Позор

Когда всё в твоём мире приходит к некоему определённому уровню неправильности, то уже сложно что-либо изменить или повернуть вспять: всё становится только хуже и хуже

Стивен Кинг

      — Давай ты мне что-нибудь набьёшь?       Не успев ещё толком разуться, Наруто заявил о новоиспечённой идее прямо с порога. Он тешил мысли долгое время, ведя дорогу вдоль по проспекту, заглядываясь по сторонам и возвращаясь домой. Правда, Учиха не ответил, лишь тихий разговор в гостиной стих, сменяясь молчаливым напряжением.       Всё-таки Узумаки забыл о незапланированном сеансе, который ещё с утра пришлось экстренно вклинить в свободное время. Подобное начинало заметно раздражать. Работа — работой, однако выходной день дан неспроста. Наруто прошёл в общую комнату и без особого удивления обнаружил на кушетке расслабленно лежавшего мальчишку. В парне он заметил нечто знакомое, словно видел прежде, знал и говорил, вот только под тяжёлым взглядом Саске Узумаки никак не мог вспомнить, где и когда мог встретить этого человека. Ступор же не продлился долго, поскольку гость, похоже, появившегося в квартире блондина сию минутно опознал.       — Ты ведь говорил, что не знаешь его! — искренне возмутился Хозуки, инстинктивно дёргая ногой. Благо Учиха в целях безопасности отодвинул руку с машинкой ещё в тот момент, когда из прихожей донеслись воодушевлённые предложения.       Работать было проще, когда Суйгецу безудержно болтал, не требуя ответов и заинтересованной реакции. Теперь же от него хотели чего-то конкретного, и, как назло, именно Узумаки оказался объектом заслуженного обсуждения, появившись на пороге вовремя, точно по расписанию.       — Мы знакомы? — неосознанно спасая положение, удивился Наруто, обращаясь к Хозуки.       — Ясен пень. Мне из-за тебя куратор весь мозг выебал. Ты, кстати, в универ не собираешься прийти? Пора бы, иначе я твою жопу лично на английский… Ну, ты понял.       — Нет. Не понял, — Узумаки взглянул с отчуждением, а позабытый вдруг всеми Саске с наслаждением уловил примитивное изумление в его глазах.       — Чё ты не понял? — фыркнув, отозвался Суйгецу. — Ты Узумаки? Наруто Узумаки? Я к тебе подходил тогда в коридоре, да и препод описывал твою внешность. Усатый такой. Блондинчик.       Учиха прыснул, отвернувшись за неожиданным приступом кашля. Хозуки завертелся в попытке приподняться, чего сделать в итоге так и не удалось, и было бы лучше, если бы он изначально лежал смирно, не мешая процессу, однако парень натурально негодовал.       — Саске, что за хрен, блять? — скрестив на груди руки, Наруто поразился вопиющей наглости постороннего человека.       Проходимцев захаживал полон дом, однако ещё ни один не хватал смелости показывать свой характер.       — Я не хрен тебе, а Суйгецу. Помогал, между прочим, в чувства прийти, когда ты посредь универа ласты тянул. Забыл? Хамло усатое.       — Тихо.       Вступать в дурную полемику Учиха не собирался, предпочитая глупостям куда более полезное дело. Пальцы по привычке натянули в стороны кожу, а игла коснулась поверхности, пробивая ту не хуже ножа по мягкому маслу.       — И? — Наруто забросил предупреждение Саске в далёкий угол. Ответа он всё ещё ждал, не смея отпускать негодяя с последствиями налегке.       — Помнишь, значит, — казалось, что Хозуки вот-вот засмеётся, но лицо его, напротив, выражало редкостную степень недовольства.       — Чего тебе надо? — Узумаки отвлёкся на сосредоточенного Учиху, мысленно ожидая от того хоть какой-то поддержки.       Вот только Саске словно и не слышал ничего, находясь где-то за гранью, виртуозно накалывая линии и пробивая тени. Об этом стоило поговорить несколько позже. Стоило так же, как и о потерянном выходном.       — Ты всегда такой дерзкий? — высказал замечание Хозуки, надменно глядя в ответ, хотя получалось это из ряда вон плохо из-за неудобного положения лёжа и назойливой боли внизу.       Наруто что-то невнятно фыркнул и, видимо, обидевшись, ускользнул на кухню, тут же загремев там дверцами шкафчиков да какой-то посудой. Среди неразборчивого бурчания оба уловили презренное: «Мерзкая аморфная масса», — адресованное то ли Суйгецу, то ли засохшему пятну на кухонном столе, но после ругательства стихли. Оно и лучше. В рабочее время, как ни крути, Саске предпочитал тишину. Она помогала настроиться, забыться в мыслях и двигаться дальше без лишних эмоций.       — Что за херня… — с огорчением протянул Хозуки, стоило тихому диалогу остаться меж ними наедине. — Я не ожидал.       — Забей.       — Не, ну ты слышал? Почему он вообще тут?       На мгновение остановившись, Учиха чуть было не треснул тому за тугодумие, однако вскоре осознал, что посторонним людям, пожалуй, не удалось стать полноценными свидетелями их истории, и те, в большинстве своём, наверняка не ведали даже малых подробностей. Саске обдумал это без тени надежд, после пожал плечами, не выказывая по данной теме никаких сверхурочных эмоций, и бесцветно произнёс:       — Живёт.       — Сочувствую.       Учиха вновь тактично промолчал, хотя в кои-то веки простые слова умудрились задеть что-то внутри. Если бы люди вокруг только знали, сколько дерьма Узумаки пришлось пережить и через сколько тернистых путей тот прошёл, дабы добраться до истины и самозабвенно принять чужую помощь, они бы ни за что не говорили подобного. Но на это Саске уже не надеялся. Изложить печальную историю маленького человека он не мог, даже если бы захотел ей с кем-то поделиться. А люди… Они и в правду жестоки и недальновидны. В этом он с Наруто был совершенно солидарен.       — Я у тебя сигарету стрельнул, — вновь показался в гостиной Узумаки, протянув за собой шлейф табачного аромата и неосязаемый вихрь горького дыма. — Вечером за пачкой схожу.       — А мне можно? — загорелся услышанным Суйгецу, рыпнувшись на кушетке.       — Нет.       Шевеления Саске чертовски надоели. Что уж говорить, если данный постоялец был единственным, кто не мог пролежать спокойно и половины сеанса. Вот только заставить того вести себя смирно в своей привычной манере Учиха не мог, пускай и успел кое-как сблизиться с новым человеком. Профессиональная этика важна в работе даже со знакомыми. И тот, кто придумал эти дурацкие правила, — настоящий кретин.       — Через полчаса закончу, можешь не дёргаться? Пожалуйста, — уже не улыбаясь, выдавил из себя он, надеясь, что мотивы ясны и понятны.       — Как скажете, кэп. Меня твой дружбан напрягает.       Особого дела до бредовых речей незнакомца Узумаки как такового не имел, однако проглотить не смог. Поначалу казавшаяся забавной ситуация теперь не представлялась Саске радужной. Наруто плохо ладил с людьми, да и те в ответ его не особо жаловали, и, разобравшись в намерениях Суйгецу, Учиха вскоре понял, что тот станет их частым гостем; нелицеприятные же разборки в доме отнюдь не требовались ни сегодня, ни днями позже. Только и Узумаки просить уйти стало бы сверх нетактично. Подобное поведение по отношению к близкому человеку следовало оставить в недальнем прошлом.       — Не беспокойся. Это взаимно, — ледяным тоном произнёс Наруто, разрезая недолгосрочную тишину, в которой мелодично витала вибрация тату-машинки.       На столике Саске было практически всё, что только может пригодиться в работе. Узумаки был твёрдо уверен, что обнаружит там даже нечто, вовсе не востребованное рабочей нуждой. Выдавив на ладонь антисептик, он наскоро размазал тот по рукам, чувствуя, как от стойкого запаха спирта вмиг защекотало в носу. Плёнка обнаружилась на нижней полке, той Наруто старательно замотал банку энергетика и, довольный собой, вручил её Учихе, на пару минут отложившего машинку в сторону.       — Забыл на банку побрызгать, — заметил Саске.       — Я руки обработал.       — В следующий раз не забудь, — Учиха довольно оглядел угрюмое лицо снова ошибившегося Наруто. Печаль была наигранной, ненастоящей, а потому казалась хорошим признаком благоразумия. Возможно, тот и понимал, что ошибка не особо весома, но выглядел Узумаки так, словно его упрекнули в совершении чего-то поистине глупого.       — Не за что, дорогой Саске, — подобие пируэта украсило фигуру парня.       За время совместного проживания Наруто успел нахвататься многого. Привычки Учихи сами собой незаметно пополняли коллекцию его собственных. Он знал, что подготавливать место лучше перед приходом клиента, но незадолго до начала сеанса, чтобы пыль и другие микроскопические элементы не успели запачкать поверхность. Иногда, заболтав Саске, ему удавалось вклиниться в этот процесс и незаметно помочь, например, с обтягиванием кушетки плёнкой, подготовкой бумажных полотенец и тому подобными, совершенно нетрудными процессами, однако Учиха не замечал этого или старательно делал вид, что Узумаки лишь крутится рядом, покуда самому Наруто от невесомой поддержки становилось спокойнее. Казалось, что такие мелочи связывали, закрепляли духовную связь между ними, ведь, как ни крути, они всё же смогли объединиться для общей цели.       — У тебя хуёвый вкус, — бросил Узумаки, обращаясь к Суйгецу, в попытке как-то поддеть нарушителя их совместной идиллии.       Другие клиенты не раздражали, пускай порой начинало казаться, что всем им нужно от Саске неприлично многое и основной целью похода являются вовсе не татуировки. На самом деле, эскиз не был плохим, напротив, он выглядел необычно, смотрелся разносторонне и явно имел своеобразную идею, да высказаться по этому поводу в лицо человеку, что наглым образом вторгнулся в закрытое пространство, Наруто был неспособен. Из усмотрения гордости.       — Это мой эскиз. Спасибо, — тихо произнёс Учиха, мгновением позже стрельнув темнеющими глазами в его направлении.       Узумаки ощутил прилив жара к лицу и ушам, тихо отходя к своему дивану. Саске наверняка понимал, почему он сказал это. Выглядело по-детски. Несерьёзно. Но в глубине души Наруто тихонько ликовал, считая, что зацепил замечанием того, кто ему совершенно не нравился.       Суйгецу же вытерпел все издёвки и ушёл через полчаса, за остаток сеанса не проронив ни единого слова. Этого времени с головой хватило для того, чтобы понять абсурдность произошедшего. При другом раскладе Узумаки бы пожалел о сказанном, застыдился бы глупого поведения, отвлёкшего Саске от работы, однако накопительный эффект принимаемых таблеток замечательно развеивал все тревоги. От того даже думать об этом становилось лень, а совесть может и была недовольна, да говорить о том посчитала невмоготу.       Учиха в одиночку разобрал рабочее место и, чуть погодя, молчаливо удалился в свою комнату. А вот его взгляд, вернее, полное отсутствие внимания в сторону соседа, заставил Наруто напрячься. Неужели обидел? Саске прежде не являлся до боли ранимым или злопамятным, во всяком случае, он никогда не давал понять, что чужие слова или действия его сколько-то задевали. Учиха скорее выбросил бы в ответ что-то едкое, колкое, проигнорировал бы, в конце концов, но не запирался, уходя с видом глубоко оскорблённого человека.       Спустя пару часов Узумаки не выдержал тишины и, резко подскочив с дивана, даже не вспомнил о телефоне, что последние пару десятков минут бездумно крутил в руках, думая о своём и пытаясь отвлечься. На замок дверь никто не закрыл, а потому та свободно распахнулась, отныне не создавая мнимой преграды.       — Как дела? — не зная, с чего начать, поинтересовался Наруто, как вдруг замолчал, понимая, насколько нелепо звучали его слова.       Саске восседал за столом, не отрывая взгляда от экрана, и, лишь почувствовав появление в комнате постороннего, вытянул один наушник, вопросительно поворачиваясь в сторону Наруто.       — Я спрашиваю: как дела? — краснея пуще прежнего, повторил Узумаки.       Меж тёмных бровей залегла небольшая морщинка, и Учиха нахмурился, задумчиво вглядываясь вперёд, будто пытался вспомнить внезапного посетителя. Тот чувствовал себя неуютно, словно обнажённый стоял перед группой людей, что оценивали, вглядываясь в каждый изгиб тела. Но Саске интересовало не это, и он мигом разбил неверно создавшееся впечатление       — Сколько ты это писал? — задумчиво вопросил Учиха, поднимая взгляд чуть выше, чтобы тот столкнулся с непонимающими голубыми глазами.       — Я… — Наруто внезапно понял, чем Саске был занят, против воли, по мановению мысли вспоминая о неафишируемых занятиях музыкой. Признаться Узумаки не успел. Не успел рассказать о том, как терпкое наставление Учихи вскоре вылилось в серьёзное желание попробовать, как днями позже написал первую мелодию в незнакомой программе, а после разошёлся на список. — Смотря какой трек.       — Второй, седьмой и двенадцатый.       — Думаешь, я их помню?       Напряжение отступило, и, напоследок подвигав губами, Наруто оказался рядом со столом. Глаза побежали по дорожкам мелодий и звуков, быстро напоминая мотив. Тот был не новым, однако одним из последних.       — Этот два дня, — просканировав изображение на мониторе, коротко поделился он. — Несколько дней назад к тебе женщина полненькая приходила, вот тогда и начал.       Учиха кивнул, не озвучив того, что бурно посетило мысли. Вместо этого он, наконец, свернул вкладку программы и вытащил второй наушник.       — Саске… Ты их слушал? — зная, что вопрос невозможно глупый, Узумаки всё же неуверенно поинтересовался.       — Да.       — И… Как оно?       Впервые за долгое время Наруто вдруг почувствовал страх, нежелание, вместе с невольной потребностью услышать стороннее мнение. Каким бы оно не было. Вероятно, сначала пугающим. Одна только мысль, говорящая о возможной критике, вызывала противоречивую дрожь.       — Оно? Достойно.       — Чёрт… — улыбка облегчения украсила лицо, мягко подводя к черте перегрузки. Нет, волновался не сильно, почти не переживал, но только сейчас понял, что всё играл самообман. И далеко не ясно — дело в том, что разговаривал с Учихой или в том, что неосознанно стыдился того, чем начал заниматься. — Знаешь, мне кажется, церковь — это не моё.       — Занимайся битами серьёзней, тогда и бросить её сможешь.       — Да, идея здравая. Но я не хочу продавать своё творчество.       Наруто никогда не пытался связывать духовный мир с бездуховным обществом. Люди не ценили золото, а он понапрасну вырывал его руками из сердца. Пускай уж в храме занимался тем же самым, возможные изменения совершенно не радовали, напротив, пугали и больше путали.       — Все, так или иначе, продают его, — объективно заметил Саске. — Твой вопрос — можешь ты на этом зарабатывать или нет.       — Ну, знаешь ли, твоё хобби широко востребовано и приносит реальные деньги. А мне пока нечего предложить.       — Хуйня всё это. Аппетит приходит во время еды.       — Чушь, — скептицизмом пахнуло в открытую форточку.       — Как знаешь.       Чувство собственной важности должно помогать становиться выше, лучше, но зачастую оно играет грязно. Маленькое солнце внутри грудной клетки не хотело выходить, пряча свой свет за тяжёлыми дугами рёбер. Свет тот сакрален и недоступен, так же как настоящее искусство — многогранно, сложно, непонятно. Оно не рассчитано на массовое потребление, а потому и продаётся плохо, не подвластно пониманию бессердечных обывателей, поэтому только отталкивает, однако Узумаки не видел себя представителем чего-то иного. Не хотелось, чтобы творение мысли превратилось в широко потребляемый инструмент, дарящий вдохновение другим умам. Была лишь одна потребность — залезть на вершину сей индустрии, получить сразу всё. Но Наруто не мечтал и отчётливо понимал, что подобные мысли стоило гнать дальше, верша дела в реальности, вместо того чтобы размышлять о прекрасном.       — Ладно. Посмотрим, что с этим можно сделать, — всё-таки согласился он, вальяжно проходя по ламинату за стол в поисках нового занятия для рук. — Если хочешь, могу попробовать сделать что-то на заказ.       — Если хочу? — усмехнулся Саске. — Это тебе надо. Не мне.       — Разумеется.       Незачем разводить из простейшей полемики спор и затягивать тот на долгую дискуссию, хотя бы потому, что Учиха прав. Он в этом вопросе лишь скромный советник, а окончательное решение всегда остаётся за Узумаки. Саске вряд ли осудит выбор, посчитай тот провальным. Ни с кем не удавалось быть настолько откровенным, как с ним. И Наруто не боялся ошибиться, теперь будучи уверенным, что найдёт отклик у каменного сердца, полного загадок и тайн. Таким был Учиха. В этот раз односложным.       — Сегодня сухо. В ТЦ можем скататься.       — А погода тут при чём? — умостившись на крае стола, Узумаки сильно качнул ногой и стукнулся пяткой о ребро ножки.       Учиха остановился напротив, зачем-то поднявшись с кресла и обойдя то вокруг. Бёдра Наруто буквально растеклись по столешнице, образовывая плавный перекат мышц, спрятанных тканью джинс. Не признать зрелище симпатичным сложно. Даже похудев, Узумаки оставался немного полнее, отчего общие формы его смотрелись мягче, приятнее собственных. Только вот придавать внимание таким мелочам времени всегда не хватало, поэтому Учиха не думал о тонкостях всех желаний и встал меж чужих ног, лёгкими поглаживающими движениями опуская ладони на плывучие бёдра.       — На моте хочу, — коротко пояснил он, сдёргивая сидящее тело за талию вниз.       — У нас все ботинки в грязи будут. Брызги. Мне зимы хватило, спасибо, — выразил свой протест Наруто. Сам же вряд ли отдавал отчёт действиям, прижимаясь к чужому животу.       Руки неловко прикоснулись к другим, обнимая, а голову Узумаки опустил на тёплое плечо, бездумно мусоля взглядом одноцветные обои над кроватью. Неплохо здесь было. Несмотря на серость и строгость, вполне уютная комната. Пустоватая, конечно, однако Саске всего хватало, а банка колы и несколько фантиков от батончиков, валявшиеся на прикроватной тумбе, не стесняясь, подтверждали тот факт, что здесь обитал некто живой.       — Фу, не липни.       Наруто упёрся ладонями в грудь, стоило Учихе игриво пробежать пальцами вверх по позвоночнику. Хотелось отложить этот момент на потом, может, на вечер, чтобы ясное небо с молодым весенним светилом не подглядывало за непристойными прелюбодеяниями, освещая тела холодными лучами солнца.       Было в этом что-то неприятное, неестественное. И чувство заставляло Узумаки кривиться, настойчивее давя на чужую грудь, в конце концов, отстраняясь окончательно.       — Мне противно после этого Суйгецу тебя…       — Да что ты, — усмехнулся Учиха. — Может, мне напомнить о Кибе?       — Боже упаси.       Наруто осознал ошибку. Не стоило попусту открывать рот, пока у самого знакомые блуждали едва ли лучше. Всё же железно хотелось заметить, что он, в отличии от Саске, с тем отребьем общаться перестал, а Учиха, напротив, зачастил заводить неприятные знакомства.       — Кому не приятные? — приподнял одну бровь Саске. Узумаки же понял, что последнюю мысль неосмотрительно пробормотал вслух.       — Да всем, — хмуро закончил он, ни сколько не жалея о длине собственного языка.       — Таблетки выпить не забыл? — в ответ звучало насмешливо, несмотря на то, что с утра тот прекрасно видел, как пациент давится ими из нежелания долить в стакан ещё немного воды.       Наруто подарил неприязненный взгляд, видом показывая, как подобный юмор, если таковым и являлся, его раздражал. Пару недель Учиха не вспоминал об этом вопросе, внушительно говоря, что и вовсе забыл, пускай Узумаки видел, как тот негласно продолжал контролировать каждый приём, будто случайно всякий раз оказываясь рядом и крутясь под боком. Возможно, Саске считал его безответственным или в край одеревеневшим; возможно, считал, что переживания на деле имели вес. Однако Наруто не являлся ни таковым, ни иным, потому и в няньке, собственно, никогда не нуждался. Объяснить бы Учихе… Да вероятно, уже поздно что-то говорить.       — Я, кстати, не понимаю, каким образом ты затесался в храм со своим отношением к религии и знанием её писаний? — перебравшись из спальни на кухню, невзначай произнёс Саске. Он занимался разбором немногочисленной провизии в холодильнике, отбраковывая то, что ещё пригодно, и то, что вряд ли в дальнейшем попадёт кому-то в рот.       — Оргáны мне нравятся, — простенько пожал плечами Узумаки, восседая на стуле позади Учихи и неразборчиво листая блокнот с записями на столе. — А сделать вид, что разделяю их мировоззрение, совершенно несложно. В принципе, этого никто и не просит. Деньги есть деньги.       — На почве чего разделяешь? Ты же ни одного писания не читал. Молитву хоть какую-то знаешь?       Саске вылез из холодильника, машинально отбирая из загребущих рук блокнот. Наруто едва успел долистать до чистых страниц, не измазанных рандомным числами, датами и заметками. Видимо, что-то рабочее.       — Мне и не нужно их знать. Я там другими вещами занимаюсь, сам знаешь. Да и плевать им, если честно. Такого сборища фриков даже у тебя на приёме не было, а там их столько… В общем, всё нормально. Пока ничем негативным не выделяешься, никто и слова не скажет.       — Работник года, — хохотнул Саске, параллельно батрача у стола, как фанатичная домохозяйка. Наруто фыркнул, не видя особой разницы.       — А сам-то? Один, может, и церковный притворщик, пожимающий лавры духовников, зато другой — лицемерный художник, гребущий бабло за счёт лживой улыбочки. Тут рыбак рыбака, как ни крути.       — Улыбочка, может, и лживая, только деньжата настоящие, — мелодично протянул Учиха.       — Пх.       Наруто виртуозно прогнулся, потому как в следующий момент Саске упёрся руками о стол, выставив те по бокам от чужого тела, и низко склонился, почти касаясь губами подбородка Узумаки. Взгляд был пропитан чем-то нехорошим, пугающим, и ледяные мурашки едва не пустили корни, желая пробежать по вздрогнувшей спине со скоростью стаи стрижей. Подумалось, что опять сказанул лишнего, чем вызвал неоднозначную реакцию со стороны совсем непредсказуемого человека. Подумалось поздно.       — Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь.       Говоря это, Учиха ни на долю секунды не изменился в лице. Зачитывал молитву серьёзно, словно перед Всевышним находясь то ли в нетрезвом состоянии духа, то ли без духа вообще.       — Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею…       — Ну-ка, заткнись! — Узумаки отчаянно прибил ладонью по приоткрытым губам, скорей стирая с них священные словечки. — Ты шизанулся?       — Запоминай, неуч. Ещё пригодится.       Уголки губ дрогнули, обнажая улыбку. Саске отпрянул, теряя неудобное положение, и, вновь оказавшись напротив, глядел с нескрываемым самодовольством, будто выдавил нечто невиданное, ранее никем не открытое.       — Ага… — протянул Наруто, подмечая тот факт, что Учиха действительно становился любителем демонстраций. Хорошо, хоть штаны не снял устрашения ради, навряд ли постеснялся бы размахивать причиндалом, держа за церковный посох. — Великий учитель снизошёл до урока со мной. Премного благодарен.       — В твои годы я…       — Да. Расскажи давай, как в мои годы тебя палками за гаражами пиздили, а ты, бедолага, отбивался. Небось, зажигалкой и тубусом с кисточками? — спокойно дослушать Узумаки не смог. Учиха вышел на новый уровень и приукрасил степень абсурдности некоего юмора до невиданных величин. Чушь нёс достойно похвалы. — Слышишь вообще, что порешь? Ты всего-то на пару месяцев старше, прекращай давай.       — Комплексуешь из-за неграмотности.       Саске насквозь просвечивало желанием издеваться. Наруто же более чем устраивало смотреть в его глаза, что горели неутолимой жаждой борьбы за нечто величественное, многими непонятое. В простом понимании слов — бред. И тот лишь причина для разговора, стремление разбавить пустоту вокруг и на время затмить тишину.       — Собирайся. Поедем скоро, — не дождавшись ответа, Учиха остыл и тихо раздал установки.       Разговор вышел дурацким, должно быть, Узумаки вскоре приелись ничем не обременённые диалоги с отсутствием смысла и конструктивной критики, потому как Саске не был уверен, что сумел бы найти новую тему для колких замечаний да бурного обсуждения. Учиха не хотел признавать этот факт, однако до всего произошедшего общаться с Наруто было гораздо проще. Теперь же неуютная пауза ощущалась системно, странная неловкость — на пару с ней, и те по наитию сдавливали горло, отрубая связки от возможности говорить вслух и внятно выражаться. Саске чувствовал себя размазнёй; здесь и новый статус их отношений приплетался в придачу к чувству неполноценности. Раздражало до жути, вот только сделать ничего не удавалось. Всякий раз, как грубая мысль попадала на язык, рот сразу же закрывался, а губы, словно сшитые, отказывались шевелиться. Это не жалость к Наруто и не снисходительность к его не менее чудному заболеванию. Скорее, банальное уважение к собственному выбору.       Поначалу казалось, что именно мир вокруг всего лишь изменил свой наклон. Так больше вероятности найти оправдание, больше возможностей перебросить вину. Однако позже вдруг выяснилось, что Вселенная отнюдь не вращается под чужую дудку. Это Саске запутался. Саске сменил приоритеты. И вроде бы, всё хорошо, а под улыбкой таился чёрствый сухарь. Сейчас же на душе оставалось приятное послевкусие, что с лёгким покалыванием грело вязкую кровь.       Наполняя переполненные чаши всезнания новой правдой, Узумаки добавил в жидкость густое вещество, цвета яркого, сочного, потому что верно угадал ключевую мысль. Что двигает людьми во время жарких споров — то же толкает на совершение легкомысленных, пагубных действий и то же дарит моменты приторной эйфории.

***

      Города полны неприметных районов и старых домов, отличающихся друг от друга разве что цветом да, может быть, формой. Где-то размякший облезлый кирпич, вяло гармонирующий с навесными балконами, состряпанными из подручного хлама; где-то помутневшие от времени и осадков панели, украшенные кривыми стыками в виде зеленовато-серых замазанных линий, так и напоминающих, что на швы наступать опасно. Хорошо всё же, что люди не умеют ходить по стенам.       Застройки эти сливались в мешанину из серого, бурого и грязного. Поглощали тёплый солнечный свет летом и пугали стеклянные глаза своим отражением зимой. Что касалось весны и осени — здания терялись на фоне тёмного неба, бесконтрольных дождей и ощущения новизны. Пропадали во влажном хрючеве, таком же липовом, как и все ожидания, дарящие мнимую надежду на несуществующее будущее каждый год. Весной начинают жить, осенью — умирают. Даже звучит убого, поэтому Итачи никогда не произносил этих слов ни в присутствии близких, ни посторонним. Незачем напрягать людей тем, что, по сути своей, не имеет реального смысла.       Он слишком долго держал руку на ручке двери, всё никак не решаясь потянуть за ту и впустить в салон новый, несущий прелой водой и затхлостью воздух. Мысль засела в голове накрепко, растекаясь по участкам мозга сладкой кашей, заставляя верить, принимать, соглашаться. Учиха упорно гнал её прочь, нарекая ненужным и бесполезным в обители сознания мусором, но идея сидела, вцепившись в сосуды, и продолжала сочиться плотным маревом.       В этом районе крысы съедали трупы раньше, чем те находили господа-блюстители закона. Даже будь их нюх работоспособен и проходи через нос, обнаружить средь дряхлых завалов непонятной макулатуры, коробок, арматуры и прочих несусветных отходов изуродованное по чьей-то воле тело весьма проблематично. Здесь не жили. Не могли жить. Людям в такой помойке делать нечего, шестое чувство отведёт их стороной, заставив обойти километрами дальше. Однако Итачи всё равно оказался у девятиэтажного панельного дома с выбитыми окнами первого этажа и ободранными дверями подъезда, из которых вместо положенных двух тут едва ли становилось возможным насобирать половину.       — Да? — негромко ответил он на звонок, прикладывая телефон к уху.       По ту сторону хриплым писком раздавался взвинченный голос супруги. Тараторил и тараторил, призывая услышать, понять, сделать правильный выбор, а получалось так, что звук выходил с другой стороны, не затрагивая отделы памяти и восприятия. Она волновалась, пыталась уберечь. Но Учиха слушал вполуха, куда больше беспокоясь о том, почему так дрожат пальцы, перебирающие стёжки шва на обтянутом кожей руле. Неужели волновался?       — Я люблю тебя, — прерывая почти стихший поток головокружения, Итачи прошептал слова с осторожностью, будто кто-то мог подслушать и осудить.       Экран телефона погас, перед этим мигнув уведомлением о низком уровне заряда батареи. Ничего. Ему хватит.       Серебристый осколок двери подъезда неприветливо ударил по глазам тёмным ржавым пятном, где металл прогнил почти насквозь и пропускал сквозь себя мутную темноту помещения. Странно, что лифт в доме до сих пор работал, хотя и назвать его исправным можно было лишь с большой натяжкой. Учиха вошёл в него, не брезгуя белых разводов и отражающих блеклый желтоватый свет пятен. Когда жизнь протащила через огонь и воду, а глаза повидали, наверное, всю мерзость человеческого существования, зрачки слепы, не видят столь обыденных мелочей. Лифт заскрипел, затрещал, но всё же поехал вверх.       Спустя мгновение, растянувшееся на целую эпоху, покрытые старым лаком деревяшки со скрежетом распахнулись, являя ничем не отличающееся пространство восьмого этажа. Смердящая вонь и вездесущая плесень стали апофеозом квартирки в богом забытом месте. Впрочем, таких здесь тысячи, и, несмотря на страшный бардак, встретивший гостя прямо на пороге за незапертой дверью, гораздо важнее были люди. Люди за парой перегородок внутри. Ведь никто не собирался сейчас просто так.       — Яхико. Обито, — кивнул Учиха, приветствуя обитателей.       Его вежливость отозвалась чужеродностью, и учтивые манеры игнорировали на уровне стандартного, уже ставшего привычным поведения. В одной единственной комнате стояли только шкаф да диван. Убранство и правда могло похвастаться аскетичностью, но хорошо хоть это местные мародёры не вынесли, вероятно, побрезговав трогать наполовину развалившуюся, рассохшуюся антресоль и давно прокуренное, местами залатанное сидение.       — Каждая сделка должна быть закрыта, — глубоким низким тембром, как заведённый, проговорил Яхико, не удосужившись даже подняться.       Он взирал безразлично, сухо, сидя на притащенной из неизвестных закромов табуретке. Обито же молчал, скупо мусоля взглядом точку на предплечье Учихи. Казалось, что по гладкой поверхности рукава, перебирая короткими ножками, ползёт нечестивая живность. Тараканов тут море. Они размножались быстрее, чем падали капли дождя в пасмурный летний день, и копошились по углам, намеренно пугая привыкшее к чистоте и порядку сердце. Однако, Итачи не изменял своему мнению. Обито и сам мало чем отличался от домашних вредителей. Те бороздят пространство в поисках пищи, а Учиха делает это с целью получить желаемый кусок, пускай тот и становится за время достижения цели засохшим и плесневелым. Мужчина часто создавал видимость принуждённой работы. На деле же всегда оставался верным цепным псом.       — Судя по месту встречи, — Итачи медленно очертил взглядом помещение. — Не имеет разницы, что я решил и что отвечу.       — У меня больше нет времени дурковать в твои игры.       Хлопнув по коленям, Яхико с лёгкостью оторвался от табурета, чёткими отмеренными шагами проходя сквозь комнату. Невысокий двухъярусный столик, прежде спрятанный за раскрытой дверцей шкафа, выехал из тени, скребя колесиками по неровному полу. Ему продемонстрировали верх терпения, но в какой-то момент что-то пошло не так, и события потекли по накатанной, отпуская на самотёк всё то, что привыкли держать мозолистые руки.       Глянцевая столешница ярко выделилась на фоне обветшалых замызганных стен и едва ли держащихся на родном месте оконных рам. Слишком грязно, темно и сыро, а она блестела совсем по-другому. Средь вони и смрада, зависшего в кем-то брошенной квартире, светила ярко. Однако вовсе не примечательно. Достаточно для того, чтобы удивлять, но слишком слабо для рождения зверского страха.       — Теперь сыграем в мою игру.

***

      Ошмётки талого снега раскидало по придорожным участкам с мастерством перфекциониста. Удивительно, как вместе с тем проезжая часть оставалась сухой и чистой. Смешиваясь с землёй и прошлогодней пылью, вода быстрыми ручьями пробегала вдоль низких бордюров, стремясь вниз, за пределы двора, утекая в большие лужи где-то за пределами поля зрения.       Непривычно стоять посреди дороги, чувствуя свежие дуновения ветра, лёгкий озноб и еле заметное головокружение от резко поступающего в лёгкие кислорода. Весна пахла чем-то особенным. Живым, без приторного.       — Мамочка в порядке? — отчётливо язвя, выкрикнул Саске, чтобы слова долетели до бегущего по тротуару Узумаки. Тот остановился в паре метрах от припаркованного мотоцикла, стуча о ребро бордюра ногой, стряхивая налипший снег с белого кроссовка.       — Наверное. Её дома нет.       Наруто шутку не оценил, а потому сделал вид, что не понял, продолжая сжимать в руке шлем, который держал словно в первый раз, абсолютно отвыкнув от нетипичной тяжести и округлых форм. В то время Учиха хмурился, смотря на попытки натянуть перчатки, и в конечном итоге шлем забрал, обрывая неудобства. Юмор и правда прихрамывал с каждым днём всё заметнее, покуда едкие выдохи уже не сквозили тем ядом, с которым привык выливать слова на поверхность.       Ехали не спеша. То ли Саске давал время привыкнуть, не горя особым желанием напрягать чужие нервы лишний раз, то ли привыкал сам, оказавшись в новых условиях спустя довольно большой промежуток времени. Он становился спокойнее, нормальнее, и в глубине души Наруто признавал, что эта покладистость ему шла не к лицу.       Город пестрил хмурыми оттенками серого да коричневого, и только чистое голубое небо, будто вырванное из другого холста, приветливо освещало им путь. Череда холодов отходила в прошлое, влажное, ветреное настроение сменяло угрюмость мёртвого безразличия февраля. Дорога на горизонте спокойно вела по косой, а чувства Узумаки немногим обострились, узрев предвкушение нового дня. Однако, торговый центр вдруг оказался позади, как и единственный поворот, ведущий к его парковке, а мотоцикл продолжал ехать, не сбавляя скорости.       — Саске! Стой, Саске! Ты куда? — перекричать оглушающие порывы ветра попыткой было бесполезной. Так Наруто и решил, стоило губам вновь сомкнуться. А Учиха всё же услышал, вот только в ответ промолчал, зная, что физика поведёт против них и Узумаки ничего не услышит.       Они свернули чуть дальше. Вопреки твёрдому ожиданию оказаться чёрт-те где, попали к тому же торговому центру, только с другой стороны, где машин пребывало гораздо меньше, а подъезд представлял собой узенький переулок, заставленный с разных сторон голубыми контейнерами. Люди не знали о нём или не хотели заморачиваться, тратя бесценное время на объезд по нескольким улицам. А зря. Тут было тихо, и даже на вид представал куда более приятным. Со стороны же основного входа не имелось ни скамеек, ни деревьев, а здоровенная парковка, предназначенная, по всей видимости, на сотни машин, выглядела вычурно и безвкусно. Пятнистое нечто, сочетающее пару-тройку оттенков одних и тех же цветов. Выходило, место — одно, да совершенно разные стороны.       — Не снимай, — скомандовал Саске, стоило Наруто упереться ногами в землю и потянуть подмёрзшие пальцы к защёлке шлема.       — Почему?       — Подойди.       Плавно шлёпая по размеченному асфальту, Узумаки приблизился и остановился совсем рядом, но в достаточном расстоянии для того, чтобы Учиха мог отойти или что-либо сделать. Нехорошие подозрения закрались в светлую голову. Ничего приятного в том, что у Саске, возможно, появилась привычка рассматривать сколы и прочие элементы пластиковой обшивки на наличие дополнительных повреждений, не находилось. Он ведь не был заядлым любителем покопаться в технике, сидя в заваленном мусором гараже. Да и гаража у него не было. Только теперь в груди неожиданно поселился необъяснимый страх, что и им Учиха в скором времени обязательно обзаведётся, если сейчас вдруг решит заняться визуальным осмотром, не имея на то ни единой весомой причины.       — Что случилось? — спокойно полюбопытствовал Наруто, поднимая откидной козырёк вверх.       — Садись.       Под непонятливый взгляд Саске повернулся к нему лицом, не отходя ни на шаг и удерживая тяжесть мотоцикла. Всё-таки Учиха не потерял сноровку и, пускай делать стал это во многом реже, удивлять спонтанными предложениями не перестал. Узумаки тянуло уточнить: всё ли в порядке? Что вдруг такое произошло в маленьком мире человека, раз уж заставило вновь оказаться на прежнем месте? Дни напролёт Наруто ждал неожиданностей, а те, как назло, покинули будни, не попрощавшись. Теперь же новоиспечённая идея Саске выглядела невнятно.       Всё же, постояв на месте пару секунд, Узумаки глубоко выдохнул и поднял ногу, стараясь перекинуть ту максимально удачно. Спорить совсем не тянуло.       — Нет. Ты так штаны порвёшь, идиот, — недовольно произнёс Учиха. — Ногу согни.       Тело невольно сжалось, вспоминая сей грубый тон и стальной взгляд. Совет же оказался действительно весьма полезным. Натяжение спало, и выполнить нехитрое действие удалось в два счёта. Только, оказавшись верхом, Наруто не знал, куда деться. Руки всюду мешались, а ноги неуверенно соприкасались с землёй, цепляясь за подножки и лапку переключения передач.       — Зажми сцепление.       — Я, по-твоему, знаю, где оно? — чуть нервозно взъерепенился Узумаки.       Прикидываться идиотом не приятно, ведь он точно знал, где находится ручка сцепления, только вот затея не нравилась. Заниматься чем-то сомнительным желания не возникало, и ситуация внезапно стала жутко раздражать.       — Зажми. Сцепление, — безапелляционно повторил Учиха, не ведясь на неумелые попытки обхитрить.       — Блять.       Наруто выжал ручку до упора и с глупого инстинкта переключил ногой передачу от нейтральной до первой. Саске же фыркнул, только насмешливый звук потонул в шуме улицы. Знал, что люди любят врать, прикидываться простаками, приукрашивать, когда не хочется лезть в запертые комнаты, однако тело не обманешь. Если мозги соображают исправно, лишних напутствий человеку не требуется.       — Я отпущу его, а ты держи равновесие. Ноги пока не убирай. Понял?       — Зачем всё это? — из-под козырька виднелись только непонимающе-разгневанные глаза, но недовольство свободно слышалось и через звуки. Саске был уверен, что в этот момент Узумаки кривил губы.       — Пригодится. Готов?       — Да.       Учиха медленно отошёл на шаг в сторону, согласный ловить сидящее на непривычном для обоих месте тело в любой момент. Однако, Наруто, похоже, чувствовал себя вполне сносно, уже твёрже упираясь ногами в асфальт и притираясь в поисках удобного положения. Смотрелось необычно. Тем не менее Саске эта картина нравилась.       Сложно было представить грациозно талантливого Узумаки в подобной роли. Он создавался ради сотворения чудес, искусства, поиска мудрости, и редко проявляющиеся моменты безбашенности совершенно не вязались с его привычным образом унылого червяка. А Саске скучал по ним. Периодически воспоминания всплывали перед глазами, показывая Наруто пьяным или под кайфом, злым или потерянным. Когда-то он был робким ребёнком перед лицом неизведанного греха, был разомлевшим от нежности и страсти обрывком накалённого металла. Узумаки посещал и покидал его разным, а теперь таблетки делали из него существо посредственное, вольное следовать за рукой неумолимого хозяина и в топь, и на дно. Но только им удавалось унять рвущую на куски боль, ни на секунду не уходящую из чужого тела. И, к сожалению, по-другому жить дальше они уже не умели. Лекарства глушили несправедливую истину, давая шанс расслабляться, взамен забирая способность испытывать целый спектр эмоций. Узумаки держался молодцом, несмотря ни на что. Это Саске понимал.       — Отпускай понемногу, — дал позволение Учиха.       Наруто успокоился. Глаза больше не излучали тех искр раздражительности. Пальцы ослабили давление, плавно выпуская ручку сцепления, и мотоцикл должен был покатиться, да, вопреки ожидаемому, остался на прежнем месте.       — Тормоз отпусти, — тяжело вздохнув, посоветовал Саске.       — Да. Да. Твою мать.       Ругательства сквозили стыдом, меланхоличной апатией, и померкли без комментариев. Медленно, неуверенно, но ничуть не шатаясь и не виляя, Наруто покатился вперёд. Разбиться не был способен, скорость смешная, вот только грохнуться и придавить себя — запросто. Учиха надеялся, что подобное обойдёт стороной, ведь совсем не впору наблюдать за тем, как яркий блестящий пластик лопнет, а краска треснет и раздерётся. Однако, кости Узумаки были ценнее, и сердцем Саске понимал, что ловить в первую очередь он будет именно его.       Первые десять метров остались позади без особых усилий. Ощущения острые, словно испытуемый образец, не обтёсанный пушистыми валиками, попался в руки диким животным. Наруто продержался недолго. Рискнул ощупать со всех сторон и довериться, а вскоре и разошёлся, почувствовав себя увереннее, где повернул ручку газа, не зная пределов дозволенного. Мотор заорал, и мотоцикл едва не улетел из-под ног. Благо Узумаки тут же ослабил хват, цепляясь за шанс удержаться на месте. Топкое ощущение ещё не развернувшегося до паники страха пробило под рёбра. Учиха же пропустил вдох, потеряв естественную опору.       — Газ не трогай, ебанат! — что было сил заорал он.       По сей момент идея не казалась паршивой. Саске понимал, что Узумаки нарушит его запрет, также знал, что на этот раз позволит гордости набрать высоту лишь тогда, когда будет достаточно к ней готов. Учиться на своих ошибках необходимо, что бы там не говорили. По-другому нельзя понять и прочувствовать всю степень ответственности и последствия выбора.       Учиха приземлился на лавочку у края парковки, восседая на фоне пушистых ветвей ели. Наруто, наконец, освоился, всё ещё пугливо, осторожно и точно нарезая круги по площадке. «Пригодится», — повторял про себя Саске, а мыслями был далеко. Во сне, где прошлой ночью Узумаки с пеной у рта доказывал, что воблинг это вовсе не страшно, а шум на трибуне грозился порвать перепонки. Фанаты не сдерживались, вопя в такт взорвавшейся публике. Сезон мотогонок открыла победа нового участника, и, как никогда, Саске гордился этим парнишкой в ярко-оранжевом шлеме.

***

      Тёмные глаза настороженно скользнули выше, отрываясь от поверхности столика. Лицо мужчины осталось непоколебимым, но Яхико ликовал, что смело читалось во взгляде.       — По одному на каждого, м? — совсем невинно улыбнулся он, периферийным зрением следя за блеском отражаемых лучей оконного света. — Вспомним молодость, верно?       Итачи не смотрел в сторону Обито, однако сердцем чувствовал, как тот усмехнулся, следя за его собственной реакцией. Они ожидали увидеть страх. Горели неподдельным желанием узреть, как неподражаемый гений общей партии запросит свой последний шанс. Шанс отыграться на взорванном поле. Только Учиха не мог согласиться, потому как упал бы не в глазах лжецов и предателей, а перед близкими, родными людьми.       Обито ощерился, уличив лишь презрение на бесстрастном лице. Итачи всегда излучал спокойствие. Тленную серьёзность и важность. Слишком благородный для их семейки. Слишком чистосердечный для того, чтобы встать рядом на одну ступеньку в мире жестокости и злых денег.       — Игра проста. Один вопрос — один укол.       Учиха вновь перевёл взгляд на столик. Три шприца. Иллюзия выбора.       — Задавай, — не колеблясь, произнёс он.       Резкие черты разгладились. Яхико благосклонно кивнул, лишь ткань его куртки шуршала от каждого неосознанного движения рукой. Что-то было не так. Странная нервозность уже давно не висела секретом для тех, кто был близок, но в этот раз мужчина пересиливал самого себя, стараясь держаться ровно. Конан говорила — нервы. Итачи считал — наказание.       Яхико закатал рукава, демонстрируя чистую светлую кожу. Табурет заскрипел от вновь оказавшейся на нём тяжести и протяжно взвыл, стоило мужчине перенести вес окончательно. Треугольник образовал круг. В комнате не было лишних, возможно, только глумливо выделяющийся стол посреди выдуманной фигуры. Все остальные смотрелись вычурно и уместно. На лицах сидящих не играли оттенки света, отметины солнца. Ни проявлялись намёки на причастность к живому. Ходячие трупы, погребённые заживо в числе всех тех, кто угробил себя, платя мелкие гроши за новую дозу. И ведь каждому на самом деле нужна была эта доза. Кому-то праздно скрасить бренно ползущее время, кому-то заработать, кому-то просто так, от того, что существовать не за чем.       — Второй закон термодинамики.       Бессердечным взглядом пропитывая чужую плоть, Яхико выплюнул буквы, не беспокоясь о смысле сказанного. Тогда Итачи вдруг окончательно понял — конец там, где человеку нечего говорить. Учиха никогда бы не подумал, что тренированная выдержка способна подвести. Но губы задрожали сами собой, без спроса и разрешения.       — Любой естественный самопроизвольный процесс в природе протекает в определённом направлении и не может быть проведён в противоположном направлении без затраты энергии, — тихо произнёс он.       Яхико глухо рассмеялся. Звук прорезал по ушам, отражаясь в черепной коробке бодрым эхо. Смех подхватил и второй участник, вновь определяя рабскую принадлежность. Заслуживал Обито разве что пары обглоданных костей с барского стола. Вот только подобные ему люди всегда получали гораздо больше.       — Ты хорошо учился, а, Итачи? — развеселившись, Яхико поглумился. — Может, тогда и первый расскажешь?       — Один вопрос, — сквозь момент отозвался Учиха.       — Да, правила подразумевают только один. Тогда не будем их нарушать…       Последняя фраза прозвучала странно. Могло показаться, что в ней сквозило сожалением. Мужчина резко, чересчур порывисто, подорвался с места и выхватил со стола крайний шприц, тут же сдёргивая с него колпачок и приставляя к изгибу локтя. Яхико не обеззараживал кожу, не перетягивал плечо жгутом и не томился в ожидании подходящего момента. Он просто ввёл иглу под кожу, со знанием дела попадая в вену с первого раза, и надавил на поршень, позволяя прозрачной жидкости медленно проникать в своё тело. Тонкие губы повело, искажая лицо в гримасе то ли боли, то ли мучительного наслаждения, но Итачи продолжил взирать с безразличием.       — Теперь право голоса… Твоё, — хрипя, изрёк Яхико, едва отойдя от приступа.       Получивший разрешение, Обито торжественно расставил ноги, приподнимая подбородок чуть выше, словно от этого мог подняться в чужих глазах.       — День откровений… — слащаво протянул он, лениво опуская веки. — Раз так… Спрошу то, что касается нас обоих.       Словно дети, не видевшие реальной жизни подростки, они разыграли шоу, представление и спектакль. Только зрителей, кроме самих участников этого беспредела, не нашлось, что априори портило должный эффект, подтёртый самовнушением.       — У тебя мозги в голове не умещаются. Всё через края лезут и сыпятся. Так почему не избавился от меня? Столько шансов было. Почему не полез выше?       — Руки марать жалко, — с толикой презрения пояснил Итачи.       — Сколько благородства! — мерзостный самодовольный смех черканул по комнате, разрубая воздух меж ними. — Вот как…       Улыбка на изуродованном шрамом лице стала лишь шире. Обито потянулся с дивана вперёд, ухватился за кончик одного из шприцов и, приподняв тот на уровень глаз, флегматично вгляделся в его содержимое.       — Как думаешь, что здесь? — вопрос перебил какофонию шипящих звуков в голове, ударяя напрямую.       В составе могло находиться что угодно, от совершенно безобидных веществ, до самой настоящей отравы, в считанные секунды приводящей к мучительной смерти. Верный ответ на ум не приходил.       — Узнаём, когда это попадёт в кровь, — отстранённо произнёс Итачи, вновь глядя в сторону Яхико.       Мужчина сидел грузной тушей, расплывшись по периметру табурета. Глаза закрыты, губы плотно сжаты. Он был тих и предельно сосредоточен на ощущениях.       Итачи дёрнулся в сторону, но только внутренне. Бежать, увы, стало некуда. Тогда он медленно приблизился к столику, и руки неуверенно дрогнули. Оставшийся шприц чем-то отличался. Тот же цвет, та же форма, но разница крылась не на поверхности.       — У тебя право привилегии, — отнюдь не так жеманно как прежде изрёк Обито. Голос резонировал с пыльным затхлым воздухом и приобретал очертания объёмного облака. — Ты можешь выбрать, кому из нас хочешь задать вопрос.       Итачи сделал вид, что задумался, хотя на деле же мысль текла в другое русло. Он был далеко, совсем не там, где стояли ноги, и, прикоснувшись кончиками пальцев к карману, извлёк из того телефон.       — Мне не нужны ваши ответы, — произнёс он, отправив короткое смс по одному из записанных номеров. — Я получил их гораздо раньше, чем на то предоставился шанс. Вы же… Жалкие.       — Наркоманы, — усмехнувшись, поправил Обито.       — Нет. Наркоманы живут куда меньше.       Шприц неудобно лёг в руку, поблескивая гладким боком совсем как стёклышко, наполненное родниковой водой. Обито похлопал по замызганному сидению рядом с собой, приглашая, предлагая присесть, словно это предоставило бы удобство. Однако Итачи отказался, великодушно проигнорировав жест милосердия. Он сердобольный, да только люди эти, какими бы не пытались казаться, никогда таковыми не являлись. Никогда.       Последний колпачок соскочил с острой иглы и шустро укатился по полу, теряясь средь нечистот и пятен, пропадая с поля зрения насовсем.

***

      Торговый центр встретил убаюкивающим теплом, шумом фоновой музыки и людских голосов. Высокие потолки нежно отражали чистое голубое небо, ещё не подёрнутое ласковыми лучами заката, но изменившее открытый цвет на более сложный, неоднородный с редкими вкраплениями рыжего и желтоватого. Сердце трепетало, никак не отходя от пережитых эмоций. Мотоцикл вещь страшная, и в то же время такая свободная, приятная, неоднозначная. Наруто почувствовал это не сразу, поначалу и вовсе не разделяя энтузиазма Учихи, выполняя команды из одолжения, с непринятием чувствуя себя зависимым от чужого позволения. Вот только в какой-то момент всё изменилось. Место посредственности заняло чувство легкости, скуку — заинтересованность.       Всё в новинку, и ощущения вседозволенности накрыли с головой, срывая защитные пробки, заставляя забыть о мерах предосторожности. Если бы Наруто знал, как ярко светились его глаза, и насколько воодушевлённо улыбалось лицо, подставляемое под лучи тихих огней, наверняка бы не остался равнодушным к этой картине.       — А если серьёзно. Зачем всё это? — по ходу дела, поинтересовался Узумаки, шагая рядом по направлению к эскалатору.       — Я тебе уже ответил, — Учиха обернулся направо, ища взглядом что-то, потаённое средь ряда павильонов, но не нашёл, и путь продолжился дальше, на этот раз по касательной к общей массе народа.       — Пригодится — не пригодится, откуда тебе знать?       — Навыки не бывают лишними, — прозвучало устало, да видом Саске недовольства не показал.       — Скучно. С тобой очень скучно, Учиха.       Говоря о подобном, Наруто всякий раз совершенно не замечал языка собственного тела. Губы его чуть надувались, брови скользили вверх. А Саске это забавляло. Вроде бы взрослый парень, а в мимике полно присущих лишь детям кривляний.       — Тогда почему ты всё ещё здесь? — не удержался Учиха.       — Потому что тебе тоже скучно. Тебе. Мне. Нам. А это, знаешь ли, хороший повод стать чуточку ближе.       — Куда ещё то?       Некто, идущий впереди, вдруг обернулся, и мир доказал вновь, что помимо них двоих существовали другие люди. Слышащие, видящие, имеющие мнения.       — Мы с тобой лучи, а они, как известно, всегда стремятся к бесконечности.       Уголки губ поднялись, и сон спящей внутри безумной фурии тихо замер, вот-вот грозясь быть нарушенным. Чистого вида маразм. Но что-то крылось в математической аксиоме правдивое. Наруто шутил, однако вновь словами мастерски передавал всю суть реального бытия.       Они лучи, потому что где-то взяли своё начало. И, как никогда, стремление жить лишь сегодняшним днём, незнание будущего и безграничные просторы возможных выборов стали тем самым стремлением к бесконечности. Только вперёд, не оглядываясь.       Саске завернул в первый попавшийся магазин, не слишком глубоко на дух принимая возвышенную теорию о сердцах, путях и стремлении. Следуя этой дорогой, никогда не найти истинного смысла существования. Но, вместе с тем…       — Мне тесно, — признался Учиха, замедляя шаги. Лицо принципиально отвернул в противоположную от Узумаки сторону. — Не хватает изменений, драйва, ощущений…       — Ты слишком много работаешь, — заметил Наруто, стараясь говорить невзначай, да всё равно вышло с долей неуместной заботы.       — Нет. Работа совсем другой разговор.       — Да. Ты не замечаешь этого, а сам стал первым на деревне затворником. Только и делаешь, что колотишь свои рисунки, да с фриками общаешься. Самому-то приятно?       Узумаки не хотел, чтобы фраза прозвучала столь грубо. Саске могла и обидеть явная неприязнь к некоторым аспектам новой деятельности. Про себя Наруто бессовестно смеялся, внезапно поняв, что ничего не изменилось. Ему не нравилась прошлая работа Учихи, не нравится и эта. Добиться того, что происходило теперь, было чертовски сложно. Они пережили болезненный перелом, сумели узреть конец света и только после него научились понимать друг друга, нашли компромисс и выход из сложившейся ситуации. И что же он говорил в настоящем? Критиковал и выражал недовольство.       — Извини, я не так хотел сказать, — сиротливо протянул Узумаки, кутая лицо в ворот куртки. — Просто у меня свои замашки на этот счёт.       — Знаю, — Учиха кивнул, вдруг поворачиваясь к пристыженной фигуре позади. — Людей ты не любишь.       — Может быть, — глухо отозвался Наруто, потупив взгляд в основу гладкого пола.       — Но есть вещи, значения которым ты почему-то не придаёшь.       Саске мимолётом потянулся к стенду с носками, однако рука его сжала лишь воздух, мазнув вдоль, не доставая. Странное действие.       — Без этих людей у меня не было бы работы, — с долей печали продолжил он. — Хочешь ты того или нет, но вступать в контакт с обществом придётся в любом случае. Необязательно разделять его взгляды и признавать идеи, достаточно лишь того, что ты научишься в нём выживать, и, поверь… Иногда людям приходится делать это любой ценой.       — Этим ты оправдываешь связи с отребьем?       — Суйгецу — хороший способ отвлечься. Разговоры во время работы сглаживают многие отвлекающие факторы. И ты не хочешь понять ещё одну важную вещь, хотя и сам говорил о ней совершенно недавно. Лживые мои улыбки или нет — значения не имеет. Это неотъемлемая часть профессии, которой стоит следовать, если хочешь добиться успеха.       — Сомнительное удовольствие, — возразил Наруто, осматриваясь словно в поисках доказательств.       — А зря. Пригляделся бы.       Следовать совету Узумаки не собирался. Ведь наставления из вне всегда переворачивали жизнь наизнанку, не объясняя самого главного, — барьеры только в голове, и при необходимости разрушить их способен каждый. Он и правда был готов вступать в диалоги с теми, кого презирал; был согласен доказывать свою точку зрения, даже несмотря на то, что это вряд ли принесло бы хоть какую-то пользу. Однако врать и улыбаться было бы настоящим кощунством. Лучше уж жестокая честность, обнажённая правда, вдребезги разбивающая ожидания наивных глупцов, чем сладостная унизительная ложь. Саске этого не понимал.       — Кстати, ты откуда Кибу знаешь? — вдруг вспомнил об утреннем разговоре Наруто.       — Собачье отродье? — неприязненно буркнул Учиха, отрываясь от неинтересного содержимого магазина и подталкивая в сторону выхода. — Встретил как-то после пар. Только вот так и не понял, как ты с такими, как он, умудрялся общаться.       — А что он? — игнорируя сказанное напоследок, Узумаки несколько загорелся интересом.       Не слышать и не видеть людей, опорочивших светлое слово «дружба», было прекрасно, но Наруто всё же интересовало, с какого перепуга те неожиданно то и дело всплывали в жизни, на этот раз касаясь и другого человека.       — Импульсивный. Здраво мыслить и сдерживаться придурок не умеет. Говорили мы недолго, он только и сыпал обвинениями, считая меня причастным к твоему выбору.       — Какому выбору? — Узумаки переступил пищащие ворота у входа в магазин, тут же направляясь к тому, что напротив.       — Прекратить общение. Полагаю, на то у тебя были веские причины.       — Все люди такие. Я много с кем имел дело и убедился, что человеческого общения не заслуживает, пожалуй, никто.       — Нет. Просто тебе не повезло повстречать именно таких. В мире полно интеллигентных и развитых людей, способных не только приносить пользу, но и дарить окружающим приятные ощущения.       — Сентиментальная ты зануда, — Наруто считал, что короткая характеристика как нельзя лучше описала Учиху. — Я не собираюсь воскрешать то недообщение, которым они меня пичкали. В следующий раз так и скажи.       — Обязательно.       Где-то внутри поселилась маленькая озлобленная мышь. Её задевали слова, и теперь, дойдя до логического завершения мысли, Наруто понял, что кое-что потянуло в нём осадком. Он сожалел о том, что Саске не испытывал стойкого интереса к жизни, безрассудно беря на себя ответственность за все эмоции и чувства другого человека. Казалось, что ранее Учиха не страдал подобным недугом, а, значит, теперь они в чём-то оступились.       — Если скучно, ты бы мог… — начал было он, однако Саске перебил, ощущая в голосе огорчение.       — Не с тобой. Скучно в ином смысле, понимаешь… Представь, что в мире на момент появились яркие цвета и ты успел их заметить, но пропали они раньше, чем удалось рассмотреть. Теперь ломает.       Наруто с радостью принял бы всё на свой счёт, тем не менее, общий контекст, увы, не позволял. Неизвестно, что для Учихи те самые «яркие цвета», вот только не быть ими оказалось довольно кисло. Выходило, что он так и остался лишь мальчиком-сожителем да несостоявшимся любовником с замашками на долгую и крепкую дружбу. Отношения не оговаривались с тех самых пор, как им возникло словесное определение. По факту же, вроде бы и влюбились, а вроде бы просто жили бок о бок, привыкнув к замашкам друг друга и вынося из каждой мелочи пользу.       Затерявшись в раздумьях, Наруто и не заметил, как Учиха пропал с горизонта, однако резко опустившийся на голову предмет молниеносно вернул внимание в магазин.       — Тебе идёт, — лёгким шёпотом хохотнул из-за спины Саске.       Узумаки обернулся, в отражении высокого зеркала ловя взгляд смеющихся глаз. И, судя по неприлично счастливой улыбке Учихи, развернувшаяся картина ему была точно по нраву.       На голове высокими лепестками торчали мягкие заячьи уши. Белые с коротким пушком, а по центру их форму незатейливо повторяли розовые вставки. Наруто притронулся к меховому материалу, проводя подушечками пальцев сверху вниз, разглаживая ворсинки.       — Клоун, — обозвал сам себя Узумаки, обращаясь к отражению.       — Да ну. Очень миленько.       Саске легонько ткнул локтем в рёбра, старательно сдерживаясь. Сколько бы серьёзности и апатии в отношении многих вопросов Наруто не выдавал ежеминутно, простая вещица смогла вернуть ему наивности, нежности, детской неосмысленности.        Учиха столько раз смотрел в это лицо, но найти в нём то, что напрочь бы оттолкнуло, не мог. Даже в те моменты, когда Узумаки был груб, когда выводил из себя скотским отношением, Саске не отворачивался. Не удавалось. Васильковые глаза манили, а искривлённые в порыве гнева губы, казалось, молчали. В самом начале им впрямь было проще. Когда признавать бессмысленность новой связи казалось легче, а каждую мысль, тянущую назад, к другому человеку, обрывали без тени жалости. Вот только время идёт, и жизнь меняется, жестоко оголяя чужие нервы, дёргает за них, словно за струны расстроенной гитары, и никогда… Никогда не оставляет времени свыкнуться, чтобы перетерпеть.       На самом деле, куда важнее научиться оберегать то, что заслужил. Гораздо важнее простого отрицания. Можно сколько угодно бояться ответственности, считая, что не способен чувствовать, но рано или поздно это придётся принять. В любом случае. Вопрос лишь в том: успел ли человек подготовиться к своему судному дню?       — Слушай, я хотел электронку купить, есть тут где? — вдоволь насмотревшись, поинтересовался Наруто в то время, как ушастый ободок остался на месте, видимо, всё же приглянувшись новому хозяину.       — Да. Пойдём.       Кто-то улыбался, встречая на пути в широком коридоре совсем не хрупкого парня с девичьей вещичкой, кто-то оборачивался, неодобрительно косясь вслед, да большинству, как и полагается, было откровенно плевать. Возможно, это и плюс современного общества, где каждый живёт личным миром, не обращая внимания на выбор посторонних людей. А Наруто всё равно. Он безразлично смотрел по сторонам, выискивая взглядом заветный магазин. Саске не предупреждал, что тот находился совсем в другой стороне, но продолжал вести дальше, намеренно проходя по самым людным проходам торгового центра. Узумаки должен был почувствовать себя частью общества, и недолговечная прогулка, вероятно, помогла бы прижиться в этом.       Выбор курительной дряни оказался огромен, глаза разбегались по разноцветным девайсам, баночкам с жидкостями, одноразовым сигаретам и прочей сопутствующей ерунде. Узумаки выбирал упорно, едва не треща от напряжения. Взгляд его кидался между ягодами и мятой, а мозги с усиленной прогрессивностью пытались сделать определённый выбор в сторону наименьшего зла. Для Учихи же возможность уйти уже настойчиво манила из-за двери, да нельзя. Это время стало привычным делить на двоих.       — Саске-е, — раздосадованно протянул парень, оборачиваясь с мольбой в глазах.       — Мята, — улыбнувшись своим мыслям, посоветовал тот. Не знал он, что из предложенного лучше, не пробовал и не стремился.       Обратно шли медленнее, то ли неудержимая жажда заполучить вмиг ставшую необходимой вещь потеряла свой фарс, то ли нахлынула лавина успокоения. В любом случае, Узумаки выглядел умиротворённым, а Учиха неторопливо следил за обстановкой вокруг, подмечая необычные перекаты света на предметах, скамейках и небольшом фонтане в центре зала. Подобный интерьер неплохо было бы зарисовать, окажись под рукой карандаш или ручка.       — Ты странный.       Наруто всё-таки произнёс это. Попытка найти объяснение скуке не оправдала ожиданий. Столько разнообразных вещей и фигур вокруг, затеряться недолго.       — Курилку хоть дашь попробовать? — проигнорировал сомнительное замечание Саске, отвлекая внимание на тему насущную.       — Прямо здесь? Я хотел ещё зайти в один…       — Подожди.       Совсем не вовремя в кармане завибрировал телефон. Саске всё порывался достать тот, но чудо техники, похоже, завалилось глубже. Узумаки наблюдал странную картину. Лицо Учихи помрачнело, стоило посмотреть на экран и увидеть имя звонящего. Возник вдруг эдакий дисбаланс, вызванный неожиданной тревогой. За неимением других вариантов пришлось отойти в сторону.       Саске говорил недолго. Губы шевелились слишком быстро, а голос сделался настолько тихим, что расслышать хоть слово стало невозможно. Отчего-то ситуация напрягала, словно от него пытались утаить подробности той части жизни, что касалась их обоих. Однако Наруто старательно гнал вопиющую дурость прочь, не желая вестись на провокацию со стороны сознания. Он не успел отследить тот момент, когда Учиха положил трубку. Взгляд от маячившего ребёнка Узумаки оторвал лишь тогда, когда тихий гул в голове стих. А Саске стоял как вкопанный, крепко сжимая телефон в опущенной руке. Лицо посерело, глаза расширились до помутнения роговицы, косо выплёвывая искры, что сами по себе уже порывались вытечь наружу.       — Кто звонил? — в голосе прозвучала ещё не до конца стихшая обида. Внезапно Узумаки понял, что что-то не так. Взгляд чёрных глаз был ненормален, совсем как у фанатичных безумцев, стоящих у алтаря, где вот-вот обязано свершиться жертвоприношение.       Учиха неуверенно приоткрыл рот, однако связки не заработали. Он видел перед собой всю ту же картину со ставшей уже знакомой красотой. В людях цвела неуместная живость, а у него самого перед глазами разворачивалась муть. Смазанная засвеченная бурда, непонятно откуда взявшаяся средь паники и неверия. Он вновь разомкнул губы и как-то неслышно выдохнул, поражаясь тому, насколько нелепым может выглядеть лицо человека в незнании.       — Итачи умер…

***

      Тишина. Белёсые стены, облицованные ровной квадрантной плиткой, скорбно молчали. Они привыкли к едва слышимым шагам здешних работников и однотонному шуршанию маленьких колёс каталок. Застоявшийся воздух ещё помнил боль девушки, прошедшей по длинному коридору вслед за группой людей, унёсших безжизненную оболочку человека в глубину морга. Вопреки сложившемуся стереотипу, лампы не мерцали, а горели ровно и мягко, распространяя свет по углам. Полумрака не было. Монстры не выползали из стен, не хватали длинными ссохшимися руками живых. Обыкновенное место, лишь часть больницы, куда однажды безвозвратно попадают люди. И маленькие прозрачные капли на холодном полу доказывали, что нет в этом ничего романтичного.       Тихое пространство разразилось грохотом стремительно приближающихся шагов. Не положено заходить посторонним, однако мужчина на пропускном пункте уже засовывал смысл жизни в карман. Саске бросало из стороны в сторону, и не упасть давали разве что резко всплывавшие среди стерильного облачения образы Узумаки. Тяжело дышащего, напряжённо сжимавшего зубы, но державшегося так крепко, как никогда прежде. Учихе казалось, что бегут они вечность, именно таким, бесконечным, казался длинный, не менявшийся ни в одной детали коридор. Он не замечал, что ноги еле двигались, черкая по светлой плитке, и заплетались между собой. Никто из них уже не помнил, как пролетели половину города, как торопились сюда.       Широкие двери в конце пустили в лица холод, да не явили обзора на что-то новое. Если бы не Узумаки, Саске наверняка бы застрял в лабиринте навечно, не разбирая дороги, путей и ходов. Голоса доносились слева. В воздухе витал запах смерти.       Средь нескольких, облачённых в белые халаты лиц глаза цеплялись только за фиолетовую копну волос. Конан стояла в стороне, не реагируя на обращения санитаров. Лицо её горело алым, а вечно улыбающийся взгляд не излучал ничего, кроме мрачного вакуума. Такими же были и лампы, висящие под потолком, что тихо разливали холодный свет.       — Вскрытие ни к чему, — механически произнёс голос судмедэксперта.       Никто не обращал внимания на застывших в углу небольшого помещения парней. Обсуждение шло уже достаточно долго, а однотипность фраз и абсолютное безразличие говорили о многих последствиях тяжкой работы. Сколько слёз пролито в этой комнате, сколько стойкости в глазах тех, кто регулярно это наблюдал. Плевать им, одна усталость во взглядах, каждому хотелось домой.       Учиха вдруг дёрнулся в сторону стола, не останавливаемый даже сильным захватом чужих рук. Женщины расступились. Неподвижной осталась лишь Конан, прикусившая указательный палец руки, смотревшая немигающим взором на бледное тело.       — Блять… — прошептал Саске, впиваясь пальцами в край металлического стола. — Блять…       Мужчина судмедэксперт, прежде наблюдавший за действом со стороны, выступил вперёд, без сожаления глядя в направлении чужеродной фигуры.       — Вы кто такой? — резко двинувшись в сторону Учихи, он строго покосил сутулые плечи. — Не нужно устраивать здесь балаган.       — Эй, эй! Он его брат! — Наруто вклинился между ними, сию минутно поднимая ладони вверх. — Мы близкие.       Саске часто моргал, пытаясь развеять нереалистичный ужас перед глазами.       — Что с ним? Почему Итачи… — Узумаки обернулся к Конан, ища ответы на её обтянутом горем лице, но девушка не проронила ни слова.       Она не слышала того, как к ней обращались, не замечала, как в вылизанном помещении появились другие люди. Весь её мир, ответственность и смысл сейчас лежали на серебристом столе.       — Передозировка холинолитическим веществом. Внутривенно, — ответила одна из медсестёр, будто чуточку пожалев.       Наруто не признал ни грамма, однако переспрашивать не решился. Он чувствовал себя лишним. Не мог соотнестись ни с близкими, что только начинали познавать причину огромного горя, ни с медиками, смотревшими равнодушно и холодно, словно жизнь человека не стоила ни единого цента. Узумаки чувствовал сожаление. Боль тихо скулила под рёбрами, царапая светлые кости, но бóльшего осознать не давала. Итачи лежал слишком прямо. В спокойном лице не проглядывались привычные глазу морщинки, а обнажённое тело смотрелось несуразно, не к месту. Грудь не вздымалась. Всюду стояла тишина.       — Какого хера ты молчишь?!       Учиха кинулся на Конан, до вмятин сжимая хрупкие женские плечи. Девушка пошатнулась, и тонкая дорожка слёз побежала по красной щеке. Только бóльшего она показать не смогла.       — С кем, блять, он был?! Конан! Где… Почему ты…       — Саске, — Наруто осторожно положил руку на вздрагивающее предплечье, ощутимо давя вниз. — Не надо.       — Да иди ты… — треморными губами прошептали в ответ. Развернулся Учиха так быстро, что Узумаки едва успел отпустить.       Двери со звоном хлопнули, оставляя всё на своих местах, и только Саске бежал по коридору, не разбирая поворотов, с единственным желанием — навечно пропасть.       Узумаки догнал его лишь на улице, замедлившись на скользком пороге и не успев поймать. Учиха рухнул коленями прямо в лужу, пачкая одежду и сдирая гладкие ладони в кровь. Он подставлял лицо мелким каплям дождя, что набрал плотности парой минут раньше. Холодная вода прилипала к коже, смешивалась со слезами и стекала вниз, сначала копясь на подбородке, потом разбиваясь о мокрую ткань штанов.       — Саске, я…       Наруто осторожно присел рядом, да говорить дальше не смог, оборвавшись на самом начале. Учихе не нужны ни его сочувствие, ни понимание. Он не понимает боль этого человека. Ничем не поможет…       Саске зарылся в кармане, доставая на свет только что пропищавший телефон. Нелепое недоразумение. Сообщение не дошло вовремя. Всё это время оно жалко покоилось на режиме отправки.       «Мир не обязан умирать осенью. На это есть и другие времена года»       Узумаки смотрел на экран, успевая прочесть строки дважды, а Учиха всё держал телефон в руках и неотрывно сверлил глазами коротенький текст. Послание пришло от Итачи. Последние слова брату от ныне почившего человека, что рушил ожидания, строя свою собственную реальность, в отместку привередливым законам общественного порядка.       Истошный вопль огласил пустую дорогу. Он перекрыл грохот ливня, упавшего с неба на омертвевшие постройки и высохшие деревья. Наруто вздрогнул, не слыша прежде ничего страшнее, и как можно крепче постарался прижать к себе содрогающееся в рыданиях тело, обессилено упавшее на его колени.       — Он умер… Умер… Итачи умер… — почти неразборчиво, сбиваясь со слов, шептал Саске.       Свернувшись комочком на грязном асфальте, Учиха выцарапывал ногтями землю, срывая кожу, сдирая мясо. Но боли не было. Она таилась внутри, сжимала внутренности. Сердце. Он задыхался, дыша слишком часто, давясь подступившим к горлу отёком, не чувствуя и не видя.       А Наруто затрясло. Морозец пополз по рёбрам всё ниже, зацикливаясь эпицентром на уровне солнечного сплетения, потому как кристалл на груди отныне не грел.