Bonfire fairy

***

             Юнги всегда настороженно относился к идеям друзей, но в этот раз поездка в лес не показалась ему чем-то из ряда вон выходящим. Костёр, песни под гитару и приятные разговоры — звучало слишком уж хорошо. И безопасно. Вот почему он здесь. Только Юнги следовало вспомнить о том, кто всё-таки его друзья и куда они впутывали его ранее прежде, чем согласиться и сесть в их машину, позволяя увезти себя далеко в лес. На крохотную поляну среди тёмных деревьев, сквозь которые закатное небо-то разглядеть едва ли казалось возможным. К странного вида людям, снующим туда-сюда из потрёпанных палаток к костру, тропинке, ведущей к озеру, и обратно. С умершей последней палочкой связи на мобильном, который Юнги из рук никогда не выпускает. С нелепой плетёной повязкой, которую Тэхён водружает на голову Юнги, улыбаясь диковато и приговаривая:       — Ты должен соответствовать, хён. На губах застывают вопросы: «кому? чему?» Но они остаются там, оседая отголосками горячего пламени, разгорающегося ярче в паре метров от них, когда Юнги встречается недовольным взглядом с игриво мерцающим янтарём в незнакомых глазах. Обрамлённых пушистыми ресницами, сощуривающихся по мере того, как клонится к плечу голова. Юнги от неожиданности дёргается, стоит только пушистому светлому пёрышку прикрыть левый глаз незнакомца, и отводит взгляд от обжигающего янтаря. Вместо изучающих его глаз он решает рассмотреть то странное перо, а точнее — откуда оно появилось. Голову незнакомца, пропадая в светлых кудрях, опоясывала тонкая золотистая цепочка, к которой и крепились два пёрышка по бокам, стекая, должно быть, по нежным щекам, аккурат до подбородка. Юнги вдруг понимает, кому Тэхён сказал соответствовать. Щёки незнакомца приподнимаются. До Юнги не сразу доходит, что ему улыбаются. Кривоватая и неловкая улыбка едва выходит в ответ, а янтарные глаза совсем пропадают, потому что обладатель светлых кудрей и так подходящих к ним перьев — смеётся. Юнги не слышит, слишком громкие голоса вокруг, слишком громко кто-то настраивает гитару, слишком громко прямо над ухом ругаются Хосок и Тэхён, выбирая себе накидки. Он даже не замечает, как тянется всем телом вперёд, чтобы хоть немного расслышать чужой смех, но парня вдруг кто-то окликает, потому что он дёргается резко, оборачиваясь, взмахивает цветастой накидкой и уносится в сторону палаток так быстро, что Юнги только и остаётся, что стоять на месте, глупо глядя вслед, словно ускользнувшей звезде.       — Отдай мне эту с зелёным! — врывается вновь в путанные мысли голос Тэхёна.       — Но я тоже её хотел, солнце, — явно сдаваясь, сокрушается Хосок. Юнги не сдерживается, качая головой и усмехаясь. Парень пропадает среди столпившихся у столика с едой людей, и Юнги возвращается к своим друзьям, кажется, и вовсе забывшим о нём.       — Отдайте её мне и прекратите ругаться, — цокает он языком, выхватывая зеленоватую накидку с бежевыми кисточками по краю.       — Вы только посмотрите, — негодует Тэхён, упирая руки в бока, — и этот человек — сюда мог даже не поехать. А теперь что?       — Твоя повязка волшебная, Тэ, — бормочет Юнги, пролезая пепельной макушкой в отверстие для головы. Он приподнимает руки в накидке, крутит её немного и хмыкает удовлетворённо, когда понимает, что она достаточно тёплая для надвигающейся ночи.       — Там остались ещё две бордовых, зато будем в парном, — сияет умоляющей улыбкой Хосок, заглядывая в глаза Тэхёна. И это работает. Юнги смотрит на них и уже даже не поражается, привык. Потому что это всегда работало, с первых дней, что он их знает и по сей момент. Тэхён привычно вспыхивает щеками, будто впервые, опускает глаза и кивает в согласии, позволяя обнять себя и обнимая ещё крепче в ответ. В груди Юнги что-то дёргается вдруг, словно кто-то, закинувший в самую глубь его тёмных вод крючок, потянул сейчас, вытягивая наружу, как добычу, — его сердце. Он оборачивается инстинктивно и не может поделать с собой ничего, когда чувствует, как уголки губ тянутся в улыбке. Поверх чьего-то плеча, украдкой, за ним вновь наблюдали янтарные глаза, что тут же спрятались, стоило лишь Юнги заметить это. Впервые за вечер он допускает мысль, что, возможно, эта поездка и впрямь не так плоха?

***

      Ему удаётся рассмотреть незнакомца получше, когда они умещаются вокруг костра. Светлые кудри оказываются заплетены в короткую, но крепкую косичку, по которой струились всё те же бежевые пёрышки, размером поменьше, и тонкие золотистые цепочки. Юнги не знает: стиль это такой или он всегда так одевается. Но знает одно: этому парню безумно идёт. Больше, если честно, чем даже Тэхёну, хотя всегда казалось, что он со странноватым стилем — рождён был. Юнги наглеет, в разгар чьего-то разговора и тёмного вечера, в открытую разглядывая сложенные в смущённой улыбке полные губы, отливающие в пламени каплями красного вина, которое они пьют сейчас вместо чая. Встречаясь порой с густеющим, заинтересованным в нём тоже взглядом. Прочёсывая мысленно пальцами плотное плетение светлых волос, в которых с течением времени запутались откуда-то взявшиеся тонкие веточки и полевые цветы. Слышится проказническое хихиканье Тэхёна, и взгляд Юнги невольно обращается к нему. Ответ находится там же, в длинных пальцах, увитых аккуратными полосами серебряных колец. Тэхён вытягивает из своего букетика, вероятно подаренного Хосоком, самые крохотные белоснежные и голубые соцветия, украшая ими чужие волосы. А Юнги невольно задумывается: делает ли тот это потому, что знает так хорошо парня или просто потому, что вино давно ударило в голову, делая его ещё более общительным, чем он и так есть? Но вот он смеётся громче, заваливаясь на Хосока и роняя из рук цветы им под ноги, а парень, розовея щеками, уставляется на Юнги из-под густоты своих ресниц. Кажется, читает в глазах Юнги немой вопрос, потому что вдруг жмёт осторожно плечиками и снова дарит загадочную улыбку, пропадая глазами во взвивающемся к небу пламени. Юнги вздрагивает от чьего-то визга со стороны. В костёр отправляются остатки алкоголя вместе с бумажными стаканчиками, волной кто-то призывает всех подняться с нагретых мест. Гитара звучит отрывистее и громче, роняя меж ветвей эхо аккордов. Юнги теряет из виду свою звезду вновь, как в августовском небе с набежавшими ниоткуда тучами. Его отбрасывает в сторону, на звуки смеха друзей, а он тщетно пытается высмотреть сквозь языки заполошного пламени — огонь в янтарных глазах. Потому дёргается всем телом, стоит только холодным пальцам сомкнуться на его локте под накидкой. Исчезают во мгновение все звуки кроме тонкого перелива колокольчиков у самого уха, знаменующего впервые услышанный чужой смех. Запах свежих полевых цветов перебивает и нагретое полными губами вино, и суматошно беснующийся с потрескиванием костёр. Тепло больше не идёт от пламени, несмотря на лёд тонких пальцев, скользящих теперь по предплечью вниз, — оно рядом. Исходит от вставшего к нему ближе тела, от лёгкой улыбки, от мерцающего в отражении жидкого янтаря пламени. Юнги улыбается. Как привык только друзьям. Кто-то дёргает его за накидку с другого бока, затем за длинные концы его головной повязки, что спадали на плечо. Он даже не оборачивается, знает: это Тэхён дразнится. Глупое винное хихиканье подтверждает его мысли, утопающее в гомоне голосов и аккордах очередной неизвестной ему песни. Прыгать через костёр — весело. Наблюдать за теми, кто закрывает ладонями глаза, заправляя рубашки в льняные брюки, закатывает их сами до разбитых, словно в детстве, колен, визжит громко, словно услышать должна сама луна с этой крохотной поляны. Юнги смеётся. Как привык только с друзьям. Крепче сам сжимает пальцы вокруг чужих, потеплевших заметно, мягких, но таких цепких и требовательных. Не смущается больше от столкновений плечами, не тушуется, глядя открыто в распахнутые глаза, на улыбающиеся полные губы, даже на небольшом расстоянии пахнущие цветами и терпким домашним вином. Путаясь взглядом, хотя так уже хочется пальцами, в растрёпанной косе, из которой совершенно точно на утро невозможно будет без потерь достать все цепочки и цветы. Он не прыгает, но неотрывно смотрит за тем, как в воздухе сияет его звезда. Подбирая накидку одной рукой, внезапно длинную юбку другой. Юнги давится искрами пламени, отрывисто кашляя от поражённого короткого смеха. Жёлтые кеды слишком нелепо выделяются, но так подходят этим цветом ко всем его детским рисункам звёзд на тёмно-синем бумажном небе. Перья взметаются вместе со звоном тонких цепочек, взъерошенной косой и разлетающимися крошечными лепестками. С оглушающим визгом и ярким смехом. Юнги так глупо загадывает желание. А как только жёлтые кеды снова касаются земли — ловит звезду в свои руки и на удачу, закрепляя загаданное, допивает остатки вина с раскрасневшейся и счастливой улыбки. И загадывает ещё одно, пока его звезда снова падает…падает в него. Но, как и у любой звезды — у этой ведь тоже есть имя.       — Чимин.       — Юнги.       — Я поцелую тебя ещё раз, если ты тоже прыгнешь. Юнги усмехается, открывая глаза.       — Так быстро мои желания ещё не сбывались.       — Что? Мотая головой, он подцепляет горячие пальчики со своей шеи, переплетая со своими, и тянет Чимина к самому концу живой очереди, выстроившейся к свободному пламени. В янтарный омут с головой и без раздумий — он уже прыгнул. Что ему теперь костёр, если в груди горит ярче?