Аватар Жизни

      Настал глухой предрассветный час, когда неимоверно клонит в сон даже самого преданного солдата, когда сама Цитадель ненадолго замирает в дремотном оцепенении.       Примитивы — точнее, гости — лежали кто где: сморенная алкоголем техник-кварианка уютно привалилась к турианскому снайперу, человеческая самка-шахматистка свернулась клубочком на диване рядом с синтетичкой, а коммандер, очевидно, все же уволок свою татуированную подругу в спальню.       До отправления оставалось всего ничего, и Джавик вдруг остро пожалел, что не попросил у кроганов их фирменного ринкола. Вечеринка, украшенная дурацкими лавовыми светильниками комната, пьянка, вот это вот спанье в обнимку — все вокруг создавало чувство покоя, расслабленности, умиротворения и правильности.       На пару часов, кажущихся жалкими мгновениями, Джавику позволено было увидеть, как на самом деле должен выглядеть мир.       На душе стало совсем погано. Где-то там, возможно, всего лишь на расстоянии ноль-прыжка, Жнецы уничтожали последние оплоты людей, саларианцев и азари, превращали в бездушные орудия население целых планет, выкачивали жизни, чтобы создать еще больше подобных себе чудовищ.       Неужели когда-то можно было не думать об этом и просто… радоваться, веселиться?..       — Обычно в научно-фантастических рассказах пришельцы после совместных вечеринок беспробудно спят, — усмехнулась азари Лиара совсем рядом. — Или в вашем цикле алкоголь покрепче нашего делали?       — Уймись, Лиара Т’Сони, — тихо сказал Джавик. — Совсем скоро тебе понадобятся все силы. Отдохни.       Разумеется, искать гнездо для сна она не пошла. Села рядом на диванчик, встревоженно уставилась своими по-детски большущими глазищами — не по-детски серьезно, заглядывая, кажется, в самые глубинные его чувства.       — Мне казалось, что тебе понравилась вечеринка. Я видела, вы с Рексом и Заидом очень мило болтали. И тир из бутылок удался на славу, разве нет?       — Удался. Кроганский вождь и сумасшедший наемник — действительно приятные собеседники. Коммандер устроил отличное празднество.       — Почему же тогда у тебя настолько потерянный вид?       Какое точное описание — потерянный вид!       И как оно подходит ему — замороженному, восставшему из мертвых призраку, который не умеет хоть ненадолго забывать о своей миссии, как эти примитивы, такие глупые и хрупкие, но существующие в настоящем; не умеет отпускать мысли о разрушенных планетах и погибших товарищах; не умеет жить.       Не умеет и никогда не научится.       — Аватар Мести не может предаваться пустому веселью, пока его цель не выполнена.       — Аватар Мести не может, — эхом отозвалась Лиара. — А Джавик?       Она осторожно сжала его руку, не давая вновь укрыться за ледяным панцирем презрения и отстраненности, и Джавик молча стиснул ее пальцы.       Протеане не умели врать ощущениями. Азари никогда не ошибались в считывании эмоций.       Лиара смотрела куда-то во тьму, похожая сейчас не на юную Деву, которой положено путешествовать по Галактике и восторгаться каждой мелочью, а на старую, отжившую свой срок протеанку — одну из тех, что оставались на разрушенных планетах с любимой струночтицей и с разряженным излучателем, чтобы сыграть Песню Смерти.       Он видел таких солдат, едва доказавших свое право сражаться, но уже опустевших, истративших весь внутренний огонь в бесконечных сражениях, в бесконечном отчаянии гибнущего мира. Они превращались в тени себя прежних, таких же хасков, как делали Жнецы, и чахли, умирали на глазах у товарищей, уничтожая и их надежду.       Аватары не боялись отчаяния, им была чужда надежда. В этом крылась их сила.       В этом черпал силы и Джавик, но Лиара…       Он поспешно выпустил ее руку и отстранился.       — Не надо, азари. Я потерян и никогда не найдусь, но ты еще не потерялась. Не думай о том, что случится совсем скоро. Ты еще молода, жажда жизни сильна в тебе. Ты должна жить.       — Почему я, но не ты? — горько спросила она.       Она не нуждалась в ответе — тем более Джавик все равно не знал, что можно ответить.       Не знал ни сейчас, ни тогда, в прошлом, когда понял, что остался один.       — Ты станешь новым Голосом, Лиара. Молодым и задорным, полным мечтаний и радости. Не воины должны становиться Голосами, а такие, как ты — юные ученые, влюбленные в свое дело и в мир. И когда будешь петь — помни о протеанах.       Она порывисто отвернулась, прижимая ладони к лицу, и ее плечи задрожали.       Джавик протянул было руку, чтобы успокоить азари прикосновением, но замер на полпути — хорош из него утешитель, у самого в голове невообразимая мешанина и в верхней паре глаз предательски щиплет.       — Лиара…       — Если я — Голос, если то, что я чувствую, правильно… если еще есть надежда… Джавик, идем со мной! — воскликнула вдруг она и вскочила, быстрая, легкая и неожиданная, подобная столь почитаемой азари Атамэ.       От нее исходила яркая уверенность, и такая сильная убежденность светилась в ее разуме, что Джавик без лишних слов поднялся и пошел за ней — как шли когда-то за протеанами полуразумные народы.

***

      Огни Цитадели слабо мерцали во тьме, один за другим потухая, погружая город в пугающе-загадочные сумерки. И было тихо — ни свиста летунов, ни бодрых рапортов ВИ. Цитадель, словно прикидываясь дикой необитаемой планетой, окутала себя непроницаемым искусственным туманом.       Они стояли на крыше небоскреба, рядом с которым коммандер так удачно одолжил квартиру.       — Вот то, что я чувствую сейчас, Джавик, — прошептала Лиара. — Я — Цитадель, я — сердце Галактики. Старому миру, который мне так дорог, вот-вот придет конец — плохой или хороший, но конец. Все вокруг тонет во мраке и сомнениях. Неизвестность мучает меня сильнее всего. Мне страшно.       Она не оглядывалась больше вокруг и не искала ничего — ее взгляд был устремлен лишь на него.       — И все-таки я верю, что еще не все потеряно — ни для мира, ни для нас. Мы разгоним мрак, и жизнь вернется! А ты веришь в это?       Сама Вселенная стояла сейчас перед ним: хрупкая, уязвимая, наивная — и полнящаяся вечной могучей волей, которая приказывает каждому живому существу бороться за свою жизнь, за жизни тех, кто дорог и важен, за счастье, которое обязательно настанет. Этот зов, сильнее песен Жнецов, сильнее смерти и страха, звучал в его душе, изменяя ее неотвратимо, изменяя навсегда.       — Я не знаю, что нас ждет, не знаю, удастся ли нам победить, но сейчас, когда я слышу твой Голос — сейчас я верю, что мы будем жить!       Рассветное зарево заиграло на азарийском гребне и протеанской броне, рассекая тьму, и вспыхнуло цветами беспечной и неукротимой жизни в сердцах двух Аватаров, навеки соединенных ее Песней.