узумаки, вдруг не узнавая ни обстановки вокруг, ни собственного голоса. Ему давно стоило привыкнуть к плохим новостям, ведь иного уже давным-давно не случалось, но будто преданный почитатель он продолжал ждать любых вестей, внутренне готовясь только к лучшему. Зря.       — Примерно месяц назад. После звонка Итачи, — покачал головой Мадара, принимаясь усиленно тереть края махрового пояса. А позже добавил: — Вероятно, уже после того как ты ушёл.       Наруто вдруг улыбнулся. По-светлому правильно и невинно, в глазах застыли яркие, голографические блики. Учиха же молча наблюдал за тем, как тот кивает, не признавая факт чужого выбора, а может, напротив, не имея возможности его оспорить. Кивает и ничего не говорит, бездумно мозоля на полу одну-единственную точку.       — Мне жаль, что с твоим мнением не посчитались, но таких людей принято отпускать, — бессердечно заключил Учиха. — Обыкновенная практика, ничего более.       Муха добралась до пушистой платформы потёртых тапок, заскребла тонкими лапками по нелепо торчащим ворсинкам, медленно и нудно дёргая полупрозрачными крыльями. В феврале насекомые не живут. Они медленно умирают в анабиозе, как и те, кому вдруг стало слишком одиноко в бескрайнем море отчаяния, где нет ни смирения, ни времени.       — Вы правы.       Мужчина с безразличием последил за дрогнувшими в подобии улыбки погрызенными губами, с досадой понимая, что вновь ничем не может помочь. Должен — а не может.       — Жизнь не останавливается на потере. Послушай старого дядьку. Мы не выбираем, кого нам любить, но вправе решать, что делать с этим чувством в дальнейшем.       Наруто плохо расслышал последние слова. Черепная коробка разорвалась диким писком, и последним, что он явно смог различить на фоне бесцветной шумной ряби, были светлые обои. Как тело двинулось прочь внимания уследить не хватило. Он бежал прочь по длинному коридору, путаясь в заплетающихся ногах, слыша лишь адский стук по ушным перепонкам.              Чёртов шнурок душил, резал шею, впивался в воспалённое мясо, до крови продирая волокна посеревшей кожи. Мир зазвенел белым грохотом и накренился набок, но тёплый воздух, пронизанный запахом чужого дома, остался позади, а ледяная влажная стужа безжалостно ударила в лицо, ничуть не отрезвляя.       В ушах неумолимо звенело одно и то же:       — Выброси его из головы.

***

      Саске раздражал звук скользящих по плотной бумаге грифелей карандашей. Тихий скрип отчего-то стал вызывать необъяснимую агрессию и желание переломить тонкий стержень.       Люди один за другим поднимались со своих мест, отходили на несколько метров, осматривая результаты трудов, прикреплённые к тяжёлым массивным планшетам. Теперь Учиха всё чаще задумывался о главной задумке всего этого. Было ли нечто, ради чего проводить бессонные ночи, сидя у бездушного бумажного полотна, становилось необходимым? Пытаться вложить туда свою душу? А есть ли душа у него? Вряд ли графитовое изображение способно передать глубину истинных чувств и заблуждений. На это нужен талант. На это необходимо время. Но стоил ли хоть один зачёт в этом месте оголённой, откровенно вывернутой наизнанку правды?       — Ты прекрасно рисуешь, — неуверенно раздался мягкий девичий голосок позади.       — Это база. Нечего делать на дизайне, если не умеешь даже банального, — хмуро отозвался Саске.       Хината тихо засмеялась, привлекая внимание неподалёку сидящих студентов, однако парень к ней так и не обернулся. Его давно не интересовали чужие заскоки, а обрывать ненужную инициативу научило время. То же жестокое и резиновое, что забирало годы и мгновения, взамен отдавая всего пару нечётких воспоминаний.       — Что-то я не видела Наруто сегодня. Ты поэтому такой загруженный?       Глупые люди встречаются часто, но ещё чаще они попадаются там, где никто не просит паршивых вопросов и не ждёт нелепых переживаний. Саске стало тошно от невзначай брошенной фразы. Тон девушки был слишком беспечным, чересчур жизнерадостным.        Чёрно-белая погода добивала серостью и холодом, тем же отдавали оттенки графического рисунка. И, насмотревшись на царящий, казалось, вечность в округе полумрак, организм воспринял его как инструкцию к воспроизведению, раздувая процесс подражания изнутри.       — Поищи компанию в другом месте, — глядя исподлобья сквозь старый планшет, посоветовал Учиха.       Грубо, а вместе с тем совершенно невежливо, и почему-то именно в этот момент в аудитории все подозрительно быстро притихли. Горестно поджав губы, Хьюга замолчала. Саске же как накалённый чувствовал осуждающие взгляды спиной, но едва ли это делало хуже и без того ядовитой атмосфере, развернувшейся внутри маленького, жалко сжавшегося тела.       Девушка ушла, покинула место безмолвного зрителя, оставив наедине с мерзким скрипом остро заточенных карандашей. Пара вскоре закончилась, и люди разбредались восвояси, перебивая тишину назойливым звуком растаскиваемых мольбертов и возбуждённых голосов. Но Учиха не мог заставить тушку подняться. Взгляд до жжения мозолил неудавшийся блик на большой тёмной вазе. Расплывчатый, мутный. Будто кто-то неосторожно мазнул по бумаге ластиком и бросил работу, не завершая процесс.       А в голубых глазах блики всегда были идеальны.       Толпа сносила с места, словно большая толща воды, в брызги разбивающаяся о прибрежные камни. Оставалось лишь плыть в её потоке, постепенно проходя сквозь громадные старые двери, выливаясь на публику местной природы. А разницы никакой. Ни холода. Ни запаха.       Саске проходил по застеленной свежим снегом брусчатке, мысленно отсчитывая шаги, однако тут же забывал о том, каким был предыдущий. Мир вокруг жил и пестрил светлыми пятнами, но разглядеть в них хоть одну из привычных красок было нереально. А голоса людей звучали совсем близко, отчётливо, только каждый сливался с другим, и слышалась одна сплошная неразбериха. Ничего нового, к этому тоже пришлось привыкать. И Учиха брёл дальше, увеличивая расстояние с главным корпусом всё больше и больше, пока за спиной не раздался звук собственного имени.       — Саске!       Компания старых друзей нагнала почти у ворот, где, развернувшись, Учиха встретился с неузнаваемыми лицами темноволосых парней.       — Мы знакомы? — не выражая пущего удивления, поинтересовался он, смотря в карие глаза одного из окрикнувших.       Толстый парень по соседству надменно усмехнулся, поправляя сползшую набекрень вязанную красную шапку. Из-под неё неуложенной соломой торчали сухие русые волосы, а на щеках у того красовались неровные спирали.       — Где Наруто? — не заботясь о манере общения, в лоб стукнули вопросом.       — Понятия не имею.       — Дружок наш на херню обиделся, понимаешь? — с бóльшей саркастичной заботой протянул толстяк. — На связь с октября не выходит. Мы люди понимающие, к нему не лезем, но слышать о себе за спиной гадости не хотелось бы.       Учиха перевёл грузный взгляд с неотёсанного великана на лицо пока что молчавшего парня. Яркие алые клыки под глазами выглядели нелепо, но вдруг стали чудесным напоминанием об усатых щеках. Одна компания, одни отличительные черты. А вот в способность Наруто говорить за глаза мерзкие вещи верилось с огромным трудом.       — От меня вам что надо? — кашлянув в кулак, осведомился Саске, не прерывая зрительного контакта. Судя по всему, парня напротив это сильно задело. Взгляд карих глаз вмиг стал совсем недружелюбным, а тонкие губы их владельца растянулись в неприязненном оскале.       — Мне вот почему-то кажется, что в тебе-то и дело, — тягуче разделил он слова наподобие классного чтения. — Чё ты к нему привязался?       — Ты запрет поставить хочешь? — с вызовом придрался Учиха, на деле же не испытывая по этому поводу никакого волнения. Вряд ли идиоты знали, что привязываться давно уже не к кому.       — В отношении тебя — было бы славно.       — Да ну? В твоём воображении я пользуюсь особыми привилегиями?       Шум с дороги притупил раздосадованный рык, однако Саске вид перекошенного ненавистью лица доставил вдруг нескончаемое удовольствие.       — Думаешь, он из-за тебя друзей забудет? — повышая голос на несколько тонов, едва не взвыл клыкастый парень, чем подкрепил уверенность Учихи в факторе наличия вспыльчивости и неосмотрительности.       — Он уже их забыл.       Неосознанно и весьма плавно точка невозврата была преодолена.       — Ты и правда та ещё гнида, — посерьёзнев на десяток оттенков, прошипели поблизости. — Не даром ты мне не понравился с самого начала.       В этот же миг проснулись забытые эмоции. Учиха улыбнулся, широко и безумно. Так, как когда-то заставляли улыбаться дурные ночные поездки в никуда и глупые однотипные споры с Наруто.       — Псинам свойственно ревновать хозяина, — не удержавшись от пришедшего на ум замечания, произнёс он, коротко рассмеявшись.       Парень и впрямь зарычал, будто без шуток являлся диким животным. Походил на бешенство, оказавшееся в голом поле без поводка. Крепко сжав кулаки, он бросился вперёд, намереваясь если не убить, так точно хорошо изуродовать. Однако Саске вовремя сделал шаг в сторону, и чужая рука пролетала по касательной, задевая лишь краешек плеча.       Именно так поступают больные собаки. Кидаются без разбора на каждого, кто не угодил цветом ботинков или звуком шагов.       — Ублюдок конченный! — проорал шатен, разворачиваясь в нужную сторону. Дьявольская улыбка на тонких бледных губах окончательно выбивала из равновесия.       — Киба! Не надо! — площадь озарил визгливый знакомый голос Хинаты, что тут же выросла перед парнем, закрывая от него Учиху.       — Уйди, бля! — попытался отмахнуться тот, но девушка накрепко вцепилась в его сжатый кулак.       — Прекрати! Я не за этим вам обоим сказала, — неожиданно грубо перебила она.       Распри затянулись в момент. Подогреваемые негодованием девушки и кратковременной вспышкой гнева от парня они не представляли ничего примечательного. Тогда всё вновь вернулось на круги своя.       Мимолётный запал в одночасье стих, и сердце снова забилось ровно. Саске с печалью взглянул на покрасневшее лицо Кибы и отвернулся, неспешными шагами удаляясь от препирающейся на территории университета пары.       — Передай привет хозяину, — врезались в спину насмешливые слова толстяка, что остался единственным, кто до сих пор следил за действиями Учихи.       Вот только Саске не остановился, продолжая свой путь. В груди у него закололо. Ведь даже с этими уродами у Наруто осталось что-то общее, а с ним — ничего.

***

      Двери лифта разъехались, выпуская из душного светлого плена бездумно плывущее тело. Саске остановился у высокого окна перед выходом на лестницу и достал ободранную старую зажигалку, чиркая той несколько раз, прежде чем кремень дал искру и на кончике металлической накладки загорелся огонёк. К счастью, дома оставалась бутылка водки, так и не открытая с момента покупки, состоявшегося порядка полуторы недели назад. Значит, вечер обещал быть беспамятным.       Учиха затянулся с ходу сильно, возможно, в перебор даже слишком, и дым повалил изо рта и носа бесконтрольными рывками, от которых тут же засвербело в носоглотке. Докурить не удалось, хотя очень хотелось сделать это из принципа. Под несдержанные звуки мужского голоса, доносящегося с общего балкона, Саске дошёл до квартиры. Как раз там, возле двери, грубый озабоченный ржач стих, и пространство длинного коридора окрасилось лёгким маревом, перебитым на части мерцающей глухой тишиной. Приближение ласкового вечера заменяло все прочие чувства, успокаивая и расслабляя.       Только оказавшись в прихожей, Учиха вдруг почувствовал неладное. И главным тому подтверждением стали хорошо знакомые сапоги, аккуратно оставленные в углу коридора. По позвоночнику что-то лязгнуло с громким, до ужаса знакомым звуком, а что это было — вспомнить не удалось.       — Наруто? — дрогнувшим голосом взволнованно позвал Саске, тихо откладывая пальто на банкетку и убирая кроссовки с прохода.       Квартира ответила грозно звенящей тишиной. Непривычной даже для этого вечно одинокого пристанища.       Медленными осторожными шагами Учиха прошёл чуть дальше, где на глаза бросилась вторая пара ключей, неровной кучей валявшаяся возле арки, ведущей на кухню. Тогда в ушах заколотило нервным пульсом. Рюкзак же был выброшен на пол действительно вовремя, ведь в следующее мгновение дыхание сперло, а ноги подкосились, не выдерживая веса резко потяжелевшего от страха и неожиданности Саске.       — Наруто!       В тот же миг Учиха очутился на полу рядом с побелевшим, безжизненно выцветшим телом, что грубым камнем лежало рядом с кроватью, неверно отдавая бесценное тепло холодному воздуху.       — Узумаки!       Трясущиеся руки на автомате приложили пальцы к сонной артерии в попытке нащупать пульс. Однако того не оказалось.       — Блять… Блять…       Глаза, не видя, зацепились за посиневшие губы и тонкую струйку крови под носом, ещё не высохшую, блестящую в лучах тусклого уличного света. Саске проскользнул по ней пальцем, проверяя видимое на реальность. Кровь размазалась по мёртвым губам алым росчерком.       — Бери, сука, трубку! — отчаянно прошептал Учиха, повторно набирая заученный номер брата. Телефон разрывался протяжными гудками. Слишком медленными и громкими для реальных.       Саске схватил одну из пустых пластинок, валявшихся на полу рядом, и перевернул, нервозно читая название. В руке оказалась упаковка от баклофена, и внутренность сдавило с невиданной силой, стоило заметить чуть дальше почти пустую бутылку той самой водки.       Наруто лежал не случайно. Это был полностью осознанный шаг.       — Саске? — вдруг раздался голос из динамиков телефона, о котором уже и забыть успел.       — Он не дышит… — глядя сквозь тяжёлое пространство на умиротворённо спокойное лицо, едва не подавился словами Учиха.       В телефоне что-то крякнуло, тут же стихая, заменяясь напряжённым дыханием прямо у микрофона. Только Саске не обращал на это никакого внимания, продолжая сжимать в ладони пустую пластинку. Острые металлические края вспарывали кожу, но едва ли это ощущалось на фоне аффективного, всецело поглотившего отчаяния внизу живота.       — Что… Произошло? — запнувшись на мгновение, произнёс Итачи.       Учиха не верил, что тело, мёртвым грузом лежащее на полу его спальни, принадлежало Наруто. Кому угодно. Пускай хоть родной матери, но только не ему. Он прежде не видел бездыханных людей, не чувствовал в воздухе запах смерти, и это лицо должно было стать последним средь тех, кто мог оказаться на этом месте.       — Саске. Ты слышишь? — механически повторил звук за голосом брата.       — Баклофен и водка… — заплетаясь, зашевелились губы. Не факт, что информация дошла с пониманием. Не факт, что Учиха вообще её произнёс. Из телефона же прозвучал обречённый усталый выдох.       — Где вы?..       Какие-то вопросы полетели следом, но единственным, что отложилось в восприятии Учихи, стала паническая, ирреальная тревога в вечно спокойном голосе. Саске бы засмеялся, злорадствуя над ненадёжностью постоянной сдержанности старшего брата, да едва смог нащупать холодную ладонь, безвольно лежащую на полу.       — Ты слышишь? Где Наруто?       — У меня… В спальне.       Глаза отказывались закрываться. Нужно было отвернуться, посмотреть на что-то ещё, но те упрямо вцепились в родное лицо, следя, как медленно синеет когда-то яркая тёплая кожа. Учиха совсем не ощущал, как горячие редкие слёзы падали на одежду, как, разбиваясь мутными тёмными пятнами о ткань, напитывали её влагой и всё вокруг становилось на грамм тяжелее. Он никогда прежде не чувствовал себя настолько бесполезным и жалким.       — Проверь пульс и переверни его на бок. Саске! Слышишь? — тараторил в трубку Итачи. — Мы будем через пятнадцать минут. Без глупостей.       Короткие гудки заорали на всю квартиру, но за надрывным, животным воплем их вряд ли кто-то смог бы услышать. Соседи не придут протягивать руку помощи, их и просить об этом было бы глупо, не имея представления даже о том, как те выглядят.       Саске вдруг осознал, что вместе с теплом из этого тела уходило что-то ещё. Перевернув Наруто на бок, он схватился за полосатую щеку, неряшливо размазывая подсыхающую кровь по восковому лицу. Сердце странно забилось. Учиха чувствовал, лишь как по ногам расползался холод, как заполнял собой каждую клетку собственного живого организма. Судорога скрутила лёгкие, и руки сжались на чужих плечах. Он даже не заметил, как полностью оказался на полу, прижимаясь к безвольной, лежащей тряпичной ношей плоти. Слёзы градом катились на пол, но чёрные глаза не закрывались, отчаянно хватаясь за каждый миллиметр в комнате. Учиха попросту обнял его, зарываясь носом куда-то в шею. Пытался уловить тихое дыхание. Но ничего. Пустота.       Теперь всё казалось логичным и завершённым. Люди умирают, кто-то даже делает это раньше других. И хотя никто не становился исключением, Саске понимал, что был виноват. Глупое осознание, бесполезное.       В той катастрофе, что пронзила нежное и доброе сердце, виновником был только он. Прощают ли за такое? Определённо. Да только нет никакой разницы — быть прощённым Господом Богом или забытым родными и близкими, если человек, однажды прицепившийся намертво, уже мёртв. И мёртв только по его вине.       Кто-то разорвал их прощальный контакт, надломленно прося успокоиться и дать больше пространства. Итачи оттащил его в сторону, крича о чём-то важном, однако Саске мог только бездумно следить за движением его губ, не ловя ни слова, не слыша ни звука. Наруто окружили люди. Среди них была Конан и высокий блондин, имени которого Учиха даже вспомнить не пытался, хотя то упорно крутилось на языке. Они торопились, задирали ему рукава. Кто-то держал мешок с раствором, кто-то салфетки и спирт; все суетились. А Саске не слышал ничего за плотным вакуумом, всё дожидаясь, когда его разорвёт звук удара, принадлежащий чужому сердцу. Но то не стучало.       Итачи бил по щекам, маяча перед глазами и закрывая обзор на попытки реанимации. Голова болталась как у поломанной куклы. Тихо…       — Читай, блять!.. В себя приди! Саске, — криво доносилось из общего мира. Из мира, где они когда-то жили вдвоём.       Спустя лишь пару минут Учиха осознал, что брат засовывал ему в руки записку. Пальцы приняли её раньше, чем дошло понимание. А глаза к тому моменту уже бежали по написанным знакомым почерком строчкам, наивно пропуская их сквозь себя.       «Жаль, что, несмотря на всё, нам так и не удалось понять друг друга. Ты хороший человек, но, к сожалению, лжец из тебя вышел не хуже. Я многое понял, и есть несколько вещей, за которые я бы хотел сказать тебе большое спасибо.       Я по глупости думал, что мир чёрно-белый. Не замечал разницы в сегодняшнем и завтрашнем днях, но, как в итоге оказалось, с тобой было ярче. По-настоящему красивые и важные вещи мне показал именно ты. Спасибо за это.       Одиночество — штука страшная, если так посудить. Мне кажется, оно как большая чёрная дыра, попав в которую, самостоятельно вряд ли сумеешь выбраться. Но ты меня держал и даже дал шанс поверить, что это насовсем. Спасибо и за это.       Забавно посвящать тебе столько слов, однако мне не удалось понять тот алгоритм, которым живёт большинство людей. Они странные. Их не заботят поиски истины, и счастье они видят в мелочах. Кажется, мы такими никогда не были. Если разгадаешь их секрет — обязательно передай. За это тоже заранее спасибо.       А теперь я скажу то, что на самом деле важно.       Знай, наверное, я не виню тебя. И хотя одним словом ты мог возвратить жизнь нам обоим — ты не захотел. Выходит, что и я тоже, раз столько дней смотрел, как ты проходишь мимо.       Я сижу один. Теперь, наконец, наступит свобода от тех душевных мучений, которые я испытывал. Надеюсь, это не должно ни у кого вызывать удивления. Грядущее растительное существование — оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора…       Сожалею о том, что ты сейчас видишь, но мне очень хотелось, разделить с тобой свою боль. Это моя последняя просьба. Выбор, который я нагло сделал за нас двоих. Ты уж прости.       И уходя, я кое-что признаю. Мне хватило времени осознать, что я люблю тебя.       Наверное, ты не желал об этом знать. Но теперь всё равно знаешь :)       от Наруто».