Позор

Will you still love me When I'm no longer young and beautiful? Will you still love me When I got nothing but my aching soul? I know you will, I know you will. I know that you will Lana Del Rey — Young And Beautiful

«Будешь ли ты всё так же любить меня,

Когда я перестану быть юным и прекрасным?

Будешь ли ты любить меня,

Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души?

Я знаю, что будешь. Я знаю, что будешь.

Я уверен, что всё ещё будешь»

      Поезд остановился мощным толчком, пошатнув народ и чемоданы в проходе. Наруто к выходу не рвался, но уже через пару секунд ноги его ступили на родные пути и неуверенно оттолкнулись от земли, неся тело далее по перрону. Он не успел устать, пускай и ехал порядка шестнадцати часов, куда больше сейчас его напрягал громадный шпиль здания вокзала, воспламеняя останки прошлых взглядов и образов.       Когда Узумаки был здесь впервые, ему едва исполнилось десять лет, тогда он обращал внимание на сизые тучи, грозящие залить ручьём собравшихся на платформе, а маменькин прощальный смех провожал в даль неизвестного пассажира. В следующий и последний раз, он был здесь уже другим. Сам, прощаясь с городом и вокзалом, отчаянно желал дождаться человека, который верно сделал, что не пришёл, но отчего-то всё равно вспоминалась обида.       Отойдя от поезда на приличную сотню метров, Наруто остановился рядом с изящным фонарём и сверился со временем. Его-то, за неимением прочих благ, как раз оставалось в избытке, потому торопиться следовало разве что к чёрту на рога. Эти места он не забыл, знал, столь крепко, что ничего не затерялось в памяти ни днём спустя, ни месяцами позже. Вечер располагал выпить кофе.       Узумаки со странным привкусом от воспоминаний выглянул на дорогу, чувствуя запах выпечки и цветов. Он ходил сюда прежде и не единожды, оказываясь от дома так далеко, что даже заводной компании товарищей не удавалось убедить его в том, что они по-прежнему дома. Пожалуй, именно эту часть города Наруто посещал так редко, что и знать был не должен, однако всякий раз внутри него будто просыпался путеводитель на картах, стоило увидеть отдалённые от центра улицы проходных назначений. Район пах застиранным постельным бельём, жарким ветром и дополнялся ароматом мучного. Странное сочетание, но именно оно заставляло приятно ностальгировать. Узумаки знал, что расстояние от вокзала до проезжих улиц кажется большим только с той стороны, в обратном же случае даже не замечаешь, как парой шагов оставляешь позади целый квартал. Будь в городе метро, воспринимать такие нюансы становилось бы проще.       Переполненное кафе хлопало дверьми, гоняя курительные дымы от края к краю, очередь внутри фонтанировала людьми, бликуя на панорамных окнах, монохромными пятнами, да с таким копошением что вряд ли за стенами сего заведения нашёлся бы закуток на дополнительного человека. Наруто приуныл, неожиданно понимая, что кофе ему не видать. Не видать и сидячего места под летним навесом, в окружении шума дороги и перекрёстка. Он выбрался из толпы остановившихся неподалёку детей, что шли, намереваясь пополнить своей компанией местную достопримечательность; разглядел, как те всё же обдумывали потребность пускаться в гущу событий, а после пошёл дальше, проплывая мимо низкого заборчика, отгораживавшего летнюю территорию кафе от бесноватого тротуара.       Удивительно пустой для вечернего час-пика автобус остановился в длинном кармане. Он не спешил, ждал каждого бегущего и медленно бредущего в его сторону пассажира, среди которых оказался и Наруто. Пускай он приедет немного раньше, найдёт себе занятие по душе. А ежели душа его не возжелает, потерпит скуку молча, не кривляясь. С другой стороны, никто не отменял острого впечатления, которое наверняка его захлестнёт при встрече со старым, давно знакомым местом, однажды брошенным им, как и всё остальное. Узумаки сел у окна, уместил тяжёлый рюкзак на коленях и понял, что в этот раз ему очень хочется распылиться на целый город. Глядя сквозь подёрнутое сетью царапин стекло, он видел, что вернулся домой, а дом его отчего-то совсем не узнал.       Спустя пару десятков минут пышная зелёная тропинка повела боком в глубину лесопосадки. Она окружала центральный тротуар и парковку, однако настолько незаметно, что за массивными деревьями не удавалось разглядеть ни дорогу, ни городские районы. Наруто знал, что они есть и находились те совсем рядом, вот только округа храма обладала столь неподвластной атмосферой, что всякий раз запутывала даже его.       Издалека здание церкви пугающе темнело. Стоящее обособленно от других сооружений, в компании яркой зелени и облаков, оно могущественно возвышалось над простенькой оградой в две трети человеческого роста, которой его окружили, словно были способны сдержать. Там, в нескольких метрах от распахнутых настежь ворот, Наруто заприметил одинокую фигуру. Человек стоял, прислонившись к металлическим прутьям, а согнутые руки держал перед собой, опустив запястья на верхнюю планку забора. Он наблюдал за чем-то, чего разглядеть сейчас было невозможно, однако самого человека Узумаки тут же узнал. Рядом с Саске на траве лежало два шлема, в числе которых оранжевое пятно уже не первый раз мозолило глаза. Некоторые вещи могут завладеть вниманием, но сосредоточиться лучше на тех, какие завладевают сердцем. Ускорившись на несколько шагов, Наруто тихо подошёл и встал рядом.       — Пораньше?       В ночи этот голос казался Узумаки более знакомым. Он точно изменился в чём-то, а в чём именно понять было сложно. Динамики телефона не передавали той тонкой грани, сменившей в тоне Саске его ключевую изюминку.       — Думал, долго пробуду в пробке, — признался Наруто, опустив рюкзак на землю, а сам скопировал позу Учихи.       — Сегодня воскресенье. У нас не бывает пробок по воскресеньям, — пробормотал Саске, и Узумаки всерьёз подумал, что сильно отвлёк его ранним появлением. Вот только через мгновение тот оттолкнулся от ограждения и повернулся к нему, внимательно изучая. — Давно не виделись.       Учиха не мог понять, насколько радовался этой встрече. С виду Наруто совсем не поменялся. Задумчивый и унылый, до сих пор поджимал губы, смотря в точку на уровне фундамента, сложный и притягательный, по-своему отражающий смысл глобальных перемен, и даже волосы его сохранились прежней длины. Но кое-что всё же явно стало другим.       — Посмотри на меня, — требовательно произнёс Саске.       Он убедился в своих догадках, тогда как Наруто против воли немного повёл головой, снова замирая.       — Почему вернулся?       — Искусство моё у людей не усваивается. Понял, что трачу жизнь попусту.       — С твоим отношением к людям удивительно ждать чего-то иного.       Узумаки перенесло отвращением, а лицо опустилось ещё ниже к земле, несогласное перечить, глядя глаза в глаза. Говорить он стал тихо и напряжённо, будто раскрывал чью-то грязную тайну, но с таким сожалением, что Саске вдруг показалось, словно тот изо всех сил сдерживает накопившиеся слёзы.       — Я с детства работал на благо общества. Пытался поддерживать, соответствовать, удивлять и привносить новое. Сколько лет я играл в одиночестве, чтобы научиться делать это достойно? Сколькими благами пожертвовал, стараясь заслужить одобрение и поддержку? Да никто не знает, как аморально и тяжело это было. А сейчас я всё показал, позволил людям наслаждаться своей историей за самую малую цену. За признание. Но оно не пришло, потому что люди упорно не желают меня замечать. Я посвятил им жизнь, столько раз выворачивая себя наизнанку, пресмыкался перед их циничными потребностями, а в мою сторону даже не глядят. Так за что же мне их любить?       Учиха слушал внимательно, не двигаясь ни телом, ни взглядом. Сердце пробирало это странное признание, взбудораженный Наруто уже не горел и не светился. Его надежды уехали вместе с ним, однако вернулся он совершенно один. Саске казалось это знакомым, отчасти пережитым отрывком прошлого. В то время как трепетно оглаживал иссушенный духотой ветер их неброские на фоне леса фигуры, пустые глаза Учихи метнулись на вершины драных деревьев, видя в листьях сплошные пятна растёкшихся чернил, а в редких облаках странные полосы, всё больше напоминавшие росчерки на чистом листе новой жизни.       Если Наруто до сих пор следовал лечению, его система должна была стать нормальной, такой, с которой общество его непременно воспримет как равного, а если нет, Саске не удавалось пересилить те образы надежды, какие выросли на выгоревшей почве седых воспоминаний. Самоосуждение упрямой мыслью било в кости, буквально вынуждая забывать об иных формах боли. Если Наруто изменился, ему не следовало возвращаться именно так.       — В этой церкви было как-то иначе. Люди деньги мне не платили и не пытались делать вид, что слушают и понимают. Всё равно — оно и в Африке всё равно, а ты не начинаешь верить, что в этот раз действительно им важен.       — Тебе свойственно бояться собственных ожиданий, — не задумываясь, ответил Саске. Он считал, что видит это как никогда чётко.       — Вовсе нет. Я думаю, что снова пойду сюда работать.       Наклоном головы Учиха с ним согласился. Знать точное будущее своих желаний — хорошо, но знать невозможно, пускай пучина безвыходности давно заставила выпрямить спину и смиренно принять данность. Сегодня это удобная действительность, прямолинейность не даёт пыли выстрелить в нос, покалечив расслабленный нюх, однако кое-что Узумаки никогда не брал в расчёт.       — Тебе стоит знать, что руководство здесь изменило авторитет. Раз уж решил остаться.       — Спонсорство? — с лёгким удивлением парень задрал веки и пристальней вгляделся в огромные витражи. — Но это не последнее на Земле место, чего фантастического.       — Спонсорство — не то слово. Конан слегка подвинулась, можешь называть это так.       — Вот как, — наваждение старины звонко лопнуло, осев по ветру, и Наруто вжал голову в плечи. Параллельно с борьбой над гипнозом чужих земель он совсем запамятовал историю собственных улиц. — Мне без разницы. Так я ответил на твой вопрос?       Саске нисколько не думал об этом. Как только он не силился поймать взгляд тяжёлых, холодно-морских глаз, чувство неведомой тревоги разливалось по венам слоновьей усталостью. Приятно слышать его голос, видеть рядом с собой, без задних мыслей тешиться фактом, что в этот раз можно дотронуться, ведь тот не мираж бесконечных бессонных ночей, а настоящий, живой человек. Но Учиха не станет этого делать, потому как не вправе отнять обратно выгрызенную зубами свободу. Он дослушает его до конца или выдавит незаурядное понимание, если Наруто захочет убраться пораньше, потому как тому давно пора расслабиться и выдохнуть; разобрать, насколько смешанно его отражение в зеркале и сменить этот образ, избавившись от всех масок. Лишь после Саске найдётся место под солнцем, под общим светом с такими же как он. Останется ли Узумаки вместе с ним, станет ли пить из того же колодца — насущней тайны отныне не было.       — Ты вернулся. Что дальше? — страх его улетучился так же резко, как труднопроходимый ком в горле разбух минутами раньше.       Наруто пожал плечами медленно и заядло, на деле привыкнув делать так от аморфности бытия.       — Понятия не имею. Знаю, что жизнь изменилась.       — Конец прошлому?       — Конец прошлому, — с духом уверенности подтвердил он.       В этот момент Узумаки повернулся и узрел на спокойном лице собеседника лёгкую тень.       — Ты надеялся на другое, — ни то вопросом, ни то печалью произнёс Наруто, однако Саске резко качнул головой, твёрдо глядя перед собой.       — Тебя подвезти до дома?       — У меня ещё будут дела, давай в другой раз.       — Тогда у меня больше нет вопросов, — Учиха ненадолго отвернулся, подняв с земли когда-то принадлежавшую Узумаки вещь, и повернулся обратно. — Забери шлем.       — Ты его купил, — Наруто бойко покачал лицом из стороны в сторону, выставив ладони вперёд. — Я не могу.       — Тебе же купил.       Синева в рефлексах кожи заиграла намного ярче на фоне термоядерного цвета пластика. Не смея задерживать и думать лишнего, Саске протянул руку, настойчиво отдавая чужое законному хозяину, и, чуть погодя, Наруто всё же принял условия сделки, как, сам того не понимая, снял с Учихи груз величиной в сотни тонн.       — Извини, — Узумаки продержался в партии хило, но говорил куда искреннее большинства прежде сказанных фраз.       В его сторону Саске не посмотрел. Быстро оправил складки одежды, отвернулся и ушёл, на сей раз благоразумно приняв давно оставленную между ними точку. Поскорее и без запинок, словно шёл от ларька, где притормозил, вспомнив о сигаретах, он скрылся из поля зрения, свернув за первый же поворот. И никто не знал, как тяжело давался каждый сделанный шаг.       Никогда ещё детский панцирный бзик не представлялся глобальной проблемой, пускай и был вездесущей, куда бы Учиха не отправился. Он по натуре своей почему-то на дух не мог переносить конфликты, не умел, не хотел, переживал их с избыточным воздержанием, но продолжал ускользать в раковину, прячась, абстрагируясь и убегая. Не обращал на это внимания. Никогда. А сейчас и рёбра свернуло, и зажевало старую пластинку.       Спустя, как показалось, всего несколько мысленных фраз, Саске уже ехал по направлению к дому. Не думал о том, как сжимает резиновые ручки, как дрожит весь вдоль и поперёк, чувствуя что-то, доселе неузнаваемое, но ледяное, будто ядерный ветер студил изнутри при духоте в тридцать градусов. Считал только, что здорово он тут расписал. Всю демоническую родню припомнил, ни то уверовав в чудо, ни то заскучав по тому, что сам напридумывал, и собирался было побаловать себя вторым завтраком, как на смену галлюцинациям явился образ действительности. Помня кажущуюся обезнадёживающей фразу: «Кто умеет ждать, тот получает лучшее», Саске совсем заждался и одичал. А ловить тут нечего, место прикорма давно следовало изменить. Он ведь не погоду у моря ждал, а человека. Живого человека. Зачем только ждал — чёрт его знает.       Наруто не напрасно сбежал оттуда. Идиот он клинический, но на редкость чуткий. Ведь позвонил ему рано утром, позвонил, точно зная, что дорога проверена. Вспомнил о своём Боге, брошенном на пыльной обочине. Не признался бы чужому в том, что проиграл, и не поведал бы о слабости, не давшей измениться даже на грани отсутствия выбора. Саске же тот рассказал, как на духу выкладывая, но не принял иступленного. Просто Учиха старый крючок, на котором и куртка не держится. Проклятый он, теперь и сам понимал.       Кружило внутри тихо с просветами, словно яркое солнце в глазу бури, когда вокруг бушует ураган. Так и не заметил Саске, как оказался подле высокого дома. Неудивительно, ведь недалеко живёт, снова забывший об этом придурок. Наруто, бывало, пешком с работы возвращался, прогуливался, не тратя и часа времени, но едва ли Учиха обращал на это внимание, тогда как должен был занимать свои руки. Узумаки уходил по расписанию, глядя в спину всегда работающему человеку, вскоре возвращался, смотря всё туда же, и справедливо решил, что вправе изменить в своей жизнь хотя бы это.       Саске сожалел. В настоящую минуту уже не хотелось видеть ему этот дом, в ладони ключи от квартиры, перед носом подъезд, потому что Узумаки вернётся в церковь, может быть, завтра, может, позже, станет прежним собой, тем парнем, желания которого обоюдно сводились к их интересам; утра воскресений он будет проводить там, создавать музыку, что напрягала сердце своим мужественным плачем, звучать она будет громко, для всех, и Наруто не забудет дорогу, но к нему не пойдёт, ни пешком, ни ползком. Потому что прежде Учиха жил здесь мёртвой душой и призраком впридачу к новой жилплощади, неслышно выл, теша себя самого. Был маленьким, тихим и одиноким сгустком энергии, догорающим последние секунды наличия кислорода, а Узумаки не считался. Он любил в Саске совсем иную красоту.       В квартире Учиха сбросил обувь, шлем, ключи и всё остальное на пол коридора. Пока шёл, не глядя, куда, обратился лицом к бардаку, чьё рождение забыл отпраздновать, и теперь не спешил расставаться. Ему нравилось не менять. Хотелось оставить хотя бы внешнее впечатление о жизни таким, каким оно стало уже дважды, отметив юбилей по случаю рождения дубликата. Саске вдохнул пыли, надышался ей вдоволь, узнавая родимый аромат домашнего очага, как вдруг рухнул на задницу и зарылся лицом в колени, оставшись у стены, поддержкой прислонившейся к его спине.       Столько лет он нёс бремя чужой жизни, притворяясь людьми, судьбы которых с его разбухшей никогда не пересекались, — больше лгать не мог. Не спокойна его душа, не сильны руки, не велик разум. К самому себе уже проснулась мелочная жалость, какую ни каждому животному подаришь и ни всякому врагу пошлёшь. Брошенный, бедный, дохлый. Таким Саске был не всегда, однако иного человека внутри себя не знал и не помнил. Он понял, что надежда в нём возникла лишь после большого затишья, в тот день, когда Наруто позвонил спустя месяцы молчания, исцелив, наделив недюжинной храбростью и устойчивостью, а теперь он вернулся, и всё забрал, расплатившись беспомощным извинением. Да разве ж Учиха его винил. Обман этот поистине был жесток, и вечно не удавалось быть честным. Наруто не избавиться от общего прошлого, а Саске не вычленить зависимость. Здесь возникал вопрос: «Как только им удалось жить рядом, как удалось после всего расстаться». В ответ Учихе показали, как можно было это вновь повторить. Люди — существа уязвимые, и воля их не безгранична. Инвалидам же нужны сиделки, коих, по сей видимости, ещё придётся поискать, потому предпочтительнее вернуться к костылям и волей-неволей хромать по стиснутой жизни в одиночку.       Саске передёрнуло, стены зарокотали в унисон внутреннему писку. Он взялся за телефон, понимая, что, как всегда, оказался неправ. Сквозь годы лелеять память сердца, таща обмотанные ноги в недостроенный храм, его насильно подбивала дурная привычка. Давно он света не видел, давно не смотрел, а люди рядом уже забыли его светлый лик, видя лишь темноту в глазах, которым от рождения достался этот цвет.       Поначалу на другом конце провода загремел металл, Учиха хорошо расслышал звук шаркающих шагов и шипение потоков ветра, однако после глухого хлопка всё стихло. Он совсем оплошал, раз позвонил по этому номеру.       — Кошмар какой-то. На работе завал, думала, хотя бы сегодня проспимся, — в сердцах поведал усталый девичий голос на фоне щёлкнувшей зажигалки. Конан будто не знала чужого присутствия, говорила сама с собой, сетуя на мерзкое настроение, а Учиха слушал, положив голову щекой на колено, и молча глотал загустевшие слюни. — Просто нет надежды уже покинуть этот кошмар. Ты-то зачем звонишь?       — Переезд предлагала, помнишь? — слипающиеся губы двигались непослушно.       — Вылетело из головы. Теперь, понятное дело, помню.       — При возможности заняться работой я не возражаю. Я и так не против, но если найдётся место для клиентов, это всё упростит, — тормозя, произнёс Учиха, усердно погружённый в свои мысли о Конан. Ему казалось, что он не думает ни о чём другом, и настроение вновь делало его равнодушным к игре лукавого, однако лжи не удавалось убедить даже тело.       — Что у тебя случилось?       — Человеческое дитя иногда гораздо проницательнее до одури занудных взрослых, — надеясь, что та не разглядит камешка в свой огород, Саске принял решение всё объяснить. — Я сначала не брал в расчёт, но ты просила подумать над этим. Я подумал, вот и весь секрет.       По большей степени Учиха полагался на проблемы самой Конан. Всё ещё помня о Яхико, тело которого отныне никто не видел, она не обязана была скрывать своего безразличия. Ей не до Саске, нет дела до глупого переезда, так пускай в этот раз подумает о себе.       — Тогда… Я приеду утром, постараемся управиться до двух, — предложила она ожидаемо и неизменно. — Дел правда много, если не успеем с твоим добром, закончим вечером или в другой раз. Отложи сейчас самое необходимое.       Несмотря на растерянность, Саске понимал, что не жаждет спешки. Самое необходимое от него ушло и возврату не подлежало.       — Почему завтра?       — Я не рассчитывала, что ты соберёшься так сразу, — призналась Конан. — У меня запланирована поездка с людьми, но и оттягивать смысла я тоже не вижу, когда вернусь, появятся другие обязанности.       — Ладно, — через мгновение Учихе послышалось, что по воздуху раскатился стук в дверь. — Вещей не много. Для жизни вообще, считай, ничего не нужно…       — Всё-таки решение поспешное. Позвони в течение дня, если передумаешь, — попросила Конан, сцепив обещанием.       Желание прозвучать перед ней о том, что отсутствует основание и настоятельная необходимость высказывать это, манило его, поскольку девушка уже так и думала, явно выразившись в укрывающей форме. Однако Учиха повесил трубку, на пару секунд задержавшись всё в том же положении, потому как стук не исчез.       Слыша тихое поскрипывание, будто ногти точились об обшивку двери с другой стороны, Саске напрягся. Никого не ждал, точно не знал, кто находился за стеной, но приподнялся, опираясь руками о пол, и направился к выходу. Он догадывался, кто не сумел пересилить собственного вранья, потому, отворив дверь перед странным звуком, практически не удивился покрасневшему лицу напротив, ибо Наруто бежал долго и быстро.       — Ко мне спешил? — голос дрогнул, ломаясь на самом важном.       — Силы воли у меня ноль, — широко распахнув глаза, Узумаки произносил слова полушёпотом, захлёбываясь глотками воздуха, что до сих пор пытался вобрать в полной мере, надеясь как следует отдышаться.       Он такой же зависимый, нездоровый и наглухо выбитый из колеи, каким послевкусием давился Учиха. Вид взбудораженных и торчащих на разные лады волос не прельщал к делам изнеженным маниакальной тоской, только Саске изнутри выворачивало от взгляда на них, на лицо, умоляюще паникующее, на плечи, вздрагивающие от каждого вдоха.       — Это плохая идея, — разлепив сухие губы, единственное, в чём нашёл смысл Учиха, как в следующую секунду Наруто нервно замотал головой, не дав закрыть дверь потянувшемуся к ней Саске.       — По-другому не выходит. Не могу я больше, — ступни скоро немели, позволяя с трудом держаться на ногах. Учихе не стоило слышать эти слова. Подсознание верило до последнего, однако вера, которой никто не знает, есть шизофрения, а прерогатива вновь остаться на поприще неоднозначных решений пугала.       — Ты сделал выбор.       — Знаю. Саске… Я ведь ошибся.       — Не ошибся. Езжай домой, зачем ты пришёл?       — Хочу быть здесь. Рядом, — Узумаки неотрывно прожигал чужое лицо, всматриваясь в глаза, ставшие намного темнее прежнего. Он совсем не помнил этой головоломки, оттого боялся, что подобрать ключ вновь уже не сумеет. — Я говорил не то, о чём думал.       — Ты всегда это делаешь.       — Моё прошлое должно завершиться. Неудачи, глупость и все наши конфликты, но не ты. Ты в настоящем, в будущем, в мыслях, это ясно? — зверская тоска взмылила сердце, и Наруто поступился с гордостью, падая лицом в грязь. Продолжил убито, едва ли слышно: — Ты не должен уходить, ведь я вернулся и всё ещё тебе нужен. Понял это сразу после того, как ты ушёл.       — Я не говорил об этом. Твоё мнение поменяется уже завтра, мы оба знаем. Оставь меня. В прошлом, в настоящем, в будущем. Похеру, куда ещё ты решил засунуть моё имя. Я не хочу.       Непрошеные эмоции обожгли глаза въедливым жжением, заставив Учиху быстро запрокинуть голову. Когда людям больно, они всегда смотрят наверх, чтобы случайно не дать волю слезам. Саске до ужаса боялся проиграть, сдаться в схватке первым, показав, как тяжело ему даётся последний отказ.       Будто почувствовав тонкость ставшей неосязаемой сферы, Наруто заступил в квартиру, не приближаясь слишком поспешно, однако мужественно наступая вперёд, покуда родные руки заботливо не выкинули его восвояси.       — Я не смогу без тебя, — оттягивая момент неизбежного, он вынудил Учиху смотреть ниже.       — Уже смог.       — Будь это так, я бы не вернулся.       Кожа Саске заалела, и впалые щёки дрогнули, тогда как те изнутри прихватили зубы. Неподвластна человеческому мозгу ярость, недоступны её истоки и низы, откуда, верно полагать, берут начало всякие земные желания. В своих желаниях Учиха троп не ведал, запутавшись, закрутившись в густых паутинах.       — Уходи, — сдавленно процедил он. — Найди себе место под Солнцем, а меня больше никогда не трогай.       Наруто замер, остановившись в шаге от говорящей глупости. Всего секунда ушла на раздумье, чтобы в следующий миг его тело, не беспокоясь о злобе, бросилось прямиком вперёд.       — Да заткнись ты, — прижимая Саске к себе, потребовал Узумаки. С мольбой от разразившей усталости, всецело он примостился настолько близко, насколько мог. — Я больше от тебя не откажусь. Будет как у людей, если хочешь. Хочешь?       Учихе нечем было ответить, просто потому, что не имел он доказательств тому, чего действительно желает. Боязно и сыро установилось внутри его скромного жилища, а окруживший повсеместно запах давил на самое больное. От Наруто всегда пахло ярко. Аромат откликнулся ощущением в памяти, но с другой стороны казался ему пережитком прошлого, незабытой частью любимого существа, потерпевшего крах в его обществе, оттого причинял трагичную муку, попадая в нос и оставаясь напоминанием.       — Успокойся, дурак, — тихо пропел Узумаки, гладя чужую спину, пока тело в объятиях неумолимо дрожало. Смотрел Саске на дверь позади него, смотрел и видел, как сыплется гордость, как растворяется самоконтроль, держащий руки опущенными, а голос беззвучным. Наруто не собирался отпускать, а оттолкнуть невозможно. — Я ведь дома?       Тогда же и Учихе пришлось поддаться. Медленно отстранившись, он думал о том, насколько заметна паника в его действиях, слушал рваное дыхание Узумаки, видел глупо вздрагивающие уголки рта, неугомонные, напуганные предстоящим ответом. Наруто не любовь изменила, отсутствие силы воли — как сам он признал всего несколько минут назад. Теперь отчего-то Саске и вовсе не задумывался, верно ли то, во что сейчас лезет.       Внезапно он вцепился в него охладевшими пальцами, поддался напору и судорожно припал к губам. Зубы глухо столкнулись с чужими, готовыми грызть и отрывать родные куски плоти от выбитого на костях клеймом имени. Узумаки держался в попытках разрушить диапазон между отчаянием и надеждой, поглощал ересь, текущую сквозь пространство из мозга в мозг, желая раз и навсегда вдолбить в её поверхность двухметровый крест. Мятный жадный поцелуй хмелил, вытаскивал за жилы изнутри частицы горестного бесстрашия. Он показал многое, доказал, что ни один из них не излечился ото лжи. Саске ведал лишь мрак потери, теперь же показал, как едва не погиб, запнувшись в страхе, что ослепил глаза когда-то бывшие чернее ночи.       Почувствовав накатывающий приступами смех, Учиха отстранился. Матовое безумие его следило с переживанием. Как Наруто хохотал, никто не умел, звучало в этом счастье, глазу недоступное, горе и облегчение, завязанные воедино, будто груздь ядовитых плодов, и всякому чувству бывает причина, вот только потустороннего смеха и прун не познал бы.       — Как в первый раз, — слизывая с лопнувшей губы кровь, Узумаки тепло улыбался, а Саске осознал, что окончательно потерял собственную значимость.       Он тихо наблюдал за тем, как Наруто разувался, как после тащил с прохода рюкзак, совершенно не зная, куда в куче хлама возможно пристроить вещи, как нерешительно ступал в сторону гостиной, украдкой глядя на него, будто Учиха мог возразить, выкинуть того за входную дверь и забыть, к чёртовой матери, спустя только что признанное поражение. Ни сколько оно не печалило, только дышать стало чуть более тяжко, словно воздух в квартире уменьшился вдвое.       — Я не боюсь тебя, — одними губами произнёс он, стоило Узумаки отвернулся.       Кому гореть — тот не утонет, и Саске не боялся того, кто ушёл. Боялся себя, зная, что навечно остался.       Остановившись в центре комнаты, Наруто густо смущался. Неловко ему приходилось смотреть на диван, что заправленный и пустой стоял в одинокой прострации, будто являлся лишним среди иных предметов мебели и декора. Неловко оттого, что раньше жил здесь, работал, спал, встречал грозные новости и забирал лучшее, кладя себе под подушку.       — Есть хочу дико… — почему-то произнёс он в тон заурчавшему желудку, тогда как Саске отвернулся к стене, не готовый снова встречаться взглядами, и с придыханием огорчил:       — У меня ничего нет.       Дома в последние дни не бывал, потому и за едой заходить толку не видел. Живот давно прилип к позвоночнику, уже не требуя ни еды, ни воды. Само представление о вкусах ныне напоминало сгнивший арбуз: приторный кислый запах и скользкая, покрытая слизью поверхность мягкого тела. Лучше бы оставался ягодой, съеденной, умеревшей меж клыков жадного зверя и тем причинившей всем пользу.       Узумаки негромко прыснул, развернулся, обновляя в памяти помещение, и рухнул на диван, медленно подтянув под себя подушку.       — Я не знал, к чему бегу от тебя, — спинка в его глазах оказалась на уровень выше подоконника, впрочем, этот момент ни сколько не мешал наблюдать завал, выросший в холмы и горы. — Знал только, почему от тебя бегу.       — Зависимый?       В ответ молчали, однако Наруто пожал плечами, не противясь предложенной форме. Он теснее прижался к подушке, покручивая её уголок. Конечно, зависимый, иначе не имело бы смысла его путешествие.       — Иди сюда.       — Расскажешь о почестях сцены? — лицо Саске озарила смеющаяся улыбка. Была она почти незаметной, но до того своеобразно затмившей все прочие, что Узумаки нахмурился, всерьёз поразмыслив над этим вопросом.       — Ты правда хочешь? Это ведь достаточно мерзкая история.       Учиха всё же подошёл, чтобы сесть рядом. Двигался как-то стеснительно, будто он не хозяин сего дома, а лишь услужливый гость, которому разрешили. И Наруто быстро перевернулся на бок, захватывая того обеими руками. Кожа чувствовала напрягшиеся мышцы, ласковое тепло под тканью одежды и тонкие складочки живота, что Саске вмиг попытался втянуть. Узумаки мучила вынужденная необходимость тихо ластиться, не напрягая излишним вниманием, тереться щекой о его бедро, потому как едва не забыл прелесть этих касаний. Внезапно Учиха пошевелился, чтобы положить зудящую ладонь на его неугомонную руку, и что-то переменилось, настойчиво защекотав нервы.       — Любишь? — знал он, что ответ неважен, и всё же спросил.       Наруто к нему так и тянуло. Одуревший и влажный, навряд ли от скопившейся повсеместно духоты, он неуклюже забрался выше, разогнул мельтешащие локти и прихватил губами часть подбородка, самую малость не дотянувшись выше. Натура его приняла решение в тот же момент и мнимым противоречием утопилась в сорвавшемся дыхании Саске, кто, как и должен был, себя отпустил, позволив телу рухнуть на прогнувшееся полотно дивана.       — Тебя недотрах мучает.       — Вопрос или утверждение? — не отрывая рта от покрасневшей кожи, Узумаки заманчиво усмехнулся.       Нисколько не вопрос, нисколько не утверждение. Знал бы Учиха константу, сейчас не повторил бы недавнее действие самого Наруто, молчаливо пожимая плечами.       — Вряд ли.       Так Узумаки и опустил голову, утыкаясь носом в шею, где задышал вдумчиво, неосознанно стараясь поймать общий ритм, в котором билось чужое сердце. А билось оно совсем ненормально, учитывая мягко прикрытые глаза и рассеянный фокус, с которыми тот лежал, не двигаясь более, чем требовало движение лёгких.       Дальше прежнего, однако куда ближе настоящего их грубые миры становились друг против друга с минутой наступающего будущего. Саске горел агонией, переживая плёнку минувших дней, а Наруто только и ощущал под пальцами тоненькую футболку и небольшой участок оголённой кожи, куда не мог двинуться дальше, болея заученной совестью. Жизнь её впитывал каждой частью и ничего не готов был поделать, пока неоднородной субстанцией время текло вверх, напоминая о том, что Учиха реален. И сейчас тот занимался прощением, немо отмаливая грехи, борясь за чужую душу пред собственным алтарём отмщения. Если бы мог, Узумаки отдал бы всю свою веру.       — Ты много думал обо мне? — секунду спустя Наруто подтянул колени выше, уместив те с горячих боков. Думать о нём равно неотъемлемой части самого Саске, хотя и противился дни напролёт, стараясь извлечь с корнем всякое упоминание о болезненном имени Узумаки.       — Достаточно.       — Мне жаль, правда.       О себе говорить Наруто не пожелал, думал, и так всё понятно по первому надоедливому звонку, что совершил отнюдь не по глупости, какой пытался прикрыться в конечном итоге. Однако Учиха покачал головой, повернувшись вдруг так, чтобы коснуться щекой чужой.       — Забудь, — прошептал он, действительно отпуская.       — Я бросил тебя в сложную минуту. Я не понимал тогда…       — Некоторые вещи должны оставаться личными, — имел ли в виду Саске собственную пропасть, или под натиском старых секретов запрятались и причины сбежавшего — уточнять как такового толка не видел. — Забудь об этом.       — Значит, как раньше уже не будет.       — Не будет.       Однажды скала всё же рухнула и ушла под воду. Огромные валуны волны разбили на мелкие камни, огранили в сферы и вымыли лишнюю крошку. Камни обточило со всех сторон. Наруто хотелось, чтобы обточило, ведь он бил по скале слишком долго, в итоге сломав, теперь должен был всё исправить.       — Человек сам кузнец своего счастья, — Саске высказал это, едва ли не ударив в точку. Вряд ли он не знал причины жить и созидать, коим Узумаки посвятил личный смысл неоправданно долгой судьбы.       — Ковать ещё научиться нужно. Ты помнишь осень? И Новый год, — протянули медленно, со сладким привкусом приятной ностальгии.       — То, о чём ты говоришь, произошло в Рождество.       Узумаки тихо вздохнул, тут же зардевшись. И как он только мог перепутать, всегда держа то в голове под отдельным замком. Тем не менее вспоминать предстояло о другом, о чём-то куда более сакральном и чистом.       — Я бы хотел, наверное, вернуться в церковь, — поведал он, заметно посерьёзнев. — На самом деле, там было лучше. Искусство для души, да и слушают только те, кто хотят слышать.       Грохот труб уже слышался далёким раскатом в памяти, оттого Наруто сел, приподнявшись на локтях, и устремился взглядом в темнеющий проём. Он видел множество знакомых лиц, что прежде не различал в массе прихожан, теперь понимая, что новых там практически не было; лицезрел своды высоких арок и помпезность боковых неф. Он перестал обращать внимания на Саске, что в тот же момент заинтересованно пригляделся к его мечтательному лицу, ловя себя на сатирической мысли о том, как-то безудержно меняет свой характер, едва неведающий здравого рассудка мозг привносит яркие изменения.       — Правда, что всё познаётся в сравнении, — Учиха слышал это не в первый раз, однако следующие слова преисполнились настоящей карамельной фантазией: — За стенами этого дома я лучшего места не видел. Вернусь туда. Ты мог бы тихонечко приходить как раньше.       — Как раньше? Больной же ты извращенец.       Узумаки нахмурился, оценивая его внешний вид. Вдруг показалось, будто иного Саске ляпнуть не мог.       — А что плохого? Думаешь, только тебе можно?       — Ничего я не думаю. Если хочешь шкериться и трахаться в общественных местах, найди партнёра по интересам.       — Мы не трахались в общественных местах. И меня пугает, что говорит это мой интерес, — ущемлённо проворчал Наруто, смиряя взглядом обломившийся ноготь на среднем пальце, что только что оторвал, поддавшись воле пустых воспоминаний.       Только если окончательно расстаться с человеком, становится по-настоящему интересно то, что его касается. Таков один из парадоксов любви. Саске же устало вздохнул, сбросив с себя подушку, и откинулся на спинку дивана, перевешивая голову назад.       — Неужели так и тянет на повтор? — воздух внутри него робко дышал азартом.       Наруто потянулся ближе к нему, однако лицом прошёл мимо, повиснув рядом на том же месте, зеркально скопировав позу.       — Ты не принял меня, — отчего-то сделал вывод он.       — Я говорил с Сакурой, — заведомо тише признался Учиха, зная, что Узумаки на этот раз промолчит. — У вас не получилось.       — Мы и не пытались.       — Да, она не скрывала этого.       Минута тишины прошла неутешительно быстро. Враньё всплыло на поверхность, отчего-то расстроив обоих. Внезапно Наруто поднялся с места и тихой поступью отправился в коридор, где, судя по замешанному звуку, прихватил рюкзак со всеми вещами, ненадолго замерев на взятой точке. Саске собирался было подскочить, отправиться за ним следом, ненароком разорив ожидания человека, едва вернувшегося в настоящую обитель дома, как сам же и замер, встретившись взглядом с тянущейся обратно фигурой, непреклонно идущей по коридору в сторону ванной комнаты.       Какое-то время он слушал копошение за стеной, невольно подгадывая момент, в который Узумаки совершит узнаваемое и логичное действие, как вдруг зашумела вода. Обидеть Наруто казалось слишком нелепым стечением слов и глупости, допущенной в разговор по старой привычке, вот только медленное и неохотное дыхание намекало Учихе на состоятельность этой мысли. Вскоре Саске оторвался от лицезрения глухих стен и неосязаемо пошёл следом.       Стук в дверь напомнил о нереальности происходящего этим вечером, но слух зацепило иное новшество, свалившееся на голову странным ощущением незаконченности. Перед тем, как Узумаки отозвался беспечным: «Открыто», Учиха услышал явный, ни на что не похожий звук закрывающейся шторки. Картина, открывшаяся за дверью, в тот же миг подтвердила представленное.       Собственное отражение в зеркале, вынудившее на несколько шагов остановиться, отпугнуло отсутствием жизнерадостности, кою Саске чувствовал разделённой надвое. Отодвинув край шторки с задней стороны ванной, он тут же наткнулся глазами на спину человека, сидящего у самого дна, куда закралась очередная двусмысленность. Тогда Учиха, отнюдь не задумываясь, опустился на колени, чтобы быть с Узумаки одного уровня, после чего сложил кисти рук друг на друга, опустив те на край бортика, и сверху уместил подбородок. Наруто не интересовала вселенная его концерта, он простовато разглядывал тонкий ручей, огибающий ноги и пальцы, стекающий в слив с небольшим заворотом, а потому будто и не заметил возникшего рядом присутствия, всецело поглощённый фантазией бытия.       — Я не утверждал, что это плохо, — незатейливо мягко проговорил Саске.       — А если я скажу, что Сакура не единственная? Я искал на теле Карин татуировки, когда она переодевалась.       Глядя туда же, на поток обесцвеченной чистой воды, Учиха и не помнил о них.       — Хочешь посмотреть на мою? — немногим позже отозвался он.       — Я много чего хочу, — Узумаки неспешно обернулся, чеканя слова с предельной осторожностью, вот только вид его, донельзя обнажённый и литургический, портил эту выверенную точность в словах. — А ещё я очень устал вспоминать то дерьмо, которое тебе преподнёс.       — Мне оно полюбилось.       Саске раздевался, отодвинувшись от края ванной. Худые руки мелькнули алебастровым полотном, и кожа на груди и животе разгладилась, улыбнулась матовым бликом, отразившим подсветку зеркала. Цвет её совсем не изменился, оставшись тем же, что был и зимой, и осенью. Холодным, монолитным и тонким. Учиха не загорал, не менялся, словно не умел бывать другим, а Наруто завороженно наблюдал за тем, как тот вновь приблизился к его лицу, подставляясь под ласки взгляда, выдохнул заколдованно и слегка оттянул кожу аккурат рядом с татуировкой.       — Потрогай.       — Тебя? — Узумаки сдавленно запнулся.       Однако Саске уже заметил старательно прикрытое руками недоразумение, немногим больше нужного торчащее меж мокрых ног.       — Меня, — кивнул он, заманчиво прищуриваясь. — Карин здесь нет.       Потянувшись наиболее свободной рукой к чужой шее, Наруто вспыхнул, едва коснулся пальцами чёрных пятен. Брови его резко свелись, губы дрогнули, однако поразили не слова, дошедшие намного позже озвученного; впечатлил образ открывшейся картины, где вышедшее из памяти клеймо наркомана сочлось идеальным созвездием с его кистью. Низ живота пламенно потянуло дальше, заставив мелко дрогнуть упрятанное внутри вожделение, и Узумаки скоро оторвал руку от светлой кожи, вновь прижимая ту к паху.       — Иди отсюда, пока не поздно, — моляще попросил он сквозь зубы, боясь поранить старыми граблями обеих жертв колхозного театра.       Саске с печалью улыбнулся, но просьбу удовлетворил.

***

      В дверях спальни Наруто притормозил. Феерия его резко вылетела из головы, напугавшись непредвиденного образа прошлых лет. Бутыль вина, бокал, а рядом с ними Саске сидел на краю кровати, задумчиво прохлаждаясь. Он не мог пропустить появления Узумаки, потому как только его и ждал. Блуждал прямым бесстыдным взглядом по встречному с ним направлению, и Наруто тут же пробирал стыд за обнажённый торс, оттенённый только старыми шортами. Взгляд раскосо перемешал полумрак, всё ближе оттесняя тот к зашторенному окну, где и полоски света не удавалось прорезаться сквозь тугое полотно, но неудобство страха не вызывало, напротив, выказав на лице интерес первичного заблуждения, потому как никто прежде не смотрел в его сторону столь скучавшим и жаждущим взором. — Ты много ностальгировал сегодня, — Саске приподнял уголки губ, говоря малым нескладно и шустро.       Лихорадочно подбирая нужные слова, Наруто обратил внимание на то, как двинулся в его сторону без раздумий. Над тёмным пятном одеяла развеялся балдахин, шёл тот от Учихи, что несказанно радовался предстоящему удовольствию встречных бесед и движений и хищным зверем следил за каждым новым шагом долгожданного человека.       Словно повторяясь, история заточила ножи, готовая раздражать нервные окончания опасными импульсами, только запах горького шоколада на этот раз излучало ещё влажное тело самого Узумаки, а лёгкая тень стеснения до сих пор таилась сокрытой за пробкой в бутылке.       — Наливай, — Наруто кивнул в сторону вина, остановившись в полуметре от согнутых ног Саске, однако тому пришлось тихо цыкнуть и сразу же покачать головой.       — Иди ко мне.       Руки протянулись к теплу, шедшему от полуголого тела, вот только замерли, не коснувшись. Учиха посмотрел наверх, захватил внимание светлых глаз, ожидая разрешения, чтобы продолжить. Это будет последний раз, когда он спросит, потому реакция Узумаки сейчас неимоверно важна.       — Сейчас август, — шёпотом поделился Наруто, будто истина была никому не известна. — Тебя Рождество вдохновило?       Несмотря на длительно произносимую речь, интересовало по большей степени совершенно иное. Наруто не ведал, куда на этот раз заведёт их фантазия Саске, в какие дали и глубины отправит общее стечение желаний, да те, по всей видимости, плыли в одинаковых лодках. Он сделал шаг вперёд и расставил ноги шире, чтобы понять, насколько велико число мягких волн, унёсших Учиху далее по течению. Саске же простором воспользовался, уместив ладони на бёдрах и потянув на себя.       — Нет, — глухо произнёс он. — Давно не видел твоей реакции.       — И задницы, в том числе.       — Тут невозможно не согласиться.       Наруто прыснул, задрав глаза к потолку, чувствовал, как названная часть тела сию минутно же подверглась услужливому вниманию пальцев. Нетипичные ощущения впредь казались смутно знакомыми, а рот его улыбался, застенчиво подкарауливая приливы смеха.       — Больше не заходи ко мне в ванную, — Узумаки стянул с тёмных волос резинку, зарываясь в торчащие пряди. Говорил жёстко, нарочито серьёзно. — Стоит признаться, я отвык, и смущает это.       — Моя ванная. Возможно, буду за руку водить.       Наруто понимающе кивнул, позволив кистям соскользнуть Учихе на плечи. Он с трудом заглянул в его глаза, крайней мыслью отмечая, что те непривычно большие и влажные, а после ноги вдруг затекли и, согнувшись в коленях, опустили тело ниже, на уровень лица Саске, который, не медля, отполз вдаль кровати, затаскивая за собой Узумаки.       — Как дела с таблетками? — прошептали в губы. В расслабленные и горячие, коими Наруто до сих пор доводилось мерцать.       — Несладко, но завтра куплю.       — Я отвезу тебя. Странно, что сегодня ты такой спокойный, — воспринял Саске по-своему, однако думать времени не нашёл, нетерпеливо припадая с настойчивым поцелуем. — К твоему врачу у меня будет пара вопросов, не возражаешь?       — Обсудим позже?       — Раздевайся, Нару.       Сам же отполз в сторону. Пробка послушно выскользнула из горла бутылки, ничуть не спугнув характерным звуком бурлящий настрой. Бокал Учихе понадобился только один.       — Что с тобой? — заметив достаточно быстрые и несдержанные движения, Узумаки замедлил сход с тела одежды. Импульсивность и спешка, не свойственные большому стандарту Саске, так и лезли из щелей, первым делом бросаясь в глаза.       Тот обернулся мгновением позже, сверяя прогресс, что не оставил должного удовлетворения подаренным временем. Наруто смотрел вожделенно, вот только малая треть беспокойства во взоре выдавалась вперёд, и, отвечая, Учиха шмыгнул носом, коротко пожимая плечами:       — Мяу.       Выругаться животным Узумаки не успел. Вино уже отставлено в сторону, руки скреплены обещанием, а крайний остаток шорт и белья соскользнул с гладкой кожи, скрывшись из виду окончательно. Воздействие неуклюжей грации Саске распаляло, потому и сердце его нескончаемо разгонялось, трепеща видом нагой красоты.       — На меня… — приказал Учиха, не желая, чтобы тот отворачивался. В процессе он всё же заметил, что Наруто похудел больше прежнего. Кости ключиц и коленей заметно просвечивало.       Вспыхнувшее трепещущим огнём нутро в противовес разуму инстинктивно расслабилось. Узумаки податливо подставился под нехитрые ласки, с флером неуверенности очертил бугристые мышцы, внезапно вдохнув свежий аромат незнакомого парфюма, и создал между ними столь дразнящее трение, что сам заметно возбудился, отныне не разделяя фракции шуток и желаний. Саске же стянул футболку, наклонившись ниже, и, силясь впитать Узумаки в незримые поры, притёрся грудью к подрагивающему животу.       — Я ожидал большего, — с издёвкой Наруто разочарованно вздохнул.       Отвечая колкостью, запястья сжали до боли. Врал он безбожно, тревожа шанс к исполнению точившей клыки похоти. Верно заслужил, ведь Учиха ждал дольше, а вязкое неуважение к себе укрепилось в его мозге намертво, пока он, Узумаки, лелеял бред о признании чужими людьми. Пускай Саске не скажет этого, не стоило забывать, что всякий раз единственным зрителем был именно он. Только на его шею вечно сыпало песком неблагодарности. И, тем не менее, ждать надоело.       — Дай я трахну тебя, — стиснув того за талию, Наруто слегка прогнулся в спине, заставив Учиху остановился.       Саске с секунду подумывал над красочностью услышанного, пока Узумаки с полной серьёзности чашей, догадавшись о смысле сорвавшихся с языка слов, ожидал допотопных насмешек. В свою сторону он и правда те заслужил, да в том количестве, какое с непривычки передавит глотку, отрежет духовное от физического без цельного права на восстановление, но по сей миг комнату сжирала лишь тишина. Саске готов был расплатиться, тогда как жертва перед ним лежала добровольно, на деле сама о всякой боли умоляя, как вдруг передумал, молча отстранившись. Снимая оставшиеся вещи, Учиха ненароком заметил, как множественно очерствел со всех сторон, будто старость рассудка накрыла прихоти медным тазом, научив, в конце концов, созидать.       — Трахни, — низко шепнул он, подавая Наруто вазелин на раскрытой ладони.       Узумаки же потерялся, впервые сталкиваясь с искренней послушностью и свободным принятием. Он медлил, пожалуй, слишком долго рассчитывая свои силы, что должен был сделать прежде, и неоднозначно смотрел на пузырёк, готовясь открутить крышку, тогда как Саске уже покачивался на ногах, едва заметно виляя задом. Крышка маленькая, ребристая, заскользит всего от двух пальцев, но что-то не давало до неё дотронуться.       — Давай без нежностей, — закрыв глаза, внезапно выдохнул Наруто.       Шумный звук выпущенного ноздрями воздуха окатил его стылым признанием. Вновь на открытой ладони, на этот раз с другой стороны, вазелин мелькнул возвращением.       — Слабак, — Учиха улыбался. Ожидаемо иронично, с дворовой похабностью, будто бы уже отымел во все щели, и не только тело, но и чужую гордость. — Не бывает с тобой по-другому.       Узумаки не спорил, признавая, что не бывает. Казалось, что оторвать устои, ставшие для них постулатом, однажды выйдет само собой, без затруднений и лишних мыслей, однако сущность возразила войной в самый последний момент.       — На колени, — Саске менялся мгновенно. Грубо задрал его голову вверх, ухватившись за волосы, и сейчас же принял скромные условия игры, представленные вне стоп-слова. Он говорил о том, как чуждо на лице Наруто безразличие, как неуместно оно застывает в чертах, тогда как дело доходит до них обоих.       — Командировку придётся отработать.       — Попахивает переработкой, — простонал тот, стоило Учихе выпустить из стальной хватки разметавшуюся причёску. Тело яростно поклонялось своему божеству, без точек и промедлений исполняя волю приказанного. Впрочем, другого сей факт не тревожил, Саске точно знал, чем возразить, а потому ухватил отвернувшуюся физиономию за усатые щёки и прислонился к виску, едва Узумаки устойчиво встал на колени.       — Жаловаться к Карин.       У Наруто глаза закатывались, когда Саске бил точно по гордости, когда наваливался сверху и засаживал по самые яйца, когда хватал бешено и любовно, сам млея от мягкости тут же краснеющей кожи. У Наруто сердце тормозило, когда Саске мстил по-своему уникально, чего терпеть было невозможно, даже слившись с линией горизонта. И как он только отказался от этого.       Скользкие пальцы очертили сфинктер, надавливая и дразня, словно бесстыдная дырка успела их позабыть. Узумаки качнулся назад, стараясь сбросить тяжесть ладони, лежащей массивным изваянием на пояснице, но получил лишь шлепок предостережения и рваный толчок вперёд. Учиха вновь злился на него, безмолвно вымещая обиду в точечных действиях, не брезговал рукоблудием.       Пальцы таки проскользнули в указанном направлении, лаская, выглаживая горячие стенки, мазали их скользким веществом и метили заново, разгружая усталость минувших дней. Наруто зашипел, в сию же минуту желая вырваться из лап тупой боли, и нетерпеливо дёрнул ногой, случайно подгибая ту под себя только больше. Он тихо мычал, закусив плотно сжатый кулак, пока глаза, падкие на внимательность, неистово носились по смятой подушке.       — Выпей, — посоветовал Саске, не просто так оставив бокал на краю тумбочки.       — Медленнее, пожалуйста…       — Ты напрягаешься. Расслабь булки.       — Тебя бы так, — горестно возжелал Наруто, всё же потянувшись за вином.       В противовес Учиху только раззадоривал непослушный упругий вход, сжатый голос, опустившийся до возбуждённого шёпота, и поступательные движения, с которыми Узумаки вполне самостоятельно подавался назад, насаживаясь на неугодные фаланги пальцев. Вазелин же согрелся и медленно вытекал наружу, плавно убегая по узкой ложбинке меж ягодиц.       — Мокрый мальчик.       — Перестань… — молебным напором Наруто закачал бёдрами. Не заметил, когда вдруг стало невыносимо душно. Волосы липли к вспотевшему лбу, а терпкий привкус вина двоил на языке дежавю, покуда чужая рука допустимо взялась за член.       — Ты течёшь, — смазка и впрямь крупной каплей грозила рухнуть на смятую простынь. Однако и Учиха не выносил нудящего волнения внизу живота, тёрся поалевшей головкой о влажную ногу Наруто, грозясь не вытерпеть всепоглощающего давления. — Сожми меня.       Узумаки глухо завыл в подушку, стоило пальцам потянуться на выход. Саске прекрасно помнил, куда хотел надавить. Он мелко вздрогнул, нежно проводя росчерки по стройному заду, чувствовал, как собственные конечности дрожат, не способные получить больше.       — Я тебя несколько месяцев хоронил, — признался он, готовый ко всему, о чём попросит гнусный человек. — Думал, что никогда больше…       — Саске, — Наруто прервал резко, всматриваясь в рябящие пятна цветового круга перед лицом. — Не надо об эпитафии.       — Ты и есть эпитафия. Блядская сладкая дырка, в которой я сдохну. Как бы ёбанно не звучало…       Продрогнув услышанным, Узумаки ничего не подумал сделать. Его потянули на себя, несильно сдавливая руками бёдра, не спрашивая, не предупреждая. Нутро мучительно потянуло в стороны, пускай член двигался невыносимо медленно. Видеть его разостланным перед собой, задыхающимся и хватающим неслушающимися пальцами всё подряд Саске с давних пор и не надеялся. До чего же удивительна магическая сущность судьбы, сводящаяся концы с концами оборванных проводов, выброшенных в помойные баки на разных частях континента. До того эта память зудела в ушах шумом крови, что Учиху бросило вперёд — внутрь, глубже, как можно резче, выбивая из тела остатки ошибок, едва пульсирующее отверстие приняло его целиком.       — Ещё… Ещё… — почти неслышно выдохнул Наруто, и Саске размазало от этого шёпота.       — Сожми меня, блять, — отчаянно повторил он, наваливаясь сверху.       Душа стенала, столкнувшись с верой в погибшее. Колени Узумаки трясло будто прошитые ломкой, ноги разъехались, грудь ударилась о матрас, но Наруто не сдавался. Он приподнял дерущую задницу, выгнулся в пояснице до треска и с полной самоотдачей зажмурил плачущие глаза. Боль напиталась эйфорией, столь каменная и сахарная, что жуткие спазмы внутри грудины били сорвавшееся сердце. А Саске втирал его в постель, раскатывая по смятым простыням вслед за своими движениями. Член Учихи чувствовался внутри резко, словно выходил напролёт, толкая органы и напряжённый живот. Каждое мгновение в голове отдавало звуком вдребезги разбитых стёкол, да до того острых на содержимое, что осколки забивали чуткие нервы в топку.       — Повернись ко мне, — прозвучало набатом, и непонятно кем высказанный завет заставил Саске замедлиться.       Наруто вытек бездонной лужей, прижался спиной к тяжело взымающейся груди, верно не осознавая, сколь грязно мазало Учиху.       — Ещё… — плавясь, под песней абсурда, попросил он. — Саске, пожалуйста.       Учиха целовал шею, горячо дыша в волосы. Повернул его, выскользнув из кипящего зада, и присосался ко рту жадно, жарко, крайне тяжело втягивая носом воздух, потому как ноздри давно онемели. Саске хватался за Узумаки, борясь с тошнотворным головокружением и белым пламенем, разыгравшимся внутри и вокруг. Так дико себя ещё не чувствовал. Комната плыла новогодней гирляндой. Схватив Наруто за щёки, как верно полюбил, позволил себя укусить, а Узумаки до кома в горле не хватало наполненности им.       Гудело всё, вплоть до языка, почувствовавшего соль свежей крови. Он разучился держаться, забыл гарантии выдержки и смело толкнул Саске, роняя в перевёрнутую подушку. Рука коснулась бокала, пылко поднесла тот к губам, позволила набрать хороший глоток, притупивший все вкусы рецепторам, и, забравшись сверху, по обе стороны от чужих боков, Наруто широко расставил ноги, пьяно нагибаясь. Предэякулят его растёрся о худой живот Учихи, ягодицы шлёпнулись о твёрдый член, буквально уперевшись искомым местом в основной механизм аттракциона, а щёки пагубно заныли, устав держать рубиновое спиртное.       — Тише, тише… — Учиха любовно толкнулся внутрь, оттягивая кожу полушарий от сфинктера. Как Узумаки стонал сквозь сжатые губы — охватывало лихорадкой. Саске душу выворачивал наизнанку, боясь не запомнить всё в точных подробностях. — Мальчик мой… Красивый, жадный Наруто…       Узумаки опустился до основания, позволив замереть, зависнуть в адской тьме им обоим. Не жаждуя разрешения, притёрся к багряному солнцу на тонких губах, приоткрыл свои, пачкаясь пряным вином, и тяжко выдохнул, покуда Учиха принимал каждую каплю, послушно глотая его подарок.       Языки столкнулись мазком, мягко обводя контуры зубов, где Саске не удавалось упиться послевкусием передачи. Теперь от Наруто несло алкоголем, дуреющим ароматом виноградного брожения с развратом похоти и желания в чистом виде. Страсть приобрела вкус, становясь острой на пробу и жгучей на продолжение, стоило губам плотно сжаться, сминая друг друга. Мокрые и пульсирующие, они немели и пожирали, крадя чужое дыхание и принимая то за своё. Бёдра Наруто приподнялись, тянуще продвигая кольцо сжатых мышц по голому члену. Выше и выше, пока не зависли, оставив внутри лишь головку, чтобы после резко опуститься вдруг в самый низ.       Саске не выдержал, схватился за его талию, переворачиваясь, дабы оказаться сверху. Не стоило поддаваться желанию вытрахать до последнего стона, нельзя похоронить себя в Узумаки, едва посватавшись в третий раз. Однако Бог любит троицу, и повторения не будет, не значит ли это, что можно всё то, к чему глупая голова запрещала подкрадываться по сей момент.       — Бери меня… — простонал Учиха, снова толкаясь вперёд. — Не могу, Нару… Твоя жопа так и просится на хуй.       Узумаки нескромно хохотнул, покрывшись румянцем соблазна быть принятым и принявшим. Рука Саске сдавила его шею, наощупь находя необходимый периметр влажной кожи. Сдавила намертво, поспешно ослабляя хват, до тёмных кругов под глазами и яркой красноты на лице, а голубые глаза закатились под блеском слёз нежданного удовольствия и загорелись оттенком синего, коего в природе не бывает, потому как чересчур ядрёный и режущий.       Учиха задыхался, трогая грань между явью и потерей сознания, всё ещё пытался уследить, не пережать сонную артерию, а бёдра как заведённые толкали его всё резче и глубже, держа за тонкой линией между взрывом и мучением наслаждения.       Губы Наруто приоткрылись, побагровели и распухли, а несколько слов, сорвавшихся с них в беспорядочном шёпоте, не дошли до ушей, затонув в шуме мнущейся простыни.       — Люблю… — донеслось до Саске во второй раз. — Люблю очень… Как…       Боль прострелила насквозь, вырывая голову из тела. Рука тут же разжалась, унося не успевшего зациклиться на ней Узумаки слепой вспышкой невыносимого оргазма. Он точно не понял, закричал ли вслух, или же в перепонках что-то лопнуло под тяжестью давления, однако Саске не остановился. Его движения внутри до звериного остро били по вспыхивающей железе, пока не завибрировало абсолютно всё, тягучей магмой заполняя внутренность остатком маниакальной привязанности.       Отдышаться никто не успел. Ртом завладели бредни, несущие беглый шум в созерцание стука общего сердца, и тишь замерла, окутывая часть комнаты, дома, да и всего города.       — Никогда не старей, умоляю, — закрыв ладонями лицо, прошелестел Наруто. — Мне тебя мало.       — Дальше — больше.       — Я ведь ловлю на слове.       Кивок от Учихи вышел таким смазанным, слабым, но стал до того необходимой кровью, скрепившей данный контракт, что заулыбались оба. Несколько минут прошли в полной тишине, разбавляемые шмыганьем носа и тяжёлым дыханием. Саске с упоением расслабил ладонь, лёгшую под чужую, такую горячую, но всё же прохладнее его собственной. Татуировка Наруто почернела глубже прежнего, словно маркером обведённая, бросалась во взгляд, привлекая внимание каждой черты, давным-давно выводимой им же, а тяжкие веки давили на глазницы, лишь шире раскрывая глаза. Прекрасный сон. Воистину лучший из предыдущих.       — Пить хочу, — Учиха неожиданно заметил резвую жажду, скребущую пересохшее горло. — Иди ополоснись пока.       — Я не могу. Устал, правда.       — У тебя из зада на кровать вытекает моя… — внезапно Саске запнулся и отвернул голову в другую сторону, чтобы закончить спокойнее и тише. — Иди в ванную. Пожалуйста.       Вздох прорезал воздух, действительно изнеможённый и усталый, Наруто перекатился к краю и кое-как опустил ноги на ковёр, Учихе же пришлось полежать ещё, дабы собраться с мыслями. Излишние разговоры теперь столь явственно кружились внутри, что не заметить их Саске не мог. Более того, потребность в обсуждении жизни за гранью, той самой, в которой каждый побывал одиночкой без зрителей и камер, едва не заставила его последовать по тому же пути. И, тем не менее, Учиха вылился в сторону кухни, тихо прикрыв тонкую межкомнатную дверь, и опустился на стул подле стола.       Расслабленный и домашний, он медленно соображал по ходу дела. Смотрел на остатки дури, что мирно лежала на углу стола рядом с бумажной трубкой и треснувшей кружкой. Не спрятал, совсем позабыл о том, какой ненормальный в последнее время, а соль лежала почти что нетронутой.       Учиха понимал, что это раз станет последним. Едва ли его смысл заточен помочь — справиться с неотёсанным чувством тревоги, с маниакальным желанием продолжать, крутить, крутиться и быть счастливым. Конечно же, нет, ведь Узумаки уже доказал, что счастье не сыщешь, пока не примиришься с настоящей реальностью всех вещей. Теперь никаких секретов, без глупостей, без интриг. Нужно будет признаться Наруто, рассказать, что существо его оказалось слабым, что подсел, сказать, чтобы не переживал лишний раз и точно знал, что он, Саске, в абсолютном порядке, пускай и выглядит немного больным, а чувствует себя разбитым. Он сразу же бросит. Больше не будет, потому как Узумаки вернулся, потому как выбросил гордость и от всего отказался. Не смог без него, споткнулся, не захотел идти дальше. Может быть, это и слабость, может — очередная болезнь, однако Учиха как в воду глядел, не мог солгать, что существует нечто слаще его нежданного возвращения. Порой вещи теряют свой смысл; именно так самоубийство Саске бесшумно уходило в закат, расставаясь на последней возможности всё повторить.       Ноздри как ядом проело, защипало, и капелька крови выступила наружу, вновь не выдерживая иссохшей слизистой. Всё-таки кошмарно приятная эта дрянь. Бодрит и настроение делает вполне сносным, чего, за неимением права, никогда ещё не дарил ни новый день, ни сказочная стезя курения и алкоголизма. Саске и впрямь ловил себя на свежайшем полёте, с особым наслаждением делая этот долгий, по-максимальному глубокий вдох. Кожу под носом растёр тыльной стороной ладони, кровь затерялась на фоне густо покрасневшего лица, и сердце его застучало как ненормальное, топя улыбку на лице в блаженной гримасе отчаянного счастья.       Вновь выходя в коридор, он всё ещё не до конца готов был верить тому, что Наруто в комнате; что тот вернулся, что, несмотря на нечеловеческое испытание и миллиард всевозможных концов, история сложилась именно так, однако думал, что всё же поверит. Определённо поверит, проснувшись рядом утром, увидя Наруто завтра, послезавтра и через много дней впереди, где сможет отмолить свои грехи на алтаре его чудесных рук и мертвенно-живой музыки.       — Саске, — раздалось за дверью спальни, куда Учиха не заглянул, шагая в сторону ванной. — Саске.       — Сейчас приду, — ответил он, не узнавая собственного голоса, а губы неумолимо дрожали в улыбке, что не готов был показывать, но точно знал, что проявит после.       — Давай быстрее, я хотел рассказать кое-что.       И Учиха спешил. Подставился холодному душу, несколько околевая на морозной воде, дрожа и согреваясь лишь чудными воспоминаниями. Как никогда боялся не услышать того нелепого рассказа, которым Узумаки скрасит остаток вечера, возможно, вспомнив весь путь косолапой любви, родившейся незапланированно и поспешно, а, может быть, признавшись в чём-то и ему, убого-недостойному спутнику новой жизни. Спешил, разглядывая красный нос, явно распухший и глупо шмыгающий; спешил, не вытерев скользящие капли и там же натянув постиранное бельё, однако всё равно не успел.       Наруто крепко спал, забыв укрыться на доселе смятой постели, сопел, неровно подложив руку под подушку, где, вероятно, видел сны, куда спокойнее и приятнее предыдущих, ведь губы больше не тряслись, а смешанная усталость, наконец, сморила в мгновение ока, унеся в глубокий сон.       — Нару, — позвал Саске, слегка склонившись над чужим лицом.       Однако тот не ответил, спустя момент придирчиво почесав усатую щёку и засопев громче. Учиха крепко обнял его, умостившись рядом. Дом становился родным по мере пробуждения боли в рёбрах, и что-то нескончаемо горело в сжавшихся лёгких, напоминая пустоту его истинной жизни. Наруто вновь явился красным солнцем на игровые подмостки Саске. Ему до тошноты хотелось стать ближе, словно агония подступала ногами прошлого, будто и она возвращалась по мере новой зависимости от человека, кошмаром накрывая сознание и мыля образ в глазах. Вот только Саске не обращал внимания на жуткую боль в грудной клетке и всё думал, и думал, слушая быстрый бой своего сердца, ведь, как ни пытался, не верил.       Просто не верилось.

***

      Шелест и гам на задворках слуха вспугнул укаченное сознание новым грохотом. То ли в дверь настойчиво звонили, то ли телефон у Саске неугомонно вибрировал, лёжа на тумбе, — Наруто не мог различить связи между странными, но такими похожими звуками. Те и впрямь будто созданы по общему образцу, идеально вписывались в красоту буднего утра и дополняли друг друга, отчего голову разносило в стороны, переполняло неразборчивым осознанием чужого движения, с которым, как ни пытался, Узумаки всё не способен был разлепить глаза. Страшно подобное пробуждение, скорее свет погаснет в самый ответственный момент, чем человек привыкнет к мутным взрывам среди сна. И всё же Наруто пошатнулся. Привстал, тут же свесив ноги с кровати, глаза растёр на подходе к выходу и быстро побежал в коридор, проснувшись под боком спящего Саске. Взглянуть на телефон он не успел, прозрев лишь в коридоре, где резкая трель дверного звонка сию минутно же заставила распахнуть проход.       — Наруто?       Пришедшая в подъезд Конан стояла несказанно удивлённой. Увидеть его в этой квартире, ранним понедельником, в домашней и свободной одежде, да с неотёсанно взъерошенными волосами, она оказалась совершенно не готовой.       — Здравствуй, — спустя мгновение коротко произнесла девушка. — Саске не говорил, что ты вернулся.       — Да, ты проходи. Я только вчера приехал.       Тем временем Узумаки возвращался в спальню. Голова покалывала и кружилась, отдавая в ступни короткими ударами. Идти ровно ему составляло большого труда, а выспаться в кровати совсем не предстояло быть возможным, едва досталась эта учесть принять давнишнего гостя.       Подле двери он мягко притормозил, со входа замечая нечто странное. Вдруг показалось, что вязкое бессонное положение, кружившее невосстановленной сполна энергией, иссякло до основания, нарочито взбодрив и нагрянув приливом крови. Учиха лежал неподвижно и мирно, однако поза его, почти сокрытая одеялом, во многом выдавала напряжение, будто сон, заполонивший тугой ум, напряг мерзким ужасом и сомнением. Ступив чуть дальше, Наруто удивлённо подметил и распахнутые глаза с приоткрытыми губами, чьим видом всяко напугался, не смеющий признаться в том Узумаки.       — Саске, — позвал он, опустившись на свою половину спального места, и легонько потормошил его за бок. — Ты чего? Конан к тебе пришла, слышишь?       Небольшой прямой нос Учихи заметно распух. Наруто рассмотрел странную красноту, что больше синевой отдавала на фоне серых щёк, присмотрелся к ней внимательнее и сделал вывод, что та уж больно хорошо похожа на ожог. Кожа всюду сделалась слишком плотной, твёрдой, и даже через одеяло неплохо прощупывалась отёкшей, словно бы водянистой. Дыхание Узумаки спёрло, и вмиг настрой его улетел.       — Эй, что с тобой?       — Не трогай! — ошеломлённо приказала Конан с далёкого порога комнаты, видя, как Наруто тянется прощупать пульс.       Тот вздрогнул, испугавшись немеренного беспокойства в её тоне, и скомканно поглядел в сторону двери. В тени углов таилось что-то безызвестное. Тут, замерев, Узумаки увидел округлившиеся глаза девушки, тонкую линию грани, которую та натурально боялась переступить, оставаясь на прежнем месте, и никакого понимания происходящего. Секунда сменила другую, не прерывая избранного зрительного контакта, как вдруг Наруто передумал, резко выбрасывая руку вперёд и касаясь шеи Учихи.       — Саске, — громко повторил он, мгновением позже отрывая пальцы от мертвенно холодной кожи.       — Всё нормально, выйди отсюда.       — Саске? — продолжал звать Узумаки, оттягиваемый с большой кровати рванувшей в их направлении Конан.       — Наруто, — строго проскрипела она, не готовая волочить большее в размерах тело по блестящему полу. — Ты меня слышал?       Не слышал. Прошло всего несколько минут, унёсших целые жизни пары несчастных за ржавые ворота громкого понимания вещей, а ощущения перевернулись вверх дном. Конан кому-то звонила, Наруто не разбирал слов, точно не зная, кому вдруг приспичило разглагольствовать. Он бездумно курил, сидя на полу балкона, высчитывал в уме два и два, отчего-то припомнив основы математики, и часто забывал выдыхать. Глаза его тупо глядели в точку, сохнув и распахнувшись, за голубую пелену окна; туда, где яркое безоблачное небо несло воздушные потоки прочь. Теперь и натура выкрутилась под углом, злопамятно царапая по спине, а Узумаки совсем не заметил, как сам стал холодным и бледным, несмотря на жару, идущую прямиком с улицы. Тысячи бесполезных мыслей и напрочь выброшенных секунд намекали на что-то тяжёлое, вязкое, засевшее глубоко внутри живота и там же оставшееся недоверием.       Всё менялось. Всё уходило за ветром. Конан пришла незаметно. Она спокойно подошла и протянула ему руку, предлагая подняться.       — Я дам тебе ключи. Сходи ко мне и принеси кое-что, ладно? Я позвоню немного позже, скажу, что именно, — произнесла она тихо, отмеренным тембром, однако Наруто и бровью не повёл, единственно осознав, что выглядело это до смешного убого.       — Что с Саске?       Девушка повременила с ответом, услужливо тупя взгляд.       — Скорее всего, инсульт.       — Инсульт?       Сложно верить человеку прошлого, тому, кого так же бросил, пускай уж Конан в нём и не нуждалась. Саске совсем иной случай. Наруто готов был верить ему, по первому же слову, по всякой мелочи, в которой долго сомневался и знал, что верного ответа не дано. Плевать, во что верить, лишь бы говорил об этом Учиха. Говорил как вчера — отчаянно и от всего сердца. Вот только Саске всё не выходил, а девушка настойчиво смотрела в лоб.       — Я позвонила в скорую, — говорила она с незаметной паникой, будто ужасно спешила назад. — Скоро приедут, поэтому прошу взять ключи.       — Нет-нет, я дождусь.       — Послушай, — Конан крепко ухватилась за чужие предплечья, не понимая, каким чёртом никак не выходило привлечь его смазанное внимание. — Сейчас нужно идти. Чем быстрее пойдёшь, тем скорее вернёшься.       — Нельзя так, — возразил Узумаки, замученно цепляясь за веский повод остаться. — Я не могу снова бросить.       — Всё нормально, я здесь пока справлюсь.       Наруто смотрел с глубокой недозволенностью. Его то в сторону вело, то покачивало на узких ступнях, ведь верно осознал, в какой опасности сейчас оказался Учиха. Почему-то создавалось впечатление, что Конан намеренно гонит вон, под дурацким предлогом заставляя покинуть обитель возникшего недоразумения. Инсульт пугал своей неизвестностью, страшил исходом и побочными действиями, к которым он, Узумаки, совсем не готовился в этой жизни. Что значило это для Саске? Что значило в настоящий момент, когда из головы не шёл мороз, пробежавший по телу всего пару минут назад.       — Подожди, — резко выдохнул Наруто, осознав малозначительный фактор, не вылезший на язык ранее. — Стой, стой… Ты же на машине, а его нужно быстрее отвезти, да? Так будет лучше.       — Нельзя. Можно навредить.       Последний рубеж рухнул, затопив скептика его же неверием.       — Ладно. Тогда… Я, правда, быстро.       Узумаки выскочил с кухни, побежал в коридор, но вместо того чтобы повернуть в прихожую, неожиданно заскочил вбок и понёсся к спальне.       — Наруто! Не надо, — завопила девушка, схватившись за первый попавшийся пластик, что оказался углом подоконника.       Однако парень не остановился. Стремительно распахнув входную дверь комнаты, во все глаза уставился на картину, в которой ничего так и не успело поменяться, тотчас раскрыл было рот, уверенный, что, позвав Учиху ещё раз, сумеет разбудить и вылечить. Конан подоспела и, взявшись за плечи, развернула его от вновь представшей тревоги.       — Ты не поможешь, — звучало это негромко, да с мерзкой жалостью, забитым гусёнком выглянувшей сквозь треснувшую скорлупу. — Возьми ключи и иди. Я справлюсь.       — Он умрёт?       Странным толчком укололо под рёбра, словно одним вопросом Наруто ставил крест на ближайшем будущем. Высказал сдуру, о чём и сам не подумал.       — Нет, конечно, — нервозно улыбнулась она. — Для этого ты не должен сейчас тратить его время попусту.       — Да иду я. Пожалуйста… Не отходи от него.       Из протянутой руки Узумаки выхватил связку ключей, выскочил из квартиры и понёсся что было сил. Секунды зазвучали щелчками. Конан несла чепуху, но отчего-то ей жутко хотелось верить.       Ничего не замечал по длинному пути, бесконечно долго и муторно переставлял ноги. Сам не знал, что умеет бегать так быстро; летел, словно опаздывал на последний рейс, не чувствуя того, как задыхался от бьющего в унисон с колокольным звоном сердца, закрытого намертво в цельном железе.       Перед глазами висело серое лицо, матовые глаза, раскрытые столь широко, что было реальным разглядеть в них непохожие друг на друга прожилки, и Наруто всерьёз пожалел, что не успел сделать этого, заботясь о другом — о прочем состоянии родного Саске. Любовь его — тяжкая гиря, любовь его жестока и неукротима, а потому преследовала по следам, куда б не бежали, ловила за руку, вымаливая отдых, и никогда не отпускала ни одного из них. Когда Учиха впервые рассказал, что он ему нужен, всё поменялось.       Знал Узумаки это. Как знал, что Саске вновь ему улыбнётся, ведь по-другому не бывает. Всегда улыбался, кривя губами, бросая метко грязные слова, потому как умел зализать причинённые раны. Всегда улыбался снисходительно и печально, боясь чего-то извечного, тогда как кроткая смущённая улыбка пряталась позади, просвечиваясь лишь временами, ночами тёплых страстей и заскучавшего равнодушия. По ходу дела образы перемешались, и не осталось ни точки начала, ни огрызка конца, потому что Учиха был разным: серьёзным и дураком, унылым и загоревшимся, любящим и любимым, однако всегда был собой. Живым человеком, чья спутанная история ни раз доставалась другим.       Перед подъездом Конан Наруто замедлил шаг. Не помнил этажа, не помнил двери, спрятавшей её квартиру, вот только вспомнил отчего-то древнейший разговор о картах, о башнях и влюблённых, о мизерном скандале после и ласковому примирению в ответ. Они зареклись оставить эти воспоминания, не повторять ошибок прошлого и жить, смотря лишь вперёд. Но уже на следующий день Узумаки понял, что не может справиться с этим. Наруто втянул пустоту, не удержавшись и отведя взгляд от ряда дверей на шестом этаже, почувствовал, как в носу засвербело, пускай ни капли слёз он не ждал. Квартира Конан была перед ним, найденная по мышечной памяти, очнувшейся вовремя, как подобало его причудам. Ключи из рук не убирал, бежал вместе с ними те двадцать минут, растянувшиеся на целые сутки вагоном. Спустя же мгновение вставил их в замочную скважину и повернул пару раз, внезапно подумав, что раньше здесь было совершенно иначе.       Дверь глухо захлопнулась позади, оставив спёртый воздух там же, тихий бой настенных часов где-то впереди, за досягаемостью поля зрения, отстукивал чужое время, и всё бы ничего, едва дыхание выровнялось, приготовив мозг к единственной задаче — найти то, за чем явился, как за руки позади ухватились и чья-то широкая ладонь потянула их в бок.       — Не стоит шуметь, ради Бога, — отчётливо разнеслось по прихожей.       Уставший голос говорящего для Наруто оказался абсолютно незнаком и всё же страха не вызвал, утонув созвучием мягкой хрипотцы. Едва ли что-то сейчас могло напугать.       — Что происходит?       Узумаки развернулся, отметив, что кисти рук никто не удерживал. Мужчина перед ним был несколько выше и старше, да в темноте помещения как следует рассмотреть его не представлялось возможным.       — Меня попросили помочь, — рассказал незнакомец, мирно пересекая пространство комнаты.       — Кто?       — Конан, разумеется.       — А Вы кто такой?       — Какаши. Мы и с тобой заочно знакомы, только ты не помнишь этого.       — Ясно, — глянув в неизвестный лик ещё раз, Наруто потянулся к обуви. — Вы извините, сейчас не время для разговоров.       Спустя секунду Какаши выдернул ключи из двери, повернув на оборот, и спрятал те в карман. Узумаки взглянул снизу вверх с недоверием, постукивающим движением ухватившись за новый шнурок, не понимая, к чему разувается дальше, как что-то внутри погибло. Хатаке вкрадчиво осознал, что вновь получил право на практику, и потому заговорил чудотворно мягко:       — В больницу тебя сегодня не пустят. Скорая уже приехала.       — Что это значит?       — Значит, что спешить некуда.       Всё было в полном порядке.